Текст книги "Особые отношения"

36
Давай делать дело вместе

Было уже за полночь, когда Том остановил машину около своего дома. Он вынул чемодан с новой одеждой из багажника, закрыл замок автомобиля и около минуты стоял, вдыхая воздух родной Британии, в котором чувствовался запах жженых листьев. В четверг наступил день Гая Фокса. Том оживился, вспомнив, что в этот вечер он приглашен на вечеринку.

Он поставил чемодан на пол, чтобы разыскать ключи, но тут дверь внезапно открылась. Отец затащил его в прихожую и дружески отвесил ему удар в плечо.

– Том… наконец!

Том обнял отца, похлопав его по спине.

– А Роза не говорила тебе, что я приезжаю?

– Да, но я думал, что ты приедешь раньше. Наверное, я что-то не понял.

Том вспомнил старую поговорку про вежливость королей.

– Я задержался у Ребекки, – объяснил он. – Извини, мне, наверно, следовало позвонить.

– Наверно, – согласился отец и опустил глаза. Затем поднял чемодан и отнес его к лестнице, ведущей в комнату Тома. – Хочешь чего-нибудь выпить? Чай, кофе?.. Может, виски?

– Спасибо, – ответил Том. – Единственное, что мне действительно нужно, – это выспаться.

– О! Конечно. Тогда отправляйся наверх. – Отец поколебался. – Я завтра уезжаю рано, так что мы, возможно, не скоро увидимся. Но часам к одиннадцати вернется Анни. Она уехала в Нью-Йорк и Чикаго.

– В Нью-Йорк? – изумился Том. Его мать последовала за ним в Америку? – Что она там делает?

– Занимается продажей книги. Она расскажет тебе все о… Кстати, ты не хочешь вместе со мной съездить завтра утром в Ноттингем? Мне надо встретиться с руководителем профсоюза шахтеров. Днем ты уже будешь дома. Мы могли бы поговорить в машине.

Том уловил, что на последней фразе у отца стал какой-то странный голос. Он глянул на его лицо. На нем четче прорезались морщины.

– Хотя нет, – тряхнул головой отец. – Ты устал. Это глупая идея. – Том улыбнулся.

– А ты мне дашь вести БМВ? Лицо отца прояснилось.

– Если ты не будешь превышать скорость. – И он рассмеялся. – И наденешь солидный костюм и галстук. – Том приподнял чемодан.

– У меня теперь все это имеется. Завтра я тебе обо всем расскажу.

Том взобрался по лестнице вверх, стянул одежду и сразу повалился на кровать. Прохладные простыни напомнили ему его встречу с Ребеккой, которой он признался во всем. Том закинул руки за голову и улыбнулся в темноту. Некоторое время он смотрел, как огни от проезжающих машин пробегают по потолку. В голове пронеслись все его приключения. Затем он постарался представить вопросы, которые задаст завтра. Но было уже поздно, и он слишком устал. Через несколько минут он уже спал.

На следующее утро шел сильный дождь. Вести машину по забитой транспортом дороге оказалось не так уж увлекательно и требовало всего внимания. Отец продолжал вести себя странно. Он погрузился в свои папки и явно избегал разговора. Он не укорял его ни за отъезд, ни за пропуск занятий в Оксфорде. Том готов был защищаться, но отец уступил поле сражения без борьбы. Это тревожило.

– В чем там дело, в Ноттингеме? – бросил пробный шар Том. – Закрывают шахту?

– Похоже на то, – сухо ответил отец. Он рассказал, что правительство планирует закрыть ряд шахт, к ярости профсоюза, который в 1984 году согласился не участвовать в общенациональной стачке. Таковой оказалась благодарность. Чтобы спасти шахты, профсоюз нанимает людей, которые должны их тщательно исследовать на предмет передачи шахт в частные руки, возможно, иностранному покупателю. Отец должен был дать профсоюзу консультации на случай приобретения шахт частным лицом – как нужно действовать, чтобы сохранить при этом максимальное количество работающих, пенсии, тарифные расценки и гарантировать людям правила безопасности. Том кивал, подумав, что это утро вряд ли окажется очень интересным.

