Текст книги "Неандертальский параллакс. Гибриды"

– Именно так, – ответила Вессан. – Эти кнопки позволяют вам вводить кодоны. Или, если вам безразлично, какой именно кодон будет регулировать данную аминокислоту, вы можете выбирать аминокислоты напрямую вот здесь. – Она указала на ещё одну группу из двадцати кнопок – четыре ряда по пять.

– Конечно, – продолжала Вессан, – клавиатура используется только для внесения точечных изменений: вводить вручную длинную последовательность невероятно утомительно. Обычно прибор подключается к компьютеру, и информация о желаемом конечном продукте просто загружается с него.

– Великолепно, – сказала Мэри. – Вы не представляете, сколько мы сил потратили, чтобы научиться генному сплайсингу. – Она посмотрела Вессан в глаза. – Спасибо вам.

– Не за что, – ответила Вессан. – Ну а теперь – за работу.

– Сейчас? – удивилась Мэри.

– Конечно. Мы не будем производить ДНК прямо сейчас, но мы полностью настроим процесс. Во-первых, мне понадобятся образцы ваших с Понтером дезоксирибонуклеиновых кислот для секвенирования.

– Вы можете это сделать?

– Кодонатор может. Ему нужно лишь дать образец, чтобы он его проанализировал. Анализ одного образца займёт примерно одно деци.

– Десятая часть дня на полную расшифровку генома отдельного человека? – поражённо переспросила Мэри.

– Ага, – ответила Вессан. – Давайте начнём, а потом я раздобуду чего-нибудь поесть.

– Я с радостью помогу вам на охоте, – сказал Понтер. Он улыбнулся и поднял руку. – Хоть я и знаю, что помощь вам не нужна.

– Я буду рада компании, – ответила Вессан. – Но сначала давайте получим образцы генетического материала.

Глава 24

Если предстоящий коллапс магнитного поля Земли и научит нас чему-нибудь, то, скорее всего, вот чему: человечество слишком ценно, чтобы иметь лишь один дом; что класть все яйца в одну корзину – непростительная глупость…

Понтер позвонил водителю транспортного куба и велел ему возвращаться в Кралдак: они вызовут другой куб ближе к вечеру.

Мэри и Мега остались в хижине, а Вессан с Понтером пошли на охоту. Мега показала Мэри, как работает её игрушка; Мэри пересказала Меге часть киплинговской «Книги джунглей». Мега научила Мэри петь короткую неандертальскую песенку. Мэри понравилось возиться с Мегой – и она знала, что иметь собственного ребёнка будет ещё чудесней.

Наконец, Вессан с Понтером вернулись с пойманным на обед фазаном; Вессан принялась его потрошить, а Понтер занялся салатом. Оказалось, что на крыше хижины были установлены солнечные панели, так что у неё был и вакуумный шкаф для хранения продуктов, и электрообогреватель, и люцифериновые светильники, и многое другое; друзья надарили ей на прощание массу всего, когда она объявила о своём решении удалиться от организованного неандертальского общества. В целом, решила Мэри, это была бы не такая уж плохая жизнь, если только было что почитать. Вессан показала Мэри свой планшет и как она его подзаряжает от солнечных панелей на крыше.

– Здесь хранится текстов где-то на четыре миллиарда слов, – объяснила она. – Доступа к новинкам у меня, понятное дело, нет, но это не беда; всё равно сейчас пишут одну чепуху. Но вот классика!.. – Вессан прижала устройство к груди. – Обожаю классику!

Мэри улыбнулась. Вессан была похожа на Кольма в его восхвалении достоинств Шекспира и его современников; ей приходилось прятать от него свои арлекиновские[47]47
  Harlequin – торонтское издательство, специализирующееся на женских романах. (Прим. пер.)


[Закрыть] романы, чтобы не нарваться на ссору.

Обед был очень вкусный, Мэри не могла этого не признать – или, возможно, после всех сегодняшних хождений по лесу она очень сильно проголодалась.

