Текст книги "Особые отношения"

20
Люби меня дважды, девочка

Анни вышла из тени, как будто невидимый суфлер подсказал ей выйти на сцену. Когда она почти дошла до оркестра, то опустилась на траву, не сводя глаз с Джордана. На нем был белый костюм и черный галстук. Саксофон сверкал золотом, когда Джордан поворачивался. Здание Модлин-колледжа за его спиной казалось сказочным замком. Заметил ли он ее? Кому была адресована эта великолепная американская улыбка в тот момент, когда он на минуту прекратил игру? Анни сняла туфли и откинулась назад на руки.

Ансамбль играл незнакомую ей музыку, да и вообще был удивительно непохож на все эти поп-группы. Музыка, казалось, говорила о чем-то сокровенном. Они играли как будто для себя, и переходы всегда были неожиданны. Возможность играть соло они передавали друг другу, как эстафетную палочку, а между номерами перебрасывались короткими репликами на каком-то таинственном языке, который включал жесты и поднятые брови. В один из таких перерывов Джордан прошептал что-то пианисту, положил саксофон и направился с освещенной светом сцены прямо к Анни.

– Привет, – произнес он, садясь рядом.

– Здравствуй, – она подумала, что не стоит выглядеть такой счастливой, и нахмурилась. – Ты больше не будешь играть?

– Не в этом номере. – Он лег на траву . – Мой друг-пианист собирается спеть кое-что для тебя.

– Для меня?

Пианист некоторое время рылся в нотах. Внезапно он ударил по клавишам и запел: «Когда кто-то думает, как ты удивительна…»

Анни закрыла лицо руками. Они оба рассмеялись.

Джордан выдернул травинку и стал жевать ее кончик.

– Почему ты здесь одна?

– Мой партнер выбыл из строя.

– Вот как?

– А ты почему один? – Джордан поднял руку к сцене.

– Я здесь работаю.

Некоторое время они молча слушали музыку. Анни опять почувствовала, что не может сдержать счастливой улыбки.

– Ты никогда не говорил мне, что играешь на саксофоне.

– Ты никогда и не спрашивала… Слушай, в два я освобожусь. Может, мы могли бы поговорить, выпить чего-нибудь, потанцевать – ну, я не знаю еще что?

– Я подожду, – ответила Анни.

Песня приближалась к концу, и он поднялся, но тут, вспомнив о чем-то, повернулся к ней. Его лицо выражало сожаление.

– Я завтра уезжаю обратно в Штаты.

– Это не имеет значения. – Только сказав это, она поняла, что такой ответ звучит странно.

Джордан вернулся к своему ансамблю, и Анни почти сразу поняла, что он играет для нее. Ей и в голову не приходило, какой замечательный инструмент саксофон. Она глядела на Джордана не отрываясь. Казалось, между ними протянулась какая-то невидимая нить, и это было необычное и волнующее чувство. Другие зрители, казалось, ощущали, что что-то происходит между саксофонистом и девушкой в белом платье. По тому, как они поглядывали на нее, она поняла, что такой романтический оттенок делает исполнение еще лучше. Красивый парень с высоким чубом наклонился к ней.

– Мы думаем, вам это пригодится, – произнес он, поставив перед ней почти полную бутылку шампанского и два бокала. – Мы уже налакались, как тритоны.

Анни с удивлением глянула на него, но, когда сообразила, что он сказал, парень уже вернулся к своим друзьям. Она налила себе немного шампанского и подняла бокал по направлению к ним. Они подбадривающе кивнули.

Только около двух ночи Джордан объявил последний номер. Ровно в два часа на Модлинской башне пробили два раза. Джордан выступил вперед и поклонился башне. Затем подошел к микрофону и обратился к зрителям:

– Все участники нашего оркестра – из Соединенных Штатов. Я думаю, все присутствующие знают, что Христофор Колумб открыл Америку в 1492 году, в том же году, как началось строительство этого старинного здания за моей спиной, именуемого колледжем Магдалины. Бой этих часов в чисто оксфордской манере приказал нам, жалкой колонии, заткнуться. Хорошо, мы поняли намек. Доброй ночи, и мы благодарим вас за то, что вы были такими замечательными слушателями.