Но потом понял, как плохо он представлял себе работу отца. Встреча с самого начала оказалась очень эмоциональной. Люди, с которыми пришлось иметь дело, были во взвинченном состоянии – обиженные, воинственные, их мучил страх за завтрашний день. Чувствовалось, что они хорошо знают Эдварда и глядят на него как на спасителя. И отец, похоже, принимал их судьбу очень близко к сердцу. Он слушал шахтеров с участием, без малейшей тени покровительства. Том всегда думал, что задача юриста – обойти закон, за это ему и платят деньги. Но оказалось, что его представления об этой профессии слишком примитивны.

Потом они вдвоем отправились на ленч в маленькую пивную. Поглощая свою половину пирога, Том рассказал отцу о своей нью-йоркской жизни. Он понимал, что рано или поздно они должны перейти к главной теме.

– Роза говорила тебе, куда я ездил до того, как отправился в Нью-Йорк? О моей поездке, чтобы посмотреть на мое свидетельство о рождении?

– Да. – Отец нахмурился и опустил глаза, пристально изучая свою кружку. – Но давай поговорим об этом в машине. Я сяду за руль.

Пока они не закончили ленч и не вернулись в машину, отец не произнес ни слова.

– Я влюбился в твою мать с первого взгляда, – сказал он, когда машина вырулила на шоссе. – Она, наверно, рассказывала тебе, как я сбросил ее в реку – специально, чтобы привлечь ее внимание. Но еще до того, как я узнал ее имя, я понял, что встретил женщину, с которой свяжу судьбу. Это свершилось. Правда, в то время это казалось мне не столько божественным благословением, сколько приятными, но оковами. Тогда я был моложе, чем ты сейчас. Хотелось повидать мир, ввязаться в какое-нибудь приключение. Немного побеситься. Я совсем не хотел степенной семейной жизни. Но при этом очень хотел, чтобы Анни остановила свой выбор именно на мне. Когда ты молод, то откладываешь все важные дела на потом. Мы были с ней вместе весь мой последний год учебы в Оксфорде. Когда мне пришло время уезжать, а ей предстоял еще год учебы, меня охватила паника. Я боялся ее потерять. И стал действовать напролом. Это было глупо с моей стороны. Когда она отказала мне, я настолько обиделся, что наделал еще больше глупостей. Сказал ей тогда, что нам лучше некоторое время друг друга не видеть. Конечно, я вовсе этого не хотел. Просто во мне говорила уязвленная гордость.

Он немного помолчал.

– Это, наверно, кажется тебе не очень интересным. Я рассказываю о себе, но это касается и тебя.

– Нет, не кажется, продолжай.

– Хорошо. Эта наша размолвка случилась под самый конец моего пребывания в Оксфорде. В июне 1970 года. Конечно, я безумно скучал по ней. Я хотел написать ей, но у меня не было ее адреса. Мне пришлось ждать, когда начнется новый учебный год. Я отправился в Леди Маргарет Холл в первый же уик-энд после начала учебного года – и что же? Мне сказали, что она уехала из колледжа насовсем, поскольку бросила учебу. Я был ошеломлен, просто не знал, что и думать. Ее адреса в колледже не было, и я ни от кого не мог добиться, почему она уехала.

– Но Роза знала, где была Анни? – Отец горько рассмеялся.

– Она знала, но не хотела говорить. Она сказала, что Анни запретила ей говорить, и категорически отказывалась передать ей даже письмо. Боже, как я ее возненавидел! Я сказал ей о том, что она манипулирует Анни, как игрушкой, что она забила ее голову всякой ерундой об эмансипации, я боялся, что она скрывает от меня ее смерть или болезнь. Я просто не мог поверить в то, что Анни может быть такой жестокой ко мне. Но ты знаешь Розу – она была непреклонной.

Отец замолчал. В тишине слышалось только легкое поскрипывание шин. Том ждал продолжения. Может быть, сейчас наконец он узнает разгадку.

– Но жизнь есть жизнь, – продолжал отец. – Я поступил на работу. Мне довелось встретить несколько красивых девушек. Но все они совсем не походили на Анни. Я искал ее везде – в автобусах, в ресторанах и магазинах, в парках. Я часто кидался вслед какой-нибудь девушке, думая, что это она. Мне иногда казалось, что я помешался.