На время обеда кодонатор убрали на пол, но как только все закончили есть, Вессан подняла его обратно на стол. Мега свернулась в углу калачиком и задремала, оставив троих взрослых сидеть у стола: Вессан – на стуле, Понтер – на поставленном на попа полене, а Мэри устроилась на крышке вакуумного шкафа лицом к циклопическому мамонтову черепу.

– Итак, – сказала Вессан, вглядываясь в дисплей, – секвенирование завершено. – Мэри смотрела не на квадратный экран, а на саму Вессан, поскольку, за исключением очень небольшого количества, она не умела читать неандертальские идеограммы. Вессан, по-видимому забыв об этом, ткнула пальцем в экран: – Как видите, он составил список пятидесяти тысяч активных генов из вашей, Мэре, дезоксирибонуклеиновой кислоты и такое же количество из кислоты Понтера.

– Пятьдесят тысяч? – поразилась Мэри. – Я считала, что в человеческой ДНК только тридцать пять тысяч активных генов. Согласно нашим последним подсчётам.

Вессан на секунду задумалась.

– Ах да, вы, наверное, не считаете… не знаю, как вы это зовёте. Своего рода экзонная дупликация. Я потом покажу вам, как это работает.

– Буду очень благодарна, – ответила Мэри, заинтригованная сверх всякой меры.

– Так вот, у прибора теперь есть список из пятидесяти тысяч аллелей для каждого из вас. Это значит, что кодонатор готов двигаться дальше и произвести то, что вам нужно: пару гамет с одинаковым количеством хромосом. Но…

– Да? – спросила Мэри.

– Ну я вам рассказывала о том, для чего я создавала этот прибор: чтобы дать родителям возможность выбрать, какие аллели унаследует их ребёнок.

– Я думаю, нас устроит любая случайная комбинация. – Слова вырвались на свободу прежде, чем Мэри задумалась об их смысле; должно быть, поняла она, это заговорило её природное католическое отвращение к вмешательству в вещество самой жизни… хотя любое использование этой машины неизбежно является весьма тяжёлым случаем вмешательства.

Вессан нахмурилась:

– Если бы вы оба были барастами, я бы удовлетворилась таким ответом, однако, Мэре, как вы сами понимаете, будь вы барастами, вам не нужен бы был кодонатор для получения случайной комбинации вашего генетического материала. – Она покачала головой: – Но вы не бараст. – Потом посмотрела на предплечье Понтера. – Не думала, что когда-либо снова воспользуюсь этой штукой, но… компаньон Понтера!

– Здравый день, – отозвался мужской голос из внешнего динамика. – Меня зовут Хак.

– Хак, значит, – сказала Вессан. – Я уверена, что после установления контакта с народом Мэре проводились исследования различий дезоксирибонуклеиновых кислот барастов и глексенов.

– Это так, – подтвердил Хак. – Это была весьма горячая тема.

– Результаты этих исследований доступны в глобальной информационной сети?

– Конечно.

– Отлично, – сказала Вессан. – В процессе нам понадобится наводить справки. – Она подняла голову и перевела взгляд с Мэри на Понтера, потом обратно на Мэри. – Я не советую вам произвольно слеплять ваши дезоксирибонуклеиновые кислоты. Речь идёт о комбинировании генов разных биологических видов. Да, конечно, – она сделала жест в сторону экрана кодонатора, – теперь уже очевидно, что геномы барастов и глексенов практически идентичны, но мы должны изучить все расхождения и принять взвешенное решение о том, какой вариант оставить в каждом случае. – Она ткнула пальцем в направлении Мэри: – Такие вот крошечные носы характерны для вашего вида?

Мэри кивнула:

– Вот видите? Будет глупо закодировать крошечный глексенский нос и огромную обонятельную луковицу барастов. Признаки должны выбираться так, чтобы они усиливали друг друга или хотя бы друг другу не мешали.

