Текст книги "Неандертальский параллакс. Гибриды"

Глава 15

В вулканическом пепле Лаэтоли сохранились отпечатки ног самца и самки австралопитеков, общих предков глексенов и барастов, которые шли рядом, никуда не торопясь, осматриваясь и изучая окрестности: первый маленький шаг первых гоминидов. Людские следы остались также в море Спокойствия и Океане Бурь, на Фра Мауро и в борозде Хэдли, в Декарте и Тавр-Литтрове[41]41
  Места высадки экспедиций программы «Аполлон». (Прим. пер.)


[Закрыть]на Луне – следы поистине гигантских скачков…

После операции Мэри чувствовала себя смертельно усталой, и когда она добралась до дома Лурт, то тут же уснула. Она проспала остаток дня в выложенном подушками квадратном углублении в полу, служившем местным жителям постелью, и проснулась, лишь когда Лурт вернулась с работы двумя деци позже.

– Оцени! – похвасталась Мэри своим новым компаньоном.

Почти все компаньоны одинаковы на вид, но Лурт явно догадалась, что Мэри напрашивается на комплимент.

– Он миленький, – сказала она.

– Симпатяшка, правда? – согласилась Мэри. – Только это не он, а она. Её зовут Кристина.

– Здравствуйте, – сказал синтезированный голос из динамика Кристины.

– Кристина, – сказала Мэри, – это учёная Лурт Фрадло. Она партнёрша Адекора Халда, партнёра моего… – Мэри запнулась в поисках верного термина, потом, пожав плечами, продолжила: – …моего молодого человека, учёного – и посланника – Понтера Боддета.

– Здравый день, учёная Фрадло, – сказала Кристина.

– Здравый день, – ответила Лурт. – Можешь называть меня Лурт.

– Спасибо, – сказал компаньон.

Лурт сделала глубокий вдох, по-видимому анализируя феромоны.

– Гинралд ещё не приходила. – Гинралд была партнёршей Лурт.

– Нет, – ответила Мэри. – Даб и Каратал тоже. – Даб был сыном Лурт и Адекора Халда; Каратал была дочерью Гинралд и её партнёра.

Лурт кивнула:

– Хорошо. Тогда мы можем поговорить. Сложились некие обстоятельства, которые нам надо обсудить.

– Да?

Но Лурт молчала, по-видимому не зная, как начать.

– Я сделала что-то не так? – спросила Мэри. – Я чем-то вас обидела? – Она знала, что этот мир полон культурных различий, но она делала всё возможное, чтобы во всём следовать советам Лурт.

– Нет-нет, – ответила Лурт. – Ничего такого. – Она жестом пригласила Мэри куда-нибудь присесть. Мэри уселась на диван, а Лурт устроилась на стоящем рядом седлокресле. – Это о твоём месте жительства.

Мэри кивнула. Ну конечно.

– Я загостилась? – спросила она. – Прости.

Лурт подняла свою широкую ладонь.

– Пожалуйста, пойми меня правильно. В прошлый раз я была очень рада твоей компании. Но в моём доме и так тесно. Конечно, Даб через пару декамесяцев переедет жить к Адекору с Понтером, но…

Мэри кивнула:

– Но это будет через пару декамесяцев.

– Именно, – сказала Лурт. – Если ты собираешься жить в этом мире подолгу, тебе нужен собственный дом.

Мэри нахмурилась:

– Я понятия не имею, как это можно устроить. И мне надо поговорить с Понтером. Одно дело, когда он оплачивает для меня всякие мелочи, но купить мне дом…

Лурт рассмеялась, но смех был добродушным.

– Дом не нужно покупать. Нужно просто выбрать из числа пустующих и поселиться в нём. Твой вклад несомненен; ты принесла нам массу новых знаний. Разумеется, ты имеешь право на дом.

– Ты хочешь сказать, дома не находятся в частном владении?

