Текст книги "Врата войны"

2

Итак, что мы имеем? Старую машину, которую, правда, не засекает ни одна камера. Фальшивый идентификатор на имя Джона Доу. Вместо комбраслета – накладка, телефончик, по которому в этом мире некому звонить. Деньги? Какие-то гроши. Его собственные жетоны (десять тысяч евродоллов) похитители вытащили из кармана. Остался только жетон в нагрудном кармане, тот, что дала ему Алена. Сотня евродолов. Нет, уже меньше. Три пришлось истратить на такси. Еще два евродолла придется заплатить за стоянку машины. Проклятые деньги – за пятьдесят лет в Диком мире он отвык от них. Спору нет – приходилось и там платить, кому золотом, кому пулей в лоб. Но у Поля и того, и другого было в Диком мире в достатке. Теперь в мире покоя и всеобщего изобилия он терпел нужду.

Поль остановил машину на стоянке. В аптечке отыскал баллончики с антисептиком и искусственной кожей. Обработал порез на бедре. В завратном мире он мог создать нужный настрой и без нанесения себе увечий, а здесь пришлось прибегать к нестандартным средствам.

Поль не прятался, пока шел в аэропорт. Его должны видеть входящим. Сложнее будет потом, когда будет уходить, тогда придется перемещаться мгновенно, чтобы камеры наблюдения зафиксировали слабую муть, едва приметную рябь – и только.

Кобуру с «Гариным» эти ребята у него, разумеется, забрали. Ну, ничего, Поль успел прихватить с собой парализатор охранника. Оружие так себе, не смертельное. В случае чего жертву придется добивать голыми руками.

3

Камеры аэропорта зафиксировали человека в костюме, который вошел в зал ожидания. Потом оказался возле касс, спросил, когда ближайший рейс на Лондон. Но не стал заказывать билет, отошел. Уселся в кресло в зале ожидания. Как он переместился в ближайший коридор, камеры не зафиксировали. Долю секунды назад он был еще в зале ожидания, а теперь вдруг очутился перед дверью с голограммой женского туалета. Дверь была заперта и снаружи висела табличка «closed».

Поль вставил в прорезь замка ноготь. Вместо ногтя у Поля – универсальный электронный ключ, который изготовил ему один умелец, там, за вратами. Дверь отворилась, а табличка снаружи осталась висеть.

Внутри туалетов камер наблюдения не устанавливают. Во всяком случае, так утверждает «хьюман райт вотч». Беглец остановился перед автоматом, торгующим всякой мелочью. Автомат был втиснут между умывальниками и стеной. Можно купить краску для волос, накладные ресницы, контактные линзы, тональный крем для лица, имитирующий тропический загар. Может быть, сменить внешность? Превратиться в женщину? Дешевый маскарад? Глупо.

У него на осуществление плана есть два часа. Через два часа Вязьков поставит аэропорт на уши. Был, разумеется, шанс, что Вязьков погиб во время взрыва, но шанс небольшой.

– Эй, красавчик, гоу сюда, поболтаем, – услышал он девчоночий голос. Низкий, хрипловатый.

Поль повернулся. Дверца крайней кабинки была открыта. На бачке, как на садовой скамейке, сидела девчонка лет шестнадцати в коротенькой курточке из желтого меха, в черных шортах и рыжих колготках. Ноги в тяжелых армейских ботинках она поставила на крышку унитаза. Из холщовой сумки, что висела на плече, торчала бумажная книга. За те дни, что Поль провел на улицах здешнего мира, он видел немало людей, носивших с собой – в сумках или демонстративно, под мышкой, – бумажные книги. Но ни разу не видел, чтобы кто-то такую книгу читал. Скорее всего, это был некий знак, символ принадлежности к определенному кругу.

Поль подошел.

– Не бойся, камеры здесь нема. Была, зараза, но мы с Алькой ее забили. Дверь клойзни. А то, несмотря на табличку, какая-нибудь сука непременно заберется. Не люблю, когда мешают. Давай, мы с тобой пошпрехаем.

Он запер наружную дверь туалета и вернулся.

Девчонка оглядела его критически.

– От кого хоронишься? От копов? Или от пиявок?

– Я и сам не знаю.

– Непонятливый, значит. Это сразу видно. За парсек. Ладно, придется тебе хелпнуть. Но не на халяву. Я дорогу беру – ферштейн?

