Текст книги "Врата войны"

Интермедия
Давняя война

1

На войну Бурлакова призвали лейтенантом. Ему было тридцать семь, он преподавал русский язык и русскую литературу в школе. Ученики приводили его в тихое отчаяние. Они писали «как ни будь» вместо «как-нибудь» и «подлижащие» вместо «подлежащее»; упорно не хотели частицу «не» отделять от глаголов, сорок ошибок в тридцати пяти словах диктанта – это еще не предел, зато теперь двоечники проносили на уроки наладонные компьютеры вместо старинных «шпор». Русский язык и литература имели к войне отдаленное отношение. Но параллельно Бурлаков закончил курсы информатики и программирования. А это уже была военная специальность. Его отправили на двухмесячные курсы переподготовки, а потом – в действующую армию.

По всем расчетам у него было лишь десять шансов из ста уцелеть после первого боя. Он получил чин лейтенанта, потому что всех «тактиков» выбрасывали на фронт лейтенантами. Младшими лейтенантами уходили лишь программисты. Такое вот деление. У него в подчинении было три десятка тупых кибов с плоскими коробками вместо голов, с черными полушариями цифровых камер вместо глаз. Сказать честно, в глубине души лейтенант побаивался своих вояк-машин. Из людей – два младших лейтенанта-программиста, с впаянными в головы выводными клеммами. Впрочем, они могли управлять кибами и на расстоянии с помощью чипов. Но напрямую через разъем с машинами было общаться проще. С помощью проводов они присоединялись к подопечным киберам и настраивали их соответственно программе. Бурлаков просил, чтобы ему дали «дублонов», то есть пару – кибер и программист. Человек сидит в неуничтожимом модуле, а кибер бегает по полям и лесам и стреляет из гранатометов и бластеров. Удобно. Просто сказка. Фантастика. Но «дублоны» были крайне дороги, их использовали лишь в особых операциях – так во всяком случае звучала официальная версия. Это вам не Америка, где почти все солдаты только управляют киберами. У каждого парня с вживленным клеммником есть два, а то и три механических тела на смену. Одного загубят – второго посылают, потом третьего. Каждый закодирован кодом ДНК хозяина, в плен захватят киборга, а он – бац – и самоуничтожится, взорвется, как шахид. Да еще в нужный момент. В штабе, к примеру, или в лаборатории, где его взломать попытаются. Поначалу появление таких «пленных» наводило панику, потом поступил приказ: пленных не брать. Ни кибов, ни людей. И хорошо, и плохо – «востюги» перестали ходить за «языками», но и руки поднимать вверх теперь не имело смысла, все равно пристрелят.

Итак, их выгрузили из аэробуса на прифронтовом аэродроме. Неактивированные кибы лежали в амортизационных мешках неподвижно, ожидая, когда в их электронные мозги поступит приказ. Было два сержанта-механика – вдруг у какого-нибудь киба заклинит ногу или, не дай бог, руку со встроенным автоматом. У механиков тоже были клеммники, впаянные в мозг, и механики все время ругались с программистами, потому что код настройки был один и тот же, и лейтенанты не могли определить, от кого прошел сигнал – от программиста, или от механика, который тестирует работу конечностей. На самом деле это был полный идиотизм: механиков для настройки требовалось в два, а то в три раза больше, чем программистов. Восемьдесят процентов проблем кибов были механическими. Но кто-то наверху решил, что механиков и промеров должно быть фифти-фифти. Поэтому программеров обучали устранять кое-какие простейшие механические неполадки.

И еще было двенадцать людей-рядовых. Кибы многофункциональны, но все равно люди приспосабливаются лучше. К тому же начальство считало, что рядовые из мяса и крови необходимы, чтобы поднять боевой дух кибов. Потому как кибы обижаются, если топают умирать одни, без человеческого общества. Рядовых (всем по восемнадцать-девятнадцать, прыщеватые, долговязые, но в общем-то крепко сбитые парни) называли за глаза «митом». Электродов в мозгу и клеммников им не полагалось. Хотя оружия и оборудования на каждого было навешано на несколько тысяч евродоллов.

– А что кибам заменяет адреналин в крови? – интересовались мальчишки.