– Нет. С чего бы? А, думаю, я понимаю. Вспомни, что у нас стабильная численность населения. В новых домах нет нужды, кроме случаев, когда дерево умирает и требуется замена. А деревья под дома сажаются и выращиваются правительством, потому что пройдёт уйма времени, прежде чем они вырастут и станут пригодны для жилья. Однако всегда есть некий излишек, чтобы гостям Салдака было где остановиться. Мы подыщем тебе один из них. Я знаю прекрасного плотника, который сделает тебе мебель – я даже думаю, что он обрадуется возможности показать своё мастерство, удовлетворяя твои специфические запросы. – Лурт помолчала. – Разумеется, тебе придётся жить одной.

Мэри не хотелось говорить, что это будет большим облегчением, ведь она уже привыкла к одиночеству. За годы, прошедшие после разрыва с Кольмом, Мэри полюбила свои тихие домашние вечера, так что царивший в доме Лурт кавардак немало её раздражал. И всё же…

И всё же этот мир такой странный. Мэри была совершенно не готова остаться с ним один на один. Она знала, что даже с помощью Кристины ей придётся прыгать выше головы.

– Может быть, у тебя есть знакомые, которые не отказались бы от соседки? – спросила Мэри. – Ну какая-нибудь одинокая женщина, которая рада бы была разделить с кем-нибудь заботы по хозяйству.

Лурт побарабанила пальцами по центральной части лба, как раз там, где сходились изгибы надбровного валика.

– Дай подумать… Дай подумать… – Но потом она чуть склонила голову набок, явно прислушиваясь к совету своего компаньона. – Отличная идея, – сказала она, кивая. Потом посмотрела на Мэри. – Недалеко отсюда живёт одна моя подруга, Бандра Толгак. Она геолог. И она совершенно без ума от глексенов.

– И её семья не живёт вместе с ней?

– Именно. Её союз с партнёршей распался какое-то время назад, а оба её ребёнка уже покинули дом – младшая дочь совсем недавно. Она как-то жаловалась на то, что дом теперь совершенно пуст. Возможно, ты с ней могла бы договориться.

* * *

Был прохладный осенний день; по серебристому небу разметались ленты перистых облаков. Лурт и Мэри шли по улице. Впереди виднелось здание шириной примерно с футбольное поле и высотой, судя по рядам окон, в четыре этажа.

– Это наша Научная Академия для женщин, – объяснила Лурт. – Бандра Толгак работает здесь.

Они подошли к одному из входов, закрытому тяжёлыми непрозрачными створками. Лурт открыла их, и они вошли в квадратный в сечении коридор, освещённый вделанными в стены прозрачными трубками, внутри которых шли каталитические реакции. Коридор был заполнен спешащими по своим делам женщинами поколения 147 – как раз студенческого возраста, а также проносящимися мимо с какими-то поручениями паукообразными роботами. Лурт остановилась на площадке перед двумя лифтами. Неандертальские лифты, когда никуда не едут, стоят с открытыми дверями, чтобы воздух внутри не застаивался; к тому же это позволяло с одного взгляда определить, находится ли какой-то из них на данном этаже. Лурт завела Мэри внутрь лифта, который ожидал пассажиров.

– Лаборатория Бандры Толгак, – произнесла Лурт в пространство.

Дверь закрылась, и лифт поехал вверх. Через несколько секунд дверь снова открылась, и они вышли в другой коридор.

– Третья дверь направо, – произнёс синтезированный голос.

Мэри и Лурт отыскали нужную, открыли её и вошли.

– Здравый день, Бандра, – произнесла Лурт в широкую спину находящейся в лаборатории женщины.

Та повернулась к ним и улыбнулась:

– Лурт Фрадло! Здравый день! – Тут взгляд её глаз поразительного пшеничного цвета упал на Мэри. – А вы, должно быть, учёная Воган, – сказала она. – Лурт сказала, что вы придёте. – Она снова улыбнулась и, к изумлению Мэри, протянула ей руку:

Мэри крепко пожала её.

– Я… я не знала, что неандертальцы так делают.

– О нет, – ответила Бандра, ухмыляясь. – Но я читаю о глексенах всё, что удаётся достать. Такой интересный народ! – Она убрала руку. – Я всё сделала правильно?

– Да, – ответила Мэри. – Всё как надо.

Бандра просияла. Она была из 144-го поколения, на девять лет старше Мэри – точнее, на восемь с половиной, потому что Мэри родилась в сентябре, а все неандертальцы рождаются весной. Волосы на голове и теле Бандры имели приятный серебристо-медный оттенок.