Раздались аплодисменты, смех и выкрики. Зрители начали подниматься и расходиться. Джордан знаком попросил Анни подняться к нему. Она, несколько смущенная, взяла бутылку шампанского и подошла. Он представил ее всем участникам ансамбля, поприветствовавших ее с большим радушием. Участники оркестра бродили теперь по сцене, в ее полумраке было трудно поверить, что вокруг полным ходом идет бал… Анни села на стул перед пианино, глядя, как Джордан разбирает саксофон и укладывает его части в футляр. После того, как Джордан попросил своего друга присмотреть за саксофоном, он поднялся к Анни.

– Готова? – улыбнулся он. – Давай отправимся куда-нибудь, чтоб поговорить.

Они нашли столик, за который могли присесть. Джордан наполнил стаканы. Анни наклонилась вперед и спросила:

– Ты сказал, что возвращаешься в Америку? Это значит, что призыв тебе больше не грозит?

– Нет, слава Всевышнему. – Он увидел вопрос в ее глазах и объяснил про лотерею. – Это выглядит, как будто я сорвался с крючка, и за это мне следует благодарить Ричарда Милхауса Никсона. Спасибо, что беспокоишься обо мне.

– Да, беспокоюсь, – вспыхнула она. – Я прочитала в «Червилл» о стипендиате «Родез Сколар», которому пришла повестка. Он совершил самоубийство. Я подумала про тебя.

Джордан опустил глаза.

– Это был Брюс. Он жил с нами.

– Не может быть, Джордан! Это ужасно, – прошептала Анни.

– Он получил письмо от отца, который писал, что Брюсу лучше погибнуть на войне, чем бросать тень на репутацию семьи. Ты можешь в это поверить? Какой отец мог написать такое? Это произошло в апреле, тогда Никсон полез в Камбоджу. Мы знали, что у Брюса и так в голове сумбур. Я думаю, эти две вещи столкнули его с обрыва. Мы старались приглядывать за ним. Но не смогли.

– Как это произошло?

– Однажды ночью он незаметно ушел к каналу. Там он набил камнями карманы и прыгнул с моста. Вскрытие показало, что он был пьян и принимал наркотики. Возможно, смерть была быстрой. Но это действительно потеря. Сказать войне «нет» – это особое мужество, и он не пожалел ради этого жизни. – Джордан с горечью рассмеялся. – Он оказался сильнее, чем я.

Анни тронула его руку.

– Не говори так.

Лицо Джордана смягчилось. Внезапно он взял ее руку и поцеловал. От этого поцелуя по телу Анни пробежала дрожь. Их глаза встретились.

– За что это? – спросила она.

– За то, что ты такая. Что думаешь обо мне. За то, что оказалась здесь в последний мой вечер в Оксфорде.

Он улетал в Сент-Луис на следующий день. Вещи были уже упакованы и отосланы домой. Сам он задержался только потому, что должен был играть на балу. Джордан рассказывал, какой работой он хочет заняться летом в Вашингтоне и как он осенью отправится учиться на адвоката. Но сначала он хотел бы повидать свою мать и, возможно, взять ее в путешествие по озерам. Анни даже позавидовала, он так четко представляет себе свое будущее. Чего не скажешь о ней самой. Он искренне ей посочувствовал, когда она сказала о смерти отца. Большинство людей не знали, что говорить, и меняли тему.

– Странно, – произнес Джордан. – У меня и у тебя нет отцов, а у отца Брюса уже нет сына. Сколько людей стали одинокими за это время. Я говорил тебе, Анни, что хочу иметь большую семью, когда женюсь. У меня будет много дочерей, и, когда я буду выдавать их замуж, я буду произносить очень сентиментальные речи. А сыновей я научу играть в бейсбол и охотиться на уток. Когда-нибудь, когда я отойду от дел, я буду сидеть перед своим домом и рассказывать длинные истории своим многочисленным внукам.

Анни подумала, что этого энергичного американца трудно представить сидящим на одном месте в течение долгого времени. Но в его устах слово «женитьба» воспринималось как увлекательное приключение, а не как клетка. Анни почувствовала зависть к девушке, на которой он женится.

