Текст книги "Неандертальский параллакс. Гибриды"

Глава 26

И мне выпала сегодня честь начать эту новую фазу. Пришло время, друзья мои, по крайней мере некоторым из нас, покинуть эту версию Земли и совершить очередной гигантский прыжок…

Мэри, Понтер и Мега переночевали на полу в хижине Вессан. На следующий день, завернув кодонатор в шкуры, чтобы никто его не заметил, они вызвали транспортный куб и отправились в Центр Кралдака, откуда вертолётом вернулись в Салдак… как раз к тому времени, когда Двое перестали быть Одним.

Понтер встретился с Адекором, они погрузились в автобус и отправились домой, на свою территорию. Мэри знала, что Понтеру завтра предстоит новое путешествие. Он должен будет сопровождать делегацию ООН, в составе которой будет и Джок Кригер, в их поездке на остров Донакат.

У Мэри разрывалось сердце, и она уже считала дни до следующего периода, когда Двое станут Одним. Она, конечно, не будет всё это время жить здесь – ей нужно будет вернуться в «Синерджи Груп», однако обязательно приедет на выходные.

Мэри повернулась и медленно побрела по направлению к дому Бандры, неся в руках завёрнутый в шкуру кодонатор. Вокруг было множество других женщин, но ни одна из них не выглядела печальной. Те, что разговаривали друг с другом, смеялись; широкие лица тех, кто шёл в одиночестве, озарялись улыбками, адресованными не другим прохожим, а собственным потаённым мыслям.

Мэри чувствовала себя полной дурой. Какого чёрта она делает здесь, в этом мире, с этими людьми? Да, ей нравится проводить время с Понтером. Их секс был таким же потрясающим, как и раньше, общение – интересным и увлекательным, а поездка к Вессан была замечательной в очень многих отношениях. Но ведь в следующий раз они с Понтером будут вместе лишь через двадцать пять дней!

Стая странствующих голубей на некоторое время закрыла солнце. Мэри знала, что это перелётные птицы, курсирующие между двумя домами – одним на севере, другим на юге. Она горестно вздохнула и продолжила путь. Ей было понятно, почему все неандерталки, мимо которых она проходила, улыбаются. Они не возвращаются, как она, к одинокому существованию. Они возвращаются к своей семье и к своим детям, у кого они есть.

Мэри подняла воротник мамонтовой шубы: начал задувать холодный ветер. Она ненавидела зиму в Торонто и подозревала, что здешнюю она будет ненавидеть ещё больше. Торонто такой большой, в нём столько промышленности, столько людей и машин, что он изменил местную окружающую среду. К северу от города – как и к югу, в западной части штата Нью-Йорк, – всё сплошь заваливает снегом. Но в самом Торонто снег идёт лишь несколько раз за зиму и почти никогда – перед Рождеством. Конечно, это место не соответствовало Торонто – Салдак располагался в 400 км севернее, там, где в мире Мэри находится Садбери, а в Садбери снег выпадает тоннами. В Салдаке, должно быть, снега ещё больше.

Мэри вздрогнула, хотя сейчас было ещё далеко не так холодно. Она подумала, не попросить ли компаньона рассказать, на что похожа здешняя зима, но не стала, опасаясь, что Кристина подтвердит худшие её опасения.

Наконец она подошла к раздутому приземистому дереву, представлявшему собой основную часть дома Бандры. Все его листья уже облетели. Мэри вошла в дом. На ней были штаны неандертальского типа со встроенной обувью, но, переступив порог, она автоматически нагнулась, собираясь разуться. Она снова вздохнула, подумав о том, привыкнет ли хоть когда-нибудь к этому месту.

Мэри прошла в свою спальню, оставила там кодонатор и вернулась в гостиную. Послышался звук текущей воды. Должно быть, Бандра уже дома, а её партнёр уехал к себе на Окраину предыдущим автобусом. Наверное, раньше звук воды заглушался шумом, который производила сама Мэри, а поскольку дверь в ванную была закрыта – Мэри знала, что исключительно из соображений санитарии, а не соблюдения приличий, – то Бандра ещё не почувствовала её запах.