– У меня есть деньги.

– Да на кой мне фиг твои сраные евродоллы? А? Мне другая плата нужна. Не андестэндишь? Ах да, ты ж непонятливый… до тебя доходит, как до Андромеды… Ну, так слушай. Меня три дня уже никто не трахал. Сечешь? През купи в авте и двигай сюда. На толчке отлично кувыркаться.

У Поля наверное было совершенно идиотское лицо, потому что девчонка расхохоталась:

– Не, ты точно непонятка. До края. Повторяю: през в авте покупай и трахай меня. А я тебя взамен тебе фрэндю, на любое аэро сажаю. – Девчонка повертела в ладошке прозрачную пластинку. – Я вот эту штуку трахаю любому авту на екзите. И он мой фэйс принимает за то, за какое надо. Индекс какой надо сечет. Хошь, за Лолу Дип тебя примет. Ты лавлишь Лолу Дип? Чип есть, чтобы виджи глядеть? Нет? Ну, ты и старпер.

Поль ощущал ее страх и обиду. Бравада – только маска. Внутри – испуганный ребенок. Что с ней? Чем ее так обожгло? Не пожалели, спалили всю шкуру. Кожи нет. Ей больно, когда ее касаются. Чья она? Где отец, где мать? Может, и нет никого.

– Мне нравится Лола Дип, – соврал он.

– Ну и гуд. Договор. Ты меня трахаешь, а потом летишь под видом Лолы Дип. Ну, чего стоишь? Или ты у нас голубенький?

– Я нормальный. То есть бесцветный.

– Тогда почему я тебя не возбуждаю?

– Я только что…

– Эт-то не беда. Сымай штаны, и подь сюда.

– Погоди. Может, у тебя пластинка – фальшь одна. Может, это футляр от часиков?

– Футляр? Да ты точно непонятка. Глянь! – Девчонка вновь вытащила из рукава свое сокровище.

Одно короткое неуловимое движение, и пластинка очутилась в пальцах Поля. А девчонка застряла в узкой щели между стеной и бачком. Она даже не успела вскрикнуть. Дернулась, но не могла встать.

– Теперь, крошка, слушай меня и постарайся понять. Хватит торчать на бачке в аэропорту. Есть места получше. Неужели тебе не надоели здешние ароматизаторы? Иди домой! – он ухватил ее за башмак и поднял в воздух. – Дом у тебя есть, и там тебя ждут. Мне – не ври.

– Ты кто? – взвизгнула она в ужасе.

– Виндекс. Слышала про таких? Наверняка не только слышала, но и общалась, когда тебя выставляли из мужского туалета.

– А, суперы! Так бы и шпрехал. Виндексы, они ж не люди. То-то ты ничего не можешь.

Как раз по этой части у него не было никаких отклонений. А слухи о виндексах пошли оттого, что у «защитников» слишком часто бывают посмертные дети. По объективным причинам. Но ничего этого девчонке он объяснять не стал.

– Я тебя сейчас отпущу, my angel, и ты полетишь домой. Как на крылышках.

Он перевернул ее и поставил на крышку унитаза. Девчонка явно присмирела после этого кувырканья и смотрела на Поля почти заискивающе.

– Послушай, неужели ты меня не узнаешь? – Поль наклонился к ней. – Вглядись внимательней. Ну!

На губах ее появилась улыбка. Смущенная, смятая.

– Что – ну?

– Я – Виктор Ланьер.

Девчонка ахнула. Положила руку на голый живот.

– Ох, черт! Сам Ланьер? Из «Дельта-ньюз»?

– Ну, да. Узнала наконец?

– Куда ж ты исчез? Все лето не было. Дура какая-то там шпрехает всякую хрень. А ты, ты всегда… «inside my mind». Где ты был?

– За вратами порталил все лето.

– Ого! И как там?

– Да хреновато. Но здесь еще хуже. Дышать нечем. Жизнь пикселит!

– А то! Я всем спикаю, что здесь хрень усерная. Проспикаешь нам, что реалти, а что лжа у дикарей?

– Если выберусь из этого туалета.

– Что? Сильно припекло?

– А то! Я там такое надыбал…

Девчонка не сомневалась, что он Виктор Ланьер. Даже не верится. Неужели Поль действительно так схож со своим посмертным сыном?

– Ты должна мне помочь, my angel!

