Текст книги "Перейти грань"

47

Ее разбудили чайки. Стидманз-Айленд. За окнами теплой спальни небо было по-зимнему голубым. Они лежали голые под огромным покрывалом такого же цвета.

Она повернулась и, прижавшись лицом к плечу Стрикланда, положила руку ему на грудь и провела по его животу, вспоминая вечер, когда он пришел к ней. Позднее, ночью, когда они занимались любовью, он, не произнося ни звука, подтолкнул ее вниз по своему телу. Все это было совершенно незнакомо ей. Он подался к ней, и она сделала то, что он хотел, и услышала:

– Молодец, крошка.

Ей казалось, что это не она, а совершенно другая женщина. Запахи и ощущения были незнакомыми. Его голос был не похож ни на один из тех, что ей приходилось слышать.

Проснувшись этим утром рядом с ним, она вспомнила все и почувствовала, как по телу пробежала дрожь. Она подняла голову и посмотрела на него – он все еще казался спящим, но сквозь щелки слегка приоткрытых глаз она увидела его пристальный и холодный взгляд. «Вид у него фаллический, – подумала она. – Да, самодовольный и змеиный». Она беззвучно рассмеялась и прильнула открытым ртом к его уху.

В следующую минуту в углу дома раздался удар и в дневном свете мелькнула тень.

– Черт, – прошептала она и натянула им на головы покрывало. Стрикланд окончательно проснулся.

– Что происходит?

– Мы прячемся от мистера Бейли.

– А это еще кто такой? – грубо спросил он.

– Мистер Бейли – наш газовщик, – объяснила Энн. – Он меняет наши баллоны с пропаном, чтобы мы не окоченели. Но не надо, чтобы он видел нас.

– Спасибо, просветила, – отозвался Стрикланд.

Это показалось ей смешным, и она поцеловала его, когда они лежали, сжавшись под покрывалом.

Стена сотрясалась, пока мистер Бейли снаружи сбрасывал привезенные баллоны и устанавливал их на место израсходованных. Когда они услышали, что он завел свой грузовик, Стрикланд выбрался из постели.

Энн потянулась и зарылась головой под подушку. Стрикланд, стоя у окна, смотрел на улицу.

– Прекрасное место.

– Мне всегда казалось, что я любила его. Теперь я не знаю.

– Я испортил его для тебя? Ты это хотела сказать?

– Нет, – ответила она. – Я имела в виду не это.

– В прошлый раз мне показалось, что ты была вполне довольна этим местом.

– В прошлый раз была.

– О чем ты говоришь? – спросил он. – Все то же самое. И ты.

Она увидела, что он взял то, что было похоже на маленький медальон на цепочке, которую он положил вчера на комод. Когда цепочка оказалась у него на шее, она поманила его к себе.

– Покажи мне.

Он сел на кровать, чтобы она смогла разглядеть вещицу. Приподнявшись на локте, она взяла ее и стала рассматривать.

– Совсем крошечный, – заметила она. На цепочке висела миниатюрная фигурка человека с мученическим выражением лица. Было похоже, что человека одолевало какое-то крылатое чудовище.

– Действительно ли я вижу то, что я вижу здесь? Или это только кажется мне?

– Это Бог д…дискомфорта. – Он засмеялся и стал заикаться.

– Нет, серьезно. Что это может быть?

– Это из племени майя. Из Гриджалвы. Этот малый привязан к столбу. Пленник. На столбе сидит гриф и выклевывает ему глаз.

– Ужасно, – проговорила она через некоторое время.

– Ну что ты, – сказал Стрикланд. – Это сама утонченность. Посмотри.

Она выпустила медальон из пальцев и взглянула на Стрикланда.

– Я в самом деле люблю тебя, ты знаешь.

Он поднялся и вернулся к окну, чтобы надеть майку.

– Да, но… Это всего лишь рок-н-ролл.