«Бушует адреналин в крови», – эти слова Бурлаков слышал постоянно. Любимое выражение. Как будто они сюда и пришли ради этого самого адреналина…

На передовую их везли в кузове старого грузовика. Кибы лежали, как дрова, а младшие лейтенанты рассказывали друг другу нудные сетевые анекдоты, всячески подчеркивая свою иность, мол, не армейские, гражданские парни, временно призванные, временно одетые в эту пятнистую, ничего не способную закамуфлировать форму. Рядовые нервничали. Смотрели испуганно на командира. Ожидали, что он их спасет от смерти. Бурлаков поглядывал на сложенных в кузове кибов, и под ребрами противно холодело: а что, если не включатся? Что тогда? Их же разметут. К чертям собачьим разметут. Впрочем, если и включатся, все равно им не выстоять. Востюги прут и прут. Говорят, их может остановить только одно: бомбы вырожденного пространства. Когда сбросили такую бомбу, «востюги» мигом покатились назад. Отступали и дохли, как мухи. Дороги были усеяны трупами. Потом дороги поливали напалмом и жгли трупы, все вокруг жгли, потому что боялись эпидемий.

Наконец прибыли на место. Выгрузили у какого-то чудом уцелевшего домика. Каждого киба приходилось вытаскивать втроем. Стальные парни оказались тяжеленные. Грузовик тут же отправился назад – он свою работу выполнил, и теперь возвращался в расположение полка.

Лейтенант осмотрел домик. Выбитые окна, повсюду мусор – банки, обрывки пакетов, стреляные гильзы. В центре огромная куча дерьма – мамонт насрал, вероятно. Бурлаков велел выдуть маскировочную сеть, а в домик не заходить. Программисты принялись активизировать кибов. Лейтенанты колдовали с управляющими компами. Механики тестировали работу рук и ног. Особенно рук. И вот уже один, второй, третий киб ожил…

– Питания каждому кибу хватит на сутки. Надо распределить ящики со сменными батареями, – доложил младший лейтенант Цой. Лицо у него было почти европейское, только волосы – как вороново крыло. Наполовину кореец. Как его взяли в армию, да еще программистом кибов? Верно, проверяли раз сто.

Предложение ценное. Сам себе батарею киб вставить не может. Так устроен. Дополнительная страховка.

Рядовой, получив приказ, кинулся искать ящики со сменными батареями. Не нашел. Вернулся, вытянулся в струнку. Лицо перекошено от ужаса. Нет батарей! Теперь все бросились на поиски. Безрезультатно. Сменных батарей не было. Бурлаков помнил, как их грузили! Патроны, гранаты, десинтер (так его называют; на самом деле это всего лишь усовершенствованный огнемет).

Все перерыли. Ни одной сменной батареи. Бурлаков втайне ущипнул себя. Надеялся, что он только спит, и сейчас проснется, а в том ящике найдутся батареи.

В указанном ящике нашлась тушенка. Яркие этикетки. Голограммы «made in USA».

– Хотя бы голодными не помрем, жратва – первое дело, – хмыкнул Цой.

– Прекратить активацию кибов! – приказал Бурлаков. Программисты успели запустить пять штук. – Какие предложения?

Он посмотрел на механиков и программистов с надеждой. Вдруг придумают, как заставить кибов работать на тушенке?

– Да никаких, – пожал плечами Цой.

– Вытащить у неактивированных кибов батареи, – искоса глянув на Бурлакова, сказал другой младший лейтенант. Тощий, сутулый и как будто все время испуганный. Фамилия у него была подходящая – Сироткин.

Даня Сироткин учился на втором курсе универа. Был бы на третьем, получил бы бронь и отправился бы тестировать кибов в тыл, а так угодил на передовую. Невезучий. И папа с мамой у него невезучие.

– Запустим десять кибов, – решил Бурлаков. – Остальных выпотрошим и сожжем им мозги.

«Капитан сделает из меня котлету. Может и под трибунал отдать», – мелькнула мысль. Но у них приказ – в бой вступить через двое суток. Ну, пусть бы им надо было оставаться на месте, в этом богом забытом сожженном поселке, где – сразу видно – недавно шли бои, и держать оборону. Тогда можно было бы обойтись и без запасных батарей. Активировать кибов только в момент нападения. Так нет, они должны выдвигаться к какой-то высоте и атаковать. Неактивированные киборги могли только лежать бревнами, а не выдвигаться… Эх, сюда бы пять-шесть телег с дюжими лошадками, дотащили бы технику до передовой. Смешно? Ни чуточки. Вон, немцы во вторую мировую при наступлении в пехоте все время использовали гужевой транспорт. В каждой пехотной роте было до двадцати лошадей и всего один грузовик. На дивизию шесть тысяч лошадей. А мы своих лошадок в атаку… ура, кавалерия… – под пулеметы.