Они продолжали говорить, переходя от одной темы к другой, и эти темы не истощались. Вдруг Анни заметила, как мимо спешат люди.

– Слушай! – вскочила Анни. – Это – «Дорз».

– Что за «торс»?

– «Дорз» – ансамбль. Они наконец приехали. Опоздав на три часа. – И она рассмеялась. – Но, я думаю, в это время они мало что соображают.

Джордан увидел, каким счастьем светятся ее глаза, и тоже поднялся.

– Тогда чего мы, ждем? Это будет мое последнее знакомство с английской культурой.

Они побежали по дорожке к центральной сцене. Но всем, кто присутствовал на балу, пришла в голову та же мысль. К тому времени, как они добрались до места, вокруг сцены собралось уже множество народа. Люди толкались, нетерпеливо ожидая начала. Джордан обнял Анни и потащил ее сквозь толпу. Это казалось так удивительно естественно – его рука вокруг ее талии! Она ощутила, какая у него сильная рука. Вдруг шум толпы перекрыл аккорд на электрической гитаре. Анни вздрогнула от неожиданности и улыбнулась. Джордан глянул на нее и наклонил голову к самому ее уху.

– Я говорил тебе, что ты выглядишь потрясающе в этом платье?

– Нет. – Она улыбнулась, глядя ему прямо в лицо.

– И что ты – самая красивая девушка на балу? – Анни качнула головой, ее глаза сверкнули. Джордан наклонился к ней еще ближе:

– И что я хочу тебя поцеловать?

Анни повернулась к его плечу, пряча улыбку. Она почувствовала, как дрожь пробежала по всему телу.

Они выбрались на лужайку перед одним из зданий «Нового» колледжа. Здесь уже начали танцевать. За сценой она увидела большой экран. По экрану плясали разноцветные огоньки, наверное, именно в таком виде представляется наркоману солнце. На фоне экрана темнела сутулая фигура Джима Моррисона, который пел «Если ты незнаком» своим завывающим голосом. Перед сценой было необыкновенно тесно. Люди стояли на столах, сидели плечом к плечу на танцевальной площадке. Джордан все же углядел свободное место, протащил туда Анни, и она села у его ног.

Поначалу они просто слушали. Но при первых аккордах песни «Люби меня дважды, девочка» аудитория взорвалась аплодисментами. Люди поднимали руки и прыгали так, что танцевальная площадка стала сотрясаться. Несколько человек перебежали на лужайку и начали танцевать. Настроение толпы захватило и Анни. Джордан тронул ее за плечо.

– Пошли, – произнес он, – потанцуешь со мной?

Они протиснулись сквозь толпу на часть лужайки, заполненную людьми, отдавшимися во власть музыки. Анни сняла туфли и подбежала, танцуя, к Джордану. По ним двоим пробегали разноцветные огни. Одна песня следовала за другой. Анни и Джордан откровенно рисовались друг перед другом, смеясь над собой. Анни чувствовала, как послушно и гибко стало ее тело, просто само совершенство.

Когда музыка стихла, Джордан протянул руки и обхватил ее талию. Они стали танцевать на траве вместе. Анни обняла его за шею и опустила голову на его рубашку. От него пахло восхитительно. Так они танцевали довольно долго, ощущая тела друг друга. Вдруг она услышала, как он наклонил голову к ее уху:

– У меня есть мечта, – произнес он совсем тихо. – Плыть на лодке с прекрасной девушкой при свете луны. – И его руки сжали ее крепче.

Лодочная станция находилась рядом с мостом Магдален Бридж. В обычные дни она была бы уже закрыта, но сегодня организаторы бала сняли напрокат несколько лодок. Когда Анни увидела, что у лодочной станции стоит большая очередь, она чуть не вскрикнула от разочарования. Джордан отвел ее на безлюдную поляну на берегу реки, накинул на нее свою куртку и распорядился:

– Жди здесь.

– Но там очередь, – заметила она. – Тебе ее ни за что не выстоять.

Джордан поднял руку:

– Жди меня.