Мэри снова кивнула:

– Да, конечно, вы правы. – У неё в животе заплясали бабочки, но она пыталась говорить непринуждённо. – Так что у нас в меню?

– Хак? – сказала Вессан.

– Генетические различия между…

– Погоди! – сказала Вессан. – Я ещё ничего не спросила.

Понтер улыбнулся:

– Хак – очень умный компаньон, – сказал он. – Вы знаете Кобаста Ганта?

– Исследователь искусственного интеллекта? – уточнила Вессан. – Я знаю о нём.

– Так вот, – сказал Понтер, – где-то десять месяцев назад он обновил мой компаньон. Понятное дело, не вы одна пытались улучшить жизнь барастов. Кобаст хочет, чтобы всё поколение 149 носило компаньоны, обладающие интеллектом.

– Ну будем надеяться, что они не запретят работу Ганта, как запретили мою – хотя, если всё же запретят, у меня, может, появится сосед. В любом случае я собиралась попросить Хака дать нам обзор отличий глексенского генома от барастовского.

– Именно это я вам и собирался рассказать, – сказал Хак немного обиженным тоном. – Как вы уже отметили, в геноме глексенов и барастов около пятидесяти тысяч генов. Однако 98,7 процента их имеют аллели, встречающиеся в обеих популяциях; лишь четыреста шестьдесят два гена имеют варианты, встречающиеся только у барастов, но отсутствующие у глексенов, или наоборот.

– Здорово, – сказала Вессан и посмотрела на Мэри: – Всё остальное вы можете оставить на волю случая, если хотите, но я считаю, что на эти четыреста шестьдесят два гена мы должны посмотреть очень внимательно и сделать выбор очень аккуратно.

Мэри посмотрела на Понтера; тот не возражал.

– Хорошо, – сказала она.

– Итак, прежде чем начнём, мы должны ответить на два вопроса. С помощью кодонатора вы получите диплоидный набор хромосом с комбинацией ваших дезоксирибонуклеиновых кислот. Мы собираемся произвести двадцать три пары хромосом или двадцать четыре? Иными словами, вы хотите, чтобы ваш ребёнок был барастом или глексеном?

– Ой, – сказала Мэри. – Хороший вопрос. В своём мире я как раз занималась поиском надёжного способа определения видовой принадлежности для целей иммиграционного контроля. И похоже, метод проверки числа хромосом примут в качестве официального.

– Ваш ребёнок может быть гибридом во многих других отношениях, – сказала Вессан. – Но здесь возможно либо то, либо другое.

– Э-э… Понтер?

– Мэре, среди нас двоих генетик – ты. Я так думаю, что вопрос о числе хромосом тебе, так сказать, ближе и роднее.

– У тебя нет собственных предпочтений?

– На эмоциональном уровне нет. Я, однако, подозреваю, что с правовой точки зрения нашему ребёнку удобнее быть глексеном.

– То есть?

– У нас тут единое мировое правительство – Верховный Серый совет. У вас же – сто девяносто одно государство, входящее в Организацию Объединённых Наций, плюс ещё сколько-то, не являющихся членами, и проблемы могут возникнуть при въезде в каждое из них.

Мэри кивнула:

– Я думаю, – продолжил Понтер, – что проще будет убедить одно мировое правительство в том, что существо с двадцатью тремя парами хромосом должно иметь возможность жить и работать в моём мире, где только пожелает, чем убедить ваши две сотни правительств, что существу с двадцатью четырьмя парами хромосом нужно дать такую же возможность в вашем мире.

Мэри посмотрела на Вессан:

– Мы ведь не собираемся прямо сейчас производить ДНК нашего будущего ребёнка?

– Нет, разумеется нет. Я полагаю, это будет сделано в вашем мире, когда вы будете готовы забеременеть. Я лишь обрисовываю для вас проблемы, которые вам нужно будет решить.

– То есть мы не должны принимать решение прямо сейчас.

– Именно так.

– Ладно, давайте тогда пока замнём.

Вессан недоумённо посмотрела на неё:

– Простите?