У Бурлакова не было ни лошадей, ни телег, ни бронемашин. Говорят, со спутника бронемашину легко засечь, а человека или киба – труднее. Любую крупную цель тут же накрывают «умные» ракеты. Потому транспорт – только в тылу. А на передовой – пешочком, как в старину.

– Мы что, будем их убивать? – изумился стоящий неподалеку рядовой.

– Отставить!

– Слушаюсь, мой лейтенант! – вытянулся в струнку рядовой. Новенькая с иголочки форма, темные кудрявые волосы коротко подстрижены. Нос с горбинкой, карие глаза. Красавчик! Девчонки, провожая, наверняка висли на нем гроздьями.

– Мой лейтенант? Разве я твой? – изумился Бурлаков.

– Никак нет, сэр.

– Сэр? Разве я британец? Или прибыл из Штатов?

– Никак нет, френд!

«Вот же чучело».

– Имя и номер, рядовой.

– Поль Ланьер, прибыл из Евросоюза по обмену. – «Красавчик» позволил себе улыбнуться краешком рта. Чуточку торжествующе. И уж потом назвал номер.

По обмену. Этого еще не хватало!

Союзническая программа обмена свалилась им на голову сразу же после начала войны. Какой-то ушлый корреспондент то ли от Си-Эн-Эн, то от Би-би-Си заснял огромную фуру, набитую мертвыми телами. Молодняк. Мальчишки. Убитые во время неудачного прорыва. Их почему-то не закопали прямо там, на поле, а подобрали тела и отправили в тыл. Без мешков, вповалку. Разумеется, эта фура попалась на глаза фотокору. Запись три дня крутили по всем новостным каналам, с комментариями о том, что русские опять затыкают дыры на фронте мясом, как во Вторую мировую бросали на пулеметы своих парней с винтовками. «Надо с этим покончить и потребовать от командования русских планировать операции с людскими потерями не более десяти процентов», – заявил полковник Вилли Скотт, герой тайваньской операции.

Сотни добровольцев кинулись на призывные пункты, требуя, чтобы их перебросили в Россию на фронт – в их присутствии начальство не посмеет отправлять людей на бессмысленную бойню. Особенно много среди добровольцев было юных особ женского пола от восемнадцати до двадцати пяти. Правда, девиц обычно просили остаться, чем вызывали многочисленные протесты феминистких организаций. Так вот, этот Ланьер был из тех гуманистов-добровольцев. Лучше бы прислали штук двести «дублонов».

– «Дублонов» тоже прислали, – сказал Поль.

– Что? – Бурлаков опешил. – Ты читаешь мысли? Электрод усиления биотоков?

Он слышал про такое новшество, но почему-то не верил… в этом было что-то чудовищное – слышать чужие мысли…

– Нет, – покачал головой Поль. – Я – ордермен. Это новая служба. Иногда нас называют виндексами. Ордермен – хорошо звучит. Но есть не слишком красивая историческая аналогия. Лучше виндекс. Защитник. У нас активирована та часть мозга, которая отвечает за интуицию и эмпатию. Я просто посочувствовал вам и понял: вы сейчас посмотрели на меня и должны были непременно подумать именно про «дублонов». Подумать о том, что в наше время глупо рисковать человеческими жизнями, когда есть современная техника… И… – он говорил обо всем как будто серьезно, но все же с какой-то едва заметной иронией. Возможно, он и над собственной смертью будет иронизировать.

– Ордеры эти ваши – это что-то вроде спасателей?

– Вроде – ненужное слово. Мы – спасатели. У каждого – сверхспособности.

– Генетические мутации?

– Нет. Зачем же так грубо вмешиваться в натуру человека? Всего лишь умение активировать мозг. Мы научились использовать запас прочности, предусмотренный природой.

Бурлаков задумался ненадолго. Потом улыбнулся.

– А кибам ты тоже сочувствуешь, эмпат?

– Да, многие считают их живыми. Я отношусь к ним с симпатией. Здороваюсь, когда они включены. Разве вам не бывает грустно, когда вы отключаете домашний компьютер?

– Обливаюсь слезами, – съязвил Бурлаков.

Ланьер не заметил иронии.

– К счастью, память кибов несложно продублировать и восстановить. Они умирают и возрождаются с нашей помощью. Фактически их можно сделать бессмертными в отличие от нас.

Этот юнец с легкостью рассуждал о бессмертии в двух шагах от смерти.

– Ты, небось, и сперму в банк на хранение сдал? – спросил Бурлаков ехидно.

– Конечно. У нас никого не возьмут в армию, если не оставишь свою ДНК и образцы спермы как минимум в двух банках хранения. В случае моей гибели Евросоюз гарантирует посмертных детей.