Том попытался представить себе, как его солидный, рассудительный папа бежит по улице за какой-нибудь девушкой. Невероятно!

– Однажды раздался телефонный звонок, и я услышал в трубке ее голос. Она только что устроилась на работу в «Смит энд Робертсон», и ей нужно было что-то выяснить по поводу авторских прав. Мне показалось, что я брежу. Я умолял ее встретиться со мной, но она отказалась. Помню, она сказала: «Моя жизнь изменилась». Я не мог понять, что она имела в виду. Я был полон решимости разыскать ее, поскольку я знал, где она работает. Сочинить какую-нибудь историю для того, чтобы мне дали ее домашний адрес, было нетрудно. В следующее же воскресенье я направился к ней. Она жила в скромном домике. В том районе на улицах валялся мусор и постоянно рычали грузовики. Только я остановил свою машину и сделал несколько шагов, как дверь открылась и появилась Анни с коляской. В коляске находился забавный маленький джентльмен в шапочке от солнца. – Он улыбнулся Тому. – Ты.

– Конечно, это было ужасное потрясение, – предположил Том.

– Это был замечательный сюрприз, – поправил его отец, – обнаружить, что у меня есть сын. Я понял это в то же мгновение, как увидел тебя. Это объяснило все – исчезновение Анни, ее странное отношение ко мне, враждебность Розы. Это так типично для твоей матери – ее неуемная гордость и обыкновение из всего делать тайну. Нет, я был очень этому рад. У меня появилось удивительное чувство, что все встало на свои места. Конечно, мне пришлось потратить много времени, чтобы Анни стала смотреть на это так же, как и я. Поначалу она была очень неуступчивой. Она пережила очень трудное время. Сейчас к матерям-одиночкам привыкли многие, но в те годы это были «незамужние матери», и на них смотрели косо. Им было трудно снять квартиру и устроиться на работу. К моменту нашей новой встречи я уже стал гораздо умней, чем когда был студентом. Я взялся за дело осторожно, приглашая ее то в кино, то в парк. Потом, наконец, рискнул предложить ей выйти за меня замуж. Затем мы отправились в службу регистрации и оформили на тебя новые документы. Мы решили, что тебе ни к чему оставаться как бы незаконнорожденным, хотели избавить тебя от ненужных переживаний. Ты тогда был очень мал и не мог запомнить, что был период, когда меня рядом не было.

Том покачал головой.

– Я этого не помню. Но я всегда чувствовал, что что-то неладно. А я присутствовал на свадьбе?

– Нет, Анни сказала, что это ни к чему. Но после свадьбы у нас был небольшой прием в саду. Мы постарались сделать эту вечеринку специально для тебя. Свадебного торта не было, зато было много пирожных, шоколада и отвратительного мороженого, которое ты в ту пору просто обожал.

В голове Тома мелькнуло смутное воспоминание:

– Воздушные шары! – воскликнул он.

– Боже, ты помнишь это? Да, мы привязали их к окну, двадцать или что-то около того. Я до сих пор помню, какое у тебя было лицо, когда ты их увидел.

– Слушай, а у меня не было чего-то вроде шарфа? – нахмурился Том.

Отец громко рассмеялся.

– Это был галстук от твоего матросского костюмчика! Бог мой, я это совсем забыл. Ты вылил на него свой стакан, а потом вывалял в грязи так, что он превратился в тряпку. Но эти твои безобразия были просто чудесны. – Его лицо стало серьезней. – Мы постарались уничтожить все твои прежние фотографии – из тех мест, где ты раньше жил. Это было начало лжи. Теперь я понимаю, что мы совершили глупость. Слишком многие знали правду. Кто-нибудь когда-нибудь обязательно бы проговорился. Напрасно мы все это делали, Том. Из этого не вышло ничего хорошего, только заставили тебя страдать. Я этого не хотел. Прости.

Том слушал его вполуха. В его голове всплывали воспоминания – вот они с отцом отправляются за подарком для матери на Рождество, а на обратном пути заезжают в бар, вот едут на ночь на ловлю акул в Корнуэлле. Похоже, он не помнил ни одного дня из своего детства, чтобы там не присутствовал отец.