– В смысле, отложим пока этот вопрос. Что ещё?

– Ну этот вопрос не связан с вашими особыми обстоятельствами, однако также должен быть заранее согласован, поскольку от него зависит то, как кодонатор распределит дезоксирибонуклеиновую кислоту Понтера. Вы хотите мальчика или девочку?

– Это мы уже обсудили, – сказала Мэри. – Мы хотим дочку.

Вессан что-то переключила на панели управления прибора.

– Значит, девочка, – сказала она. – Посмотрим, что у нас ещё… – Она уставилась на экран.

– Следующая последовательность отвечает за тип пробора, – сказал Хак. – У барастов естественный пробор проходит посередине головы, вдоль сагиттального шва. У глексенов пробор обычно сдвинут в сторону. У Мэре, похоже, имеются аллели только для бокового пробора; обе аллели из генома Понтера, разумеется, кодируют центральный. Вы можете взять по одной от каждого из вас и экспериментально установить, какая из них доминантна, либо взять обе от Понтера, либо обе от Мэре, и быть практически уверенными в том, что получится в результате.

Мэри посмотрела на Понтера. Обычная причёска неандертальцев действительно напоминала обезьян-бонобо. Поначалу ей она казалась страшноватой, но потом привыкла.

– Я не знаю.

– Боковой, – сказал Понтер. – Девочка должна быть похожа на мать.

– Ты уверен? – спросила Мэри.

– Конечно.

– Тогда боковой, – решила Мэри. – Берите обе мои аллели.

– Сделано, – сказала Вессан и показала на квадратный дисплей: – Вы видели, как я это делаю? Аллели выбираются с помощью вот этих чувствительных зон на экране.

Мэри кивнула:

– Просто и понятно.

– Спасибо, – сказала Вессан. – Я приложила массу усилий, чтобы сделать прибор простым в использовании. Так, теперь я выбираю следующую группу аллелей, по крайней мере на стороне Понтера: они отвечают за цвет глаз. Мэре, у вас глаза голубые – я таких никогда в жизни не видела. Глаза Понтера золотисто-коричневые; вы называем этот цвет делент; он встречается редко и потому высоко ценится.

– Голубой цвет глаз – рецессивный признак у глексенов, – сказала Мэри.

– Как и делент у нас. Поэтому мы можем взять обе ваши аллели и сделать вашу дочь голубоглазой, обе аллели Понтера и дать ей золотистые глаза или по одной аллели от каждого из вас и ждать сюрприза.

Они продолжали в таком ключе некоторое время, прервавшись только когда Мэри, а затем Понтеру понадобилось воспользоваться бытовыми удобствами, функцию которых в данном случае выполняла деревянная бадья.

– А теперь, – сказала Вессан, – мы подходим к интересной нейробиологической особенности. В этом случае я бы не хотела брать от аллели каждого из вас, потому что мы не знаем, какой эффект может произвести их смешение. Я думаю, гораздо безопаснее будет позволить ребёнку обладать одним либо другим признаком, нежели пытаться их смешивать. У барастов этот ген регулирует развитие части теменной доли, расположенной в левом полушарии. Вы, конечно, не хотите риска получить повреждение мозга, так что…

– Вы сказали «теменной доли»? – прервала её Мэри, подаваясь вперёд. Её сердце тревожно забилось.

– Да, – ответила Вессан. – Если она не сформируется, как положено, то возможна афазия и трудности с координацией, так что…

Мэри повернулась к Понтеру:

– Ты её подговорил?

– Прошу прощения? – сказал Понтер.

– Да ладно, Понтер. Теменная доля в левом полушарии!

Понтер нахмурился:

– И что с ней?

– Она, по словам Вероники Шеннон, ответственна за религиозное мышление у моего вида. Ощущение покидания тела, чувство слияние со вселенной. Всё это коренится в ней.

– Ох, – сказал Понтер. – Правда.

– Ты хочешь сказать, что не знал, что к этому идёт?

