Текст книги "Перейти грань"

23

Выйдя из дома, Стрикланд увидел ожидавшего его Гарри Торна, который протягивал ему зонтик, приглашая укрыться от дождя. Лицо у Торна было довольное и светилось воодушевлением. «Сияет, как новый чайник», – подумал Стрикланд.

– Мистер Стрикланд, как дела, мой добрый друг? – спросил Торн.

Стрикланда подкупала добродушная и покровительственная манера Торна. Он пробормотал что-то нечленораздельно и позволил Торну увлечь себя к лимузину «линкольн-континенталь». Из машины проворно выскочил шофер в темных очках, демонстрируя свою бесконечную готовность стоять под дождем.

– Расслабься, – бросил ему Торн и открыл перед Стрикландом заднюю дверцу. Промычав что-то в знак благодарности, Стрикланд сел на заднее сиденье и посмотрел на Гарри Торна. Торн вызывал у него больше затруднений с речью, чем обычно.

– Как продвигается работа? – спросил Торн и принялся разглядывать его в ожидании ответа. Некоторым людям хватало такта не таращиться в тот момент, когда на него нападало заикание. Гарри был не из их числа.

– Отлично, – наконец выдавил Стрикланд. – Как продвигается бизнес?

Контрвопрос вызвал у Торна сдавленно-горькую усмешку.

– Лучше не бывает. – Торн пристально посмотрел на Стрикланда. – Что такое, вы не верите мне?

– Верю, конечно, – отозвался Стрикланд. – Сможете ли вы уделить мне немного времени на следующей неделе? До выхода Оуэна в море?

Лимузин мягко, словно крадучись, катился по улицам театрального района. Торн, забыв о Стрикланде, разглядывал вечернюю толпу.

– Позировать вам, вы хотите сказать?

– Ну, – начал Стрикланд, – к… не обязательно позировать, а…

– Я не хочу сниматься в вашем фильме, Рон, – прервал его Торн. – Извините, но мне кажется это неуместным.

– Вы должны, – настаивал Стрикланд. – Мне придется убедить вас в этом.

Торн повернулся к нему.

– Это почему же?

– Потому что ваше присутствие необходимо. Без него не получится сюжет.

– Какой сюжет?

– Потом увидите.

– Увижу? – насмешливо переспросил Торн.

Стрикланд поклялся про себя, что заставит Гарри Торна сидеть и смотреть на самого себя в темноте зрительного зала.

– Ладно, – сдался Торн, – может быть, я и смогу уделить вам минут пять или десять в конце недели.

– Пяти и даже десяти минут будет недостаточно, – возразил Стрикланд. – А вот два раза по полдня после обеда меня бы устроило.

– Посмотрим, – кивнул Торн. Стрикланд понял, что его прямолинейность понравилась Торну. – Когда я смогу посмотреть что-нибудь из снятого?

– Пока слишком рано. Когда Браун отправится в плавание, я займусь монтажом того, что у меня есть.

– Хорошо, – согласился Торн. – Буду ждать с нетерпением.

Подъехав к ресторану, шофер сопровождал их до входа, не боясь вымокнуть под дождем. Тут подавали бифштексы, стояли красные банкетки, на стенах висели картины на темы скачек, а пол был устлан опилками. Нижний зал ресторана примыкал к бару, где собралась многочисленная и крикливая компания нью-йоркских выпивох. Стрикланд увидел Брауна и его жену за столиком, стоявшим всего в нескольких шагах от шумного бара.

– С возвращением. – Торн пожал Брауну руку, а Энн одарил церемонным поцелуем. Затем коротким жестом подозвал к себе официанта. Тут же словно из-под земли появился метрдотель. Торн отвел его в сторону, Стрикланд придвинулся ближе, чтобы лучше слышать.

– Почему мои друзья за этим столом? – спросил Торн. Метр молча опустил голову.

– Знаете, что они говорят об этих столиках? – спросил Торн у Стрикланда, заметив, что тот прислушивается. Он сделал жест в сторону банкеток, над которыми висели акварели с изображением бегов. – «Эти лицезреют лошадей». – Точно таким же жестом он обозначил горизонталь, пересекавшую тела посетителей бара. – «А эти лицезреют задницы». Вы ведь так говорите, да, Пол?

