Текст книги "Неандертальский параллакс. Гибриды"

Глава 42

А если это представление неверно, если, как считают некоторые учёные и философы, эта и другие вселенные изобилуют разумной жизнью, то у нас всё равно есть долг, которому мы должны следовать, делая свои маленькие шаги вперёд, и состоит он в том, чтобы произвести хорошее впечатление на другие формы жизни, показать им всё величие Homo sapiens во всём нашем чудесном и бесконечном многообразии…

Мэри много раз молилась в ту ночь, тихим шёпотом, чтобы не потревожить Луизу: «Господи на небесах, Господи всемилостивый, спаси его…»

И потом: «Господи, прошу, не дай Понтеру умереть…»

И потом ещё: «Проклятье, Господи, ты задолжал мне за тот раз…»

* * *

Наконец, проворочавшись всю ночь, измученная кошмарами, в которых она тонула в море крови, Мэри заметила, что через маленькое окошко хижины струится солнечный свет и доносится «кек-кек-кек» странствующих голубей, встречающих зарю.

Луиза тоже проснулась и лежала на лежанке, уперев взгляд в деревянный потолок.

В хижине был вакуумный шкаф и лазерная печь, предположительно, питаемые солнечными батареями на крыше. Мэри открыла вакуумный шкаф и нашла нарезанные куски мяса – какого животного, она определить не смогла, – и какие-то корнеплоды. Она испекла их в печи на завтрак для себя и Луизы.

В хижине был также небольшой квадратный стол с седлокреслами по четырём сторонам. Мэри забралась в одно из них, Луиза уселась напротив.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Мэри, когда они закончили есть. Она никогда не видела Луизу такой: растрёпанной, с тёмными кругами под глазами.

– Я в порядке, – ответила та тихо со своим характерным акцентом, но по её голосу было ясно, что это совсем не так.

Мэри не знала, что сказать. Не знала, стоит заводить разговор о Рубене или лучше эту тему обходить стороной в надежде, что Луиза каким-то образом перестанет о нём думать хотя бы ненадолго. Но потом Мэри подумала об изнасиловании, о своей неспособности не думать о нём хоть на секунду. Луиза просто не могла сейчас думать ни о чём другом, кроме как о смерти любимого человека.

Мэри потянулась через стол и взяла Луизу за руку:

– Он был очень хороший человек, – сказала она, и её собственный голос предательски дрогнул.

Луиза кивнула; её карие глаза покраснели, но сейчас были сухи.

– Мы собирались съехаться. – Луиза качнула головой. – Он был разведён, ну и, ты знаешь, в Квебеке люди моего возраста уже вообще перестали жениться – закону теперь плевать, есть у вас бумажка или нет, так что к чему беспокоиться? Но он говорил о том, что хочет сделать наши отношения постоянными. – Она посмотрела в сторону. – Это у нас стало почти дежурной шуткой. Он всё время говорил что-то вроде: «Если мы собираемся жить вместе, то нужно подыскать жильё с большим гардеробом», потому что считал, что у меня слишком много одежды. – Она посмотрела на Мэри; её глаза теперь блестели от слёз. – Он просто шутил, но… – Она покачала головой. – Но ты знаешь, я думала, что это и правда скоро случится. Я бы отработала свой контракт с «Синерджи» и вернулась бы в Садбери. Или мы бы переехали в Монреаль, и Рубен организовал бы там частную практику. Или… – Она пожала плечами, видимо осознав, как бессмысленно теперь перечислять планы, которые уже никогда не сбудутся.

Мэри сжала Луизину руку и просто сидела так некоторое время. Наконец, она сказала:

– Я хочу пойти поискать Понтера. – Потом тряхнула головой: – Чёрт, я так привыкла к тому, что компаньоны находятся в постоянном контакте, но теперь, когда Хак разбился…

– С Понтером всё будет хорошо, – сказала Луиза, осознав, по-видимому, что сейчас её очередь утешать подругу. – У него не было ни малейших признаков лихорадки.