– Честное слово, Мэре, понятия не имел.

Мэри отвела взгляд.

– Ты говорил о «лекарстве» против религии, чёрт побери! И вот, полюбуйтесь – оно уже есть.

– Мэре, – сказала Вессан, – мы с Понтером ни о чём не сговаривались.

– Правда? Вы охотились достаточно долго, чтобы…

– Мэре, это правда, – перебила её Вессан. – Я не знаю, о каком исследовании вы говорите.

Мэри сделала глубокий вдох и очень медленно выдохнула:

– Простите, – сказала она наконец. – Я несу что попало. Понтер никогда не устроил бы мне такой подлянки.

Хак пискнул, но Понтер не стал просить разъяснений.

Мэри протянула к нему левую руку:

– Понтер, ты мой партнёр, хоть у нас и не было ещё церемонии вступления в союз. Я знаю, что ты никогда меня не обманешь.

Понтер молчал.

Мэри качнула головой:

– Я не ожидала, что нам придётся принимать такое решение. Цвет волос, цвет глаз – куда ни шло. Но атеист или верующий? Кто бы мог подумать, что это тоже заложено в генах.

Понтер сжал руку Мэри:

– Вопрос гораздо важнее для тебя, чем для меня. По крайней мере, это мне понятно. Поэтому мы сделаем так, как ты решишь.

Мэри снова глубоко вдохнула. Она могла бы это обсудить с отцом Калдикоттом – но, чёрт возьми, католический священник никогда не одобрит и малой части того, что они задумали.

– Я, понятное дело, не слепая, – сказала Мэри. – Я видела, как мирно вы живёте – по крайней мере, бо́льшую часть времени. И я видела, какими… – Она замолчала, на секунду задумалась и пожала плечами, словно не найдя лучшего слова, чем то, что сразу пришло ей в голову. – Какими одухотворёнными могут быть ваши люди. И, Понтер, я всё время думаю о тех вещах, о которых ты говорил – у Рубена дома, когда мы смотрели католическую мессу по телевизору, и возле стены ветеранов Вьетнама… – Она снова пожала плечами: – Я всё это слушала и услышала, но…

– Но ты всё ещё не убеждена, – мягко закончил за неё Понтер. – Я тебя не виню. В конце концов, я не социолог. Мои рассуждения о том… – Он тоже на секунду замолчал, явно сознавая, что затрагивает весьма деликатную тему, но потом всё же продолжил, не в силах подыскать другого слова: – О том зле, которое принесла вашему миру религия, – это именно рассуждения, философское ворчание, не более того. Я не могу доказать то, что я чувствую; не думаю, что кто-либо может.

Мэри закрыла глаза. Ей хотелось помолиться, попросить наставления. Но раньше она не получала никаких наставлений, и не было никакой причины, чтобы в этот раз было по-другому.

– Возможно, – сказала она наконец, – нам следует оставить это на волю случая; пусть будет так, как лягут гены.

– Если бы речь шла про любую другую часть тела, – тихо сказала Вессан, – я могла бы с вами согласиться. Но мы говорим о компоненте мозга, который устроен по-разному у двух разновидностей людей. Просто взять одну аллель от глексена, а другую – от бараста и надеяться на лучшее – не самое разумное решение.

Мэри задумалась. Вессан права. Если уж они решили завести гибридного ребёнка, им так или иначе придётся принять решение.

Понтер отпустил Мэрину руку, но потом снова начал поглаживать её по спине.

– Это не то же самое, что решать, будет у нашей дочери душа или нет. Мы решаем лишь, будет ли она верить, что у неё есть душа.

– Вам не обязательно решать это сегодня, – сказала Вессан. – Как я сказала раньше, моим намерением было ознакомить вас с процессом работы с кодонатором. Вам не нужно производить диплоидные хромосомы, пока вы, Мэре, не будете готовы к их имплантации. – Она сложила руки. – Но когда это время настанет, вы должны будете принять решение.