– Очень хорошо. О, постойте! Есть же ещё один ритуал! – Она изобразила на лице делано серьёзное выражение и спросила: – Как поживаете?

Мэри рассмеялась:

– Спасибо, хорошо. А вы?

– Я тоже хорошо, – сказала Бандра и тоже рассмеялась. – Такой замечательный народ! Так много всяких мелочей! – Она улыбнулась Мэри. – Для меня правда большое удовольствие познакомиться с вами, учёная Воган.

– Вы можете звать меня Мэри.

– Нет, не могу, – сказала Бандра и снова засмеялась. – Но я с удовольствием буду называть вас Мэре.

Лаборатория Бандры была заполнена геологическими образцами – кристаллами горного хрусталя, полированными камнями, мастерски препарированными жеодами и тому подобным.

– Какое удовольствие наконец-то познакомиться с живым глексеном, – продолжала Бандра. – Я прочитала о вас всё, что смогла найти.

– Э-э… спасибо.

– Ну так расскажите мне о себе. У вас есть дети?

– Пока нет, – сказала Мэри.

– Ах. Ну а у меня две дочери и внук. Хотите посмотреть фотографии?

– Гм, конечно.

Но Бандра снова рассмеялась:

– О, глексены и их правила хороших манер! Какие вы удивительно уступчивые! Я могла бы заставить вас полдня рассматривать фотографии, которые я привезла из последнего отпуска.

Мэри почувствовала, как постепенно расслабляется – хорошее настроение Бандры оказалось заразным.

– Надеюсь, ты не возражаешь против того, что мы зашли, – сказала Лурт, – но…

– Но вы шли мимо! – сказала Бандра, снова улыбаясь Мэри от уха до уха.

Мэри кивнула:

– И заглянули на огонёк, – продолжала Бандра, произнося это с преувеличенным акцентом, который американцы вечно приписывают канадцам, но которого Мэри в жизни не слышала ни от одного соотечественника. – У глексенов такие замечательные поговорки.

– Спасибо.

– Итак, – сказала Бандра, – Лурт говорила, что вы хотели попросить об услуге. – Она обвела рукой заваленное камнями помещение. – Понятия не имею, чем геолог может быть вам полезен, но – это выражение одно из моих любимых – я вся внимание. – Бандра радостно уставилась на Мэри.

– Ну… я… в общем, я ищу жильё здесь, в Центре Салдака.

– Правда? – удивилась Бандра.

Мэри ухмыльнулась.

– Зуб даю.

Бандра расхохоталась:

– Нет-нет, оставьте себе! – Она секунду помолчала. – У меня большой дом, и я живу в нём одна.

– Так Лурт и сказала. Я собираюсь пробыть здесь всего около месяца, и если вам нужно соседка…

– Я бы с радостью, но… – Голос Бандры затих.

Мэри хотелось переспросить «Но что?», однако вряд ли будет уместно требовать у неё объяснений.

Но Бандра продолжила сама:

– Всего на месяц, говорите? То есть вы будете здесь, когда Двое в следующий раз станут Одним?

– Да, – сказала Мэри. – Но я, разумеется, не буду путаться под ногами.

Мэри ясно видела, как на лице Бандры отразилась внутренняя борьба, – и она её прекрасно понимала. Неандерталка наверняка взвешивала неудобство, связанное с присутствием в доме чужого человека, с восторгом учёного от возможности пообщаться с пришельцем из другого мира.

– Очень хорошо, – решилась, наконец, Бандра. – Как вы это говорите: ваш дом – мой дом?

– Скорее наоборот, – сказала Мэри.

– О, да-да! Я всё ещё учусь!

Мэри улыбнулась:

– Я тоже.

Глава 16

Но прошло уже три десятка лет с тех пор, как Юджин Сернан стал последним человеком, ступавшим по поверхности Луны. Последним! Кто бы мог подумать, что после 1972 года родится целое поколение, для которого посещение человеком других миров будет лишь главой в учебнике истории?..