Энн опустилась в постель и завернулась в покрывало, пытаясь представить себе все это как рок-н-ролл. «Может быть, – подумала она, – я могу добиться его дружбы».

– Я не знаю, что это значит. – Она совершенно не представляла себе, чего хочет в конечном итоге. Задуматься над этим у нее не хватало сил.

Стрикланд продолжал смотреть в окно, оставив ее вопрос без ответа. Неожиданно на нее пахнуло одиночеством и страхом. Пришло раскаяние, как смертная тоска. Ей пришлось бы откреститься от всей своей жизни, чтобы иметь дело с мужчиной, который находится сейчас в ее спальне. И при этом все время защищать себя. Эта мысль заставила ее похолодеть. Она плотнее завернулась в покрывало. На стене напротив были обои в желтый цветочек, которые она наклеивала вместе с Оуэном два года назад.

– Чего ты хочешь от меня? – спросил он. – Чтобы я обещал, что ты ни о чем не будешь сожалеть?

– Нет, – отрезала Энн. Хотела ли она, чтобы муж ее был мертвым? Может быть, она хотела, чтобы оба они были мертвыми, и она и Оуэн? Может быть, им обоим следовало умереть еще в 1968-м, в Бу Доп, как они называли любую вьетнамскую деревню. Казалось, что жизнь рушится на глазах. – Нет, – повторила она, – это было бы невозможно. – Через секунду она спросила его: – Как все это будет?

Он засмеялся и опять стал заикаться.

– Как у всех, – произнес он наконец. – Что происходит со всеми, произойдет и с нами.

– А что происходит со всеми? – захотелось узнать ей. Но он не ответил и отправился на кухню. Энн осталась в постели под покрывалом. Он вернулся через некоторое время с двумя чашками чая.

– Что мы будем делать? – спросила она его. Она все еще лежала голой, плотно завернувшись в покрывало. – Мы будем продолжать снимать фильм?

– Конечно, – сказал он. – Это наше дело. Именно так мы прокладываем свой путь в жизни.

– Тогда всем все станет видно.

– Видно что?

– Тебя и меня.

Стрикланд принял озабоченный вид и пожал плечами, не договаривая чего-то.

– В фильме все будет видно, – настаивала она.

– Если только я захочу этого, Энн.

– Люди увидят это.

– Они увидят то, что захотим мы, чтобы они увидели. – Они увидят нас.

– Ты что, – возмутился Стрикланд, – веришь в сверхъестественные силы? Считаешь, что камера никогда не врет?

– Я считаю, что это будет очевидно, – упорствовала Энн.

Стрикланд лишь рассмеялся в ответ.

– Не принимай все за чистую монету. Это будет всего лишь картина.

Какое-то время они сидели в залитой солнечным светом комнате и пили чай.

– Сочтем это за день жизни. Ты согласна?

– В общем-то, нет, – ответила Энн. – Я стараюсь жить ради будущего. Правда, я не совсем верю в то будущее, ради которого живу.

– Аналогичный случай. – Стрикланд, говоря это, имел в виду себя.

48

Браун кое-как привел каюту в порядок и почувствовал сильную усталость. Было трудно сосредоточиться. Болела рука. Он предполагал, что, наверное, упал в какой-то момент шторма. Радиоприемник продолжал работать – из него доносились новости из Кейптауна и сообщение о гонке, нестройно продвигавшейся на запад. Фоулер и Кервилль шли чуть ли не впритык друг к другу в пятидесятых широтах, преодолевая тот же шторм, из которого недавно вырвался Браун. Северо-западнее, отделенные друг от друга не более чем сотней миль, находились Деннис, Рольф и Сефалу. Яхта Хэлда серьезно пострадала в сороковых широтах, и теперь он в компании с еще одним американским участником направлялся к побережью Аргентины. Браун изумился, когда понял, что сам он за тридцать шесть часов преодолел четыреста десять миль.

