Текст книги "Перейти грань"

Она поставила свой стакан.

– Но почему, Оуэн?

– Полагаю, что я хотел казаться обычным парнем.

– Но ты не являешься таковым. Ни на йоту.

Браун засмеялся.

– Похоже, ты относишь себя к элите. Это дурной тон.

– Меня это не волнует, – отрезала она. – Ты не должен опошлять себя в угоду публике.

Они сидели молча. Энн допивала свое вино. «В другое время, – думала она, – я бы еще раз попыталась убедить его в том, что он – исключительный, а я недостойна его любви». Но она понимала, что момент для этого был неподходящий. «Я дам ему письмо, – решила Энн, – чтобы он прочел его в море».

– Я не вижу, почему бы Стрикланду выставлять меня в неприглядном свете, – произнес наконец Браун. – Если я одержу победу и стану чемпионом – это только лучше для его фильма, так ведь?

– Я не знаю о нем ничего, – отозвалась Энн, а про себя подумала: «Он змея, этот Стрикланд». При мысли о нем перед глазами у нее возникла гадюка, тихо скользившая по ярко-зеленой траве к темному водоему. – Посмотрим, – вслух добавила она.

19

За лето они привыкли к частым телефонным звонкам Гарри Торна. Однажды он позвонил и предложил Оуэну нанести визит некой персоне. Эта дама, как он сказал, была тренером, но и не совсем тренером, а скорее целительницей, словом, она может оказаться полезной. Браун решил принять предложение, хотя бы для того, чтобы не дразнить гусей.

Персону звали доктор Карен Гласс. Ее офис занимал весь первый этаж серого каменного особняка, выделявшегося своим старинным обликом среди окружавших его многоэтажных жилых домов на Вест-Энд-авеню в семидесятом квартале. Когда Браун подходил к особняку, в небе над Манхэттеном собирались грозовые тучи, и, хотя было всего лишь шесть вечера, кругом горели уличные фонари, временами тускневшие в отблесках надвигающейся грозы.

Передняя стеклянная дверь была зашторена и защищена снаружи металлической решеткой. Когда Браун позвонил, внутри зажегся свет, и по переговорному устройству ему ответил женский голос. Браун назвал себя и был допущен в вестибюль.

Доктор Гласс, весьма привлекательная блондинка в кашемировом платье, из тех, что пользовались успехом у модниц в шестидесятых годах, встретила его в дверях своего офиса. Рядом с входом у стены стоял велосипед. Слева в темноту уходил пролет лестницы, покрытой ковром. На одной из ступенек, прислоненная к перилам, лежала детская кукла из серии «Покорители Вселенной».

– Я вас приветствую, мистер Браун, – сказала доктор Гласс.

Три больших окна ее окрашенного в землистые тона кабинета выходили на боковую улицу. Стены украшали многочисленные ландшафтные фотографии, индейские попоны и абстрактные картины, на которых преобладали пейзажи пустыни. Интерьер казался ненавязчивым и приглушенным, несмотря на то, что создаваемый эффект несколько разрушался светом снаружи. Как раз в тот момент, когда они устроились для беседы, сверкнула молния, ударил гром, и на землю обрушилась лавина дождя.

– Вы любите белый шум? – спросила она его.

– Я не знаю, что это такое.

– Это похоже на дождь. – Она сделала жест рукой в сторону окна. – И полезно для вас.

– О! – воскликнул Браун, увидев аппарат с наушниками, который, видимо, и должен был производить белый шум.

– Сделайте одолжение, расслабьтесь немного, – попросила доктор Гласс.

– Сомневаюсь, что это возможно, – возразил Браун.

Отбрыкавшись от белого шума, он вскоре оказался втянутым в беседу о своем прошлом. Они говорили о его родителях и о жизни в поместье на Лонг-Айленд, где отец работал управляющим. Его мать была католичкой, а отец – отколовшимся членом Плимутского братства. Она хотела продолжить разговор на эту тему, но Браун уклонился. Он объяснил, что отец научил его ходить под парусом.