Мэри нашла дом Бандры гораздо более комфортабельным, чем дом Лурт, хотя размером он был совершенно такой же. Во-первых, мебель пришлась ей больше по вкусу. А во-вторых, Бандра оказалась орнитологом-любителем и талантливой художницей: все стены и потолки в её доме были увешаны полотнами, которых не постыдился бы и Одюбон[42]42
  Джон Джеймс Одюбон (1785–1851) – знаменитый американский орнитолог, натуралист и художник-анималист французского происхождения. (Прим. пер.)


[Закрыть], изображающими местных птиц, включая, разумеется, и странствующего голубя. Мэри и сама любила птиц; потому-то она и работала с ДНК странствующего голубя у себя в Йоркском университете, тогда как её аспирантка Дария отхватила себе гораздо более модную задачу по извлечению генетического материала из египетской мумии.

Мэри чувствовала себя не в своей тарелке от того, что пришла раньше хозяйки, и ещё больше от того, что просто вошла через переднюю дверь. Но неандертальцы, разумеется, не запирают домов – попросту незачем.

У Бандры был домашний робот – у многих барастов были такие. Это была насекомоподобная конструкция, состоящая из шарниров и рёбер. Робот осмотрел Мэри синими механическими глазами, не слишком отличающимися от глаз Лонвеса Троба, и снова принялся за уборку.

Хотя Мэри знала, что не сможет увидеть Понтера, пока Двое не станут Одним, она не видела никакой причины, чтобы ему не звонить: её блестящий новенький компаньон легко мог соединиться с его компаньоном – как и с любым другим.

Так что Мэри устроилась поудобнее – прилегла на диван в гостиной Бандры, лицом к украшавшим потолок фрескам, – и велела Кристине вызвать Хака.

– Привет, любимый, – сказала она – что было ничуть не лучше, чем «милый», поскольку ни то, ни другое Понтер не мог произнести, но, с другой стороны, он услышит только предоставленный Кристиной перевод.

– Мэре! – раздался обрадованный голос Понтера. – Как здорово тебя услышать!

– Скучаю по тебе, – пожаловалась Мэри. Она снова почувствовала себя восемнадцатилетней, звонящей бойфренду Донни из своей комнаты в родительском доме.

– Я тоже очень скучаю.

– Где ты сейчас?

– Вывел Пабо погулять. Нам обоим полезно пройтись.

– Адекор с тобой?

– Нет, он остался дома. Так что у тебя нового?

Первым делом Мэри рассказала ему об установке постоянного компаньона, потом описала обстоятельства своего переезда к Бандре.

– А ещё Лурт мне рассказала интересную вещь. Оказывается, есть запрещённый прибор, который может нам помочь завести ребёнка.

– Правда? – сказал Понтер. – Какой же?

– Она сказала, это изобретение некоей Вессан Леннет.

– Ох, – сказал Понтер. – Теперь припоминаю; видел её по визору. Она удалила себе компаньона и ушла от людей. Вроде бы из-за конфликта с Верховными Серыми относительно её изобретения.

– Точно! – сказала Мэри. – Она изобрела прибор под названием «кодонатор», который может синтезировать любую последовательность ДНК – именно то, что нам необходимо для нашего общего ребёнка. Лурт считает, что прототип до сих пор хранится у Вессан.

– Возможно, – сказал Понтер. – Но если она… прости. Хорошая собачка! Умненькая собачка! Ну, давай сюда. Взять! Взять! Принеси! Прости, я хотел сказать, что если прибор и существует, то он по-прежнему запрещён.

– Это так, – согласилась Мэри. – В этом мире. Но если мы увезём его в мой мир…

– Блестяще! – восхитился Понтер. – Но как мы его раздобудем?

– Я думаю, мы просто отыщем Вессан и попросим отдать нам его. Что мы теряем?

– А как мы её найдём? У неё ведь нет компаньона.

– Ну Лурт сказала, что она раньше жила в городе Кралдак. Ты знаешь, где это?

– Конечно. Это немного к северу от озера Дуранлан – озера Эри. Кралдак расположен примерно там, где в вашем мире Детройт.

– Так вот, если она и покинула Кралдак, то вряд ли ушла слишком далеко оттуда.

– Надо полагать. Без компаньона она уж точно не могла организовать для себя никакого транспорта.

– Лурт сказала, что она, должно быть, построила себе хижину.

– Вполне логично.