Женщина прошла на кухню и налила себе фруктового сока. Мэри слышала, что неандертальцы, собирающие на юге фрукты, сбривают все волосы с головы и тела, чтобы лучше переносить жару. Она попыталась представить себе Понтера без волос. Мэри видела бодибилдеров по телевизору – у них почему-то всегда были безволосые грудь и спина. Либо они их бреют, либо стероиды дают такой эффект. Так или иначе, она решила, что Понтеру лучше оставаться как есть.

Мэри ожидала, что Бандра вот-вот выйдет из ванной, но она всё не появлялась, – а Мэри уже очень хотелось в туалет. Придётся пересилить себя и воспользоваться ванной комнатой совместно с Бандрой. Она подошла к закрытой двери и толкнула её ладонью.

Бандра стояла, согнувшись над раковиной и носом почти упираясь в висящее над ней квадратное зеркало.

– Простите, – сказала Мэри, – мне просто очень надо… О боже! Бандра, что с вами?

Мэри понадобилась секунда, чтобы заметить на полированной гранитной поверхности раковины пятна крови; красные капли не слишком выделялись на розовом камне.

Бандра не повернулась к ней. Наоборот, казалось, она прячет от неё лицо. Мэри подошла ближе.

– Бандра, что случилось? – Мэри протянула руку и тронула Бандру за плечо. Если бы неандерталка действительно этого не хотела, Мэри ни за что не удалось бы развернуть её к себе. Но после секундного сопротивления она обмякла и подчинилась.

Мэри судорожно охнула. По всей левой половине её лица расплылся синяк – желтая кайма вокруг сине-чёрной области сантиметров десяти в длину, которая начиналась от самого надбровья и тянулась через всю щёку к уголку рта. Посередине была ссадина диаметром примерно в половину размера синяка, покрытая засохшей корочкой, но Бандра содрала большую её часть – вот откуда взялись капли свежей крови.

– Господи! Что с вами стряслось? – Мэри нашла какой-то квадратный кусок грубой ткани – платок, полотенце? – смочила его водой и помогла Бандре очистить рану.

По лицу Бандры катились слёзы; они изливались из глубоких глазниц, огибали массивный нос, стекали по нижней челюсти без подбородка и капали в гранитную раковину, смывая кровавые пятна.

– Я… я не должна была позволять вам жить здесь, – тихо сказала Бандра.

– Мне? – удивилась Мэри. – Что я сделала?

Но Бандра, похоже, была погружена в собственные мысли.

– Могло быть хуже, – сказала она, глядя в зеркало.

Мэри отложила платок и положила руки на широкие плечи Бандры.

– Бандра, что случилось?

– Я пыталась убрать засохшую кровь, – тихо сказала Бандра. – Думала, может, как-то удастся скрыть и синяк, и вы не заметите, но… – Она высморкалась, а когда неандерталец сморкается – это очень громко и раскатисто.

– Кто это с вами сделал? – спросила Мэри.

– Неважно, – ответила Бандра.

– Разумеется, важно, – сказала Мэри. – Кто?

Бандра немного собралась с силами.

– Я привела вас в свой дом, Мэре. Вы знаете, что барасты мало заботятся о приватности, но в данном случае я на ней настаиваю.

Мэри почувствовала подступающую тошноту.

– Бандра, я не могу мириться с тем, что кто-то вас бьёт.

Бандра взяла платок и промокнула им левую щёку, чтобы посмотреть, остановилось ли кровотечение. Кровь больше не шла, и она положила платок на место. Мэри отвела её в гостиную и посадила на диван. Присев рядом, она взяла широкие ладони Бандры в свои и заглянула в её пшеничного цвета глаза.

– Не торопитесь, – сказала Мэри, – соберитесь с силами. Но вы должны мне рассказать, что случилось.

Бандра отвернулась.

– Он уже три месяца этого не делал, и я подумала: может, и в этот раз не будет. Я подумала, а вдруг…

– Бандра, кто вас ранил?

Голос Бандры стал почти неслышным, но Кристина повторила его погромче прямо Мэри в ухо.

– Гарб.

– Гарб? – удивлённо повторила Мэри. – Ваш партнёр?

Голова Бандры наклонилась на несколько миллиметров.

– Мой… бог! – воскликнула Мэри. Она сделала глубокий вдох, потом кивнула – не столько Бандре, сколько себе самой. – Хорошо, – сказала она. – А сейчас мы сделаем вот что: пойдём к представителям власти и всё им расскажем.