Глава 25

Так что сейчас и в самом деле снова настало время для больших шагов. Но это время не только для великого американского проекта. Пришло время, выражаясь словами другой великой речи[48]48
  Имеется в виду знаменитая речь Мартина Лютера Кинга «У меня есть мечта», произнесённая 28 августа 1963 года в Вашингтоне и ставшая поворотным моментом в движении за гражданские права чернокожих. (Прим. пер.)


[Закрыть], чёрным людям и белым людям, евреям и гоям, протестантам и католикам – а также индусам, мусульманам, буддистам, мужчинам и женщинам, исповедующим любые религии или не исповедующим никакой, гражданам всех объединённых наций, членам всех расовых и религиозных групп, составляющих нашу уникальную разновидность человечества, – им всем пришло время отправиться дальше, в мире и гармонии, проявляя взаимное уважение и дружбу, – продолжить путешествие, которое мы, Homo sapiens, ненадолго прервали…

– Я думаю, – сказала Вессан, – что вам нужно многое обсудить наедине. Наверное, я возьму Мегу, и мы пойдём посмотрим на звёзды. – Мега как раз только что проснулась. – Мега, пойдёшь гулять?

– Конечно! – воскликнула та.

Вессан поднялась с кресла, отыскала свою шубу, замотала Мегу в пару просторных рубах и повела её к двери.

Мэри ощутила на лице дуновение холодного воздуха, когда она открыла дверь. Она проследила глазами за выходящими Вессан и Мегой; деревянная дверь закрылась за ними.

– Мэре… – сказал Понтер.

– Нет, нет, дай мне подумать, – ответила Мэри. – Просто дай мне пару минут подумать.

Понтер доброжелательно кивнул, отошёл к очагу и занялся разведением огня.

Мэри встала с вакуумного шкафа, пересела в кресло, которое освободила Вессан, и опёрлась подбородком на сложенные ладони.

Подбородок…

Характерная черта Homo sapiens.

Но тривиальная, совершенно неважная.

Мэри вздохнула. Если бы не вопрос места жительства, ей было бы безразлично, будет у них мальчик или девочка.

И ей определённо всё равно, будет у неё пробор посередине или сбоку. Или какого цвета будут у неё глаза. Или будет ли она так же мускулиста, как Понтер. И насколько острый будет у неё нюх.

Лишь бы она была здорова…

Эту мантру родители повторяют тысячи лет.

Кроме как в лаборатории Вероники, у Мэри никогда в жизни не случалось полноценных религиозных переживаний, но тем не менее она искренне верила в Бога. Даже сейчас, зная, что её предрасположенность к этой вере прошита в её мозгу, она продолжала верить.

Хочет ли она лишить своё дитя утешения, которое даёт эта вера? Хочет оградить от религиозного экстаза, который обходил Мэри стороной за пределами лаборатории, но который, по-видимому, посещал стольких других людей?

Она подумала о мире, в котором пребывает, и риторика выпусков новостей её юности вдруг всплыла в памяти. Слова, которых до сих пор она тщательно избегала.

Безбожники.

Коммунисты.

Но, чёрт её возьми, неандертальская система действительно работает. Работает лучше, чем прогнивший и морально обанкротившийся капитализм её мира – мир табачных компаний, «Энрона»[49]49
  Крупная американская энергетическая компания, обанкротившаяся в 2001 году из-за крупных финансовых махинаций.


[Закрыть], WorldCom[50]50
  Телекоммуникационная компания, была вторым по величине провайдером междугородней связи и интернет-провайдером. Так же как и «Энрон», обанкротилась в связи с крупным скандалом после вскрытия манипуляций бухгалтерского учёта.


[Закрыть] и других аферистов, людей, движимых одной только жадностью, неприлично много берущих себе, тогда как другим не хватает даже на еду.

И она работает лучше, чем религиозные организации её мира – её собственная Церковь, десятилетиями прикрывающая растлителей малолетних, её религия и многие другие, дискриминирующие женщин, религиозные фанатики, направляющие самолёты на небоскрёбы…

Понтеру удалось запалить огонь. От поленьев, которые он сложил на камни очага, начали подниматься струйки дыма.