– Так что мы можем просто изучить спутниковые фотографии на предмет появления новой хижины, которой четыре месяца назад ещё не было.

– Ты забыла, где находишься, любовь моя, – сказал Понтер. – У барастов нет спутников.

– Точно. Чёрт. А аэрофотосъёмка? Ну ты знаешь – фотографии, сделанные с самолёта?

– Самолётов тоже нет. Правда, есть вертолёты.

– Ну, может быть, вертолёты делали облёт окрестностей Кралдака с тех пор, как она ушла?

– Скажи ещё раз, когда это было?

– По словам Лурт, четыре месяца назад.

– Ну тогда да, наверняка. Лесные пожары – большая проблема; лес может поджечь молния или люди по небрежности. Лес фотографируют с воздуха, чтобы следить за их распространением.

– Мы можем получить доступ к этим фотографиям?

– Хак?

В голове Мэри зазвучал голос Хака.

– Я уже с ними работаю, – сказал компаньон. – Согласно архиву алиби, компаньон Вессан Леннет отключился 148/101/17, и с тех пор было три обследования окрестностей Кралдака с воздуха. Однако хижину легко обнаружить только зимой, когда на деревьях нет листьев. Заметить её с воздуха летом очень трудно.

– Но ты попытаешься? – спросила Мэри.

– Конечно.

– Хотя, возможно, это бессмысленно, – со вздохом признала Мэри. – Наверняка ведь другие уже пытались её отыскать, если то, что Лурт рассказала о кодонаторе, – правда.

– Почему?

– Ну как же: стерилизованные преступники, желающие обойти наложенное на них наказание.

– Может быть, – согласился Понтер, – но Вессан ушла из общества не так давно, а стерилизованных не так уж много. Ну и, в конце концов, никто в этом мире не собирается зачинать детей до следующего лета, так что…

– Простите, – прервал его Хак. – Я нашёл.

– Что? – спросила Мэри.

– Хижину – или, по крайней мере, хижину, которой не было на старых картах. Она примерно в тридцати пяти километрах на запад от Кралдака. – Хак перевел расстояние в километры для Мэри; Понтер, вероятно, услышал что-то вроде «70 000 саженей» через свои кохлеарные импланты.

– Здорово! – воскликнула Мэри. – Понтер, мы должны встретиться с ней!

– Конечно, – ответил он.

– Мы можем поехать завтра?

– Мэре… – начал Понтер тяжёлым голосом.

– Что? Ах да, поняла. Двое ещё не стали Одним. Но…

– Да?

Мэри вздохнула:

– Да нет, ничего. Ты прав. Ладно, но мы сможем поехать, как только Двое станут Одним?

– Конечно, любовь моя. Тогда мы сможем сделать всё, что пожелаешь.

– Договорились, – сказала Мэри. – Считай, что это свидание.

* * *

Бандра и Мэри оказались родственными душами – Бандре очень понравилось это выражение. Они обе любили тихие домашние вечера, и хотя у них было множество научных тем для разговоров, они часто касались многих вещей личного характера.

Эти разговоры напомнили Мэри первые дни с Понтером, когда они находились на карантине в доме Рубена Монтего. Обсуждение идей и мнений с Бандрой стимулировало её интеллектуально и эмоционально, и неандерталка была к ней добра, весела и внимательна.

И всё-таки эти разговоры в гостиной иногда касались тем если не горячих, то довольно острых.

– Вы знаете, – говорила Бандра, сидя на противоположном от Мэри краю дивана, – эта неумеренная потребность в приватности, возможно, порождена вашими религиями. Поначалу я думала, что это просто из-за того, что некоторые занятия у вас запрещены, и людям необходимо уединение, чтобы им предаваться. И это, без сомнения, часть правды. Однако теперь, когда вы рассказали мне о множественности ваших систем верований, мне начинает казаться, что уединение нужно уже для того, чтобы захотеть практиковать верования, находящиеся в меньшинстве. Ведь первые последователи вашей системы, христианства, устраивали свои собрания втайне, не так ли?