– Вик, да за тебя…

– Ничего особенного. Маленькая услуга, my angel. Вся работа – на пять минут. Потом ты возвращаешься сюда, и я тебя трахаю. Обещаю высший класс.

– Вик, да для тебя я просто так все сделаю, клянусь. Без траха. Я тебе фрэндю. Сильно-пресильно.

– Уже не хочешь? Разве? Остались только дружеские чувства?

– Хочу до усеру. Но если и ты хочешь.

– Конечно, my angel.

– Меня Женькой зовут.

Он вложил ей в руку Аленин жетон. Хватит оставшихся евродоллов на билет или нет, он не знал. Потом снял свой фальшивый коммик и отдал ей. Наклонился к самому уху, прошептал наставления. Девчонка понимающе кивала.

– Тогда вперед. Все поняла?

Она хихикнула:

– Вик, я сейчас такую штучку сделаю, все усрутся!

4

Стюардесса повернулась к комустройству. Ее вызывал командир аэробуса.

– Мистер Джон Доу на борту? – Командиру почему-то не нравилось об этом спрашивать. Но безопасность – превыше всего. Мистер Джон Доу угрожал безопасности планеты. Так сообщали стражи врат.

– Да, такой пассажир у нас есть. Первое место в пятом ряду. Он летит в Лондон. Хорошо, мы задержим всех до вашего прихода.

Девушка посмотрела на нужное кресло. Пассажир спал, накрывшись пледом.

Когда аэробус опустился в Хитроу, двое человек в серых одинаковых куртках поднялись на борт и направились к указанному креслу. Плед сдернули. В кресле дремал старенький робот-мойщик. Как он оказался на борту под видом Джона Доу, никто объяснить не мог.

5

Стемнело. Машина мчалась по мокрой дороге. Ни одна камера ее не фиксировала – «Белая тьма» прикрывала. Подвесные плафоны тянулись цепочкой над влажно блестевшим полотном. Впереди маячили красные габаритные огни другой машины. Слева параллельно дороге промчался полицейский скутер. С войны прошло пятьдесят лет. Тогда казалось, никогда уже не будет ни мира, ни обычной жизни, простой жизни без выстрелов и смерти. Никто не мог подумать, что мир так изменится, так быстро залижет раны. Может быть, людское спасение – всего лишь в равнодушии, в забвении бед? Беспамятство – наше всё?

– Знаешь, какие у них будут фэйсы, когда они железяку на твоем месте увидят?! – хохотала Женька. – Вот бы глянуть хоть одним глазком. Нет, а я и не знала, что Вик Ланьер – виндекс. Нет, правда? А трудно быть виндексом?

– Иногда очень трудно. Но мне нравится.

После войны, когда появились врата, когда люди только-только поняли, что произошло, выжившим, спасшимся, выползавшим из подземных щелей, не на кого было опереться. Мины-ловушки, которые сжевывали человека, можно было обнаружить и на Лазурном берегу, и на вершинах Гималаев. Банды под началом парней, видевших слишком много, в окружении мальчишек и девчонок с пустыми холодными глазами, нападали даже на военные транспорты, не говоря и грузовиках с гуманитарными грузами или беженцами. Они могли расстрелять аэробус ради забавы, и ради хлеба ограбить скоростной поезд или мобиль. Армейцы, закованные в двойную броню, редко покидали свои убежища. Каждый из них, способный управлять сотней, а то и большим числом роботов-солдат, был слишком ценен, чтобы начальство рисковало его шкурой. По дорогам и бездорожью маршировали яйцеголовые кибы с черными глазами – цифровыми камерами, сжимавшие в металлических лапах автоматы.

Но они могли только патрулировать и стрелять, идти в атаку. Для более сложных операций все равно потребны были люди. Именно люди захватили лунную базу «Зет», что во многом предопределило победу конфедератов над восточным альянсом. Чтобы возродить опаленный мир, нужен был кто-то еще, кто-то, умеющий не только убивать, но и спасать, вытаскивать из пекла, приходить туда, куда никто не может прийти. Война породила виндексов, сверхлюдей, которые ненавидели войну. Хотя виндексы появились еще до войны, после войны они стали незаменимы.

Впрочем, сам Поль не участвовал в этом возрождении. Он был из первых, довоенных виндексов, можно сказать, опытный экземпляр. То есть в нем было много лишнего, ненужного. Никто из виндексов следующих поколений не обладал способностями, которые имелись у него.