Мэри попыталась было кивнуть в ответ, но её голова попросту отказалась двигаться. Она была так расстроена, так волновалась, так…

Внезапно за дверью послышалась какая-то возня. Сердце Мэри подпрыгнуло. Она знала, что неандертальцев ей совершенно нечего опасаться, но они находились на охотничьей территории – иначе здесь не стали бы строить хижину. Так что кто знает, какие звери тут рыщут.

– Мы не можем идти искать Понтера, – сказала Луиза. – Сама подумай: лазеры, может, и выжгут вирус из его организма, но иммунитета это ему не даст, а мы-то по-прежнему инфицированы, разве нет? Может, вирус и не делает ничего белым глексенам, но мы – переносчики. Он не может с нами встречаться, пока мы тоже не пройдём деконтаминацию.

– И что же нам тогда делать? – спросила Мэри.

– Найти Джока Кригера, – сказала Луиза.

– Что? Зачем? Там, где мы его оставили, он никому не навредит.

– А что, если у него есть антидот против вируса или если есть какой-то способ его нейтрализовать, то кому про него знать, как не ему?

– Почему ты думаешь, что он нам расскажет? – спросила Мэри.

Впервые с тех пор, как умер Рубен, в голосе Луизы прорезалась решимость.

– Потому что, если не скажет, я его прикончу, – ответила она.

Они подождали ещё какое-то время после того, как звуки за стенами хижины стихли, а потом осторожно открыли дверь. В неё залетал снег.

На то, чтобы добраться до здания на площади Конбор, где они оставили оглушённого Кригера, ушла бóльшая часть утра.

– Я почти уверена, что он скрылся, – сказала Луиза, когда они приблизились к закрытой двери. – У этого ублюдка всегда есть лишний козырь в рукаве…

Она потянула за ручку с пятью отростками, которая отпирала дверь.

Джок не скрылся.

Он лежал на боку. Вокруг него разлилась лужа тёмной крови. Его кожа была белая и словно вощёная.

Мэри перевернула его. Свернувшая кровь покрывала его щёки и подбородок и поднималась к ушам багровыми бакенбардами. Она взглянула на его ноги и обнаружила, что штаны также пропитаны кровью, по-видимому вытекшей из других телесных отверстий.

Мэри усилием воли не дала съеденным на завтрак мясу и корнеплодам покинуть желудок. Она взглянула на Луизу – та закусила губу. Мэри отвернулась и попыталась всё осмыслить.

Два мёртвых глексена.

Два мёртвых глексена-самца.

Так, словно…

«Сёрфер Джо», «Марк II».

Но нет. Нет, это невозможно. Невозможно! Да, Мэри поиграла со схемой вируса так, чтобы он убивал только глексенов-мужчин, но она ведь отправила тот листок бумаги в шредер и уж точно не вносила этих изменений в файл на компьютере Джока. И он совершено точно изготовил этот вирус до того, как Мэри сделала его безвредным, но…

Но всё же он вёл себя в соответствии с задумкой Мэри – убивал только тех Homo sapiens, у которых есть Y-хромосома.

Мэри не делала этого вируса. Нет.

Если только…

Нет, нет. Это чушь.

Но она путешествовала между мирами, и Джок тоже. И если в одной версии реальности она не сделала «Cёрфера Джо» смертельным для самцов Homo sapiens, то…

То, вероятно, в какой-то другой версии реальности она реализовала свою фантазию, сконструировала такой вирус…

И этот Джок Кригер, тот самый, что истёк кровью из всех своих отверстий, мог явиться как раз из той версии реальности…

Мэри покачала головой. Это всё слишком замысловато. Кроме того, не говорили ли Понтер с Луизой о том, что та вселенная, которую Мэри называет домом, и та, которую домом называет Понтер, как-то связаны друг с другом? Что они те две изначальные ветви, на которые расщепилась вселенная, когда 40 000 лет назад на Земле впервые пробудилось сознание?