– Так и есть, – ответила Мэри. – Наш важнейший религиозный праздник – Рождество, празднование очередной годовщины рождения Иисуса. Мы празднуем его 25 декабря – зимой, хотя Иисус родился весной. Мы это знаем, потому что в Библии говорится, что это случилось, когда пастухи сторожили ночами стада, а они это делают лишь весной, когда рождаются ягнята. – Мэри улыбнулась. – Кстати, у вас всё точно так же: вы ведь тоже рожаете весной.

– Вероятно, по той же самой причине: чтобы ребёнок был как можно старше, когда снова придёт зима.

Однако это сходство засело у Мэри в голове, и она осторожно произнесла:

– Вы знаете, барасты похожи на овец не только в этом. Вы такие миролюбивые.

– Вам так кажется?

– У вас нет войн. И, насколько я могу судить, почти нет бытового насилия. Хотя… – Она оборвала себя, прежде чем упомянула о сломанной челюсти Понтера – результат прискорбного инцидента много лет назад.

– Это так. Однако мы всё ещё охотимся на животных, которых едим, – не постоянно, разумеется, если только это не является нашим видом социального вклада. Но достаточно часто, чтобы охота давала выход нашим агрессивным импульсам. Как вы это говорите? Выводила агрессию из организма.

– Катарсис, – сказала Мэри. – Очищение от сдерживаемых эмоций.

– Катарсис! О-о, ещё одно замечательное слово! Да, именно так: раздроби несколько черепов, отдери плоть от костей и после этого почувствуешь себя на редкость миролюбивым.

Мэри на секунду задумалась, а убила ли она в жизни хоть одно животное – для еды или для других целей. Если исключить комаров, получалось, что нет.

– Мы этого не делаем.

– Я знаю, – сказала Бандра. – Вы считаете это нецивилизованным. Но мы считаем, что это часть того, что делает цивилизацию возможной.

– И всё же – ваше отсутствие приватности никогда не приводит к злоупотреблениям? Не может кто-нибудь скрытно – втайне от всех – следить за тем, что вы делаете, воспользовавшись каким-нибудь недостатком в системе безопасности архива алиби?

– Зачем кто-либо стал бы этим заниматься?

– Ну, скажем, чтобы предотвратить свержение правительства.

– Зачем кому-то понадобилось бы свергать правительство? Почему просто не проголосовать против него?

– Ну сегодня да, возможно. Но демократия не была ведь у вас от начала времён?

– А что тогда?

– Племенные вожди? Военные правители? Боги-императоры. Впрочем, нет, последнее вычёркиваем. Но всё же… – Мэри задумалась. А собственно, что ещё? Без сельского хозяйства нет небольших, легко обороняемых территорий. Примитивные земледельцы вполне могут оборонять несколько сотен акров своих полей, но десятки или сотни квадратных миль охотничьих угодий небольшая группа охотников оборонять не в состоянии.

Да и к чему их оборонять? Налёт на поселение земледельцев даёт немедленный результат: растительная пища и волокнистое сырьё, украденные с полей или из ограбленных хранилищ. Однако, как неоднократно указывал Понтер, охота и собирательство базируются на знании: никто не может просто войти на чужую территорию и начать её продуктивно эксплуатировать. Им придётся сначала узнать, куда животные ходят на водопой, где птицы откладывают яйца, где растут фруктовые деревья с самыми богатыми урожаями. Нет, такой образ жизни скорее породит мирную торговлю, потому что путешественнику гораздо легче принести с собой что-нибудь ценное и обменять это на только что добытое животное, чем пытаться добыть его в незнакомой местности самому.

Тем не менее, если припечёт, большинство неандертальцев, вероятно, способны прокормить себя сами – чем, по-видимому, сейчас и занимается эта Вессан. Кроме того, в условиях ограниченной численности населения – а неандертальцы её ограничивают уже сотни лет – имеются огромные неиспользуемые пространства к услугам тех, кому жизнь в обществе не по вкусу.

– И всё же, – сказала Мэри, – наверняка бывало, что людям не нравятся те, кого они избрали, и они хотят избавиться от них.

– О да, разумеется, такое бывает.

– И как это делалось?

– В старые времена? До того, как мы начали чистить генетический пул? Их убивали.

– Во-от! – воскликнула Мэри. – Вот причина для нарушения приватности: предотвращение покушений. Если кто-то замышляет вас убить, то вы захотите проследить за ним, чтобы вовремя вмешаться.