– Я ужасно сожалею, господин Торн, – пролепетал метрдотель по имени Пол. Брауны, похоже, не слышали этого разговора. Пол провел всех в другое помещение, где и свет, и разговоры были приглушенными. Гарри шел между Оэуном и Энн, взяв их под руки.

На столе тут же появилась бутылка вина, и Торн предложил, чтобы его оценила Энн.

– Но это же чудо! – воскликнула она. – Очевидно, вам уже приходилось бывать здесь прежде? – Она бросила на Торна игривый взгляд.

За закуской Стрикланд наблюдал, как Энн кокетничает с Гарри. В ее присутствии он становился болезненно чувствительным и подавленным. Ему приходилось делать над собой усилие, чтобы не смотреть на нее все время. Застенчивость в общении с женщинами была не в его правилах. Обычно он давал им почувствовать свое внимание и предоставлял самим определять дальнейший ход событий. Браун был каким-то притихшим. Он загорел и, видимо, очень устал, и это было естественно после нескольких дней пребывания в океане. Наблюдая за ним, Стрикланд пытался определить разницу между реальным Брауном и его образом на экране.

«На экране, – думал Стрикланд, – Браун выглядит совсем неплохо, этакий прирученный тигр». Черты у Брауна были выразительные, но, пожалуй, чересчур правильные, и от этого он производил впечатление какой-то излишней красивости, а кроткий взор говорил о мягкотелости, по крайней мере, так казалось сначала. В общем, он вызывал симпатию, но не внушал должного уважения.

Тот Браун, который сидел сейчас перед ним, не казался таким уж покладистым. В его движениях чувствовалось раздражение, чего не могла зафиксировать камера при отсутствии перспективы. Без видимых причин на его лице временами появлялось болезненное выражение затравленности. «Что-то угнетает его», – отметил про себя Стрикланд. Такие вещи он обычно чувствовал безошибочно.

Вино было настолько хорошим, что Стрикланд, погрузившись в свои наблюдения, почувствовал, что улыбается, Брауну, как патрон своему любимому подопечному. Он вдруг понял, почему Брауну, несмотря на его представительный вид и симпатичную жену, отвели самый плохой столик в этом заведении. Его физиономия не отвечала манхэттенским представлениям о победителе. С первого взгляда в нем можно было разглядеть натуру наивную, услужливую, хотя и непредсказуемую.

– Молодым людям следует понимать, – говорил Гарри, обращаясь к Энн, – что частная коммерция не должна быть эгоистичной. Потому что вы не можете жить и работать только ради собственного «я», точно так же, как вы не можете жить и работать, не ставя перед собой никаких целей. Вам знакомо выражение «моральный эквивалент войны»? Его используют политики, но они не знают, что оно значит.

Даффи подошел к ним из бара, где он, очевидно, выпивал со своими собратьями по перу. Оуэн, казалось, вот-вот заснет.

– Вы знаете, – на весь зал провозгласил Даффи, главным образом, ради Торна, – когда я впервые увидел Оуэна, я сразу сказал: «Линдберг!» Я это сразу сказал.

Торн прервал свой разговор с Энн, положив руку ей на плечо.

– Даффи, неужели вы думаете, что кого-то, кроме вас, кому нет семидесяти, интересует Чарлз Линдберг? Или кому-то хотя бы известно, кто это такой?

Произнеся это, Торн посмотрел на Энн, желая убедиться, что его слова позабавили ее. Они заказали еще бутылку того же вина.

«Если Торн соблазнит ее, – думал Стрикланд, – придется искать способ, как отразить это в фильме». Мысль об этом не доставляла ему удовольствия, и он решил отнести ее к разряду маловероятных.

– Я имел в виду его личность, – пояснил Даффи. – То, как в одном человеке может воплотиться все лучшее, что есть в Америке.

В этот момент Браун («К его чести», – подумал Стрикланд), не выдержал:

– Дайте мне передохнуть, Даффи.

Когда Браун увидел, что все ждут продолжения, он принялся рассказывать им о пробном выходе в море. Вместе с Фанелли и Кроуфордом они прошли на «Ноне» до точки восточнее Блок-Айленд и назад, совершив таким образом трехдневный вояж. «В один из моментов похода, – сказал Браун, – я свалился за борт».

– Где это случилось, Оуэн? – спросила Энн.

– Возле Бриджпорта, мне кажется.