И если всё это так…

Если всё это так, то схему вируса модифицировал кто-то ещё.

Но кто? И зачем?

Глава 43

Ибо таковы мы есть: великий и чудесный народ. Да, мы совершали ошибки – но мы совершали их, потому что мы всегда шли вперёд, всегда шагали к нашей судьбе…

Смотря выпуск новостей, Корнелиус Раскин пытался совладать с собой, но его всё равно била крупная дрожь.

Он задумывал свою модификацию разработанного Джоком Кригером Surfaris как оборонительное оружие, а не наступательное – как способ защиты неандертальского мира от посягательств таких, как…

По сути, от таких, как он сам. Таких, каким он был раньше.

А теперь два человека мертвы.

Конечно, если дальше всё пойдёт так, как он ожидает, больше никто не погибнет. Глексены-мужчины останутся в своём мире и не потеряют ничего, кроме права проносить своё зло через портал.

Корнелиус снял в Рочестере приличный дом на обсаженной деревьями улице словно прямиком из сериала «Проделки Бивера»[68]68
  Американский сериал, выходивший в 1957–1963 годах, о похождениях школьника из зажиточного предместья. (Прим. пер.)


[Закрыть]. Это был такой приятный контраст с его старым «пентхаусом в трущобах». Он сжимал подлокотники новенького раскладного кресла и пытался успокоиться, в то время как CNN транслировал интервью с Мэри Воган, одной из женщин, которых он изнасиловал. Нет, речь шла не об этом; она объясняла, почему глексенам-мужчинам придётся остаться здесь, в их собственном мире, и почему дорога в мир неандертальцев им теперь заказана. Вместе с ней в студии присутствовал Понтер Боддет, чудовище, что его кастрировало; вид у него был крепкий и бодрый.

Изначально интервью было дано канадскому «Си-би-си Ньюсуорлд», а CNN его ретранслировал. По-видимому, Мэри оставила «Ньюсуорлд» без материала несколько дней назад, торопясь остановить Джока Кригера, но теперь снова вернулась назад, в эту реальность.

В реальность, с которой Корнелиусу Раскину теперь жить.

– То есть вы говорите, что представителю вида Homo sapiens мужского пола появляться в мире неандертальцев теперь небезопасно? – спрашивала ведущий-азиат.

– Именно так, – ответила Мэри. – Вирусный штамм, выпущенный Джоком Кригером…

– Это штамм, который американский Центр по контролю и профилактике заболеваний окрестил «эбола-салдак», верно? – спросил ведущий.

– Да, это так, – ответила Мэри. – Мы полагаем, что Кригер намеревался создать штамм, смертельный только для неандертальцев, но вместо этого у него получился вирус, селективно убивающий мужчин Homo sapiens. Мы не знаем, насколько широко распространился этот вирус в неандертальском мире, но мы знаем точно, что для мужчин нашего вида он смертелен в течение нескольких часов после заражения.

– А что же неандертальская технология деконтаминации? Доктор Боддет, что вы можете сказать по этому поводу?

– В ней используются калибруемые лазеры, уничтожающие биомолекулы в нашем организме, – сказал Понтер. – Мы с доктором Воган прошли через эту процедуру перед тем, как вернуться на эту версию Земли. Эта технология надёжна и эффективна, но, как сказала доктор Воган, любой мужчина-глексен, заразившийся «эболой-салдак», умрёт, если только не подвергнется этой процедуре сразу после заражения. А установок деконтаминации в моём мире очень мало.

– И помимо этой лазерной процедуры не существует никаких лекарств или вакцин?

– Пока нет, – сказала Мэри. – Конечно, мы попытаемся их найти. Но помните: мы ищем средства против эболы уже много лет, и без какого-либо успеха.

Корнелиус покачал головой. Когда он осознал, что Джок не моделирует теоретический сценарий, а в самом деле планирует изготовить этот вирус, Корнелиус модифицировал его код, дал Джоку произвести несколько литров вируса в запаянных ампулах, а потом, когда всё было готово, вернул в файлы оригинальный код, чтобы, если Джоку придёт в голову снова его просмотреть, он бы не догадался, что код меняли.