– Да ладно, – пробурчал Том – Я, конечно, хотел бы, чтобы ты рассказал мне все раньше, но теперь я понял, почему ты это не сделал. – Отец выдохнул.

– Теперь больше секретов не будет. Думаю, самое трудное для родителей – это определить, когда их дети становятся взрослыми.

Том кивнул. Этот комплимент ему понравился.

– И помнить, что и мы были когда-то молодыми. Анни было всего девятнадцать, когда она забеременела.

– Девятнадцать! – Том с угрызениями совести вспомнил, как он обращался с Ребеккой на прошлой неделе. Если он и впредь будет думать только о своих прихотях, она вполне может влипнуть, и не успеет он оглянуться, как станет отцом.

– Жаль, что ты узнал обо всем этом не от нас, – продолжал отец. – Это доставило тебе столько волнений. – Он поколебался. В его голосе прорезались нотки удивления. – Я понимаю, что для тебя было шоком прочитать твое свидетельство о рождении. Но я не совсем понимаю, с какой стати ты решил, что твой отец – Джордан Хоуп.

Том замер на сиденье и стал смотреть на проносящиеся мимо окраины Лондона.

– Я нашел одну старую фотографию, на которой он был вместе с матерью. Мой слуга в Оксфорде подумал, что на ней я, и, откровенно говоря, человек на фотографии действительно сильно походил на меня. Мне показалось подозрительным то, что мать спрятала эту фотографию, и то, что она говорила что-то очень неубедительное, когда я спросил о ней.

– Ясно, – сказал отец, хотя по его тону было заметно, что ему не совсем ясно. – Я знаю, что Хоуп учился в Оксфорде в то же время, но мало ли кто там тогда учился… Думаю, Анни и не подозревала о его существовании, пока его имя не появилось в газетах. Она говорила мне, что Роза была с ним немного знакома. – Он нахмурился. – Ты говоришь… кто был на этой фотографии? Она у тебя сохранилась?

«Она, возможно, была одну ночь с Джорданом». Эти слова Розы вспыхнули в голове Тома. Здесь было что-то, что знал он – или по крайней мере подозревал – и чего не знал отец. Фотография находилась сейчас дома, в его чемодане. Том помнил на ней каждую деталь, потому что очень часто о ней думал. И он помнил ту атмосферу счастья и интимности, которой дышала фотография. «Анни. Дважды моей девушке. С вечной любовью. Д.»

Том взглянул на отца – на лице его были написаны озабоченность и сомнение. Не стоит это сомнение усугублять.

– Наверное, это снимали на вечеринке, – сказал он. – На ней был Джордан Хоуп и мама, и еще целая группа людей в каком-то саду. Я так на всех разозлился, что разорвал эту фотографию в клочки.

Он глянул в глаза отца, постаравшись сохранить невинную мину.

– Прости, папа.

Теперь все в порядке

Как только такси, влившись в поток машин, стало приближаться к дому, Анни охватило беспокойство. Что она скажет сейчас Тому – да и Эдварду? Она уже видела эту кошмарную картину – они оба сидят на стульях и молча ждут ее объяснений. Когда водитель остановил машину, она сунула ему несколько банкнот и выскочила наружу, не дожидаясь сдачи. Входная дверь была закрыта на оба замка. В самом доме было совершенно тихо. На столике в прихожей Анни увидела записку: «Я взял Тома на деловую встречу в Ноттингем. Он вернется домой к полудню. Э.».

У Анни замерло сердце. Зачем он увез Тома? Что они расскажут друг другу? Эдвард не написал, когда вернется домой он сам. Повинуясь порыву, она прямо в одежде прошла в свой кабинет и выдвинула ящик письменного стола. Ящик был заполнен почтовыми карточками от Эдварда – поздравлениями с днем рождения, с годовщинами, с днем святого Валентина. Это были свидетельства его любви, хоть и не очень многословные, и у нее не хватало духа выбросить их. Анни подняла одну из почтовых карточек – это была французская картинка парочки, слившейся в глубоком поцелуе. «Пятнадцать счастливых лет вместе». Подобных открыток накопилось не один десяток: смешных, нелепых, нежных – свидетельства тех отношений, которые связывали их на протяжении двадцати лет.