– Где же еще? – воскликнул Гарри, и все засмеялись.

Пока Браун рассказывал им историю пробного плавания, Стрикланд поймал себя на том, что опять наблюдает за Энн. Она пропустила уже изрядное количество вина. Но, продолжая флиртовать с Торном, она избегала глядеть на Стрикланда, так, по крайней мере, ему показалось. «Возможно, – подумал он, – это хороший признак». Он уже начинал выходить из себя, наблюдая, как Торн ее обольщает.

– И что же она будет делать, – игриво спросил Гарри у Брауна, – пока вы будете в море?

Энн поспешила ответить сама:

– Я думаю, что буду читать «Войну и мир». Каждый вечер понемногу.

– Вы д… должны читать ее оба, – пришел ей на помощь Стрикланд. – Тогда вы сможете обсудить книгу, когда он вернется. – Он улыбнулся, чтобы показать, что пошутил. Компания игнорировала его.

После кофе Браун объявил, что это все, на что он способен по части празднования. Энн тут же встала.

– Да, – поддержала она мужа, – мы лучше пойдем. – Стрикланду показалось, что это было сказано не без колебания и некоторого сожаления.

– Возьмите мою машину, – предложил Гарри. – Я остаюсь в городе.

– Спасибо, Гарри, – ответил Браун. – Мы можем подбросить кого-нибудь?

– Можете подбросить меня, – вмешался Стрикланд. Он слегка опьянел. Ему следовало хотя бы поинтересоваться, каким путем они поедут.

Сев в машину, они поехали к Триборо-Бридж, избрав маршрут через Хеллз-Китчен. Оуэн Браун сослался на усталость и заснул, откинувшись головой на спинку сиденья. Какое-то время Энн массировала плечи своему мужу.

Сидя рядом с Энн почти в полной темноте, Стрикланд чувствовал, что она устала. Он жалел, что поехал и что, находясь столь близко от нее, был так далек от всего в ее жизни. Он думал, что, наверное, никогда не будет ближе к ней. При этой мысли его охватывало чувство одиночества и злости.

Один раз, когда они остановились перед светофором на пересечении Тридцать четвертой улицы и Десятой авеню, ему удалось незаметно окинуть ее долгим взглядом. Ее блестящие шелковистые волосы были схвачены сзади лентой. Глаза светились викинговой синевой, с кельтским оттенком. Выразительное, волевое и строгое лицо удивительным образом смягчала улыбка. Броская, незаметно соединявшая в себе мужское и женское начало дорафаэлева красота, повергавшая его в смущение, с которым он не мог справиться.

Стрикланд не понимал, как ей удалось столь сильно завладеть его воображением. Его всегда тянуло к натурам загадочным и порочным. Ни к тем, ни к другим Энн Браун не относилась. Никто и никогда не учил ее искусству лжи и притворства. Ничто конкретное в ней не взывало к его чувствам. И в то же время все в ней было желанным.

Они поговорили немного о винах. Когда подъехали к дому Стрикланда, она вышла и проводила его до входа. Дождь прекратился.

– Я хотела бы поговорить с вами. – Энн, произнеся это, покраснела и заколебалась. – Нам надо побеседовать при случае.

– Конечно, – откликнулся Стрикланд. – Нам надо.

– Я раздумывала над вашим фильмом о Вьетнаме. Вы ведь определенно не на нашей стороне, так?

– Определенно не на нашей.

– В фильме есть что-то очень смешное. Я имею в виду смех сквозь слезы. Вы умеете убеждать своими фильмами.

– Да?

– Да. Но в нашем случае вы на нашей стороне? – спросила она. – Вы не собираетесь выставить нас на посмешище?

Он попытался ответить, но не справился с речью. Когда он все же заговорил, запинаясь на каждом без исключения согласном, это была не речь, а сплошное мычание, которое он к тому же еще и не мог остановить.

– О, извините! – Она неожиданно рассмеялась, зажимая рот рукой, понимая, что ведет себя глупо. – Извините, ради Бога.

– Ничего. – Стрикланд был не в обиде. – Все нормально.

– Нам действительно надо поговорить. – Она старалась придать своему лицу серьезное выражение.

– Несомненно, – откликнулся Стрикланд.