– Тант, – сказала Бандра. «Нет».

– Да, – твёрдо возразила Мэри. – Такое случается и в моём мире. Но с этим нельзя мириться. Вам могут помочь.

– Тант! – повторила Бандра уже твёрже.

– Я знаю, что это тяжело, – сказала Мэри, – но мы пойдём вместе. Я всё время буду с вами. Мы положим этому конец. – Она указала на компаньона Бандры. – В архиве алиби должна быть запись всего, что он сделал, не так ли? Он не может уйти от ответственности.

– Я не выдвину против него обвинения. Без обвинения со стороны жертвы нет преступления. Это закон.

– Я знаю, что вы думаете, что любите его, но вы не должны это терпеть. Никакая женщина не должна.

– Я не люблю его, – сказала Бандра. – Я его ненавижу.

– Ну хорошо, – сказала Мэри. – Так давайте тогда что-нибудь с этим сделаем. Давайте умоемся, переоденемся в чистую одежду и пойдём к арбитру.

– Тант! – сказала Бандра, хлопая ладонью по стоящему перед ней столику. Звук был настолько громкий, что Мэри подумала, не разлетится ли стол в щепки. – Тант! – повторила она снова. Но в её голосе не было страха, скорее в нём звучала убеждённость.

– Но почему? Бандра, если вы считаете, что ваш долг – скрыть всё это от…

– Вы ничего не знаете о нашем мире, – сказала Бандра. – Ничего. Я не могу пойти с этим к арбитру.

– Почему? Избиение – это ведь преступное деяние?

– Конечно, – сказала Бандра.

– Даже между людьми, состоящими в союзе?

Бандра кивнула:

– Тогда почему?

– Из-за наших детей! – рявкнула Бандра. – Из-за Хапнар и Дрэнны.

– А что с детьми? – не поняла Мэри. – Гарб им отомстит? Или… или он их тоже бил в детстве?

– Вот видите! – хрипло каркнула Бандра. – Вы не понимаете ничего.

– Ну так объясните мне, Бандра. Объясните, чтобы я поняла, или я пойду к арбитру одна.

– Какое вам до этого дело? – спросила Бандра.

Мэри озадачил этот вопрос. Ведь понятно, что до этого есть дело каждой женщине. Понятно, что…

И тут на неё словно метеор упал с неба. Она сама не сообщила о своём изнасиловании, и её начальница Кейсер Ремтулла стала следующей жертвой Корнелиуса Раскина. Она хотела как-то это исправить, хотела никогда больше не чувствовать вины за то, что нападение на женщину осталось незамеченным.

– Я просто хочу помочь, – сказала Мэри. – Вы мне не безразличны.

– Если хотите помочь, то забудьте, что когда-либо видели меня в таком виде.

– Но…

– Вы должны пообещать! Поклянитесь.

– Но почему, Бандра? Вы не можете позволить этому продолжаться.

– Я должна позволить этому продолжаться! – Она сжала свои огромные кулаки и закрыла глаза. – Я должна.

– Почему? Ради бога, Бандра…

– Ваш глупый Бог здесь ни при чём, – сказала Бандра. – Здесь речь о реальных вещах.

– Каких реальных вещах?

Бандра снова отвела взгляд, глубоко вдохнула, потом выдохнула:

– О наших законах, – сказала она наконец.

– В каком смысле? Разве за такое не положено наказание?

– О да, – сказала Бандра с горечью в голосе. – Ещё как положено.

– Что тогда?

– Вы ведь знаете, какие у нас наказания? – спросила Бандра. – Вы же знакомы с историей Понтера Боддета. Какое наказание грозило его партнёру Адекору, когда его несправедливо обвинили в убийстве Понтера?

– Его могли стерилизовать, – ответила Мэри. – Но Адекор этого не заслуживал, ведь он ничего не совершал. Но Гарб…

– По-вашему, мне интересно, что станет с ним? – сказала Бандра. – Но стерилизуют не только Гарба. Склонность к насилию нельзя терпеть в генетическом пуле. Стерилизуют всех, у кого хотя бы половина генов общая с ним.