И чем она отплатила? Не тем, чем следовало, ответила она себе. В ее сердце оставался тайный уголок, где она всегда хранила память о Джордане.

И, вспыхнув от угрызений совести, Анни вдруг поняла, что так тщательно хранила в секрете обстоятельства рождения Тома не только ради его спокойствия. Она хотела, чтобы та волшебная ночь под сенью склоненных ив была только ее, и ничья больше. Это было крайне нечестно по отношению к Эдварду. Неважно, кто был настоящим отцом: ведь это именно Эдвард учил Тома крикету и сидел у его кроватки, когда он болел, это он ходил в школу, чтобы узнать, как у Тома дела с учебой. Именно Эдвард стал ее сыну реальным отцом.

О чем же они там, в машине, разговаривают? Анни вспомнила состояние Тома, в котором он был в последний раз. Сейчас, наверное, он уже сказал, что считает своим отцом Джордана, и даже показал фотографию в качестве доказательства. Эдвард, как увидит ее платье, то самое, сшитое для последнего их бала, сразу обо всем догадается. Он никогда ей не простит. И, как подтверждение ее страхов, в памяти всплыла давняя сцена – Эдвард зашвыривает в реку обручальное кольцо…

Анни задвинула ящик. Что ж, ей остается только ждать. Сейчас она распакует вещи, переоденется, купит что-нибудь на обед, что Эдвард любит больше всего, и будет ждать. Она включила радио на кухне, хотя почти никогда не делала этого раньше. Передавали самый конец бюллетеня новостей. Услышав фразу «…сегодня американский народ решает свое будущее на следующие четыре года, и мы обращаемся к нашему вашингтонскому корреспонденту…», Анни поспешно выключила радио. Она не должна позволять себе думать о Джордане. Она запрещает себе это.

К полудню она завершила обход магазинов и приготовила себе легкий ленч, состоящий из сыра, гренок и листьев пастернака. И тут хлопнула входная дверь и раздались тяжелые шаги Тома в прихожей.

– Я здесь, внизу, – крикнула она.

Последовал неразборчивый ответ и шаги по лестнице – он пошел к себе. Анни почувствовала, что у нее напрягся живот. Она схватила расческу и постаралась привести в порядок волосы. Вот он спустился, вот шаги приблизились к кухне. Анни машинально переставила чайник на плиту и остановилась у стойки, в беспокойном ожидании крутя вокруг пальца обручальное кольцо.

«До чего хорош!» – вот первое, что пронеслось в ее голове, когда Том появился на пороге кухни. Он был одет в прекрасный серый костюм и голубую рубашку. «Этот красавец – мой сын», – с гордостью подумала Анни.

– Ты чудесно выглядишь! – воскликнула она.

– Подарок от Розы. – Том пригладил волосы и перешагнул через порог.

– Неплохо, да?

– Совсем неплохо. – В душе Анни шевельнулась ревность. – Но когда я хотела тебе купить костюм, ты начинал кричать, что в костюмах хоронят покойников.

– Мама, – мягко сказал Том. – Это «Армани». – Анни едва не разинула рот. С каких это пор Том различает слова «Армани» и «армия»?

– Бог мой, – только и произнесла она. Том сел на стул и протянул руку за яблоком.

– Удачная была поездка? – спросил он.

– Очень удачная, спасибо. Я думаю, мы были в Нью-Йорке в одно и то же время.

– М-м. – Том кивнул, погрузив зубы в яблоко. Анни постаралась угадать, в каком он настроении. Непохоже, что он сердит на нее. Он довольно миролюбив, если не сказать – счастлив.

– Чаю? – спросила она, стремясь выгадать время.

– Да, было бы хорошо.

Анни налила чай в кружки и села напротив Тома. «Относись к нему, как к равному, а не как к сыну», – сказала она себе. Ну, что ж, она постарается.

– Это прекрасно, что ты вернулся, дорогой. И я сразу хочу извиниться перед тобой за то, что так долго не говорила тебе об обстоятельствах твоего рождения, я просто думала, что ты болезненно воспримешь правду. Я не хотела, чтобы ты чувствовал себя несчастным. Мне очень жаль.