Анни было жарко, но она натянула на плечи куртку – та пахла, как Джордан. Она глянула через реку – цепочка фонариков показывала, где проходит аллея Эдиссонз Уолк, по которой она часто прогуливалась с Эдвардом. Но она прогнала воспоминания об Эдварде – его сейчас не было. Завтра он уедет. К тому же они с Джорданом уже раз провели день вместе. И то, что они встретились сегодня, казалось, было велением судьбы.

Через пять минут из темноты к ней направилась лодка. Анни увидела белую рубашку. Джордан с шестом стоял на корме, штанины его брюк были закатаны выше колен. Галстук он снял, рубашка была расстегнута. Скоро лодка мягко коснулась носом берега.

– Джордан, – с изумлением воскликнула Анни. – Как ты сделал это?

– Это неважно.

– Ты же не украл ее?

– Конечно нет. Меня вырастили в баптистском духе. Я знаю парня, который сегодня распоряжается лодками. Залезай сюда.

Анни взялась за его руку и осторожно ступила в лодку. На корме на скамейке лежали подушечки.

– Контакты, Анни, – вздохнул Джордан, – вот что приводит к успеху в жизни. Но не только, – добавил он. – Я дал этому парню фунт.

– Фунт! – Анни даже привстала – лодка резко качнулась.

– Иисус! – Джордан присел, стараясь, чтобы лодка успокоилась.

Они поплыли вверх по реке по направлению к парку. Им встретились только две лодки. Шум бала постепенно утихал где-то вдали. Анни опустила руку – вода была совсем теплой. За спиной Джордана на черном небе виднелись звезды и бледный лунный серп. Когда лодка проплывала под раскидистой ивой, Джордан нагнулся. Анни почувствовала, как узкие листья погладили ее по голове.

– Когда плаваешь по реке с красивой девушкой, возникает существенная проблема: работать шестом и не иметь возможности до нее дотронуться, – очень доходчиво объяснил он.

Он воткнул шест глубоко в дно – так чтобы лодка уперлась в него. Анни пододвинулась, чтобы дать ему место на скамейке.

– Будь поосторожней, – предостерегла она, когда он направился к ней по качающейся лодке. – Она такая неустойчивая.

Джордан сел рядом.

– Какая-какая?

– Неустойчивая. Качающаяся. Капризная. – Она вздрогнула от прикосновения его руки. – Прыгающая на волнах. Склонная к переворачиванию…

– Замолчи, – прошептал Джордан и поцеловал ее, наступила долгая тишина. Его губы скользили по ее лицу. Когда наконец они оторвались друг от друга, Джордан вздохнул. В его глазах была радость.

– Знаешь, это как мираж. Я видел тебя на улице позавчера и думал, что это в последний раз.

– Я тоже видела тебя, – сказала Анни и нахмурилась. – Ты целовал какую-то девушку.

– Неправда!

– Правда. Это было около Куинз-колледжа. Девушку в темном платье.

– Ах, эту. Она просто сдала экзамен. Я никогда не встречал ее раньше. Она поцеловала бы и Сталина, если бы он стоял на моем месте. – Он с ликованием глянул на нее. – Значит, ты ревнива?

– Безумно.

– В любом случае, – Джордан провел губами по ее щеке, – я покажу тебе то, что я действительно называю поцелуями. – Он остановился взглядом на ее пуговице. – Эта пуговица расстегивается, или она пришита для виду? – Не дожидаясь ответа, он самостоятельно обнаружил, что расстегивается. Анни безвольно следила за тем, как он исследует остальные. Под платьем у нее не было ничего. Ее груди упали в его ладони, как спелые плоды. От прикосновения его рук Анни начала дрожать. Джордан наклонился над ней.

– Ты уверена? – спросил он. Она почувствовала, какого труда стоило ему остановиться для этого вопроса.

– Уверена, – почти беззвучно произнесла Анни, – у нее сбилось дыхание, чтобы произнести это громко. Она попыталась обнять Джордана, но рукам мешало платье, в рукавах которого оставались руки.

– Погоди, – сказал Джордан. – Это надо сделать правильно.

