Текст книги "Смерть на выбор"

19

Мы ехали по Санедрес-стрит к дому Марио. Еще издалека я заметил небольшую толпу перец «Ареной». Люди стояли кучками по нескольку человек, и лица их были освещены гирляндой ламп, висевшей над входом. Это были разные лица: задубевшие, как подметка, мясистые физиономии завсегдатаев азартных зрелищ, лица мальчишек, стриженных «под индейца», лица старых опытных проституток, чующих поживу, лица молоденьких девчонок с блестящими глазами и алыми от помады губами, предвкушающих жестокую потасовку на ринге. И, наконец, черное скуластое лицо Симми, проверяющего билеты у входа.

– Стой, – внезапно крикнул Марио, вцепившись в мою правую руку. Сильно вильнув, я чуть не врезался в стоявшую на обочине машину, и дал по тормозам.

– Ты что, с ума сошел? – повернулся я к Марио.

Но его как ветром сдуло с сиденья. Он бегом пересек улицу и нырнул в толпу. Быстро пробираясь вперед, он расшвыривал людей в разные стороны, как волк, ворвавшийся в овечье стадо. На его правой руке блеснула полоска металла. Дело запахло дракой.

Я, конечно, мог бы просто уехать – Марио не ребенок, а я ему не нянька. Однако я понимал, что сейчас даже несильный удар в голову может его убить. Я поискал глазами парковку, но не нашел. Машины стояли бампер в бампер по обеим сторонам улицы. Я дал задний ход и свернул в ближайший переулок.

В толпе тем временем происходила перегруппировка. Лица сбились теснее, рты приоткрылись. Большинство глаз смотрело в сторону двери, за которой исчезли Симми и Марио.

Я вылезал из кабины, когда дверь запасного выхода, освещенная фарами моей машины, с неожиданной силой распахнулась настежь, точно кто-то одним ударом выбил прямоугольный кусок стены. Из проема пулей вылетел Симми в ярко-желтой рубашке и в три прыжка пересек переулок. За ним, занеся руку с кастетом, неуклюже бежал Марио. Симми уже успел перекинуть одну ногу через край забора, когда Марио настиг его. Сверкнув на черном лице, белки его глаз закатились от ужаса. Окованный металлом кулак с размаху врезался в его лицо. Чернокожий медленно осел на гравий.

Я обхватил руки Марио сзади. Он остервенело колотил меня кастетом в бедро, так что оно сразу же онемело. Я переместил захват и зажал Марио крепче.

– Успокойся, приятель, успокойся.

– Убью гада, – хрипло повторял он, то и дело переводя дыхание. – Пусти меня! – Он резко дернул плечами и чуть не сбил меня с ног.

– Спокойно, Марио, спокойно. Ты свернешь себе шею.

Симми приподнялся и стал на колени. По лицу его текла кровь из глубокой раны на лбу. Покачиваясь, он поднялся на ноги и прислонился к забору. Кровь полилась на его желтую рубашку.

– Получишь за это пулю от мистера Блэйни, Тарантини. – Он сплюнул на гравий.

– А-а-а! – взревел Марио. Мышцы его напряглись, как стальные канаты, и разорвали мой захват. Он снова замахнулся рукой с кастетом, Симми сиганул через забор. Я прижал Марио к забору и вывернул у него кастет. Он попытался двинуть меня коленом в пах, и мне пришлось резко наступить ему на подъем другой ноги. Он сполз вниз по забору и сел, обхватив ногу руками.

Негритянка, которую я видел днем раньше, выбежала из-за угла дома по другую сторону забора. Она стояла первой в кучке чернокожих мужчин и женщин, собравшихся в конце длинной вереницы лачуг и молча смотревших на нас. Один из мужчин держал в руках двуствольный обрез. Симми стал рядом с ним и крикнул:

– Ну что же ты? Лезь сюда, к нам, и попробуй еще раз.

– Ага, – проворчал мужчина с двустволкой. – Полезай, мы тебя ждем.

Женщина со стоном прикоснулась пальцами к окровавленному лицу Симми. Я оглянулся и увидел толпу людей, стоящую полукругом позади меня. Один из них, с лицом-подметкой, крикнул:

– Покажи ему, Тарантини. Оторви голову этому черному ублюдку. – Однако сам он не сделал попытки выбраться вперед из второго ряда зрителей.

Я поднял Марио на ноги и отвел к машине.

– Этот грязный нигер его ударил? – спросила какая-то женщина.

– Да нет, он просто пьян, – ответил я. – Видите, на ногах не держится. Расходитесь, представление окончено.

Я залез в кабину первым и втащил Марио за собой, потом медленно дал задний ход, проезжая сквозь толпу.

– С одним рассчитался, – сказал Марио сам себе. – Здорово я ему кровь пустил, а? И до остальных доберусь.

– Смотри, как бы они сами до тебя не добрались, – предостерег я, но Марио пропустил мои слова мимо ушей.

Какая-то девушка с лихорадочно блестящими глазами побежала за машиной по тротуару и ухватилась за дверцу с той стороны, где сидел Марио.