Том глядел на нее с удивлением, забыв про яблоко.

– Ладно, все в порядке, – пробурчал он смущенно.

– Нет, пока не в порядке. Я знаю, что ты хочешь, чтобы тебе рассказали о твоем рождении, и пришло время это сделать. – Анни замолчала. Она до сих пор не знала, что ей следовало говорить. Она должна сказать правду. С другой стороны, для чего нужна эта правда? Чтобы и Том и Эдвард стали несчастными, если она расскажет им про Джордана, хотя истинным отцом стал именно Эдвард.

– Ладно, мам, – повторил Том. – Папа все объяснил.

– Он? – Анни постаралась скрыть свое удивление. Как Эдвард мог объяснить то, чего не знал? – Все? – спросила она.

Том кивнул.

– О том, как вы поссорились, как ты уехала и отец не мог тебя разыскать и как все же нашел. Знаешь, ты могла бы рассказать все и раньше. Это не такое уж и страшное известие. Когда я сказал Ребекке о том, что я незаконнорожденный, она нашла это даже романтичным.

Том улыбнулся, но тут же посерьезнел.

– Хотя папа объяснил мне, что для тебя это было не очень романтичным – иметь ребенка в таком возрасте без всякой поддержки.

Анни почувствовала, как у нее сжалось горло.

– Это была моя вина, – сказала она. – Я не хотела ставить Эдварда перед фактом, что ему надо заботиться о тебе.

– Но он хотел этого, как он сказал, – нахмурился Том. – Разве не так?

– О, конечно, – поспешила уверить его в этом Анни. – Он был очень взволнован, когда узнал о тебе. Но я-то не знала, как он к этому отнесется… Но, кроме того, была еще одна причина, – добавила она, поднося к губам кружку с чаем.

Она заметила, как напрягся Том.

– Что? – спросил он.

Анни начала рассказывать о том дне, когда призналась матери, что беременна.

– Моя мать совсем не хотела, чтобы у нее был ребенок. И я это постоянно чувствовала. Это была другая причина, по которой я скрывала от тебя правду. Я не хотела, чтобы ты чувствовал, что родился вопреки моим планам и моему желанию. Это не так. Я хотела, чтобы ты родился.

– О! – Том замолчал, глядя в свой чай. Затем поднял на нее изумленные глаза. – Так ты, значит, тоже незаконнорожденная?

Анни не могла сопротивляться своему порыву и, обойдя стол, обняла его. Он позволил это сделать и похлопал ее по спине.

– И по этой причине ты никогда не рассказывала мне о своей матери.

– Отчасти, – Анни рассказала о том, как она повидала свою мать и Ли, стараясь передать свои чувства: радость, печаль, разочарование. – Я просто хотела, чтобы ты чувствовал себя так, как любой другой мальчик. Я хотела уберечь тебя от дрязг. Я сама мало жила с семьей, и я так от этого страдала. Может, я чересчур усердно старалась тебя опекать, но бывают в жизни обстоятельства, когда человеку важно знать, что у него за спиной его семья.

Том медленно кивнул.

– Примерно то же говорит и Роза.

– В самом деле? Никогда не думала, что она стала бороться за семейные ценности.

– Ты сама сделала ее моим моральным наставником, попросив ее стать моей крестной матерью. – Он отодвинул кружку. – Она сказала мне несколько интересных вещей.

– Да, ну каких, например?

Том пристально посмотрел на нее. Она не могла понять, что означает этот взгляд.

– Например, то, что я должен простить тебе твое бурное прошлое.

– А! – Анни почувствовала, что краснеет. Что Роза сказала ему? Когда она уже собиралась ответить, то услышала, что хлопнула входная дверь. Похоже, у них стало семейной традицией закрывать дверь с грохотом. Было слышно, как шлепнулись на пол школьные ранцы. Домой вернулись девочки.

Том вскочил и что-то сунул ей в руку:

– Пусть это лучше будет у тебя.