Предполагалось, что это немного скомпенсирует, станет шагом на пути к выравниванию кармического счёта Корнелиуса – хотя, конечно, вряд ли он когда-либо сможет искупить то, что наделал в Торонто. Однако насильником был прежний он, рассерженный он. Сейчас он был по-настоящему другим человеком – по-прежнему обиженный и несправедливо обойдённый, но способный контролировать свой гнев по этому поводу. Нет, сейчас он чувствовал себя совсем по-другому, не так, как во время нападения на Мэри Воган или Кейсер Ремтуллу, когда по его сосудам гулял тестостерон. Но они, наверное, до сих пор чувствуют это, просыпаются в холодном поту, преследуемые жуткими видениями…

Ну конечно, видениями не его, а некоего мужчины в чёрной лыжной маске. По крайней мере, таким он должен представляться Кейсер Ремтулле, поскольку она не знала, кто на неё напал.

Но Мэри Воган знала.

Корнелиус понимал, что это было словно палка о двух концах. Мэри не могла раскрыть Корнелиуса, не подставив Понтера под обвинение в… скажем так, в лечении, которому тот его подверг.

И тем не менее образ, преследующий Мэри, наверняка имеет лицо – светлокожее, голубоглазое, с искажёнными гневом и ненавистью чертами.

А теперь, осознал Корнелиус, ему почти безразлично, что никто, по всей видимости, никогда не узнает о его роли в смерти Рубена и Джока. Мэри уже рассказала миру, что Джок Кригер совершил какую-то ошибку при проектировании вируса, что он подорвался на собственной бомбе, пал жертвой своего собственного творения.

И, по правде говоря, по поводу его смерти Корнелиус не испытывал особых угрызений – в конце концов, он планировал геноцид неандертальцев.

Но умер также и ни в чём не повинный человек, этот доктор – настоящий доктор, целитель, спасающий жизни, – Рубен Монтего.

Корнелиус отпустил подлокотники кресла и поднёс руки к глазам – посмотреть, не перестали ли они дрожать. Они не перестали. Он снова крепко ухватился за подлокотники.

– Ни в чём не повинный человек, – сказал он вслух, хотя вокруг не было никого, кто мог бы его услышать. Он покачал головой:

Как будто такие существуют в природе…

Но опять же – а вдруг существуют?

Некрологи и соболезнования, уже появившиеся в Сети, говорили о Рубене Монтего в превосходной степени. Его подруга, Луиза Бенуа, которую он встречал в «Синерджи», была совершенно раздавлена его смертью. Она снова и снова повторяла, какой чуткий и добрый он был человек.

Снова Корнелиус принёс женщине огромное горе.

Он знал, что должен в ближайшее время что-то сделать по поводу кастрации. В конце концов, скоро начнутся и другие изменения: метаболизм замедлится, в теле начнёт накапливаться жир. Он уже заметил, что борода теперь растёт медленнее, и он почти всё время чувствует какую-то апатию – апатию или депрессию. Очевидным решением было начать принимать тестостероновые препараты. Он знал, что тестостерон – это стероид, в основном производимый содержащимися в семенниках клетками Лейдига. Но он также знал, что тестостерон может быть синтезирован из более легкодоступных стероидов, таких как диосгенин: его наверняка можно достать на чёрном рынке. Живя в Дрифтвуде, Корнелиус старался игнорировать ведущуюся в окрестностях его жилища торговлю наркотиками, но если бы ему понадобился торговец тестостероном, он без труда нашёл бы такого что в Торонто, что здесь, в Рочестере.

Но нет. Нет, он не хочет этого делать. Он не хочет снова становиться таким, каким был, снова чувствовать то, что чувствовал раньше.

Для него обратного пути нет.

И…

И пути вперёд тоже.