Теперь он шел широким левым галсом, забирая северо-восточнее. Над головой висело пестрое небо, в барашках. Ветер был сильный, но вполне приемлемый. Он наполнял паруса и поигрывал на бесполезном фибергласе внизу, как на дешевой гармошке. Чтобы судно не развалилось, Брауну пришлось смастерить стяжки из попавшейся под руку проволоки и запасных талрепов. Но он знал, что следующего шторма яхта не выдержит, она просто развалится на куски.

Все еще находясь под впечатлением бури, он поймал себя на том, что раздумывает, что же такое гонка. Отрывы и преследования. Игра. И если ты способен пребывать в непрерывном движении, то это могло быть вполне пристойным образом жизни. Игра – это единственное, что делает вещи серьезными или придает им некоторую определенность. Чтобы прослыть серьезной личностью, необходимо было предаваться одной из них.

Подобные размышления успокаивали его. Но, по трезвым рассуждениям, он понимал, что гонка для него скорее всего проиграна, и это приводило его в такую ярость, что он не мог ни спать, ни есть. И вообще сон и аппетит посещали его все реже.

Однажды, к его радости, день сменился ночью, хотя и короткой. Потемневшее небо над головой показалось ему восхитительным. На нем не было видно даже звезд. В полной темноте звонок Даффи явился полной неожиданностью.

– Что за фокусы, капитан? Где вы пропадали?

Браун пожалел, что ответил на его вызов. Он совершенно не знал, что сказать. «Я бы победил, если бы яхта была в порядке», – подумал он.

– Дули сильные ветра, – сообщил он. – У меня было веселенькое время. Прием.

– У вас все в порядке?

– Просто здорово.

– Должен напомнить, чтобы вы не забывали снимать на пленку.

«Я мог бы сказать, – подумал Браун, – что я был где угодно на планете, если бы не его приемопередатчик, который постоянно отслеживает меня. Я бы мог быть свободным от них всех».

– Я постараюсь.

Оба помолчали.

– Послушайте, у меня есть проблема. Прием.

– Что за проблема, Оуэн?

– Тут засорились топливные форсунки, и мне надо прочистить их, прежде чем запустить генератор. Так что некоторое время я, возможно, не буду выходить на связь.

– Это что, серьезная проблема?

– Нет, горючее у меня есть, так что все будет в порядке. Прием.

– Что сообщить болельщикам?

Это окончательно рассмешило Брауна.

– Вы смеетесь? – спросил Даффи так, как будто тоже хотел засмеяться, но сдержался из осторожности.

– Скажите им, пусть немного поспят, – проговорил Браун. – Конец связи.

Несколькими часами позднее под досками пола ему случайно попалось скомканное письмо Базза Уорда. Он стал читать.

«Человек не знает, как он будет реагировать на одиночество, – писал Базз. – У одиночества есть несколько разновидностей. Я считаю, что мы бываем гораздо более одинокими в человеческом окружении, которое оказывается совершенно чуждым нам, чем тогда, когда мы находимся одни в море или блуждаем в незнакомом лесу. Все дело в том, чтобы не дать одиночеству превратиться в тюрьму. Старая поговорка, что «не каменные стены делают тюрьму тюрьмой», не теряет своего значения».

Заточенный в свой скрежещущий гроб из фибергласа, Браун пережидал короткую ночь. Перед самым рассветом на яхте случился короткий перебой с подачей электроэнергии, и топовый огонь погас как раз в тот момент, когда он смотрел на него. Все это показалось ему звеном единой цепи предопределенностей.

Он опять взял письмо и продолжил чтение, освещая листок фонариком.

«В 1970-м и 1971 годах мы четырнадцать месяцев сидели в одиночном заточении без света. Через несколько месяцев я обнаружил дыру, сквозь которую можно было видеть солнечный свет, а иногда даже людей. Это были тонкинские крестьяне, в основном пожилые. Они приходили выменять что-нибудь у охраны, что, конечно же, не допускалось. Очень часто они останавливались возле дыры, чтобы перекинуться словом и отдохнуть. Наблюдая за ними, я думал, какие нормальные они люди и как мало они ждут от жизни».