– Господи Иисусе! – сдавленно воскликнула Мэри. – Ваши дочери…

– Именно! Скоро должны зачать поколение 149. Моя Хапнар забеременеет вторым ребёнком, у Дрэнны будет первый. Но если я сообщу о Гарбе…

Мэри чувствовала себя так, будто её пнули в живот. Если Бандра сообщит о Гарбе, её дочерей стерилизуют, так же как всех братьев и сестёр Гарба и его родителей, если они ещё живы… хотя, возможно, его мать пощадят, поскольку у неё уже наверняка была менопауза.

– Я не думала, что неандертальские мужчины могут быть такими, – сказала она. – Бандра, я так вам сочувствую.

Неандерталка едва заметно пожала своими массивными плечами:

– Я несу это бремя уже давно. Я привыкла. И…

– Что?

– И я думала, что всё закончилось. Он не бил меня с тех пор, как ушла моя партнёрша. Но…

– Они никогда не прекращают, – сказала Мэри. – Не насовсем. – Во рту у неё появился кислый привкус. – Должно быть что-то, что вы могли бы с этим сделать. – Она помолчала. – Вы ведь можете защищаться. Это должно быть законно. Вы могли бы…

– Что?

Мэри смотрела в устланный мхом пол.

– Неандерталец может убить другого неандертальца одним хорошо нацеленным ударом.

– В самом деле! – сказала Бандра. – В самом деле. Так что, как видите, он, должно быть, любит меня – будь это не так, я была бы мертва.

– Если б любил – не бил бы, – возразила Мэри, – но ударить в ответ, и посильнее, – возможно, это единственное, что вам остаётся.

– Я не могу, – сказала Бандра. – Если решат, что у меня не было необходимости его убивать, обвинение в насилии будет выдвинуто против меня, и опять пострадают мои дочери, потому что у них половина и моих генов тоже.

– Проклятая уловка-22, – сказала Мэри. Она посмотрела на Бандру. – Вы знаете эту поговорку?

Бандра кивнула:

– Ситуация, из которой нет выхода. Но вы не правы. Выход есть. Рано или поздно один из нас умрёт. До тех пор… – Она подняла руки, разжала кулаки и повернула их ладонями вверх в жесте бессилия.

– Но почему вы с ним просто не разведётесь? Я так понимаю, у вас это легко.

– В процессуальном плане да, но люди всё равно удивляются и сплетничают. Если я разорву союз с Гарбом, люди начнут интересоваться причинами. Правда может всплыть на поверхность, и мои дочери опять окажутся в опасности. – Она покачала головой: – Нет, мой способ лучше.

Мэри наклонилась к Бандре и обняла её, прижала к себе и погладила по рыжевато-серебристым волосам.

Глава 27

Пришло время, мои дорогие Homo sapiens, отправиться на Марс…

Для него это, должно быть, до ужаса унизительно, – думал Понтер Боддет, наслаждаясь каждым тактом испытываемого Советником Бедросом дискомфорта.

В конце концов, это Бедрос приказал ему и послу Тукане Прат вернуться из Мэриного мира для того, чтобы можно было закрыть межмировой портал. Но мало того, что Понтер отказался подчиниться: Тукана Прат убедила десятерых видных неандертальцев, включая самого Лонвеса Троба, отправиться в иную реальность.

И теперь Бедросу приходится приветствовать официальную делегацию мира глексенов. Понтер лично наблюдал за процессом в вычислительной камере, когда делегаты проходили по деркеровой трубе: было бы весьма неловко, если бы человека, выполняющего функции отсутствующего у неуживчивых глексенов мирового лидера, в результате случайного отключения портала разрубило бы надвое.

Сам Бедрос не спускался сегодня в глубины Дебральской никелевой шахты. Он остался на поверхности ожидать, пока глексенский «всеобщий писарь» и другие делегаты Объединённых Наций поднимутся к нему.

Что они и сделали буквально несколько мгновений назад. Потребовалось два рейса цилиндрического шахтного подъёмника, чтобы их поднять, но теперь все они были наверху. Разумеется, здесь же были и четверо облачённых в серебряное эксгибиционистов, позволяющих широкой общественности следить за происходящим. Темнокожий лидер Объединённых Наций вышел из здания шахты первым; за ним последовал Понтер, потом трое мужчин, две женщины с более светлой кожей и Джок Кригер, самый высокий из делегатов.