Он поднял руки. Они больше не дрожали. Не дрожали вообще.

Он подумал, что люди скажут о нём, когда его не станет.

Он следил за развернувшимися в последнее время дебатами в прессе по поводу религиозности. Если такие люди, как Мэри Воган, правы – он узнает. Узнает, даже после смерти. И возможно – лишь возможно, – что спасение мира неандертальцев от таких, как он сам, как-нибудь ему зачтётся.

Конечно, если правы неандертальцы, то смерть – лишь забвение, простое прекращение существования.

Корнелиус надеялся, что неандертальцы правы.

Он не хотел оставлять свидетельств нанесённого ему увечья. Ему было безразлично, что станет с Понтером Боддетом, но он не хотел, чтобы его семья когда-либо узнала, что он совершил в Торонто.

Корнелиус Раскин спустился в гараж и принялся сливать бензин из бака своей машины.

* * *

– Ну, Бандра, что ты думаешь? – спросила Мэри.

Бандра была одета как глексенка – тёмно-серые кроссовки «найк», джинсы-варёнки и свободная зелёная рубашка, всё куплено в том же самом «Марке», где они покупали одежду Понтеру в первый его визит в мир Мэри. Она стояла посреди комнаты и поражённо оглядывалась вокруг.

– Это… это не похоже ни на одно жилище, что я видела.

Мэри также оглядела просторную гостиную.

– Примерно в таких домах живёт бóльшая часть людей – по крайней мере здесь, в Северной Америке. Ну, если честно, это весьма и весьма хороший дом; большинство людей живёт в больших городах, а не в сельской местности. – Она помолчала. – Тебе нравится?

– Мне понадобится время, чтобы привыкнуть, – сказала Бандра. – Но да, мне очень нравится. Он такой большой!

– Два этажа, – подтвердила Мэри. – Триста двадцать пять квадратных метров плюс подвал. – Она дала Бандриному компаньону секунду, чтобы перевести единицы площади, потом улыбнулась. – И здесь три ванные комнаты.

Пшеничные глаза Бандры округлились:

– Какая роскошь!

Мэри улыбнулась, припомнив рекламный лозунг своей краски для волос.

– Мы этого достойны.

– И ты говоришь, земля вокруг тоже наша?

– Ага. Все 2,3 акра.

– Но… но мы можем это себе позволить? Я знаю, что всё имеет свою цену.

– Мы определённо не могли бы позволить себе такой здоровый участок в окрестностях Торонто. Но здесь, на окраине Лайвли? Запросто. В конце концов, Лаврентийский университет будет нам платить очень приличную зарплату. Насколько это вообще возможно в сфере высшего образования.

Бандра уселась на диван и сделала жест в сторону антикварного вида книжных шкафов тёмного дерева, уставленных резными статуэтками:

– Мебель и отделка очень красивые.

– Это необычное смешение стилей, – сказала Мэри. – Канадского и карибского. Конечно, семья Рубена захочет что-то из этого забрать, и Луиза наверняка тоже, но бóльшая часть останется. Я купила дом со всей обстановкой.

Бандра опустила взгляд:

– Как бы мне хотелось познакомиться с твоим другом Рубеном.

– Тебе бы он понравился, – сказала Мэри, садясь на диван рядом с Бандрой. – Это был замечательный человек.

– И тебе не будет грустно жить здесь? – спросила Бандра.

Мэри покачала головой:

– Нет. Видишь ли, это место, где Понтера, меня, Рубена и Луизу изолировали на карантин, когда Понтер впервые попал в наш мир. Это место, где я узнала Понтера, где я начала влюбляться в него. – Она указала на массивный шкаф на дальнем краю комнаты, заполненный детективами. – Я помню, как он стоял вон там и чесал спину об угол шкафа, как об чесальный столб, двигаясь из стороны в сторону. И мы вели такие интересные беседы вот на этом самом диване. Я знаю, что отныне я буду с ним лишь четыре дня в месяц, и по большей части в его мире, а не в моём, но у меня такое чувство, что это, в некотором смысле, и его дом тоже.