Он помог Анни вытащить руки из рукавов, освободиться от платья и панталон. Анни глотнула воздух, когда ощутила кожей холод. Все, что на ней осталось, – это ленточка на шее.

– Теперь ты, – прошептала она.

Опустившись на дно лодки, Джордан стянул свою рубашку. Затем выпрямился, прислонившись к толстой ветке ивы. В лунном свете Анни увидела его мускулистую грудь, под грудной клеткой были ямки. Джордан освободился от брюк и остался обнаженным. Анни протянула к нему руки, чувствуя, что делается безумной от нетерпения, и тронула его бедра. Его кожа была горячей и мягкой, как шелк. Джордан отвел в сторону листву и мягко опустился на нее. Слезы желания выступили на ее глазах, когда она ощутила на себе его вес. Вода чуть слышно билась о борт, и лодка начала медленно двигаться в тень ивы. Анни почувствовала, как ее переполняет наслаждение, услышала низкий, протяжный звук, похожий на стон саксофона. И вдруг поняла, что это ее собственный вскрик. Она закрыла глаза, подумав: «Я буду помнить это до конца жизни».

1992

21
Женщина в полном расцвете сил

Роза Кассиди стояла у окна своей квартиры, разгоряченная после душа. На ее плечи был накинут халат, который она когда-то давно захватила как сувенир из гостиницы «Георг V» в Париже. Одна ее рука покоилась на бедре, другой она держала чашку со свежевыжатым апельсиновым соком. Апельсины она купила, возвращаясь домой из гимнастического зала. Отхлебывая по глоточку, Роза глядела вдаль из окна – на очертания небоскребов на Пятой авеню. Это было эффектное зрелище, которое ее всегда вдохновляло. В ясные зимние вечера, когда из-за этих величественных зданий поднималось солнце, Роза чувствовала себя царицей мира. Но сегодня дома казались ниже под тяжелыми облаками. И деревья в парке тоже, казалось, стали ниже ростом. С высоты пятого этажа Роза могла различить круглые зонтики прохожих и крыши такси, снующих по Сентрал-Парк-Уэст. Она вдруг вспомнила свой красный зонт, который остался у нее от Оксфорда, и почувствовала острый приступ ностальгии по старой доброй чопорной Британии.

От Криса так и не было никаких известий. Куда девался этот ублюдок? Она звонила на работу уже десятки раз, но ей неизменно сообщали, что никто не звонил. Десять к одному, что Крис проводит время в веселой компании приятелей, а если и приехал в Америку, то сейчас в толпе туристов глазеет на Белый дом. Роза постучала пальцами по стеклу. Крис – это Крис. Ей приходилось только ждать. Может быть, эта история поможет ей самой проникнуть в ближайшее окружение Джордана Хоупа.

Роза бодрствовала уже более двух часов. Ее будильник был заведен на 5.45, но сегодня будильник ей не понадобился. Она почти не спала, мысли все время крутились вокруг Анни и ошеломляющей новости, которую та сообщила вчера днем. Слава Богу, что у Анни хватило ума позвонить именно ей. Анни и знать не знает, что эта история могла бы натворить. У них, в Британии, парламентские выборы – это детский утренник по сравнению с президентской гонкой в Америке. Анни не знала, с какими это связано деньгами, сколько от победы Хоупа зависит карьер, устремлений, амбиций, да и просто шкурных интересов – и все это могло рухнуть, если в печати вспыхнет скандал.

Никто не должен знать о Томе. Ущерб необходимо свести к нулю. И эту миссию выполнит Роза. Сейчас в ее голове, сменяя друг друга, вились различные планы действий. Кажется, один из этих планов достаточно реален.

Она осушила чашку и прошла на кухню, чтобы поставить ее на полку. Розе нравилась ее кухня, заполненная различными устройствами и бесполезными безделушками, но из съестного на кухне не было почти ничего. Зачем здесь что-либо держать, когда работа не позволяла задерживаться дома надолго? Что было нужно на сегодня, она и покупала сегодня. Так принято на Манхеттене. Здесь почти никто не стремился постигнуть вершин кулинарного искусства, и друзей угощали просто – макароны подавались прямо с плиты, и они посыпались измельченным сыром из холодильника, а за этим следовала корзина с фруктами. Манхеттен был предназначен не для вечеринок – он был ареной, грандиозной ареной для людей, движимых честолюбием и стремлением завоевать место под солнцем.