– Добро пожаловать на Жантар, – сказал Бедрос. Он, очевидно, проинструктировал своего компаньона не переводить имя, которое барасты дали своей планете. У семерых глексенов не было ни имплантов-компаньонов, ни временных пристёгивающихся устройств. По-видимому, это вызвало серьёзные споры, но в конечном итоге вследствие той самой непонятной «дипломатической неприкосновенности», с которой Понтер уже сталкивался ранее, для делегатов было сделано исключение: запись всего, что они говорят и делают, не попадёт в архив алиби. Правда, Джоку, если Понтер правильно понимал, такое особое отношение было не положено, однако компаньона на нём всё равно не было.

– Мы приветствуем вас здесь, глядя в будущее с великой надеждой, – продолжал Бедрос. Понтер с трудом подавил ухмылку: о том, как с точки зрения глексенов должна выглядеть приличная приветственная речь, Бедросу пришлось консультироваться с Туканой Прат – той самой, которая подорвала его авторитет. Бедрос говорил, казалось, не меньше децидня, и глексенский «всеобщий писарь» ответил в том же духе.

У Джока Кригера, должно быть, сердце бараста, подумал Понтер. В то время как остальные глексены, по-видимому, получали удовольствие от формальных речей, он явно пропускал их мимо ушей, разглядывая деревья и холмы, каждую пролетающую мимо птицу, голубое небо над головой:

Наконец, все речи закончились. Понтер пристроился рядом с Джоком, одетым в длинный бежевый плащ, стянутый на талии бежевым поясом, кожаные перчатки и широкополую шляпу, – глексенская делегация дождалась внизу окончания деконтаминации своей одежды.

– Ну как, что вы думаете о нашем мире? – спросил Понтер.

Джок медленно качнул головой; его голос был полон изумления:

– Он прекрасен…

* * *

В доме Бандры визор был установлен на стене гостиной; его поверхность плавно изгибалась, повторяя изгиб стены круглого помещения. Большой квадрат был разделён на четыре меньших, каждый из которых показывал то, что видит один из четырёх присутствующих на Дебральской никелевой шахте эксгибиционистов в момент, когда из здания показалась делегация Объединённых Наций. Бандра была не в том виде, чтобы показываться сегодня на людях, и они с Мэри остались дома, якобы для того, чтобы посмотреть церемонию встречи.

– О, смотрите! – воскликнула Бандра. – Там Понтер!

Мэри надеялась увидеть его хоть на секунду – и, к сожалению, примерно на такое время он и попал в кадр. Эксгибиционистов не интересовали соплеменники-барасты – всё их внимание было приковано к глексенам.

– Так кто из них кто? – спросила Бандра.

– Вон тот мужчина, – как и большинство канадцев, из боязни показаться расисткой она избегала говорить «чернокожий мужчина» или «мужчина с тёмной кожей», хотя это было наиболее очевидное отличие Кофи Аннана от остальных делегатов, – Генеральный секретарь Объединённых Наций.

– Который?

– Вон тот. Крайний слева.

– Это который с коричневым лицом?

– Э-э… да.

– Так он – руководитель вашего мира?

– Нет. Не совсем. Но он – секретарь ООН.

– Ага. А вон тот высокий кто?

– Это Джок Кригер. Мой начальник.

– Он… у него вид какой-то… хищный.

Мэри подумала над этим замечанием и решила, что Бандра права.

– «В глазах холодный блеск…»[51]51
  Цитата из пьесы Шекспира «Юлий Цезарь» (пер. М. Зенкевича). (Прим. ред.)


[Закрыть] – процитировала она.

– О-о-о! – восхитилась Бандра. – Это поговорка?

– Строка из пьесы.

– Ну, к нему это подходит. – Она решительно кивнула. – Мне не нравится, как он держится. На его лице никакой радости. – Но тут Бандра сообразила, что это может прозвучать обидно: – О, простите! Я не должна так говорить о вашем друге.

– Мы не друзья, – ответила Мэри. Она придерживалась эмпирического правила, в соответствии с которым друг – это тот, кто приглашал вас в свой дом или кого вы приглашали к себе. – Мы просто вместе работаем.

– И посмотрите-ка! – воскликнула Бандра. – У него нет компаньона!