Время от времени она подбрасывала ему возмутительные вопросы в расчете на то, чтобы выявить патологию. Ему удавалось находить правильные ответы. Они поговорили об академии, а затем перекинулись на войну. При этом она всячески пыталась разговорить его.

– Я начинал офицером в управлении тактической авиацией, – отчитывался Браун, – а затем перешел в аппарат военно-морских советников.

– Вы консультировали военных моряков?

Браун пожал плечами.

– И что же вы советовали им?

– «Зарево в небе вечером – морякам делать нечего, – продекламировал Браун. – Зарево в небе утром – морян будь мудрым».

– О, – она улыбнулась, – да вы шутник.

– Южновьетнамский флот не рождал много героев, – пояснил Браун, – он рождал много занятных анекдотов.

Карен Гласс продолжала хранить на лице улыбку.

– Эти люди были с нами, мы одевали и оснащали их, чтобы они были похожи на флот. Они делали вид, что они – флот. Я не консультировал их. Я был офицером по связям с общественностью аппарата военно-морских советников во Вьетнаме.

– Но в каких-то боях вы участвовали?

– Я бы не назвал это боями. Просто я бывал под обстрелами.

– Похоже ли плавание под парусом на пребывание под обстрелом?

Он крутил на пальце свое академическое кольцо. Она бросила быстрый взгляд на его руки.

– Это противоположные вещи.

– Правда?

– Плавание – это гармония. – Он даже подумал, что она запишет это. Но она не стала.

– Зачем плавать в одиночку?

– В одиночестве достигается совершенство. – Во всяком случае, так ему казалось.

– А разве присутствие других людей препятствует совершенству?

– Конечно, – заверил он, и они улыбнулись друг другу.

– Но на это может быть совершенно иной взгляд, – возразила Карен. – Где не достигнуто совершенство, там виновато одиночество, ибо оно ущербно.

В конце концов каждый остался при своем мнении.

– Приходите еще, если захотите, – пригласила доктор Гласс на прощанье. – Расскажете, что у вас на сердце. Испробуете белый шум.

Он поблагодарил ее с преувеличенной любезностью, к чему всегда был склонен, и отправился на поезд. По дороге домой непродолжительный душевный подъем сменился тяжкой депрессией. Энн встретила его на станции в автомобиле.

Она поднялась в спальню, а он остался почитать в ее кабинете. Весь первый этаж дома был завален припасами. Всюду лежали упаковки с консервированными продуктами, пластиковые бутылки с напитками, горы белья в целлофане и баллоны с пропаном. Весь дом пропитался запахом вяленой говядины, которую Энн готовила на кухне, подсушивая полоски мяса на противнях в духовке. Местные мясники уже приветствовали ее как постоянную покупательницу, бравшую за один раз по нескольку фунтов филея, нарезанного как можно тоньше.

Из кабинета ему было слышно, как в ванной Мэгги занимается стиркой. Он отложил свою книгу и, когда она с выстиранным бельем в руках проходила мимо, окликнул ее.

– Как дела, Мэгги?

– Хорошо, – коротко ответила она.

Он спросил, не могла бы она зайти поговорить на обратном пути. Эта просьба словно озадачила ее.

– Конечно. – Она пожала плечами в недоумении. Минут через пять Мэгги вошла в кабинет, чуть ли не крадучись, утирая рукавом нос, словно несмышленый ребенок. У нее все время обнаруживались какие-нибудь неприглядные манеры.

– Что в твоих устах означает «хорошо»? – спросил он.

– Не знаю. Я хотела сказать, что у меня все в порядке. И ничего больше.

Браун почувствовал вдруг, что не находит слов, чтобы спросить то, что хотел. Сеанс у Карен Гласс сказывался – у него осталась потребность погони за откровенностью и жажды чего-то такого, что нельзя выразить словами.