– Тормозни, а! – попросила Женька. – Жрать охота. Да и отлить.

– Чем платить будем?

– Держи, – она протянула ему карту. – Клиин полный. Не ворованная. Твоих евриков на билет едва хватило.

Он остановил мобиль около заправки. Огляделся. Тихо. Похоже, вокруг вообще никого. Поль отыскал в закутке аппарат для водородного движка, расплатился Женькиной картой, и они отправились в придорожное кафе-крохотульку.

Официантов в таких кафешках не держат. На прилавке, прикрытые пленкой, выставлены нехитрые закуски и пакеты с пивом и соками, старенький кассовый аппарат у дверей. Взял, расплатился сам, сунул жетон в прорезь. Не будешь же экономить пару евродоллов, чтобы тебя через два километра остановил патруль?

Поль выбрал сок, пару салатов, два бифштекса и кофе. Уселся за столик. Напротив него немолодая женщина пила кофе и рассеянно смотрела в окно.

Женька уселась в самом уголке, огляделась затравленно. Неожиданно притихла бунтарка.

Ланьер поставил перед девушкой тарелку с бифштексом и стакан сока.

– Это ж картон. – Она повертела темный комочек на хлебной тарелке. – Вот если настоящего мяса большущий кусок с кровью…

– За вратами все едят настоящее мясо, – сказал Поль.

– Здорово! Хочу за врата.

– Иногда сырое. Иногда – человеческое, – добавил Ланьер.

– Здорово. Ты пробовал?

– Нет. И в каннибализме нет ничего здорового.

– Да это я так! Ты что, думаешь, я человечину хочу жрать?! Слова-паразиты сами собой выскакивают! Сорри!

Тем временем над стойкой завертелся голубой глобус. Потом исчез, вместо него возникла голограмма блондинки.

– Последние новости! – сообщила она. – Что желаете? Политика? Культура? Врата? Космос?

– Криминал! – выкрикнула Женька.

– Чрезвычайный случай. Убийство через Сеть. В Париже убит портальщик Александр Морэ. Он обслуживал портал «Беспросветность», принадлежащий Роберу Ланьеру. Портал сейчас временно закрыт. Где находится сам месье Ланьер, неизвестно. Во всяком случае, криминальная полиция отказывается отвечать на этот вопрос.

«Повторить!» – едва не крикнул Поль.

Но сдержался. Лишь смял в руке бумажный стакан, обрызгал соком костюм и стол.

– Этот Ланьер – он твой родственник, да? – шепотом спросила Женька.

Поль не ответил.

Отец… Он, должно быть, уже очень стар. Ему девяносто пять или девяносто шесть, кажется. Ну да, девяносто пять. Но Поль не мог представить отца немощным и старым. Он помнил его полным сил, сорокалетним мужчиной, с которым они постоянно ссорились и конфликтовали.

«Если ты идешь добровольцем в армию, ты – садист!» – кричал отец, когда Поль объявил о своем решении.

Возражений Робер не слушал.

«Хорошо, считай, что я – садист, некрофил, кто угодно! – кричал в ответ, выйдя из себя, Поль. – Но я должен быть там, и тебе этого не понять!..»

– Да что ж это такое?! Каждый день сообщают про убийства! – воскликнула женщина у окна. – Прежде такого не бывало. Один случай в месяц, а то и реже. Почему всех убийц не отправляют за врата? Давно пора принять закон! Но мировой парламент только болтает. И в Евросоюзе – то же самое!

– Новости культуры, – сказал Поль. Слова застревали в горле, их приходилось выталкивать.

– Предлагаю новый портал «История искусства»… – принялась вещать смуглая брюнетка.

– Это твой отец? – Женька положила свою ладошку ему на руку.

– Да… то есть нет. Это мой дед, – поправился Поль. – Я к нему ехал, надеялся на помощь.

– Э, так не пойдет! Неужели не андестендишь? Родню они первыми прижмут. Вся эта скотца… у них же на каждого файл вот такой! – Она изобразила руками нечто огромное. – Там и бабки, и дедки, вся родня до пятого колена, друзья там, любовницы, жены бывшие, дети незаконные и посмертные. У них на каждого подколы имеются. Разом за все ниточки дернут. Не могнув глазом, замордорят. Ох, ну ты и влип! Верно, такое надыбал там за вратами.