– Убийство ни к чему как-то особенно замышлять, – сказала Бандра, вскидывая бровь. – Вы просто подходите к тому, от кого хотите избавиться, и разбиваете ему череп. Поверьте, это прекрасно стимулирует избранных должностных лиц к заботе о том, чтобы их избиратели были довольны.

Мэри невольно рассмеялась:

– И всё же некоторые могут быть недовольны, даже когда довольны все остальные.

Бандра кивнула:

– Вот потому-то мы с давних времён осознавали необходимость исключения из генетического пула всех склонных к антиобщественному поведению.

– Но эта идея чистки генов… – Мэри пыталась сохранять беспристрастность, но голос её выдал. – Я пыталась говорить об этом с Понтером, но это тяжело; он настолько безоговорочно её поддерживает. Но от этой идеи у моих соплеменников мороз по коже ещё больше, чем от вашего безразличия к приватности.

– «Мороз по коже»! Красиво звучит!

– Бандра, я серьёзно. В прошлом мы пробовали это делать, но… это всегда заканчивалось плохо. Ну то есть мы не верим, что подобные вещи можно делать так, чтобы исключить коррупцию. Доходило до попыток уничтожить целые этнические группы.

Компаньон пискнул.

– Группы людей, обладающие отличительным набором характеристик, возникших вследствие их географического происхождения.

– Но генетическое разнообразие – большая ценность, – сказала Бандра. – Вам ли, специалисту по химии жизни, этого не знать.

– Да, но… я хочу сказать, мы пытались… то есть мой народ… ну не мой народ, а просто плохие люди, плохие представители моего вида, пытались совершить… мы называем это «геноцид» – уничтожение целой расы или народа, и…

Да провались ты, подумала Мэри. Почему я не могу просто поболтать с неандерталкой о погоде, почему меня всё время заносит в такие жуткие темы? Когда я уже научусь держать язык на привязи?

– Геноцид, – повторила Бандра без своего всегдашнего восхищения людскими терминами. Не было нужды напоминать, что её вид, Homo neanderthalensis, стал первой жертвой учинённого Homo sapiens геноцида.

– Так вот, – сказала Мэри, – я хотела узнать, как вы решаете, какие именно особенности вы хотите искоренить?

– Это не очевидно? Чрезмерная агрессивность. Чрезмерный эгоизм. Жестокость по отношению к детям. Умственная отсталость. Предрасположенность к генетическим заболеваниям.

Мэри покачала головой; неудачный разговор с Понтером на эту тему всё ещё её беспокоил.

– Мы считаем, что каждый имеет право продолжить род.

– Почему? – спросила Бандра.

Мэри задумалась.

– Это… это право каждого человека.

– Это желание каждого человека, – сказала Бандра. – Но право? Эволюция происходит благодаря тому, что не каждый член популяции продолжает свой род.

– Я думаю, что преодоление жестокости естественного отбора – определяющий признак цивилизации.

– Однако согласитесь, – сказала Бандра, – что общество в целом гораздо важнее отдельного человека.

– По сути, мой народ этого мнения не разделяет. Мы считаем, что права и свободы отдельной личности имеют огромную ценность.

– Огромную ценность? Или огромную цену? – Бандра покачала головой. – Я слышала о мерах безопасности, которые необходимы вам, о множестве принудителей, без которых невозможна жизнь в ваших городах. Вы утверждаете, что не хотите войны, но направляете немалую часть своих ресурсов на подготовку к войнам и их ведение. У вас есть террористы, и те, кто зарабатывает вызыванием у других привыкания к аддиктивным веществам, и совратители малолетних, и – простите мне это замечание – средний интеллект у вас гораздо ниже, чем можно ожидать.

– Мы так и не сумели разработать метод оценки интеллекта, который не страдал бы культурным перекосом.

Бандра моргнула:

– Какое отношение культура имеет к оценке интеллекта?

– Ну-у, – протянула Мэри, – если вы спросите ребёнка из богатой семьи с нормальным интеллектом, какое слово подходит к «чашке», он ответит «блюдце»; блюдце – это такая маленькая тарелочка, которую мы подставляем под чашку, из которой пьём кофе… горячие напитки. Но если вы спросите об этом ребёнка с нормальным интеллектом, но из бедной семьи, то он, возможно, не ответит, потому что его семья не может позволить себе блюдец.