– Лето у нас выдалось сумасшедшее, я знаю, – начал он. – Все вверх тормашками. Жаль, что мы не смогли выбраться на остров. Мне так этого хотелось.

– Все в порядке, пап.

– Ну а как дела на работе? – На лето она поступила на подсобную работу в супермаркет на Пост-роуд. Браун не разрешил ей пойти в местный «Макдональдс», где платили больше денег. Окружение было неблагополучное и заставляло его опасаться бандитов, похитителей, буйных помешанных и тому подобного.

– Хорошо, – коротко ответила она.

– Мне кажется, что это более подходящий вариант, – сказал он. – Нам с мамой не приходится беспокоиться за тебя все время. Это же лучше, как ты считаешь?

– Конечно. Думаю, что лучше.

– Нам надо побеседовать. Как-нибудь, до твоего отъезда в школу, мы пойдем куда-то пообедать. Ты можешь сама выбрать место. Мы могли бы даже съездить в Нью-Йорк.

– О'кей. – Мэгги была немногословной.

– Куда же, – мрачно настаивал он, – ты хотела бы съездить?

Мэгги проглотила слюну и стиснула губы. Неопределенное движение плечами скорее напоминало нервное передергивание. Она улыбнулась ему, но лицо ее выражало отчаяние.

– Я не знаю.

– Но ты же что-то предпочитаешь?

– Мне все равно, – проговорила она. – Куда хочешь.

Сверху раздался спасительный голос Энн:

– Оуэн? Ты идешь?

Они с Мэгги переглянулись, как тайные соучастники.

– Да, – отозвался он. – Сейчас иду.

– Не знаю, что с ней происходит, – пожаловался он Энн. – В моем присутствии на нее словно столбняк нападает. Она ведет себя тан, будто я ее враг.

– Это пройдет у нее, Оуэн. Вот увидишь.

– Я читал на прошлой неделе о последствиях длительного курения марихуаны: дети теряют живость и становятся пассивными. Я подумал, не в этом ли здесь дело.

Энн рассмеялась.

– Не в этом. Поверь мне.

– Почему ты так уверена? Этого добра полно вокруг нее в школе.

Энн покачала головой, забралась в постель и закрыла глаза. Через некоторое время она спросила:

– И как у тебя прошла встреча с экстрасенсом?

– Мне кажется, что довольно плохо.

Она лежала на подушке и напряженно разглядывала стену в дальнем конце спальни.

– Почему?

– Не знаю, – торопливо ответил он. – Думаю, что я выставил себя дураком. Во всяком случае, мне так кажется.

Он пошел в ванную чистить зубы.

– Почему дураком? – спросила она, когда он лег в постель. – О чем она спрашивала тебя? Что ты говорил?

– Это молодая женщина. Сеанс длился совсем недолго.

– Я уверена, что сеанс прошел отлично.

– Нет, – возразил он. – Я почему-то чувствовал себя скованно и иногда говорил не то. У меня было такое чувство, что я говорю неправду.

– Оуэн, – она улыбнулась, – ты, наверное, единственный в мире человек, кого волнуют подобные вещи. – Она приподнялась на локтях. – Ты думаешь, другие требуют от себя так же много? – Страсть в ее голосе удивила их обоих. – Неужели ты думаешь, что кто-то еще, кроме тебя, придает столько значения таким вещам, как правда?

Он засмеялся и тут же сообразил, что Энн, должно быть, опять прикладывалась к бутылке.

– А разве нет?

– Только не в этой стране! – выкрикнула она. – Только не в наши дни и не в наш век!

20

По утрам Браун совершал пробежки вдоль берега, наслаждаясь свежим сухим воздухом. Лето кончалось, и с каждым днем становилось все прохладнее. Туман над Зундом поднимался, как дым. Дни становились короче.