Мэри вгляделась в экран.

– И правда нет. – Она внимательно осмотрела все четыре изображения. – Ни у кого из глексенов их нет.

– Как такое может быть?

Мэри задумалась.

– Возможно, дипломатическая неприкосновенность. Это когда…

– Да?

Сердце Мэри возбуждённо заколотилось.

– Обычно это означает, что во время путешествия багаж дипломата не досматривают. Если я отдам кодонатор Джоку, он сможет унести его в мой мир без всяких хлопот.

– Здо́рово! – сказала Бандра. – О, смотрите! Опять Понтер!

* * *

Полёт из Салдака на остров Донакат занял два децидня – как уже было известно Понтеру, гораздо дольше, чем такое же путешествие занимает в мире глексенов. Бóльшую часть этого времени он провёл, думая о Мэре и о приборе Вессан, который поможет им зачать ребёнка. Однако Джок, сидевший в просторной кабине вертолёта рядом с Понтером, прервал его грёзы.

– Вы так и не изобрели самолёт? – спросил он.

– Нет, – ответил Понтер. – Я сам об этом задумывался. Конечно, многих в нашем мире завораживала идея летать как птицы, но я видел ваши длинные… Вы это называете «взлётно-посадочная полоса», не так ли?

Джок кивнул:

– Так вот, я видел взлётно-посадочные полосы, которых требуют ваши самолёты. Я думаю, что только существа, которые уже занимались вырубкой лесов для нужд сельского хозяйства, посчитали бы естественным делать то же самое для размещения аэродромов или хотя бы прокладки дорог.

– Никогда не смотрел на это с такой стороны, – признал Джок.

– Ну у нас определённо нет таких дорог, как у вас. Большинство из нас… как вы это называете? Да, домоседы. Мы мало путешествуем и предпочитаем добывать еду рядом с домом.

Джок осмотрел вертолёт.

– Тем не менее он весьма комфортабелен. Много места между сиденьями. У нас принято впихивать в самолёт столько людей, сколько туда войдёт. Собственно, как и в поезда, и в автобусы.

– Это делается не для комфорта как такового, – объяснил Понтер, – а чтобы не дать феромонам одного человека достигнуть носа другого. Мне нелегко даются полёты на ваших больших самолётах с герметично закупоренными кабинами. Одна из причин того, что мы не летаем так высоко, как вы, в том, что тогда нет нужды герметизировать кабину – свежий воздух постоянно поступает снаружи, так что феромоны не накапливаются, и… – Понтер замолк и слегка наклонил голову. – А, спасибо, Хак. – Он посмотрел на Джока. – Я попросил Хака предупредить меня, когда мы будем пролетать над местом, соответствующим в нашем мире вашему Рочестеру. Если вы посмотрите сейчас в окно…

Джок прилип носом к квадратному стеклу. Понтер встал и подошёл к другому окну. За ним виднелась береговая линия того, что, как он знал, Джок называл озером Онтарио.

– Сплошной лес, – удивлённо произнёс Джок, оборачиваясь к Понтеру.

Понтер кивнул:

– Там есть охотничьи хижины, но постоянное население отсутствует.

– Без дорог я не узнаю этих мест.

– Мы скоро пролетим над одним из Фингер-Лейкс. Мы называем их так же, как вы, – идея очевидна[52]52
  Finger (англ.) – палец. Фингер-лэйкс имеют узкую вытянутую форму и расположены слегка под углом друг к другу, напоминая растопыренные пальцы. (Прим. пер.)


[Закрыть]. Вы без труда их узнаете.

Джок заворожённо уставился в окно.

* * *

Эксгибиционисты не полетели на юг вместе с делегацией Объединённых Наций, но Бандра сказала, что на острове Донакат их будут встречать другие. Пока же неандерталка приказала визору отключиться, что он и сделал. Она повернулась к Мэри:

– Вчера мы не слишком много говорили о… о моей проблеме с Гарбом.

Мэри кивнула:

– Это из-за него… из-за него ушла ваша партнёрша?

Бандра встала и запрокинула лицо к потолку. На потолке были изображены сотни птиц, представляющие дюжину видов; каждая вырисована с неизменным тщанием.