Она добилась на этой сцене кое-какого успеха, и это было видно по обстановке квартиры, по дорогой мебели, по тому, что одежда и обувь в шкафах были от самых престижных фирм. Эта квартира, выполненная в современном стиле, была полной противоположностью убогой квартирке ее детства. В городе, где презирали тех, кто не преуспел в жизни, Роза завоевала успех и уважение. Все, что было здесь, она приобрела за свои гонорары.

Сняв халат, Роза пробежала босыми ногами по полированному паркету и персидскому ковру и очутилась в спальне. У нее была привычка еще вечером выкладывать одежду, которую наденет завтра. Она натянула сорочку и села перед зеркалом. Повернув боковое зеркало, чтобы свет падал на лицо, она наложила тени и накрасила губы. Когда она приблизилась к зеркалу, чтобы подкрасить ресницы, то увидела на лбу морщины и нахмурилась.

Она поднялась и посмотрела – как она выглядит. В волосах не было заметно ни одного седого волоска – благодаря хорошему парикмахеру. Ее тело имело лучшую форму, чем в те времена, когда ей было двадцать. Разве что ногам следовало бы быть на двадцать дюймов длиннее. На вид ей можно было дать тридцать.

Роза с беспокойством подумала, что в феврале ей исполнится сорок три. Начало заката. На женщинах возраст сказывается как бы скачками. Выглядеть двадцатитрехлетней можно до тридцати пяти. Потом, в один день, вы обнаруживаете, что можете выглядеть только тридцатипятилетней, и так можно держаться до пятидесяти. Но после этого ничего не остается, кроме как позвонить хирургу, который занимается пластическими операциями, или не показываться на людях. Сколько ей осталось до этого – десять лет?

Да, ее известность в газетном мире не может длиться бесконечно. И уже сейчас стоит подумать, когда и как она уйдет. Уйти самой лучше, чем пережить свою известность и стать нежеланной гостьей. Она устроит грандиознейшую вечеринку под девизом «А пошли вы…» и исчезнет навсегда. Она будет жить на берегу в белоснежном коттедже в Суффолке за высокой оградой. Летом она будет ездить на концерты, учиться плавать и выращивать цветы. А зимы она посвятит чтению у камина, в котором будут потрескивать поленья, рядом будет уютно дремать кот. Ей предстоят долгие прогулки по пустынному берегу. Иногда будет посещать местный паб. А еще…

Ее мысли прервал факс. Роза автоматически направилась к нему, чувствуя, как в кровь хлынул адреналин. Это послание направил Крис? Или Анни нашла Тома? Или Джон Апдайк передумал насчет своей книги? Мысли о уютном коттедже в Суффолке мигом испарились. Кого она пытается обмануть? К чертям кота! Всю эту дождливую Англию – дважды к чертям! Как можно сидеть в пабе, слушая сплетни про королевскую семью и тонкости выведения собачьих пород, когда здесь идет такая битва за хороших авторов и большие гонорары, и все только и мечтают, чтобы вышвырнуть тебя из гонки с лицемерным: «Ты не возражаешь?». Роза решительно качнула головой, поднимая свой жакет.

Она оторвала ленту факса, но это было только подтверждение приглашения ее в «Гольден Валлей Спа» на День Благодарения. Забавная это черта у американцев – обычно бесцеремонные, они становятся елейно-дружелюбными в этот день в ноябре и приглашают к себе домой всех недругов, с которыми боролись на протяжении предыдущих семи с половиной месяцев. Роза решительно вычеркнула День Благодарения из своей жизни после Одной вечеринки, полной пустой сентиментальщины. Да и как можно бесцельно тратить ценные часы работы в такое напряженное время года? Пока другие будут заниматься индейкой и пирогами с тыквой, она, взяв стакан лимонного сока, обдумает какую-нибудь новую сенсационную идею для газеты, примет ванну и как следует выспится.