Когда свет зажегся, Оуэну показалось странным, отчего это он так сомневался в своих способностях яхтсмена-одиночника, что даже опустился до лжи насчет своих прошлых походов. В конце концов, он справлялся с плаванием совсем неплохо. И, если бы лодка не была в таком плачевном состоянии, мог бы и победить.

По какой-то причине радиосигналы, долетавшие в этот уголок океана, принимались здесь как нигде четко. Голос из Австралии объяснял суть доплеровского эффекта для тех, кто желал получить сертификат радиолюбителя. Инструктор, который, скорее всего, был американцем азиатского происхождения, рассказывал об истории создания спектроскопа:

«В первых приборах этого типа использовалось сочетание электростатической и магнитной фокусировки, за счет которой ионы распределялись соответственно своим массам».

Не годится. Затем объявился «дикий» радиолюбитель из Южной Африки с позывным «Зулу Ромео альфа один Джульет пять шесть три», называвший себя Диким Максом.

Очевидно, это был подросток, шаривший по всему миру и выторговывавший все, что было интересного. Он вел передачу на двух выделенных ему частотах: на одной – в телефонном режиме, на другой – в телеграфном. Браун мог прослушивать частоты только поочередно. В морзянке у Дикого Макса был настоящий талант: паузы у него резонировали, точки и тире звучали ритмично, а молчание во время интервалов было каким-то саркастическим. В телефонном режиме он говорил ломким дискантом, по-африкански растягивая слова. Иногда в его голосе проскальзывали сумасшедшие нотки.

– У меня есть комплект из солнечной Индии! Есть таиландский комплект из слоновой кости – обычные шахматы, только ладьями в нем являются слоны с бивнями. Есть комплект из красного дерева, вырезанный заключенным на острове Дьявола. Дрейфус? «Монте-Кристо» – лучшие кубинские сигары. У меня есть комплект древней иранской игры Каз, которую все еще можно встретить в Хайбере. Есть также комплект из орехового дерева. Кокосовые? Да, у меня целая куча таких. Просто загляденье.

Затем он стал сыпать невообразимыми шутками, из которых до Брауна долетали только отдельные куски.

– Это было не перо и не десять шиллингов, Ваша честь. Это было подлое и низкое коварство ублюдка.

Он представлялся то уличным торговцем, то болтливым и жадным ребенком.

На восходе солнца, когда Браун поднялся на палубу, над горизонтом на северо-востоке стояло бледно-голубое сияние. Оно показалось ему таинственным и непостижимым.

В центре свечения находилось что-то, похожее на перевернутый горный хребет. Горы висели вниз вершинами, как сталактиты, едва не касаясь своими пиками поверхности моря и резко утолщаясь сразу над горизонтом. Казалось, это был целый перевернутый остров.

Он долго рассматривал это странное видение. Перевернутые пики казались хрупкими и изящными, отливая ледяными оттенками на фоне светлеющего неба. Он не удержался и направил к ним яхту. Примерно через тридцать минут видение исчезло. Но там, где проходила линия льда, в воздухе парил одинокий буревестник, все время выдерживая одно и то же направление по отношению к яхте, словно указывая ей путь. Почувствовав какой-то прилив надежды, Браун направил свое судно вслед за ним.

49

Стрикланд прижимал к уху телефонную трубку и наблюдал, как Памела Коэстер пытается открыть бутылку с диетическим овощным соком. После нескольких неудачных попыток сорвать пробку она принялась яростно колотить горлышком бутылки по холодильнику. В глазах сверкало бешенство, кончик языка прикушен зубами. Стрикланду пришлось вмешаться. Не отрывая трубки от уха, он подошел к Памеле и забрал у нее бутылку. На линии была его компаньон и менеджер Фрея Блюм.