Дома он налил себе виски и стоял перед круглым окном, прижавшись к стеклу лбом. Осушив стакан, набрал номер Памелы и оставил сообщение на ее автоответчике с просьбой прийти к нему. Затем налил второй стакан, набрал ее номер опять и произнес:

– Забудь об этом.

24

Кит Фанелли с женой Сильвией и трехлетним сынишкой Джейсоном жили в Тоттенвилле на южном берегу острова Статен. Они занимали отдельный скромный домин, покрашенный в желтый цвет, правда, фасад был отделан серебристой краской. В удобном дворике за домом стояли портативный мангал и садовый деревянный столик.

Сильвия, как обнаружил Стрикланд, была маленькой жгучей брюнеткой, говорившей с первозданным бруклинским акцентом, который уже почти невозможно услышать в самом Бруклине. Сынишка Джейсон учился жевать резинку и говорить так, как мать.

– Мне кажется, что он чокнутый, этот парень, – заявила Сильвия, имея в виду Брауна. – Он хочет проплыть вокруг земли? Вот уж чему не бывать! – Она повернулась к мужу, чтобы призвать его в свидетели. – Правда, милый?

Фанелли едва заметно кивнул, не глядя в ее сторону.

– Он помешанный, – продолжала Сильвия. – Это я вам точно говорю.

– Почему ты не идешь в парк? – спросил у нее Фанелли.

Стрикланд нанес визит Фанелли в один из дней, наполненных ароматами бабьего лета. Джим Кроуфорд, напарник Фанелли на верфи, тоже прибыл сюда из Джерси, где жил в собственном доме. Стрикланд привез с собой бутылку чистого шотландского виски и две упаковки сигарет. Под рубашкой он пристроил крошечный диктофон «максвелл». Оба его собеседника наотрез отказались говорить перед камерой, и он предложил им побеседовать без протокола. Оценку своих действий с точки зрения их законности Стрикланд решил отложить на потом.

Мужчины потягивали виски и наблюдали, как Сильвия учит Джейсона жевать резинку.

– Смотри, не глотай ее. Нет, нет, нет!

– Эй, – не выдержал Фанелли, – Сильвия, ну сколько можно?

– Да, – обиженно отозвалась Сильвия, – да, да. Его никогда не бывает дома, – она обращалась к Стрикланду. – А когда он появляется, мы должны отправляться на все четыре стороны.

Когда Сильвия с малышом отправилась в парк, Стрикланд подлил всем еще выпивку.

– Вопрос вот в чем, – обратился он к ним, – может ли тот парень победить?

Фанелли с Кроуфордом обменялись быстрыми взглядами, и каждый из них сделал глоток.

– Он жулик, – убежденно произнес Фанелли и взглянул на них так, будто собирался отстаивать сказанное кулаками. – Вот кто он такой.

– Я бы не стал утверждать, что он не может победить. – Кроуфорд говорил с тем северо-восточным акцентом, который так нравился Стрикланду. Ему оставалось только уповать на то, что диктофон не подведет его.

– Нет, – воскликнул Фанелли. – Он всего-навсего дутый артист.

Кроуфорд пожал плечами.

– Эй, – упорствовал Фанелли, – да брось ты. Браун? Ни в жизнь он не победит.

– Все может быть, – стоял на своем Кроуфорд. Фанелли презрительно оттопырил губу.

– Почему вы так считаете? – спросил Стрикланд у Кроуфорда.

– Мне кажется, он на самом деле жаждет победить. Я хочу сказать, что ни на что другое он не согласен.

– Черт тебя побери, приятель, – тянул свое Фанелли. – Да он же слабак.

Кроуфорд снова пожал плечами. Фанелли повернулся к Стрикланду, взывая к его разуму.

– Он сопляк. – Фанелли так разошелся, что даже сорвался на визг. – Этот паршивый торгаш даже торговать толком не умеет. Вот что я слышал. Я слышал, что это Гарри Торн проталкивает парня на эту гонку. А Гарри Торн сам ни ухом, ни рылом в парусном спорте. Гарри Торн начинал в стекольном бизнесе. И в итоге ни черта не разбирается ни в том и ни в этом.

– Он похож на плохого офицера. – Кроуфорд изъяснялся спокойно. – Браун, то бишь. Ура, вперед, победим или умрем. Оказавшись под таким, не обрадуешься. Вот какая чушь собачья. Иногда такие побеждают, иногда – умирают. И тебя тащат с собой погибнуть.