Поль говорил о витальной программе как о чем-то естественном, без тени иронии. Ну, как, к примеру, о том, что надо чистить зубы по утрам и вечерам. Что смешного в том, что человек утром почистил зубы? Даже если вечером его убили.

– Они тебе очень нужны, эти посмертные дети? – спросил Бурлаков.

– А вы разве не сдали образцы, сэр? – поинтересовался Поль. В голосе его было искреннее удивление.

Бурлаков закашлялся и оставил вопрос рядового без ответа.

– Если выбирать между человеком и киборгом, кого ты выберешь? Кем пожертвуешь в бою? – спросил после паузы. Он вновь чувствовал себя учителем, дискутирующим с учеником. Бурлаков любил таких детей: по каждому поводу свое мнение, иногда они пытались доказать абсолютную белиберду. Но с каким жаром! Где теперь его охламоны? Живы ли? Так же служат мясной добавкой к металлическим воякам?

– Киборгом, сэр.

Бурлаков не стал его одергивать. Сэр, так сэр. Ему нравилось это обращение.

– А почему киборгом?

– Но это же очевидно.

– Разве?

Похоже, вопрос поставил Ланьера в тупик.

– Потому что киборги все одинаковы, а каждый человек – уникален, – Полю казалось, что он нашел удачный ответ и торжествовал совершенно по-ученически.

– Я могу тебе возразить, что «в основе своей человек – это безликое существо, и подобная вера в неповторимость каждого – всего лишь пустая иллюзия». Но я сам не согласен с этим утверждением. Допустим, у нас другая ситуация, сотня клонов. Что тогда? Ты бы пожертвовал этими одинаковыми людьми?

Поль не нашел ответа.

– Разрешите подумать, сэр?

– Разрешаю. Но не сейчас. Потом, после операции. Если уцелеешь.

– А до операции что же, совсем не думать?

– Лучше не думать… – вздохнул Бурлаков.

Они прикончили две трети железных воинов, активизировали еще пять кибов и двинулись к указанной точке. Бурлаков шагал легко, пружинисто: он был туристом, бродягой, каждый отпуск проводил с рюкзаком за плечами вдали от людей, в местах совершенно диких.

«Я веду их на смерть – этих уникальных человеков и штампованных кибов – всех. И этого добровольца Поля с его неистребимым гуманизмом – тоже, – думал Бурлаков. – И я ничего не могу с этим поделать. Ни-че-го. Может быть, я плохо учил своих ребят литературе?»

Он знал, что их бросили затыкать очередную дыру после очередного прорыва востюгов. Без подробностей.

2

Ночь они провели в поле. Кое-где сохранилась прошлогодняя солома. Несобранное зерно давным-давно осыпалось, а вот солома уцелела. У края поля стояли несколько почерневших скирд. Маскироваться на таком участке – одно удовольствие. Даже если разведчик пролетит над самыми их головами – все равно не заметит.

Кибов отключили, чтобы не расходовать зря энергию. Опасно, конечно – вдруг засада, а у них под рукой только куча железного хлама, и активировать не успеют. Но решили рискнуть. Иначе батареи окончательно сядут к концу маршброска.

Налопались тушенки так, что мутило. Потом заползли в ближайшую скирду. Так вышло, что Бурлаков и Поль очутились рядом.

– По-русски ты говоришь без акцента. Лучше, чем кое-кто из моих учеников, – заметил Бурлаков.

– Я свободно говорю на пяти языках.

– Тоже результат дополнительной активации мозга?

– Да, это на порядок облегчает обучение.

– Если ордеры – это спасатели, значит, ты кого-то спасал? – спросил Бурлаков.

– Да, сэр. Приходилось.

– И кого-нибудь спас?

– Да, сэр.

– Кого?

– Собаку, сэр. Она застряла в канализационной трубе. Я очень этим горжусь. Мой голографический портрет целую неделю украшал нашу доску почета. Потом другой ордер спас девочку из покореженной машины, и мне пришлось уступить место на доске почета ему. Знаете, я нашел ответ на ваш вопрос.

– Что… какой вопрос?

– Насчет одинаковых людей-клонов. Таких просто не может быть. Даже если они все клоны, все равно они разные. Вы заметили, что все коты разные? У меня дома три кота. Один обожает ласку, другой, едва попробуешь его погладить, тут же выпускает когти, третий прячется в гардеробной и выскакивает, когда я прохожу мимо – имитирует нападение. Обхватит лапками мою ногу и на миг прижмется: мол, я тебя поймал. И назад в гардеробную. А люди… разве они могут быть одинаковыми? – в голосе Поля слышалось торжество.