– Мы можем продолжать снимать фильм, – счастливым голосом говорила Фрея. – Похоже, нам дадут необходимые средства.

Этим утром к суду был привлечен ряд людей, связанных с корпорацией «Хайлан», включая и самого Хайлана. Гарри Торну не было предъявлено никаких обвинений.

– Хорошо, – бросил в трубку Стрикланд. Он обернул пробку посудным полотенцем и, резко крутанув ее, вручил Памеле открытую бутылку. Запрокинув голову, Памела жадно прильнула к ней. – Я как раз наметил несколько новых объектов съемки.

– В качестве контрапункта?

– Да. Для многоплановости показа. Думаю, что неплохо было бы послушать кое-кого из корабелов. У нас уже есть лаконичные комментарии этих парней с острова Статен. Мы могли бы развить тему.

– А если честно, – спросила Фрея, – ты понимаешь, о чем они там толкуют? Ты можешь сделать из этого что-нибудь членораздельное?

– Не знаю, – ответил Стрикланд. – Может быть, этого как раз и не стоит делать.

Весь день он пытался отыскать бывшего главного конструктора «Алтан» – человека по имени Фэй. Оставив очередное сообщение на его автоответчике, он увидел, что Памела умудрилась разлить сок по всей кухне, и не удержался, чтобы не крикнуть ей:

– Не могла бы ты убрать за собой? Нельзя же быть таким ребенком.

Он прошел в свой жилой угол и увидел, что она свернулась клубком на подушках у большого окна и, подперев кулаком подбородок, с надутым видом смотрит на улицу.

– Я не заплатила за свое проживание в этом месяце, – сказала она. – Меня это сильно тревожит.

– Как насчет твоего папочки? Может быть, теперь, когда он готовится перейти в мир иной, у него проснутся отцовские чувства?

– У него аллергия на меня, – буркнула Памела. Последний шаг Памелы вверх по социальной лестнице привел ее к должности гардеробщицы в новомодном клубе «Марабаут». Но все это кончилось, когда ее поймали при попытке стянуть шарф у одного из выдающихся завсегдатаев. Памела особенно огорчалась из-за того, что шарф она взяла не для себя, хотела подарить его своему новому другу.

– Не смотри на меня так, Памела. Я не думаю, что подхожу на роль кормильца.

– Мне это известно.

– Времена у меня сейчас не из лучших. Я не из Голливуда.

– Понятно, – кивнула она. – А нельзя пожить у тебя немного?

– Я дам тебе денег взаймы, чтобы ты расплатилась за жилье. Если тебя беспокоят парни, уезжай из города.

– Уеду, – пообещала она. – Через пару дней я поеду на Мыс. В Провинстаун.

– И там свяжешься со своими дружками-героинщиками и увязнешь еще глубже.

– Это единственное место, где меня примут. Это как дома.

– Ладно, – проговорил Стрикланд. – Можешь оставаться здесь сегодня и завтра. Позднее мне надо будет уйти. – Он вздохнул. – Я так устал видеть, как люди вываливают себя в дерьме.

– Неужели? – спросила она. – Я думала, что тебе нравится это занятие.

– Полагаю, с меня хватит. Наверное, я теряю выдержку, а может быть, и старею.

Памела изучающе посмотрела на него.

– Ты выглядишь старым.

– Премного благодарен.

– Но счастливым, – добавила она. – Ты выглядишь более счастливым в последнее время.

– О чем ты говоришь?

– Я не знаю. Видно, что ты в приподнятом настроении. Куда тебе надо идти? – спросила она.

– На работу. В Коннектикут.

– К Браунам?

– Ты угадала.

Она искоса посмотрела на него.

– Ты спишь с ней? Бьюсь об заклад, что спишь.

– Не твое дело.