Бандра улыбнулась:

– Понимаю.

Мэри похлопала её по колену.

– Вот за это я тебя и люблю. За то, что понимаешь.

– Но мы недолго будем тут вдвоём, – сказала Бандра, широко улыбаясь. – Давненько я не жила в доме, в котором есть дети.

– Надеюсь, ты мне поможешь, – сказала Мэри.

– Конечно. Уж я-то знаю, что такое кормление в девятую деци!

– Но я вовсе не имела в виду… хотя спасибо, конечно! Нет, я хотела сказать, что ты поможешь мне воспитывать нашу с Понтером дочку. Я хочу, чтобы она любила и ценила обе культуры – и глексенскую, и барастовскую.

– Настоящая синергия, – сказала Бандра, улыбаясь во всё лицо. – Чтобы Двое воистину стали Одним.

Мэри улыбнулась в ответ.

– Точняк.

* * *

Телефон зазвонил через два дня, где-то в шесть вечера. Мэри и Бандра отработали свой первый полный день в университете и теперь расслаблялись у себя в доме, который раньше принадлежал Рубену. Мэри растянулась на диване, дочитывая, наконец, роман Скотта Туроу, который начинала читать давным-давно, ещё до первого открытия портала между мирами. Бандра лежала в большом шезлонге, доставшемся им вместе с домом, – том самом, на котором спала Мэри во время карантина. Она тоже читала книгу с неандертальского планшета.

Когда телефон на низком столике возле дивана зазвонил, Мэри загнула страницу книги, встала и подняла трубку:

– Алло?

– Здравствуйте, Мэри, – сказал женский голос с пакистанским акцентом. – Это Кейсер Ремтулла из Йоркского.

– О боже, Кейсер! Здравствуйте! Как вы?

– У меня всё хорошо. Но я с не слишком весёлыми новостями. Вы помните Корнелиуса Раскина?

У Мэри внутри что-то болезненно сжалось.

– Конечно.

– Мне очень жаль, что приходится сообщать вам эту новость, но он недавно скончался.

Мэри удивлённо вскинула брови:

– Правда? Но он ведь был ещё молодой…

– Тридцать пять, как мне сказали.

– Что случилось?

– Был пожар, и… – Она замолчала, и Мэри услышала, как она с трудом сглатывает слюну. – И от него, по-видимому, мало что осталось.

Мэри безуспешно пыталась найти подходящий ответ. В конце концов с её губ сорвалось лишь краткое «ох…».

– Вы не хотели бы… не хотите приехать на поминальную службу? Она будет в пятницу здесь, в Торонто.

Об этом Мэри не надо было даже задумываться.

– Нет. Нет, я ведь его почти не знала, – сказала она. Я его совершенно не знала.

– Да, хорошо, я понимаю, – сказала Кейсер. – Просто подумала, что нужно вам рассказать.

Мэри хотелось сказать Кейсер, что она теперь может спать спокойно – теперь, когда человек, изнасиловавший её – их обеих, – мёртв, однако…

Однако предполагалось, что Мэри вообще не знает о том, что Кейсер изнасиловали. Её мысли путались. Однажды она найдёт способ сделать так, чтобы Кейсер узнала.

– Спасибо за звонок. Простите, что ни приеду.

Они попрощались, и Мэри осторожно положила трубку. Бандра вернула шезлонг в вертикальное положение.

– Кто это был?

Мэри подошла к Бандре и протянула к ней руки, чтобы помочь встать. Потом она притянула её ближе к себе.

– С тобой всё в порядке? – спросила Бандра.

Мэри крепко её обняла.

– Всё хорошо, – сказала она.

– Ты плачешь, – сказала Бандра. Она не видела Мэриного лица, которое та прижимала к её плечу; должно быть, слёзы промочили ткань.

– Не волнуйся, – глухо сказала Мэри. – Просто обними меня.

И Бандра так и сделала.