– Да. Она не могла смотреть, как он делает это со мной. Но… но в определённом смысле это к лучшему, что она ушла.

– Почему?

– Проще скрывать свой позор, когда вокруг никого нет.

Мэри поднялась, положила руки Бандре на плечи и отступила на шаг, так, чтобы видеть её лицо.

– Бандра, послушайте меня. Вам совершенно нечего стыдиться. Вы не сделали ничего плохого.

Бандра, явно через силу, кивнула:

– Я знаю, но…

– Никаких «но». Мы найдём, как выйти из этой ситуации.

– Выхода нет, – сказала Бандра и подняла руку, чтобы вытереть глаза.

– Должен быть, – сказала Мэри. – И мы его найдём. Вместе.

– Вы не обязаны помогать мне, – тихо произнесла Бандра, покачивая головой:

– Обязана, – ответила Мэри.

– Почему?

Мэри слегка пожала плечами:

– Скажем так: я немного задолжала женскому полу.

* * *

– И вот мы здесь, леди и джентльмены, – сказал Советник Бедрос. – Остров Донакат – то, что вы называете Манхэттеном.

Джок не мог поверить глазам. Он знал Нью-Йорк как собственную ладонь – но это!

Это было божественно.

Они летели над Южным Бронксом – только здесь стоял вековой лес: орех, кедр, каштан, клён, дуб, листья горят всеми красками осени.

– Смотрите! – крикнул Кофи Аннан. – Остров Рикерс!

И это правда был он, без тюрьмы, разумеется, и втрое меньше размером, чем тот искусственно расширенный остров, который знал Джок. Когда вертолёт пролетал над самим островом, Джок разглядел, что он не соединяется мостом с Квинсом. И, разумеется, слева от него не было никакого аэропорта в том месте, где в его мире расположена «Ла-Гуардия». Вместо неё там была гавань. Джок внутренне похолодел, разглядев нечто, что выглядело как авианосец – он не ожидал, что у неандертальцев есть что-то подобное. Он страшно не хотел, чтобы сидящий рядом с ним неандерталец снова заводил бесконечную болтовню, но ему нужно было знать.

– Что это? – спросил Джок.

– Корабль, – ответил Понтер, словно объясняя что-то очевидное.

– Я знаю, что это корабль, – ответил Джок, внутренне закипая. – Но почему у него такой широкий и плоский верх?

– Солнечные батареи, – объяснил Понтер. – Они питают его турбины.

Пилоту вертолёта явно было велено перед посадкой устроить облёт острова, чтобы дать им всё хорошо рассмотреть. Теперь машина двигалась в западном направлении, над островом Уордс, берега которого усеивали небольшие постройки, похожие на деревенские домики.

Вертолёт полетел дальше. Всё выглядело так, словно Центральный парк растянули на весь Манхэттен, от Ист-Ривер-драйв до Генри-Гудзон-парквей.

– Остров Донакат является Центром города, который мы называем Пепралдак, – сказал Понтер. – Другими словами, это женская территория. В Салдаке Центр и Окраину разделяют многие километры нежилой территории. В Пепралдаке Центр и Окраина разделяются тем, что вы называете рекой Гудзон.

– То есть мужчины живут в Нью-Джерси?

Понтер кивнул:

– Как они перебираются через реку? Я не вижу ни одного моста.

– Транспортные кубы могут летать над водой, – сказал Понтер, – так что летом пользуются ими. Зимой река замерзает, и её переходят пешком.

– Гудзон не замерзает.

Понтер пожал плечами:

– В нашем мире замерзает. Ваша деятельность влияет на климат вашей планеты сильнее, чем вы думаете.

Вертолёт повернул на юг и теперь летел над рекой. Скоро он немного изменил курс, что означало, что они пролетали над девственными пространствами Хобокена. Джок посмотрел налево. Всё правильно – остров был там: холмистый – ведь Манхэттен означает «остров холмов», не так ли? – усеянный озёрами… и полностью лишённый небоскрёбов. Среди леса встречались прогалины со стоящими на них кирпичными зданиями, но ни одно из них не было выше четырёх этажей. Джок посмотрел в правое окно. На месте Либерти-парка был лес. Там был остров Эллис и остров Либерти, но, разумеется, без статуи Свободы на нём. Ну и хорошо, подумал Джок; он, конечно, не ожидал увидеть там 45-метровую неандерталку, хотя…

Джок услышал изумлённые возгласы, когда остальные делегаты разглядели то, что он только сейчас заметил: двух кашалотов в Верхней Нью-Йоркской бухте. Должно быть, заплыли сюда из океана. Они были метров двенадцать в длину, с тёмно-серыми спинами.