– Но, милый, – заревела она, – а как же мы? Неужели это конец? – На секунду ему показалось, что это у нее серьезно, но в следующий момент последовал взрыв ее истерического хохота.

Она подскочила к доске информации, где у него было пришпилено несколько дюжин фотографий Брауна и его семьи.

– Давайте-ка посмотрим сюда, – затянула она, имитируя манерную речь сутенеров. – Взглянем-ка еще разок на нее. – Она держала фотографию Энн на расстоянии вытянутой руки и разглядывала ее под светом одного из софитов. – Да она просто милашка, Стрикланд. Она старовата, но не подает вида. Она никогда не будет выглядеть старухой.

– Ей нет сорока, – уточнил Стрикланд.

– Ей должно быть стыдно за себя, – продолжала Памела. – В ее-то возрасте. Имея прелестную маленькую дочурку. И по-настоящему великолепного мужа. Трахаться с таким презренным типом с улицы, как ты.

– Я не презренный тип с улицы. Верни фотографию на место.

– Боишься, что я запачкаю ее? Своими грязными лапами?

Стрикланд отвернулся и посмотрел на улицу. Утро было серым и дождливым.

– Мальчик, я ни за что не стала бы трахаться с тобой, если бы у меня был такой муж, как Оуэн.

Это развеселило Стрикланда, и он повернулся к ней.

– Не стала бы?

– Ни за какие коврижки, – подтвердила Памела. – Я бы хранила верность.

– Похоже, он действительно нравится женщинам, этот Браун, – заметил Стрикланд.

– Ты чертовски прав. – Голос Памелы потеплел. – Он настоящий.

– Тогда я, наверное, чего-то не понимаю.

– Это точно. Потому что ты шут из карнавального балагана, а он из высшего сословия. А она, по-моему, думает совершенно не тем местом.

– Мне кажется, она бесит тебя.

– Ты не знаешь, что такое любовь, Стрикланд.

– Все так говорят.

– Ты совратитель. Ты начинаешь делать свое дело, когда они еще не успели хлопнуться на спину.

– Значит, в этом есть необходимость, Памела. Иногда людям необходимо знать, что они такое.

– Ты – просто горстка горячих фисташковых орешков, – объявила Памела. – Именно так я представляю тебя себе.

– Угомонись, – посоветовал ей Стрикланд. – Повесь фотографию на место. Ты принимаешь слишком много наркотинов. И слишком долго валялась на дне жизни.

Она пошла назад к стене и запела, обращаясь к Энн на фотографии:

 
Скажи моей сестренке-крошке,
Чтобы не делала, как я…
 

В фильме Стрикланда «Изнанка жизни» был сюжет, в котором Памела громко распевала несколько фривольных строк из «Дома восходящего солнца».

– Так что же ты будешь делать, Рон? Сбежишь с ней? – Она аккуратно приколола фото к доске. – Что?

– Я не знаю, – признался Стрикланд.

– Захотелось любви, – не успокаивалась Памела. – Кто бы мог подумать такое.

Покончив с овощным соком, она принялась за красное вино. Стрикланд присоединился к ней.

– Знаешь, – начал он, – существует такой уровень, на который она никогда не поднималась.

– И если кто-то способен поднять ее туда, – подхватила Памела, – так это только ты.

– Мне бы хотелось этого, – тихо проговорил он. Памела посмотрела на него и содрогнулась.

– Что это с тобой? Да ты маньяк.

Стрикланд вздохнул.

– Моя дорогая Памела… Кто подобрал тебя? Кто заставил просвещенную публику полюбить тебя? Кто смог понять тебя?

– Ты.

– Вот именно.

Она повернулась к нему с ухмылкой, чуть показывая зубы.

– Маньяк. Из карнавального балагана. Ты – аттракцион, притягивающий к себе людей. Такой же, как твоя мать.

– Ну что же, – сказал Стрикланд, помолчав немного, – мамаша была непростой штучкой.