– Боюсь, не только там, – сказал Поль. – Я теперь – ходячая мишень.

Она права, права – все теперь под ударом. И Алену он подставил, но ее никак не предупредить. Убьют ведь, скоты, девчонку. Гремучка, тот сразу сообразил, чем грозит встреча с пришельцем из-за врат, струсил и кинулся в бега. Наверняка отпечатки новые клеит на пальцы, радужку на глаза пересаживает, идентификатор другой, коммик новый. А вот Алена – она может наделать глупостей. Кинется в это дело как в омут. Решит, что ради Виктора, и пропадет ни за что.

– Лисен ту ми, давай мы с тобой к моему деду рванем. Он ведь может нам хелпнуть за милую душу.

– Что? – Поль не сразу понял, о чем она толкует.

– Говорю, твой дед исчез, а вот мой дедуля может помочь. Он – классный.

– Желать помочь – этого мало. Обычный человек в этом мире ничего не значит. Это я понял как-нибудь. У твоего деда – реальная власть?

– Ему до всего есть дело. И потом – он рен. Андестендишь?

Поль не знал, кто такой рен (слышал как-то это слово за вратами, но что означает, так и не выяснил), но не подал виду. Потому что Виктор из «Дельта-ньюз» должен был непременно это знать.

– И он не испугается?

– Не-а… он не трус. Он – герой войны, той, настоящей. Он этих не боится и презирает. Говорит – нельзя им спуску давать.

– Кого – этих?

– Не знаю. Он часто говорит с разными людьми… А эти… ну это кто-то наверху, я так думаю. Безопасностью врат заведуют. Вот этих он сильно не жалует. Точно! Поехали к деду. Рена никто не тронет. Рен – он ведь как святой. Почти всемогущий.

– Я и тебя подвергаю опасности. Пока рядом – буду защищать. Но ведь я буду рядом не всегда.

– Не боись. Я – везучая. И у меня ангел-хранитель имеется. Что ты смайлишь? Точно есть! Я его часто вижу. Белый, с крыльями за плечами. Когда я заплачу, сразу прилетает. Носовые платки приносит.

Поль покачал головой: в ангела он, разумеется, не верил. Но если Валгаллу не остановить, то опасность будет грозить всем и каждому. И этой девчонке – тоже. Поль обязан исполнить задуманное.

– Хорошо, поехали, – согласился он. – Твоего ангела-хранителя отправим в отпуск. Я теперь за него. Идет?

– Вик, ты – прелесть! И смайлик мне твой нравится. Скажи «чи-из…»

Поль взял с собой еще пару бутербродов, расплатился, и они вышли из кафе.

Машина стояла у самого входа.

– Что это? – спросил Поль, отступая и касаясь ладонью теплой кабины мобиля.

– Где? – не поняла Женька, закрутила головой.

– Там! – Поль указал вперед, туда, где за крышами двухэтажных домов, подсвеченная прожекторами, громоздилась серая огромная туша, похожая на гигантскую гусеницу. Поль смотрел на нее и часто моргал. Он видел ЭТО очень-очень давно. Не может быть, этого не может быть. Поль ощутил ужас. Смертельный ужас, чувство, достаточно сильное для бегства. Если бы не Женька, Ланьер был бы уже за сотни, за тысячи метров от этого места.

– Эй, ты чего? Это музей… как его… ах, да! «Музей настоящих войн», – рассмеялась Женька. – А это монстрище в центре – просто «Нема». Кто ж ее боится? Она нам выиграть войну помогла.

– «Немезида», – выдохнул Поль. – Чудовище, породившее Третью мировую…

Женька положила ладонь на руку Поля.

– Вик, ты чего, испугался? Ну, ты даешь!

– Я… я видел их когда-то, – признался Поль. Он в самом деле дрожал.

– Глупенький! – Женька чмокнула его в щеку. – Вот уж не думала, что ты чего-то боишься, тем более – «Немы»!

– Я не думал, что она вот так просто стоит…

– Это же пустой корпус. Муляж. Считай, игрушка. Андестендишь?

Поль сел в машину. Вновь оглянулся. Музей? Всего лишь музей? Он почему-то не верил. Серый корпус «Немезиды» не позволял так просто принять этуустановку «не страшно».

– Давай заедем туда, – предложил вдруг.

– Зачем? – удивилась Женька.

– У меня есть одна догадка, хочу ее проверить.