Вертолёт повернул на восток, летя над водой между островом Говернорс и Бэттери-Парк, а потом следуя над руслом Ист-Ривер. Джок видел сотни древодомов по её берегам, а также…

– Что это?

– Обсерватория, – сказал Понтер. – Я знаю, что вы помещаете свои большие телескопы под полусферические купола, но мы предпочитаем кубические структуры.

Джок покачал головой. Да разве в Гринвич-Виллидж когда-нибудь бывает так темно, чтобы можно было разглядеть звёзды?

– И что, здесь много живности водится? – спросил он Понтера.

– О да. Бобры, медведи, волки, лисы, еноты, олени, выдры – не говоря о перепелах, куропатках, лебедях, гусях, индейках, и, разумеется, миллионы странствующих голубей. – Понтер на секунду замолк. – Жаль, что сейчас осень, весной тут цветут розы и другие цветы.

К этому времени вертолёт уже опустился довольно низко, и поток воздуха от его лопастей морщил поверхность воды. Они подошли к месту, где река поворачивала на север, пилот вёл машину вдоль русла ещё несколько миль, а потом посадил её на обширном поле, заросшем высокой травой и окружённом садами яблоневых и грушевых деревьев. Первым вышел Советник Бедрос, за ним – Понтер и Адекор, потом – генеральный секретарь. После вышел Джок, следом – остальные делегаты. Воздух был свеж, чист и прохладен; небо над головой – такое голубое, какое Джок видел лишь в Аризоне летом, но никогда – в Большом Яблоке[53]53
  Неформальное прозвище Нью-Йорка. (Прим. пер.)


[Закрыть].

Группа женщин – официальных лиц, а также двое одетых в серебристое местных эксгибиционистов уже ожидали их, и снова были произнесены речи, в том числе несколько реплик женщины, которую им представили как председателя местного Серого совета. Она была, как оценил на глаз Джок, примерно его возраста – то есть это получается что? Надо полагать, поколение 142. Её голова была полностью выбрита, за исключением длинного серебристого «хвоста», растущего прямо из затылочного вздутия. Джоку она показалась на редкость отталкивающей, даже для неандерталки.

Она закончила своё выступление упоминанием ужина, который ожидает их сегодня, с огромными устрицами и ещё более огромными омарами. После этого она передала слово Понтеру Боддету.

– Спасибо, – сказал Понтер, выходя вперёд. Джок с трудом различал его слова; у неандертальцев не было понятия ни о микрофонах, ни о громкоговорителях, когда дело касалось произнесения речей: ведь голос говорящего без труда улавливается его компаньоном и передаётся прямиком на компаньоны слушателей без дополнительного оборудования.

– Мы проделали большую работу, – продолжал Понтер, – чтобы найти точку на нашей версии Земли, которая в точности соответствует расположению штаб-квартиры Объединённых Наций на вашей. Как вы знаете, у нас нет спутников, и поэтому нет ничего близкого по качеству к вашей системе глобального позиционирования. Наши геодезисты всё ещё спорят между собой – возможно, они промахнулись на несколько десятков метров, но мы надеемся решить эту проблему. Тем не менее… – Он повернулся и указал рукой: – Видите те деревья? Мы считаем, что они обозначают место главного входа в здание Секретариата. – Он повернулся снова. – А вон то болотце? На его месте располагается Генеральная Ассамблея.

Джок изумлённо оглядывался. Это Нью-Йорк – без миллионов его жителей, без воздуха, от которого режет глаза, без машин на улицах бампер к бамперу, без тысяч такси, без бурлящих толп, без вони, без шума. Это Манхэттен… каким он был несколько веков назад, каким он был в 1626 году, когда Питер Минёйт купил его у индейцев за 24 доллара, каким он был до того, как его замостили, застроили и замусорили.

Другие делегаты переговаривались между собой; те, что говорили по-английски, высказывали сходные мысли.