Памела ушла, а он провел остаток дня в работе за монитором. Около четырех ему ответил Фэй. Они говорили о яхтах и о том, станет ли Фэй сниматься в фильме Стрикланда.

– Нет, сэр, – как-то по-военному ответил Фэй. – Я бы предпочел не делать этого.

– Ладно, тогда скажите мне вот что, – отступил Стрикланд. – Какие претензии у финнов? Оуэн получил их яхту или нет?

– Я могу высказать лишь свои предположения.

– Да?

– Ну что же, я считаю, что Мэтти, вероятно, собирался участвовать в гонке на их яхте и запустить эту конструкцию в серийное производство на Востоке. Но он не смог рассчитаться с финнами. Отказываться от участия в гонке он не хотел. Поэтому конструкцию скопировали в Корее, или на Тайване, или где-то еще, и он взял первую сошедшую с конвейера яхту.

– Чтобы идти на ней вместо построенной финнами?

– Совершенно верно, – подтвердил Фэй. – Это скоростная конструкция, и он мог бы победить на ней. Обеспечив ей такую рекламу, он потом запустил бы ее в массовое производство. Это как раз то, что надеется сделать Браун. Теперь, когда Мэтти, скажем так, отсутствует.

– Что представляет собой эта яхта?

– Я уверен, что сконструирована она хорошо. Другой вопрос, как она построена. Иногда это делается наспех и спустя рукава.

– Брауну она очень нравится.

– Браун просто осел. Извините, – спохватился Фэй, – я не то хотел сказать. Он всего лишь торговец.

– Вы думаете, она ненадежна?

– Скорее, неудобна. Дешевая лодка способна свести с ума.

– Если бы она была небезопасна, Браун знал бы об этом? И не пошел бы в море?

– При условии, что он не настолько торговец, как я о нем думаю.

– А как насчет Торна?

– Гарри знает о яхтах не более того, что ему рассказал Оуэн Браун. Сейчас Оуэн Браун его любимец и баловень. Его забота.

Стрикланду удалось поработать еще какое-то время над монтажом эпизодов с Брауном. Новости на волне нью-йоркской радиовещательной компании в тот вечер были ужасными. В уютных и благополучных городах Европы одна за другой взрывались бомбы, унося человеческие жизни и вызывая перебои в подаче электроэнергии. Это была годовщина чего-то.

На следующий день у Стрикланда была назначена встреча в Бостоне с людьми из государственной радиовещательной корпорации, и он уговаривал Энн поехать с ним. Она отказывалась, потому что Бостон находился слишком близко от того места, где училась Мэгги. Этим вечером, потягивая вино в ожидании, когда сварится яйцо на ужин, он не смог удержаться и позвонил ей.

– Сегодня я была в Нью-Йорке, – сообщила она, – и хотела заехать к тебе.

– Почему же не заехала? Поехали со мной в Бостон.

– Я не смогла. Я бы сошла с ума. Возвращайся ко мне.

«Возвращайся ко мне». Стрикланд повторял эти слова про себя и не мог поверить, что это она сказала их ему. Голова шла кругом.

– К… крошка, – начал он, и они дружно засмеялись.

– Бедняжка, – говорила она. – Мой бедный заика.

– Я хочу, чтобы ты делала сумасшедшие вещи со мной, – сказал он ей. – Я буду делать то же самое с тобой. Я хочу, чтобы ты оделась специально для меня. Я хочу, чтобы ты подстригла волосы.

– Боже! Я люблю, когда ты так говоришь. Как мне подстричь волосы?

– Коротко. Как только можешь. – Он усмехнулся, уловив беспокойство в ее голосе.

– Как знак позора. Что мне надеть?

– Что-нибудь шелковое, облегающее и прозрачное. Так, чтобы было видно, где что находится.

– И кто платит за эту одежду, босс? – Она называла его так, подражая Херси. – Теперь ты будешь покупать мне одежду?

– Я буду делать все, – ответил Стрикланд.