Их дом все больше напоминал мелочную лавку. Он был набит радиоэлектронным оборудованием, леерами и парусиной, всевозможными консервами и картами. Сильный запах вяленого мяса, с которым они продолжали экспериментировать, подбирая посол по его вкусу, пропитал все и, казалось, въелся даже в деревянные панели. Он так опротивел Брауну, что у него пропала всякая охота брать этот продукт с собой вообще.

Энн ввела в компьютер программу, которая помогала им отслеживать готовность аппаратуры, контролировать заказы и закупки. Почти все время она проводила в офисе, заказывая нарты, изучая просьбы об интервью и предложения о спонсорстве. Для поездок между домом и верфью на острове Статен они купили подержанный «додж-фургон». Мэгги проводила последнюю неделю летних каникул на ранчо в Колорадо.

За десять дней до пробного выхода «Ноны» в море позвонила Мэри Уорд. Они с Баззом собирались отправиться в Миннесоту, где у ее брата был рыбацкий домик, и приглашали Энн присоединиться к ним.

– Совершенно исключено, – отказалась Энн, не раздумывая. – Я вся в делах. Работаю круглые сутки.

– Я так и предполагала. Это Базз заставил меня позвонить.

– Свяжись со мной после того, как Оуэн отчалит, – попросила Энн. – Вот тогда мне будет нужна компания. – И добавила: – Может быть, Оуэну как раз и следовало бы съездить с вами на несколько дней. Мне кажется, он переутомлен.

– Мы были бы очень рады, – сразу же откликнулась Мэри. – Спроси его.

Браун сначала решительно отказался от приглашения. А к вечеру передумал. И уже на следующий день летел в самолете местной авиалинии на север, наблюдая, как по лесу бегут тени от туч.

В аэропорту Или его встретил Базз. Дорога привела их к узкому озеру, окруженному темными елями. Здесь они пересели в каноэ с мотором и пересекли озеро с востока на запад. Пока они плыли, наступила ночь, стало холодно. Но в домике, ожидая их, Мэри развела огонь.

Первый их вечер прошел странно. За ужином Браун много говорил. Их упорное молчание не останавливало его, напротив, оно, казалось, усиливало его словоохотливость. Но в конце концов он насторожился. Ему показалось, что он обидел их чем-то, потом он подумал, что они не одобряют его будущую гонку и считают его хвастуном. Прежде ему всегда удавалось расслабиться в обществе Уордов, на этот раз что-то было не так. После обеда молчание стало тягостным. Базз, выпив два стакана бурбона с водой, ушел, сославшись на усталость. Они остались вдвоем с Мэри.

Брат Мэри был кардиологом в клинике Мэйо, и его домик представлял собой обитель тонкого ценителя природы. В нем находились чучела исчезнувших птиц, бараньи шкуры, а на кофейном столике громоздились книги из серии «Жизнь животных». На каминной доске лежал огромный хариус, которого он поймал на муху в северо-западной части озера.

Мэри сидела в кресле-качалке перед камином и вязала, не поднимая глаз. Они с Энн были ровесницами, но в волосах у Мэри уже мелькала седина, а ее некогда миниатюрная фигура заметно раздобрела. Браун незаметно наблюдал за ней, но она перехватила его взгляд и, широко улыбнувшись, тут же отвела глаза в сторону.

– Мэри, – прервал он это странное молчание, – что происходит с нами?

Она засмеялась, не поднимая глаз.

– Уж не сердитесь ли вы? – допытывался он.

С тех пор как Уорды ушли в религию, взгляды Мэри заметно полевели. И теперь, в эпоху Рейгана, она и Брауны иногда оказывались по разные стороны баррикад.

– Оуэн, из-за чего мне сердиться? – Она засмеялась.

– Я не знаю, – пожал плечами Браун. – Но тогда почему мы так неловко чувствуем себя?

Она покраснела, как подросток.

– Ты очень скован, – сказала она. – Это понятно. Энн говорила, что ты переутомился.

– Так, значит, дело во мне?

– Да. – Она по-прежнему не поднимала глаз. – Тебе надо отдохнуть. Для этого ты и приехал сюда.