Роза взяла сумку и принялась засовывать в нее то, чем предстояло сегодня заняться. Домофон издал два звонка. Это значит, что приехала машина. Ну, Крис, теперь держись! А ведь она могла выйти замуж за этого индюка! Несколько недель они думали, что созданы друг для друга – два нестандартно мыслящих выходца из Британии, переполненные талантами и амбициями, приехавшие, чтобы завоевать Америку. Они говорили, спорили и занимались любовью со страстью, какой Роза еще в своей жизни не встречала. К счастью, они вовремя опомнились. Теперь Крис – степенный, солидный муж Кимми, у них пара детей с причудливыми американскими именами, которые она запомнить так и не смогла. Ну а Роза взамен получила… свободу. Иногда она думала, что стоило выйти замуж хотя бы затем, чтобы не давать пищу для тех, кто ведет колонки сплетен, или для того, чтобы кто-то будил ее возгласом: «Надо же, а на улице снег!» Но, с другой стороны, вряд ли муж позволил бы ей посещать вечеринки и приемы по пяти раз в неделю или плакать над старыми голливудскими мелодрамами, проливая йогурт из пакета на пол. И к тому же, он наверняка не позволит проводить время с другими мужчинами.

Жаль, что общество не развилось до такой степени, чтобы и у женщины появилась жена. Что Розе было нужно, так это какая-нибудь мужская версия Кимми, кто-нибудь, кто следил бы за чистотой белья, ухаживал бы за ней, когда она была больна. Но такая стадия развития человечества – когда верный Одиссей будет ждать свою Пенелопу из похода – будет достигнута очень нескоро.

Роза выпрямилась, как пойнтер, учуявший дичь. А ведь это неплохая тема для статьи. Отложив портфель, она включила компьютер и выбрала файл с названием «Идеи». Это будет статья о кинозвезде, муж которой вынужден взять на себя обязанность отводить детей в школу и получать деньги по ее контрактам. Можно будет эту историю дать под совершенно неожиданным углом. Может быть, удастся убедить ту англичанку с превосходным языком, которая писала о древних мифах, дать короткий комментарий на эту статью, это придаст интеллектуальный блеск. И надо подумать о названии – «Человек под каблуком», «Муж на поводке» или что-нибудь в этом роде – этим она займется позже. Роза, вспомнив, что ей надо спешить, внесла в файл эти названия и выключила компьютер.

Чувствуя, что новая идея придала ей бодрость, она достала из шкафа плащ, надела его и оценивающе глянула на себя в зеркало. Модно и немного кричаще – это как раз то, что надо. Этой манеры одеваться Роза придерживалась всегда.

Она взяла портфель, сумку с бельем и захлопнула дверь. Затем нажала кнопку лифта и, чтобы не терять зря времени, сделала несколько круговых разминочных движений. Она вылетела из лифта стремительно, как пуля.

– Доброе утро, Карл. Ида сказала мне, что в пылесосе что-то начало гудеть – вы не могли бы взглянуть? В этой сумке мои туфли – их нужно почистить – и белье – его надо отдать в прачечную без промедления. – Не останавливаясь, она вручила ему сумку. – Мое зеленое платье нужно мне уже завтра к пяти часам, и я, возможно, куплю новый пылесос.

Она проскользнула в дверь и опустилась на заднее сиденье машины. Водитель захлопнул за ней дверь и сел за руль.

– В офис, – коротко бросила Роза.

Она достала из портфеля записную книжку, это был подарок от рекламного агента из Японии. Пока машина двигалась по Центральному парку, она набрала свой код и вызвала из памяти электронной записной книжки информацию о том, что у нее было запланировано на сегодня.

В одиннадцать ей предстояло встретиться с их новым фотографом, затем следовал ленч с Мици Мейерхоф. Роза хотела бы, чтобы она работала у нее редактором по совместительству. Бывшая звезда шоу, вышедшая замуж за известного хирурга, Мици держала себя высокомерно, но у нее были потрясающие контакты. На три была назначена важная встреча с Вальтом. Позже Розе надо было незаметно исчезнуть – она хотела встретиться с англичанкой, которую метила на место заведующего художественным отделом Барни. Барни так и не смог избавиться от обыкновения думать, что он во всем прав. Но если с ним уйдут художники, это будет крайне неприятно. В пять тридцать она встретится с врачом, затем придет Джон, чтобы сделать ей прическу для сегодняшнего ужина в «Метрополитен». Там она часто встречает своих знакомых; пора переименовать этот ресторан в «Клуб встреч».