Обыкновенный белый конверт, Анни опустила конверт в свой карман, и в то же мгновение на кухне появились дочери, выглядящие, как обычно – как будто они побывали в центрифуге стиральной машины. Но для Анни они даже так выглядели красавицами – двумя черноглазыми темноволосыми девочками, как бы сошедшими с картин старинных итальянских мастеров.

– Том! – крикнула Эмма и бросилась к нему. – Что ты здесь делаешь? Как ты отлично выглядишь!

– Привет, девочки! – Том величественно поднял руку. – Я побывал у своей крестной матери в Нью-Йорке, – бросил он небрежно, но добавив в свои слова немного апломба. – Разве вы не знали?

Анни подошла к дочерям и крепко обняла их.

– Как я рада видеть вас снова! – воскликнула она.

– Полегче, мама, – пробурчала Касси. – Можно подумать, что ты не видела нас всю жизнь, а не несколько дней. – Она снова повернулась к Тому. – Какой классный костюмчик. Это Роза тебе его купила? Ну, это несправедливо. А когда она собирается пригласить в Нью-Йорк меня?

Том критически глянул на нее.

– Не спрашивай, что сделали для тебя. Спроси себя, что ты сделала для других.

Анни принялась готовить обед. Она нарезала лук, бекон, разложила фазанов на противне и вымыла овощи. Жизнь возвращалась в нормальное русло. Девочки отправились в комнату Тома, чтобы посмотреть на остальные приобретения для его гардероба. Анни принялась печь яблочный пирог и включила радио. К этому времени как раз поступила первая информация о выборах, и она поймала себя на том, что напряженно прислушивается к тому, что сообщают. Согласно предварительным данным, почти все восточное побережье США, которое голосовало раньше остальных избирателей, проголосовало за Хоупа. Ура! Его соперник побеждал в Индиане, Южной Каролине, Вирджинии, Оклахоме.

– Заткнись! – огрызнулась Анни, нарезая яблоки.

Видно, услышав ее, диктор сообщил, что очень вероятно возвращение в Белый дом демократов после двадцатилетнего перерыва. Американцы, голосовавшие на избирательном участке в Париже самыми первыми, с 1924 года, как правило, выбирали того, кому было суждено стать будущим президентом. За шестьдесят лет они ошиблись только один раз.

Слушая радио, Анни убрала стол и поставила на нем свечи. В это время часы известили ее, что уже поздно и скоро должен приехать Эдвард. Анни засунула фазанов в духовку, вытерла руки и отправилась наверх, в ванную. Еще есть время принять ванну и переодеться. Но только она открыла кран, как стукнула входная дверь. Она, смутившись как школьница, чуть не выпрыгнула из ванны, но потом одумалась. Эдвард столько раз видел ее раздетой.

Послышались его легкие шаги по лестнице, затем скрип половиц, когда он пересекал спальню. Эдвард осторожно открыл дверь.

– Ты вернулась, – произнес он, глядя на нее знакомым изучающим взглядом.

– Как видишь. Ты не почувствовал, что в духовке жарятся фазаны? – Анни услышала, как неестественно оживлен ее голос.

– У нас праздник?

– Я надеюсь на это, – произнесла Анни и погрузилась глубже, чтобы скрыться от его честного взгляда. – Ты, между прочим, еще не снял пальто.

– В самом деле, – спохватился Эдвард и на мгновение исчез из вида, чтобы повесить пальто. Анни подождала, когда он появится снова.

– Похоже, Том в очень хорошем настроении, – заметила она. – Я не знаю, что ты ему сказал, но он кажется совершенно другим – спокойным, уверенным в себе.

– Это хорошо, – Эдвард сел на пластмассовый стульчик возле ванны.

– Что ты сказал ему? – поинтересовалась Анни. Он глянул на нее.

– Правду, конечно.

– Эдвард, мне очень жаль, что мы поссорились тогда по телефону. Извини за то, что я тебе наговорила. Это было несправедливо по отношению к тебе. Ты был лучший отец, какой только может быть у Тома. Я столько с тобой спорила и теперь понимаю, что совершенно зря. Я…

– Ну, не казни себя так, – Эдвард помолчал. – Если у нас и было что-нибудь не так, я давно тебя простил. Я понимаю, почему ты это делала и почему Том себя так повел. Пока ты меня любишь, мне не так важно, что ты делаешь.