Когда он закончил раздувать огонь и пламя взялось за поленья всерьёз, Мэри встала с кресла и подошла к своему мужчине, всё ещё сидящему на корточках у очага.

Он взглянул на неё снизу вверх, и хотя в свете очага его массивный нос и надбровье отбрасывали густые тени, он по-прежнему выглядел добрым и любящим.

– Я приму любое твоё решение, – сказал он, поднимаясь на ноги.

Мэри обняла его за плечи.

– Я… как бы мне хотелось, чтобы у меня было много-много времени, чтобы всё обдумать.

– Ну у нас есть сколько-то времени, – сказал Понтер. – Но не сколько угодно. Если мы хотим, чтобы наша дочь была частью поколения 149, мы должны зачать её вовремя.

– Может быть, она не будет частью 149-го. – Мэри осознавала, что в её голосе слышится досада. – Может, мы родим её на следующий год. Или ещё через год.

– Я знаю, что ваш народ рожает каждый год, – мягко ответил Понтер. – Если наша дочь будет расти в твоём мире, то не имеет значения, когда мы её зачнём. Но если мы хотим, чтобы она росла в этом мире или в обоих мирах, или хотя бы имела возможность стать частью моего общества, то мы должны сделать это в соответствии с распорядком.

– Это, – сказала Мэри, подаваясь назад и глядя на Понтера.

Бровь Понтера взлетела вверх.

– Это, – повторила Мэри. – «Сделать это в соответствии с распорядком». Звучит не слишком романтично.

Понтер снова привлёк её к себе.

– Мы должны одолеть несколько… особых препятствий. Но что может быть романтичней, чем дитя двух людей, которые любят друг друга?

Мэри заставила себя улыбнуться.

– Ты прав, конечно. Прости. – Она помолчала. – И ты прав, что мы должны это сделать вовремя. – Её день рождения был в конце года; она знала, каково быть даже на полгода младше других детей в классе. Быть младше всех остальных на год или два – это уже полная катастрофа. Да, её дочь в основном будет жить в мире Мэри, но когда она вырастет, то может захотеть обосноваться в мире неандертальцев – а она никогда не сможет стать здесь своей, если не будет принадлежать к определённому поколению.

Понтер какое-то время молчал.

– Ты готова сделать выбор? – спросил он.

Мэри смотрела через его плечо на огонь в очаге.

– Мой брат Билл женился на протестантке, – сказала она наконец. – Ты не представляешь, как это огорчило мою маму! Биллу и Диане – это его жена – пришлось решать, в какой религиозной традиции воспитывать своих детей. Я слышала только кусочки и обрывки, и, разумеется, только от Билла, с его точки зрения, – но это, похоже, была эпическая битва. А ты меня спрашиваешь, готова ли я решить, будет или не будет моя дочь предрасположена к вере в Бога?

Понтер ничего не ответил; он просто обнимал её, поглаживая по голове. Если Понтеру и не терпелось узнать, что решит Мэри, то он никак этого не показывал – и Мэри была ему благодарна за это. Если бы он выглядел обеспокоенным, она бы знала, что он отдаёт предпочтение какому-то одному варианту, и ей было бы ещё сложнее разобраться в своих чувствах. Какому именно варианту он мог бы отдать предпочтение, Мэри не могла сказать точно. Сперва ей показалось, что Понтер предпочёл бы видеть свою дочь такой, как он сам, лишённой…

Она ненавидела этот термин, но он приобрёл популярность в прессе ещё до того, как открылся портал в мир неандертальцев.

…лишённой «органа Бога».