– Интеллект – это не какая-нибудь викторина, – сказала Бандра. – Чтобы его оценивать, есть способы получше. Мы ориентируемся на количество образовавшихся в мозгу нейронных связей; это хороший объективный индикатор.

– Но те, кому будет отказано в праве продолжить род из-за их низкого уровня интеллекта, наверняка будут… несчастны.

– Да. Но их, по определению, нетрудно обмануть.

Мэри содрогнулась.

– И всё же…

– Вспомните, как осуществляется наша демократия. Мы не позволяем людям голосовать, пока им не исполнится 600 месяцев – две трети традиционного 900-месячного среднего срока жизни. Это будет… Дэлка?

– Сорок восемь лет, – ответила Дэлка, компаньон Бандры.

– Большинство женщин уже не способны рожать в этом возрасте, и активный репродуктивный период мужчин также уже завершён. Так что результаты голосования по этому вопросу их лично уже не затрагивали.

– Это не демократия, когда голосует лишь меньшинство.

Бандра нахмурилась, словно пытаясь понять смысл реплики.

– Каждый имеет право голоса – просто не в каждый момент своей жизни. И, в отличие от вашего мира, мы никогда никому не отказывали в праве голоса из-за его пола или пигментации кожи, при условии достижения соответствующего возраста.

– Однако, – возразила Мэри, – голосующие наверняка принимали во внимание интересы своих взрослых детей, которые ещё находятся в репродуктивном возрасте, но сами голосовать не могут.

Бандра помедлила, и Мэри задумалась почему: до сих пор она вела дискуссию очень уверенно.

– Разумеется, надежда на счастливое будущее наших детей очень важна для нас, – наконец, произнесла она. – Но голосование происходило до тестов на интеллект. Понимаете? Было принято решение запретить размножаться пяти процентам населения с худшими показателями интеллекта в течение десяти последующих поколений. Попробуйте найти родителя, который считал бы, что его ребёнок попадает в нижние пять процентов, – это невозможно! Голосующие, без сомнения, полагали, что уж их-то детей это решение не затронет.

– Но оно затронуло.

– Да. Некоторых. – Бандра едва заметно двинула плечом. – Это пошло на благо обществу.

Мэри покачала головой:

– Мой народ никогда не пошёл бы на такой шаг.

– С тех пор нам не приходится особенно беспокоиться по поводу нашего генетического пула, хотя есть некоторые исключения. Через десять поколений репродуктивные ограничения были сняты. Большинство генетических заболеваний исчезли навсегда, почти пропала чрезмерная агрессивность, средний уровень интеллекта повысился. Разумеется, он по-прежнему подчиняется нормальному распределению, но мы получили… как вы это называете? У нас есть такое понятие в статистике: корень квадратный из среднего квадрата отклонения от среднего арифметического для выборки.

– Стандартное отклонение, – подсказала Мэри.

– Ага. Так вот, через десять поколений средний уровень интеллекта сдвинулся на одно стандартное отклонение влево.

Мэри уже хотела было сказать «в смысле, вправо», но вовремя вспомнила, что неандертальцы читают справа налево, а не слева направо. Вместо этого она сказала:

– Правда? Такой сильный сдвиг?

– Ага. Наши глупые люди теперь такие же умные, как раньше наши средние умы.

Мэри покачала головой:

– Вообще не могу себе представить, чтобы мой народ позволил бы властям решать, кому можно размножаться, а кому нет.

– Я не защищаю наши методы, – сказала Бандра. – Как говорит одна из ваших лучших поговорок, «каждому – своё». – Она улыбнулась своей широкой доброй улыбкой. – Ладно, Мэре, довольно серьёзных разговоров. Сегодня чудесный вечер! Пойдёмте погуляем. А потом вы расскажете мне о себе.

– Что вам хотелось бы узнать?

– Всё подряд. Всё до капли. До донышка. От доски до доски.

Мэри рассмеялась:

– Я уловила идею, – сказала она, поднимаясь на ноги.