Он так дружески и тепло ей улыбнулся, что Анни с трудом могла это выдержать. Она села в ванне, сжав колени.

– Эдвард, – сказала она. – Существует кое-что, что я должна тебе объяснить.

– Не надо! – Эдвард встал со стула, сделав рукой странный, как бы протестующий жест. Он ушел за полотенцем и тут же вернулся. – Больше ни слова. Я не хочу слышать ничего такого, что я бы потом не смог забыть. – Он глубоко вдохнул и сказал более спокойно: – С меня достаточно того, что ты вернулась, что больше в семье секретов нет и что мы все вместе. – Эдвард развернул полотенце и подошел к ванне.

– Давай, моя прекрасная русалочка. Я так по тебе соскучился.

Анни встала в ванне, вода стекала по ее коже. Эдвард обернул ее полотенцем и привлек к себе. Некоторое время она стояла так, с закрытыми глазами, чувствуя, как у него бьется сердце. Вот так их любовь и началась – в холодный вечер в Оксфорде, когда Эдвард вышел из тени и закутал ее в свой плащ. Она знала, какие он испытывает к ней чувства. Сегодня вечером она постарается окончательно рассеять все его сомнения.

Когда Эдвард отправился вниз, чтобы заняться вином, Анни принялась одеваться. Она выбрала шелковую блузу и брюки. Затем тщательно нанесла на лицо макияж, надела сережки и хорошенько расчесала волосы. Дети просто ахнули, когда она спустилась на кухню.

– Я полила фазанов жиром, – смущенно сказала Эмма. – Я правильно сделала?

– Абсолютно, – обняла ее Анни.

Когда собрались все и были зажжены свечи, Анни поставила блюдо с фазанами на стол. Эдвард достал бутылку шампанского, откупорил пробку с легким хлопком и налил каждому.

– За что будем пить? – спросила Эмма.

– Этот тост, – торжественно произнес Эдвард, – за твою мать…

– За меня? – удивилась Анни.

– …которая, как рассказала мне Роза, совершила недавно сделку на два миллиона долларов.

На какое-то время наступила тишина, пока Касси не спросила:

– Теперь мы богаты? Я могу поехать в Нью-Йорк и купить платье от «Армани»?

– Возможно, когда вы вырастете и станете такими же взрослыми и умными как Том, – ответила Анни, улыбнувшись в синие глаза Тома. Он не отвел взгляда:

– Мы можем посмотреть выборы по телевизору после обеда?

Когда обед был завершен, все отправились наверх в гостиную. Анни осталась приготовить кофе. Нет, она не могла смотреть репортаж о выборах. Если Джордан проиграет, она не перенесет его убитого вида. А если он победит, никто не должен видеть ее собственного лица. Анни подумала, что задерживается слишком долго, и взяла поднос с кофе. Эдвард и Том сидели на софе, девочки устроились на полу перед камином. Вроде пока никаких особых новостей не передавали.

– Почему они говорят, что к власти приходит «молодое» поколение? – ворчала Касси. – Джордану Хоупу сорок шесть. У него уже седые волосы!

– Только на висках, – восстановила справедливость Эмма. – Он – довольно ничего и гораздо моложе, чем другой. Тот воевал еще в первой мировой войне.

– Второй мировой, пустая голова. – Том бросил в нее подушкой.

Когда разговор стих, Анни сосредоточенно стала следить за происходящим на телеэкране.

– Ага! – крикнул Том с софы. – Он выиграл еще один штат. Теперь точно победит.

– Ты болеешь за Хоупа? – спросил Эдвард. – Интересно почему?

– Он очень энергичен и действительно хочет помочь людям, как ты, отец. – Он прихлебнул кофе, затем добавил: – И носит потрясающие костюмы.

– Я думаю, Роза получит хорошую должность, если он победит, – сказал Эдвард.

Анни глянула на него с удивлением.

– Почему ты так думаешь?

– Разве он не ее друг?

– Да, но… – Анни замолчала. Это было так давно. А может, Эдвард и прав, подумала она. Ей и в голову не приходило, что Роза от всего этого может иметь какую-то выгоду.