– Прям сейчас?

– Именно.

Женька пожала плечами:

– Так ведь закрыто, наверное. уже.

– А мы попросим, чтоб пустили.

Война
Глава 21

1

Утро в крепости начиналось ударом колокола.

Ба-а-м, – гудело высоко в башне. Многим казалось, что в этот миг становилось светлее. Ночь в крепости серая. День молочно-мутный. Ночь означала отдых и раздумья. День – обилие трудов.

Ба-ам… вновь ударил колокол. И крепость проснулась. Затопили печь на кухне, загремело ведро, опускаясь в колодец… Символично. Колодец, ворот, ведро. На самом деле в крепости водопровод. Насос (механическая примитивная машинка) исправно качает воду в бани, умывальню и туалеты. Но утром стражи крепости обливаются у колодца и пьют воду, от которой стынут зубы и, говорят, каждый глоток прибавляет по году жизни.

«Стоит сделать утром несколько глотков, – неведомо, сколько сил отберет мортал», – напомнил себе Виктор.

Одни не боятся молчаливых лесов, потому что не ведают, какая опасность таится под кронами древесных великанов, другие – боятся и теряют голову. И те, и другие погибают быстро. «Ты чувствуешь мортал», – сказал Виктору Бурлаков. Вот почему Виктор здесь и приближен к хозяину. Или не поэтому? Виктор чуял подвох, но пока не мог разгадать, в чем он.

Хьюго мортал не чувствует… Кто сказал об этом Виктору? Кажется, Том. После того, как Хьюго чуть не сгинул в мортале, он туда ни ногой, боится панически.

Ба-ам… колокол гремел, пробуждая самых ленивых. В это утро Ланьер, Терри и те, кто должен был вместе с ними везти раненых в мортал, завтракали в первую очередь. Хьюго на кухне не появлялся. Зато пришел Бурлаков. Виктор и его спутники ели картофельные оладьи, слушали последние наставления Григория Ивановича.

– Зима всегда отнимает много сил. Эта зима сулит особые испытания, – говорил Бурлаков. – В лесу не отходите от Виктора Павловича далеко, иначе можете попасть в ловушку. Проще всего время отмерять по «Дольфину». «Дольфин» наполнился по самое горло – восемь часов в реальности прошло.

Хозяин лично открыл уезжавшим ворота. Там, за частоколом, клубился молоком туман, плотный, непроглядный.

– Туман – это хорошо, – пояснил Бурлаков. – Если за крепостью наблюдают, вас никто не увидит. Ну, счастливо. Вечером жду всех здоровыми.

Два вездехода с тяжелыми ранеными выехали из крепости. Три часа в мортальном лесу должны всех недужных поставить на ноги. Терри поместилась в кузове с подопечными. На водительское место уселся Рузгин. Виктор – рядом. На броне в качестве охраны – Димаш с капитаном Каланжо. Пока они числились легко ранеными. Обратно вернутся здоровыми. Новоприбывшие про себя называли постоянных обитателей замка «бессмертниками». Если вглядеться, они напоминали эти цветы, что распускаются на стеблях уже засохшими: бледная кожа, бескровные губы. И взгляд остановившийся – направленный внутрь себя. Бурлаков не походил на них. Но он во всем был иной.

Бессмертники провожали вездеход только до границы черного круга.

– Далеко от дороги не уходите, – предупредил один из них на прощанье. – Дорога проложена по хронопостоянной линии. Отойдешь на сто шагов, и можешь угодить совсем в другой пояс. У нас тут два часа пройдет, а у тебя – десять лет. Выйдешь и загнешься. Не от старости, так от истощения. Как Вера Найт.

В мортале излечиться проще простого: заезжаешь в лес и ждешь, пока раны затянутся. Вместо клепсидры – «Дольфины». После чего надлежит спешно возвращаться.

– «Жди беды, и она придет», – напевал Рузгин.

– Накаркаешь! – покачал головой Ланьер.

– Напротив, предсказанная беда не случается.

И в самом деле – ничего не случилось, пока ехали в лес. Без приключений добрались, поставили машины в указанной зоне.

Удобная поляна в двух шагах от дороги. Из крупных камней сложено подобие стола. Рядом камни поменьше служили стульями.

Терри проверила, у всех ли раненых есть вода и манжеты с физраствором. Ей за ранеными следить, Виктору – слушать мортал. Так объяснил Бурлаков.