– Вы говорите так, словно имеете опыт, – предположил Стрикланд.

– Имею, – подтвердил Кроуфорд.

– Знаете, в чем дело? – не унимался Фанелли. – Просто им надо сделать рекламу этой лодке. Этому куску дерьма.

– Куску дерьма? – заинтересовался Стрикланд. – Это вы о его лодке?

– Оставь лодку в покое, – одернул приятеля Кроуфорд.

Фанелли виновато замолчал. Сложив руки на груди, он закатил глаза и бормотал что-то про себя, всем своим видом показывая, что знает гораздо больше, чем может сказать.

– При небольшом везении, – заметил Кроуфорд, – он может провести гонку.

– Торн подкладывает ему свинью, – высказался Фанелли.

– Ладно, – примирительно проговорил Кроуфорд, – они хотят продавать лодки, пусть продают. Если он победит, мы увидим его на картинках.

Фанелли передернуло от отвращения.

– Что касается меня, то я тоже считал его слабаком, – продолжал Кроуфорд. – Но с тех пор как мы сходили в море, я в этом не так уверен. Вообще-то с ним вечно что-то происходит. Если на палубе будет лужа, он обязательно в нее сядет. Но ему может и повезти.

Фанелли был задет за живое и сдерживаться больше не мог.

– Черт с тобой! Ты хочешь пари? Я ставлю.

– Сколько? – спросил Кроуфорд.

– Пятнадцать против одного.

Стрикланду оставалось только радоваться, что разговор принял такой оборот.

Кроуфорд помолчал немного.

– Знаешь что, – проговорил он. – Держу пари, что он либо победит, либо умрет. В обоих этих случаях ты платишь мне. Если он сходит с круга или притащится последним, я плачу тебе. Ставлю десять против одного.

Фанелли уставился в небо, словно на него напал столбняк.

– А, чтоб ты провалился, – выкрикнул он, и они ударили по рукам. – Вы свидетель, – сказал Фанелли Стрикланду.

– Вне всякого сомнения, – подтвердил Стрикланд.

25

Воскресным днем, когда над верфью стояла тишина, Браун оторвался от своих занятий и увидел на причале рядом с «Ноной» специалиста по общественному мнению Даффи.

– Подобные плавания всегда проходят плохо, – предупредил его Даффи.

– Кто это сказал?

– Так говорится вообще, – пояснил Даффи. – Это морская поговорка.

– Кто говорит, что оно прошло плохо?

– Я просто пошутил, – пошел на попятный Даффи. – Но все равно ты должен мне интервью. Энн сказала, что ты здесь.

– Извини, – сказал Браун. – Не сегодня.

– Но как же так, дорогой мой, ты же должен побеседовать со мной когда-нибудь. Мне же надо с чем-то работать.

– Не сегодня, Даффи.

– Должен сказать, Оуэн, что так не предполагалось. Мыслилось, что мы должны сделать тебе такую рекламу, какую только возможно.

– Я знаю, – согласился Браун. – Как-нибудь я найду для этого время.

Даффи изучающе посмотрел на него и кивнул в сторону скамейки в конце причала.

– Давай пройдем туда, Оуэн.

Браун прошел за ним к скамье, и они сели.

– С тобой все в порядке? Это не для печати. Я хочу сказать, без дураков.

– У меня все отлично.

– Ты такой янки, приятель. Я совершенно не могу взять в толк, что у тебя на уме. Мне кажется, что этого не знает даже твоя жена. А уж кому как не ей знать.

– На самом деле я не янки, Даффи. Мои родители были иммигрантами, как и твои.

– Ты не шутишь? А откуда?

– Из Англии.

Даффи загоготал:

– Это не иммиграция, Оуэн. Это колонизация. Я хочу сказать, что ты же вырос на северном побережье Лонг-Айленда. Ходил в фессенденскую школу. Разве этого не достаточно?

– Я вырос в поместье Джона Иго, – пояснил Браун. – Как раз там-то я и научился ходить под парусом. Мой отец фактически был слугой. О матери я могу сказать это точно.

– Но ты же учился в Фессендене.

– У мистера Иго не было сыновей. Он ошибочно считал, что мой отец любил и боготворил его. Поэтому он хотел, чтобы я оказался там. Я пошел в Фессенден, чтобы не обидеть мистера Иго. В Аннаполис я пошел, чтобы не обидеть своего отца.