«Ну надо же, он еще и кошатник, – мысленно усмехнулся Бурлаков. – И у него гардеробная!»

– Ты пытаешься через уникальность обосновать право на жизнь. Может быть, ты исходишь из неверной посылки? Или все-таки каждый имеет право на жизнь независимо от его личных достоинств или недостатков? К примеру, востюги? Разве так уж важно – похожи они друг на друга или нет. Когда мы их убиваем, вас это не ужасает, рядовой? – спросил учитель литературы.

– Ужасает.

– Тогда лучше заткнитесь. И давайте спать.

Утро встретило их бурным весенним ливнем. Полчаса вода лилась непрерывно. Потом туча умчалась на восток. Небо сделалось ярким, синим, вымытым. Дорога превратилась в кашу. Сплошные лужи и чавкающая грязь. Тележки кибов пришлось бросить. На российских дорогах их рано или поздно приходится бросать. Чаще всего – рано. Кибы перешли в шагающий режим. Теперь они расходовали энергии в два раза больше. Пока удавалось экономить – кибы все еще топали на первом комплекте батарей.

– Противник в шестом секторе! – передал Цой полученное по закодированному каналу связи сообщение. – Приказано атаковать.

– Какова численность?

– Чья? – зачем-то спросил Цой.

– Противника! – рявкнул Бурлаков.

– Живой силы что-то около двух рот.

– Ответь: у нас не хватит сил.

Цой что-то нажал на панельке, прикрепленной к левой руке.

– Приказ «атаковать» подтвержден.

И они атаковали.

Ровно три минуты.

Три минуты боя – вот и весь боевой опыт лейтенанта Бурлакова. Кто остался при этом в живых – лучше не вспоминать. Но он постоянно вспоминал. Потому что осталось из людей только двое. Сам лейтенант Бурлаков да еще рядовой Поль Ланьер, раненый в бок осколком. Бурлаков тащил его на себе в пятый сектор. Но между пятым сектором и шестым лежала зона вырожденного пространства. Обходить черный круг по периметру у Бурлакова не было сил. Он пошел напрямик.

Мир
Глава 12

1

«Мне это приснилось», – повторяла мысленно Алена, пока ее глайдер перебирался с одного уровня высоты на другой, отыскивая свободную зону на пути к центру города.

Она косилась на Поля: не вздумает ли завратный гость намекнуть, что он делал ночью. Но он делал вид, что не замечает ее взглядов.

Утром было холодно (ночью ударили заморозки, иней лежал на траве), но Поль вышел из дома в одном костюме и в щегольских лакированных туфлях. Алена заметила, что брюки Виктора ему чуть-чуть длинноваты. И еще заметила (когда Поль поправлял галстук и застегивал пиджак), – под пиджаком у него кобура с пистолетом.

– Где вы взяли оружие? – не удержавшись, спросила Алена.

– Принес из-за врат.

– Невозможно. Оружие отбирают в секторе перехода.

– Для меня нет невозможного, когда речь идет о вратах. Не бойтесь, я не стану убивать вашего Гремучку, если он будет вежлив со мной.

Он положил ей руку на плечо и чмокнул в щеку. От этого (почти отеческого) жеста ее бросило в жар.

– Вы любите бахвалиться, – она попыталась его осадить.

– Зачем принижать себя, как это делают обитатели здешнего мира?

– Вы нас презираете?

– Неудачное слово. Вы слишком любите сильные выражения, которые не отражают истинных чувств. Презрение? Нет, ну что вы, my angel! Я всего лишь отчетливо вижу ваши недостатки. Мне, как чужаку, они бросаются в глаза.

Алена не стала спорить. Растерялась. С Виктором у нее такого никогда не бывало.

– А если сообщение в «Дельта-ньюз» не поможет осуществить ваши замыслы?

– Я действую сразу в нескольких направлениях.

– Так что же вы предпримете?

– Нанесу удар на другом фронте. Я пятьдесят лет воевал. Думаю, я сумею одержать победу, если союзники меня не подведут.

– И кто ваши союзники?

– Как кто? Что за странный вопрос? Вы – в первую очередь.

Алена почувствовала, что смущается, краснеет.

– А деньги? У вас есть счет в банке? – спросила она. – Или хотя бы электронные жетоны?

– Хотите оказать мне материальную помощь? Не откажусь.

Он принял от нее жетон на сто евродоллов небрежно как берут мелочь на проезд. Алена подумала, что деньги у него наверняка есть, и ее сотня – в самом деле мелочь.