Роза позвонила из машины, отменив свою встречу с англичанкой – слишком много всего на сегодня. Роза достала папку – надо сделать кое-какие заделы на завтра. Статья Лагерфельда пойдет – фривольна и со сплетнями – это в духе «Журнала». Стивен принес несколько фотографий, сделанных скрытой камерой. Если опубликовать их все сразу, это будет великолепно, Роза перебрала несколько фотографий и нашла ту, что искала, – хитрое лицо Карла на фоне нескольких полуодетых фотомоделей. Какой надо подобрать к фотографиям текст? Здесь пойдет: «Король Карл».

Звук автомобильных сирен заставил ее поднять голову. На перекрестке Пятидесятой-стрит застрял грузовик, и теперь он мешал движению. Два водителя такси наполовину высунулись из машин и громко кричали что-то друг другу. «Прежде чем садиться за руль, получи права!» «Какие проблемы, дерьмо?»

Роза почувствовала что-то вроде того, что чувствует мать по поводу своих расшалившихся детей. Нью-Йорк – это, конечно, мусорная свалка, но это – ее мусорная свалка, и она любила каждый уголок этого города.

Она приехала сюда десять лет назад всего с тысячью фунтов в кармане, с довольно крепкими связями в газетном мире и с нелепой прической, о которой сейчас не хотела вспомнить. Это было в августе. Одна из редакторов женского журнала предложила пожить в ее доме на самом краю Чайна-Тауна, пока сама была в отпуске. Это предложение казалось подарком судьбы, пока она не обнаружила, что кондиционер способен только дребезжать и что крышу с ней разделяют несколько семейств тараканов.

В тот месяц город почти вымер. Все разъехались. Роза, сжав зубы, потратила этот месяц на знакомство с городом, который она намеревалась покорить. Она изучила все газеты и журналы. Питаться пришлось почти одними салатами, и она потеряла десять фунтов за две недели. Перед «Днем Труда» хозяйка квартиры вернулась и в разговоре обмолвилась, что Уолт Кернитц хочет принять на работу кого-нибудь, кто помог бы ему улучшить «А Ля Мод». Этот журнал действительно нуждался в обновлении. Роза не сказала ничего, но тем же вечером принялась за разработку стратегии. Про Вальта было известно, что он встает рано, в четыре часа утра. Роза раздобыла его телефон и позвонила в половине четвертого. Она извинилась за то, что его беспокоит, но она знала, что он – «жаворонок», как и она. Она приготовила десятистраничный бизнес-план и план работы для редактора. Если он не познакомится с этим планом, он наверняка будет потом жалеть. После долгой паузы она услышала: «О’кей, завтра позавтракаем вместе. Пять для вас не слишком рано?» «Пять – прекрасно». В тот вечер Роза потратила все свои оставшиеся пятьсот фунтов на новое платье, туфли и прическу. Она чувствовала угрызения совести перед своей подругой, но у той была работа, а у Розы не было. Кроме того, она знала, что сделает эту работу лучше.

Уолт ее принял. Роза немедленно рассчитала треть сотрудников и вызвала из Англии несколько талантливых ребят, затем принялась посещать приемы, вечеринки и обхаживать рекламодателей. Вопреки пророчествам о неудаче она за шесть месяцев сделала журнал прибыльным. В качестве награды Уолт предоставил ей возможность основать собственный журнал для молодежи, который она, с ее самоуверенностью, назвала просто – «Журнал». Теперь этот журнал по доходам намного обошел своего старшего собрата, в Нью-Йорке она получила известность и почтение – хотя, она знала, при случае все эти почитатели не упустили бы случая вонзить в нее свои зубы. Но пока это ее не беспокоило. А звонок Анни дал ей еще одну замечательную идею.