Мортал. Здесь каждый шаг опасен. Деревья невозможно обхватить. Слой хвои пружинит под ногами. Туман клубится. Тишина.

– Сказка, не правда ли? – Виктор повернулся к Терри. – Не боитесь постареть?

– Только об этом и мечтаю, – огрызнулась медичка.

– Я тут пожрать прихватил малость, консервы, сухари. Овощи брать не стал, они в этом лесу гниют мгновенно. Вина захватил. – Димаш принялся обустраиваться. – Говорят, бокал хорошего красного вина – и никакой мортал не страшен.

На каменном столе разложил еду, расставил стаканчики, банки с консервами.

– В этом лесу жрать жутко хочется. Так, Виктор Павлович? У меня с первой минуты под ложечкой сосет. Каланжо! Давай к нам! – крикнул он сидящему на броне капитану. – А то с голодухи в обморок грохнешься.

– Кто-то должен стоять на часах, рядовой, пока вы брюхо набиваете, – отозвался Каланжо.

– Да ладно, врата закрыты. Нет больше ни рядовых, ни капитанов. Только хозяин крепости и мы, подданные его. – Похоже, такая ситуация Димашу была по душе.

– Опасная точка зрения, – заметил Каланжо, но с вездехода не слез.

– А вы как думаете? – повернулся Димаш к Виктору.

– Мы в крепости – гости. Год пройдет, вернемся в наш мир. Так что надо жить, как живут бессмертники, надо. Они здесь были до нас и после нас останутся, не нам их обычаи нарушать, – отозвался Виктор. И добавил: – Даже если нам что-то не нравится.

– Капитан, давайте я покараулю. Вы перекусите, потом меня смените, – предложил Рузгин.

– Знаете, как бессмертники именуют Бурлакова? – спросил Димаш. Расхохотался: – Мой генерал. Иногда – Бонапарт. В профиль он действительно похож на Наполеона. Только ростом выше.

– Говорят, в мортале можно встретить Льва Толстого, – сказал Ланьер.

– Да ну вас! Опять шутите! – махнул рукой Димаш.

– Нисколько. Я вполне серьезен. Лев Николаевич ходит по лесу точь-в-точь такой, каким мы его на фотографии видели: бородатый, в косоворотке, крестьянских портках и босиком. Ходит по тропинке или сидит на валуне, опершись на клюку. Если заговоришь с ним – ничего не ответит. Только сплюнет. И уйдет.

– А если ответит? – спросил Димаш.

– Тогда ворота закроются, – предположил Рузгин.

Все засмеялись. Смех в мортале звучал странно. Как уханье филина.

– Дольфин полный, – сказала Терри, следившая все это время за бутылкой, стоявшей на камне. – Пойду раненых проверю.

– Да ладно вам, минут пятнадцать прошло…

– Восемь часов, – Виктор повертел в пальцах начавший плесневеть сухарь.

– Вера Найт – это кто такая? – спросил Димаш. – Что там бессмертник о ней болтал?

– Кинозвезда, – пояснил Виктор. – Когда ворота только окрылись, через несколько лет заметили, что тут, в реликтовых лесах, фактически существуют зоны бессмертия. Многие красотки возомнили, что могут жить за вратами и не стариться. Голливуд устроил здесь что-то вроде дачного поселка. Но потом Вера Найт с любовником после вечеринки решили погулять в мортальном лесу. Их друзья видели, как парочка под утро возвращалась из мортала. На другой день нашли в постели два трупа, похожих на скелеты, обтянутые кожей. Умерли оба от истощения.

Димаш затравлено оглянулся:

– И мы можем вот так же?

– Вполне.

– Да вы шутите, как обычно. Да?

– У меня сыну два года, – задумчиво сказал Каланжо. – Я вернусь – а он уже вырос…

– … приложи ухо к земле… – услышал Виктор за спиной голос Эдика Арутяна. – Приложи – и услышишь конский топот…

– Тревога! – крикнул Ланьер.

Туман еще больше сгустился. Дорога была будто залита молоком. И в это молоко Рузгин дал очередь наугад. В ответ зацокали пули – по стволам, камням. Неведомо, кто и откуда стрелял. Все кинулись на усыпанную хвоей влажную землю, пытаясь укрыться за плоским камнем, который служил им столом. Виктор отполз в сторону, вытащил «Беретту». Он ничего не видел – белая пелена висела между деревьями. «Белая тьма» – вдруг вспомнил он название секретной программы. Рен Сироткин был против ее внедрения, доказывал, что она развяжет руки эсбистам.