Браун вздохнул и отправился спать. На полке в комнате для гостей он обнаружил историю вьетнамской войны Стэнли Карноу и принялся листать ее. Он уже читал книгу прежде, но ему и сейчас не удалось от нее оторваться. Когда перед самым рассветом Уорд пришел разбудить его, он все еще читал.

Легкий навесной мотор деревянного каноэ понес их на восток. Когда солнце поднялось, Уорд поймал щуку на незазубренный крючок. Рукой в резиновой перчатке он схватил ее за голову и снял с крючка. Рыба забилась, пытаясь освободиться, и это ей удалось. Она ушла на свободу.

– Прелестная разбойница, – произнес вслед ей Уорд.

Они поговорили немного о своем друге Тедди, который попал в тюрьму за то, что, напившись, стал виновником автодорожного происшествия. Трудно было представить, как он там.

Днем возле устья ручья они поймали четырех гольцов на обед. Для ночевки они выбрали небольшой островок и поставили палатку на открытом берегу, откуда можно было видеть закат и где их не так одолевали комары. В двадцати футах от их лагеря опустился попить воды хохлатый дятел. Когда разгорелся костер, Уорд принялся за свой бурбон, а Браун взялся чистить рыбу.

– Выпей, Оуэн, – предложил Уорд.

– На меня не действует спиртное.

– Выпей, черт тебя побери.

Быстро закончив с ухой и вымыв руки, Браун сел возле костра и взял чашку с бурбоном и озерной водой, чтобы не обижать друга.

– Мне кажется, что Мэри сердится на меня, – решил выяснить отношения Браун, выпив бурбона. – Но будь я неладен, если знаю почему.

Уорд проворчал:

– Сердится на тебя? Еще чего придумал! Как раз наоборот.

Чтобы освежиться после выпитого виски, Браун плеснул в лицо водой из котелка.

– Итак, теперь ты знаменитость, – провозгласил Уорд. – О тебе пишут в журналах. – «Спортс иллюстрейтед» опубликовал очерк о предстоящей гонке с фотографиями претендентов. – Полагаю, от женщин не будет отбоя.

– Полагать не возбраняется, – отшутился Браун.

– Надеюсь, у тебя хватит ума, чтобы не клюнуть на это.

Они запекли рыбу в глине и ели ее с хрустящей картошкой, которую захватили с собой. Пообедав, вымыли посуду и забросили свои припасы на высокий сук на тот случай, если медведям взбредет в голову прийти искупаться. Виски Уорд оставил при себе.

– Вчера вечером трудно было говорить, – произнес Браун, глядя на костер. – И не удалось расслабиться.

– Тяжесть великих событий, – заметил Уорд. – Предстоящих великих свершений.

– Но я вчера почти забыл об этом, выбросил из головы.

Уорд молча кивнул. На дальнем озере прокричала какая-то птица.

– Это переворачивает всю мою жизнь, – заявил Браун.

– Могу себе представить.

– Решение пришло самым любопытным образом.

– Надо думать, – бросил Уорд.

– Если бы я верил в провидение… – начал Оуэн и осекся. – Послушай, Базз, ко мне приходит то, чего я хотел. Такое случается нечасто.

– Ощущаешь подъем, так?

Брауна одолевал сон, и он привалился спиной к стволу дерева.

– Плохое не приносит радости.

– Тут ты прав, – согласился Уорд. – Я знаю это по себе.

– За всю мою жизнь только Энни привлекала меня с такой же силой.

– Оуэн, – задумчиво произнес Уорд, – мне кажется, что это хорошо, когда человек стремится к тому, чего хочет. Если только он точно знает, что ему действительно хочется этого.

– А вот в этом-то как раз весь фокус!

– Да, весь фокус в этом, дружище. Они смотрели на догорающий костер.

– Иногда я не чувствую в себе уверенности, что смогу потянуть эту гонку, – вдруг признался Браун. – У меня нет такого опыта.