– Вот как! – воскликнул Даффи.

– Мистер Иго полагал, что его род происходит из Глостершира. Может быть, так оно и было. Во всяком случае, вся его прислуга была оттуда. Все его мастеровые, конюхи. По этой же причине он нанял и моих родителей.

– Они живы?

Браун покачал годовой.

– Мой отец рос в непьющей семье и к сорока годам спился. Мать умерла совсем молодой.

– Какими они были?

– Маленькими, как гномы, – сказал Браун и рассмеялся, заметив удивление Даффи. – В семье матери все были особенно низкорослыми. Она хранила альбом. У ее родителей были огромные глаза и совершенно крошечные тела. В городе, где она родилась, все были такими.

– Черт! Уже интересно. Но не думаю, что мы сможем использовать это.

– Энни не упоминает об этом в пресс-релизе. – Браун посмотрел в сторону башен Манхэттена. – А об отце? Что я могу сказать? До некоторой степени он был типичным английским слугой.

– Хочешь сказать, похожим на тех, что показывают в кино?

– Слуги в кино всегда ставили меня в тупик. У них не было ничего общего с моим отцом. Отец всегда был очень остроумным и находчивым. Очень начитанным. И всегда пьяным, с тех пор как пристрастился к этому. Он пытался и меня приучить к вину, рассказывая, как надо пробовать его, как делать заказ.

– Но ты же не пьешь?

– Не пью, – подтвердил Браун. – Наверное, как раз поэтому.

– Как он оказался на этой работе?

– Я не знаю, – ответил Браун. – Он никогда не говорил мне ничего определенного. Тут был какой-то секрет. Или какой-то скандал. Кажется, какая-то кража. Его обвинили в чем-то. Когда он набирался, то начинал обычно жаловаться на несправедливость происшедшего, и мать тут же шикала на него.

– Семейная история.

– Верно. Как у Сайлас Марнер.

– Сайлас Марнер тут ни при чем, – проговорил Даффи. – Это участь каждой иммигрантской семьи. Каждой без исключения, черт побери. Это участь моей семьи, вашей семьи. Кого бы я ни встретил из иммигрантов – у всех одна и та же история: на бывшей родине осталась крупная тайна, о которой американцы не должны даже подозревать. Своего рода дьявольский архив.

– Он не считал себя иммигрантом, – заметил Браун. – Даже не употреблял этого слова.

– Он рассказывал об Англии?

– Он говорил: «Тебе повезло, что мы выбрались оттуда. Там все боятся друг друга. Англичанин все время шпионит за соседом с пригорка». Люди любят выгодные для себя сравнения. С чем угодно. С бревном, с проплывающей тучей. Вот и он говорил, что здесь чем умней человек, тем лучше к нему относятся, а в Англии как раз наоборот.

– Очень жаль, что они не увидят, как ты станешь победителем, – сказал Даффи.

Какое-то время они сидели молча. Затем Браун спросил:

– Как ты думаешь, каким мне следует быть? Кого публика хотела бы видеть на моем месте?

– Того, кто лучше, – ответил Даффи.

– Лучше меня, ты имеешь в виду?

– Лучше, чем она сама, публика.

– Но не из таких уж героев она состоит.

Даффи кивнул.

– Вот поэтому ей и нужны герои, Оуэн. – Он встал и устремил взгляд на серые тучи, нависшие над болотами Джерси. – Знаешь, кто мне приходит на ум?

– Линдберг?

– Нет, дружище. Винс Ломбарди.

– Великий человек. А почему именно он?

– Ошибаешься, – проговорил Даффи. – Винс Ломбарди не был великим человеком. Винс Ломбарди чуть не погубил эту страну. Американец в первом поколении, правильно? Бывший игрок «Фордхэма». Нет, он совсем даже не великий.

– Позволь не согласиться. Я думаю, он был выдающимся тренером и большим спортсменом. Хороший пример детям для подражания.

– Он отвратительное чудовище, – заявил Даффи. – Он был причиной войны во Вьетнаме.

Вернувшись тем вечером домой, Браун рассказал Энн о своей беседе с Даффи. Она рассмеялась.

– Даффи обожает тебя, – сообщила она ему.

– Неужели?

– О, это несомненно, – проговорила она слегка заплетающимся языком. – Как и все мы.