Белая пелена лопнула, из леса вырвались всадники на черных конях. Черные доспехи из феррокерамики, на конях лунным блеском сияла причудливая сбруя. Скачущий впереди выстрелил из винтовки. Рузгин скатился с брони.

– Борька! – завопил Димаш.

Виктор прицелился в лошадь. Жалко конягу! Но бить надо наверняка. Нажал на спусковой крючок. Но раздался лишь сухой щелчок. Похоже, патрон заклинило. Проклятый лес! Здесь оружие надо чистить каждый час…

И тут из-за деревьев, из тумана вылетел наперерез черным белый всадник. Был он сед как лунь, борода его летела прядями по ветру, и белые одежды, выцветшие и истлевшие, напоминали клочья тумана. И конь под ним был мосласт и бел. Старик поднял руку, замахнулся мечом… Но черный оказался проворнее, выстрелил старику в грудь почти в упор. Белый всадник вместе с конем рухнул на землю. Тут Каланжо вскочил, заорал «гады!» и принялся поливать огнем из автомата черного всадника. У коня будто подрезало передние ноги. Он грохнулся, попытался встать, потом повалился окончательно, подминая под себя седока.

Убийцы! Сволочи! Виктор ощутил бешеную ярость. Рванулся вперед. И тут это случилось с ним впервые. Внутри вдруг сделалось легко и пусто. Ни с чем не сравнимое чувство. Будто невидимая, но сильная рука сжала внутренности в комок и рванула… Свет погас на долю секунды, на кратчайший миг, потом вспыхнул ослепительно ярко, Виктор очутился рядом с поверженным всадником. Схватил его винтовку, выстрелил в несущегося черного рыцаря. Пуля срикошетила от феррокерамики. Еще выстрел! Пуля угодила в шею всаднику. Виктор видел, как брызнула кровь. Человек в черных доспехах рухнул на землю.

Остальные всадники развернулись и исчезли в тумане. Будто и не было их вовсе. Растаяли.

Рузгин поднялся, дал очередь вслед. Но вряд ли в кого-нибудь попал.

Виктор, все еще сжимая трофейную винтовку, побежал к человеку в белом. Белый конь поднялся и теперь стоял, обмахиваясь тощим хвостом. Темные печальные глаза покорно смотрели на хозяина. Тот умирал. На груди, на лохмотьях белой его одежды расплывалось алое пятно.

Захрустела хвоя. Виктор обернулся. Терри, смешно переваливаясь, трусила к ним.

– Как он?

– По-моему, плохо.

Терри наклонилась над умирающим. Лицо его было измождено, кожа бледна и прозрачна. Он приоткрыл рот, силясь что-то сказать, на губах запузырилась алая пена.

– Не спатси, парень с закрытия врат блуждает в мортальном лесу. У него дистрофия. А тут еще ранение…

Она вновь сокрушенно покачала головой. Их спаситель понял этот жест. Собрал все силы, чуть-чуть приподнялся. Он не хотел умирать, он боролся… В тот день, когда закрылись врата, ему исполнилось двадцать. Но это последнее движение отняло силы. Ладони заскользили по влажной хвое, раненый тяжело стукнулся спиной о землю, голова запрокинулась. Человек в белом умер. Терри наклонилась и закрыла ему глаза.

Конь переступил с ноги на ногу, звякнул сбруей, заржал. Возможно, он ускакал бы в лес и там погиб. Но Димаш не позволил, подбежал, ухватил за повод.

– Я выведу его из леса. Ладно, Виктор Павлович?

– Напоить его надо. И накормить, – сказала Терри.

– Это я мигом. – Димаш поднес скакуну сухарик на раскрытой ладони.

Тот взял мягкими губами. Схрупал… вздохнул…

– Ну вот и ладненько… вот мы теперь с тобой и друзья… – приговаривал Димаш, хлопая коня по шее.

Потом взял под уздцы и повел.

– Димаш, стой! – закричал Виктор. – Стой, кому говорят! Не ходи один!

Димаш обернулся.

– Да что ж такого?

– Не ходи! – повторил Виктор. – Вместе выйдем, с вездеходом, с ранеными. Один не ходи.