– Тебе видней, – спокойно заметил Уорд.

– Ты думаешь, я смогу?

– Не знаю. Если сомневаешься, то, может быть, тебе не следует браться за это!

– Теперь уже слишком поздно. – Браун засмеялся.

– Ты не один, – напомнил Уорд. – На тебе ответственность за Энн и Мэгги.

– Да, я знаю. – Он налил себе немного виски и, поморщившись, выпил. – Я кругом обязан, за все отвечаю. Не обращай внимания. Со мной все будет в порядке.

– Опять набрался, – пробормотал Уорд, неуверенно вставая на ноги.

– Подожди минутку, Базз, – попросил Браун. Уорд прислонился к стволу дерева. Браун смотрел на него через пламя костра.

– Ты пять лет провел в тех лагерях во Вьетнаме. Как тебе удалось выжить?

Уорд медленно сполз по стволу на землю.

– Романтик чертов, – пробормотал он, – что ты хочешь, чтобы я рассказал тебе?

– Расскажи, как тебе удалось это. Прежде я никогда не просил об этом.

– Что ж. – Уорд немного подумал и серьезно объяснил: – У меня всегда была при себе палочка, чтобы чистить зубы. Думаю, что она и сыграла основную роль.

– То, как ты выжил, помогло тебе стать таким, какой ты теперь, – настаивал Браун.

– Что за чушь, Оуэн. Что ты хочешь сказать этим, черт возьми?

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Ты заблуждаешься.

– В тебе и всегда было что-то такое, что вызывало восхищение. У других. У нас, у Тедди и у меня. Но оттуда ты вернулся каким-то особенным, энергичным, воспрявшим. Невероятно.

– Тебе так представляется это?

– Не только мне, Базз.

– Я там лишился всего, приятель. Разве что только не жизни. Это было единственное, что придавало мне силы. Большинство людей не знают, что значит выжить.

– Ты даже представить себе не можешь, какой дерьмовой была моя жизнь, – быстро заговорил вдруг Браун. – Какой бескрылой и гнусной. Мне просто необходимо обрести такие силы, как у тебя.

Уорд вздохнул.

– Оуэн, каким ты был, таким и остался. Жизнь ничему не научила тебя за двадцать лет.

– Я сохранил надежду. Если ты это имеешь в виду.

Уорд пристально посмотрел на него.

– Хочешь, чтобы я раскрыл тебе тайну жизни, приятель?

– Вот именно, пастор, хочу.

– Дорожи своей жизнью. Какой бы дерьмовой она ни была. Дорожи своей семьей. Война кончилась, и ты жив. Дорожи жизнью во имя тех, кого нет. – Он опять поднялся на ноги. – Вот так. Надеюсь, что все это не покажется тебе таким уж бескрылым.

Уорд собрался уходить, но Браун остановил его.

– Базз, что мне делать? Идти мне на эту гонку или нет?

Уорд отвел глаза.

– Я спрашиваю тебя потому, что ты знаешь предел человеческих возможностей, настаивал Браун. – И ты знаешь меня.

– Лучше бы ты не спрашивал меня об этом, – проговорил Уорд.

– Каким будет твой ответ?

– Я не буду отвечать тебе сейчас. Я могу ошибиться. Если решу, что знаю ответ, я напишу тебе.

– Спасибо, Базз.

– А лучше – спроси у Энн, – посоветовал Уорд. Браун покачал головой.

– Я не задаю ей подобных вопросов. Она надеется, что я знаю себя, и не обрадуется, услышав мои цыплячьи сомнения и рассусоливания.

– Я скажу тебе одну вещь, в которой я уверен. Твоя жена знает тебя лучше, чем тебе кажется.

Браун рассмеялся.

Посреди ночи его разбудил странный и жуткий звук, раздававшийся рядом. Почти мгновенно он почувствовал, что один в палатке. И тут же он услышал этот звук снова – безумный вой загнанного зверя где-то на берегу озера. Он выбрался из спального мешка, нащупал фонарик и выполз из палатки.