С другой стороны, Понтер достаточно образован, чтобы знать, что, несмотря на то чем они сегодня занимались целый день, человека нельзя заказывать, как пиццу: «Дайте мне второй номер, только без лука». Всё должно смешаться, чтобы произвести нечто цельное. Может быть, Понтер хотел бы, чтобы его дочь унаследовала веру своей матери? Скажем, чтобы проверить гипотезу своего скульптора личности? Будут ли его чувства к дочери, которая верит, что будет жить после смерти, отличаться от тех, что он испытывает к Жасмель и Меге?

Мэри никогда не спросит его об этом, в особенности после того, как решение будет принято. Когда нужные гены уже внесены в хромосомы их будущего ребёнка, поздно и бессмысленно сожалеть о чём-то и снова возвращаться к уже законченным спорам.

В «Звездном пути-5», режиссёром которого был сам Уильям Шетнер и в котором сводный брат Спока Сибок ходил на поиски Бога, была одна сцена, изображавшая момент рождения самого Спока, причём не где-нибудь, а в пещере; человеческой матери Спока, Аманде, помогала вулканская повитуха. Когда новорожденного Спока показали Сареку, его вулканскому отцу, Сарек произнёс лишь короткую фразу, наполненную бесконечным разочарованием: «Так похож на человека…»

Мэри тряхнула головой, прогоняя воспоминания. А что, собственно, Сарек ожидал увидеть? Если он сам захотел гибридного ребёнка, то почему расстраивается, увидев унаследованные от матери черты? Мэри и Понтер искренне стремились взять лучшее от каждого из миров – а это означает включать, а не исключать.

– Это не дефект, – сказала, наконец, Мэри, не трудясь объяснять, какое именно «это». – Это не какой-то изъян в глексенском мозгу. Способность верить в Бога, если мы этого хотим, если так решили, – это часть того, кто мы есть. – Она взяла Понтера за руку. – Я знаю, что натворила религия – организованная религия. И я даже начинаю соглашаться с тобой по поводу того вреда, что принесла моему миру вера в жизнь после смерти. Наша бесчеловечная жестокость действительно кажется связанной с верой в то, что все несправедливости будут исправлены в следующей жизни. Но тем не менее я хочу, чтобы моя дочь – наша дочь – по крайней мере имела возможность верить в эти вещи.

– Мэре… – сказал Понтер.

Она отстранилась от него:

– Нет. Нет, дай мне договорить. Твой народ стерилизует преступников, говоря, что это поддерживает генетический пул в здоровом состоянии. Но на самом деле это нечто большее, не так ли, по крайней мере, когда преступник – мужчина? Вы стерилизуете не через вазэктомию – вы полностью удаляете ту часть его анатомии, что ответственна не только за агрессию, но и за сексуальные желания.

Мэри отметила, что Понтеру эта тема явно неприятна, но, собственно, какому мужчине приятны разговоры о кастрации? Она продолжила:

– Так вот, я – жертва изнасилования: самого худшего, к чему может привести тестостерон. Но я также женщина, познавшая все радости секса с любящим мужчиной-партнёром. Возможно, при определённых обстоятельствах удаление производящих тестостерон желёз и оправдано. И так же возможно, что при определённых обстоятельствах оправдано и удаление органа Бога. Но не сразу, не с самого начала.

Мэри снова смотрела на Понтера.

– У моей Церкви есть понятие первородного греха: что все люди рождаются запятнанными, несущими на себе зло и вину поколений своих предков. Я в это не верю. Вероника Шеннон говорила о бихевиоризме – об идее того, что в человеке можно развить любое поведение, любую реакцию. Механизм – периодическое подкрепление или последовательное – может отличаться у глексенов и барастов, но базовая концепция та же самая. Новорожденный ребёнок, новая жизнь – это лишь потенциал, который можно развить тем или иным способом, и я хочу, чтобы наш ребёнок, наша дочь имела все возможные потенциалы, чтобы с помощью моей и твоей родительской любви она стала как можно лучшим человеческим существом.

Понтер кивнул:

– Я согласен на всё, что ты захочешь.

– Этого, – сказала Мэри. – Я хочу этого. Ребёнка, который может верить в Бога.