От костра остались только тлеющие угли, но света луны, отражавшегося в озере, хватало, чтобы разглядеть очертания его дальнего берега. Когда звук послышался вновь, Браун понял, что это Уорд: стоя по щиколотку в озере, он тихо выл на луну.

– Что это, черт возьми, ты делаешь? – возмутился Браун.

– Заткнись! – яростно бросил Уорд. – Заткнись и слушай.

Где-то совсем далеко за озером раздался вой волка, сначала одного, затем нескольких. Он доносился словно из прошлого, слабый и призрачный, как свет луны.

– Спасибо тебе, Господи, – проговорил Базз Уорд и неуверенным шагом ступил на берег. Когда он подошел ближе, Браун увидел на его лице блаженную улыбку. – Что ты скажешь на это, мой друг?

– Аминь? – спросил Браун.

Следующим утром они на веслах отправились на юг.

– Я в самом деле сожалею о том, что наговорил прошлым вечером, – начал было Браун. – Я, похоже, расклеился. Ты же знаешь, я почти не пью.

Но его прервал заразительный хохот Уорда.

– Ты не сказал ничего такого, что выходило бы за рамки.

– Я не помню, что я говорил.

– Ты высказал то, что у тебя на сердце, дружище. Со мной это можно.

– Я потратил так много энергии на то, чтобы казаться уверенным в своем шаге… И вот – стоило только взять выходной и нарушить установившийся ритм, как тут же все затрещало по швам.

– Я понимаю тебя, дружище.

– Минута слабости, – оправдывался Браун. – Когда-то же должен быть дан выход накопившейся отрицательной энергии.

– Что ж, – заметил Уорд, – в плавании тебя может поджидать и не такое, Оуэн.

Утром Браун помогал Уордам пилить дрова на зиму для обогрева рыбацкого домика. Вначале он работал с пилой, а когда ее перехватил Уорд, стал вместе с Мэри носить поленья в дровяной сарай. Улучив момент, Мэри, стоя в дверях сарая, обратилась к нему:

– Базз сказал, ты думаешь, что я обижена на тебя.

– Мне так казалось. Теперь я думаю, что, наверное, ошибался.

– Я не могла бы всерьез обижаться на тебя, Оуэн. Ты был мне таким хорошим другом.

Он понимал, что она имеет в виду то время, когда Базз был в лагере, а он, Браун, уже возвратился в Штаты из Вьетнама. Когда она говорила ему это, он вдруг понял, что она была тогда влюблена в него, так же как и он в нее. И оба они оказались людьми с принципами.

– Мне кажется, что мы тогда поступили правильно, – проговорил он.

– Совершенно правильно, – согласилась Мэри. – И в большей степени это зависело от тебя. Я всегда буду благодарна тебе.

– А я всегда буду немного жалеть, – заключил он. Она кивнула и коснулась руной его щеки. В ее взгляде было столько нежности, что у него перехватило дыхание, несмотря на то, что прошло уже двадцать лет и она не была такой красивой, как прежде.

В аэропорту Уорды велели ему засвидетельствовать их любовь Энн.

– Обязательно скажи, чтобы она звонила нам, – напутствовала его Мэри. – Мы всю зиму будем на востоке.

– Знаете, – сказал Браун, – это даже поразительно, с каким оптимизмом она относится к предстоящей гонке. Мне даже кажется, что она пошла бы вместо меня.

– Она всегда хорошо ходила под парусом, – заметила Мэри. На прощание она опять посмотрела на него такими же глазами, как утром, но на сей раз не стала дотрагиваться до его щеки.

Направляясь к самолету, Браун увидел Уордов в окне аэровокзала и быстро поднял вверх большие пальцы, показывая, что все будет отлично. Хотя Базз Уорд улыбался и махал ему, он не повторил того же жеста в ответ.