– Подождите! – крикнула она.

Я нажал на тормоз. У девушки были коротко остриженные белокурые волосы. Казалось, что на голове у нее шапочка из золотистого шелка. Подавшись молодой, упругой грудью в открытое окно машины, она торопливо заговорила:

– Где Джо, Марио? Меня второй день ломает.

– Проваливай! Отстань от меня. – Он попытался оттолкнуть ее.

– Пожалуйста, Марио. – Ее ярко-красный рот страдальчески скривился. – Пожалуйста, Марио, дай порошочку.

– Я сказал – проваливай. – Он наотмашь ударил ее ладонью, но она поймала его руку и не хотела отпускать.

– Говорят, твоя яхта погибла. Я могу кое-что об этом рассказать, честное слово, Марио.

– Врешь, – бросил он и, вырвав руку, поднял стекло. – Поехали отсюда, что-то паршиво мне.

Я довез его до дому. Вылезая из машины, он споткнулся и упал на колени у края тротуара. Я помог ему дойти до двери.

– Тебе надо бы вызвать врача. Пусть осмотрит твою голову.

– К черту врачей, – вяло бросил он. – Отдохнуть нужно малость, и все.

Дверь открыла его мать.

– Где ты пропадал, Марио?! – Голос ее дрожал и срывался от волнения, словно в этом старом расплывшемся теле жила душа пугливого ребенка.

– Нигде, мама, – пробормотал он. – Просто вышел прогуляться, воздухом подышать. Все в порядке.

20

Когда я вернулся к «Арене», Симми нигде не было видно. Кассир, продавший мне билет, сам его надорвал и махнул рукой в сторону входной двери. Толпы перед входом уже не было, если не считать нескольких мальчишек, ждавших случая проскочить без билета. Они проводили меня огромными, полными зависти глазами, точно там, за этой заветной дверью, должны были сойтись в поединке Ахилл и Гектор или Иаков собирался сразиться с архангелом.

Когда я вошел, схватка уже была в полном разгаре. Не меньше тысячи человек наблюдали сейчас за еженедельной битвой между добром и злом. Добро в этот день представлял молодой острогрудый парень итальянского типа, сплошь поросший густой черной шерстью. Зло персонифицировал средних лет славянин с круглой блестящей плешью и рыжей бородой, которая должна была компенсировать нехватку волос на макушке. У него был тяжелый, отвисший живот, похожий на готовую упасть слезу. Очевидно, злодеем его делали именно борода и живот.

Я нашел свое место в третьем от ринга ряду и минуты две-три наблюдал за поединком. Рыжебородый захватил пучок волос на груди итальянца большим и указательным пальцами и резко дернул к себе. Острогрудый взвыл от боли и ужаса и бросил умоляющий взгляд на судью. Рефери – маленький круглый человечек в майке с длинными руками – резко отчитал рыжебородого за неэтичное поведение по отношению к коллеге. Но тот лишь презрительно покрутил бородой. Толпа взревела от возмущения.

Рыжебородый прошел в угол ринга, где острогрудый мужественно преодолевал мучительную боль, и слегка шлепнул юного героя кулаком по плечу. Итальянец рухнул на колени, потрясенный ударом. Рыжебородый торжествующе стукнул себя кулаками в грудь и вызывающе посмотрел на толпу.

– Вышиби ему мозги, Джино! Дай, чтоб не встал! – завопила благообразная старушка рядом со мной. Судя по ее виду, совет был подан всерьез. Другие зрители выдвигали похожие предложения.

Воодушевленный поддержкой, Джино с трудом поднялся на ноги. Рыжебородый нанес новый удар с быстротой и силой падающего перышка, но на этот раз Джино увернулся и дал сдачи. Зрители взвыли от восторга: «Бей его, Джино!» Злодей съежился и попятился назад: еще бы, ведь все громилы – трусы. Пожилая матрона рядом со мной утверждала, что он вот-вот наделает под себя.

Поскольку добро торжествовало, я мог с легким сердцем ненадолго оторвать глаза от ринга. Я легко нашел девушку, которую искал. Ее золотистая головка поблескивала в первом ряду по другую сторону ринга. Она сидела рядом с мужчиной средних лет в несколько легком для этого времени года габардиновом костюме и панаме с красно-сине-желтой лентой. На лацкане у него красовался значок делегата на съезде демократической партии. Девушка практически сидела у него на коленях. С расчетливой игривостью пальцы ее сновали вверх и вниз по его руке, теребили пуговицы его жилета и галстук. Лицо джентльмена было красным и отекшим, точно он выпил лишнего.

Теперь Рыжебородый ползал на карачках у канатов. Джино требовал, чтобы судья заставил его встать и продолжить бой. Рефери ухватил злодея за бороду и поднял на ноги. Джино атаковал стремительно и беспощадно. Он подпрыгнул в воздух и нанес сокрушительный удар обеими ногами, едва задев кончиком борцовки торчащую вперед бороду. Сметенный сотрясением воздуха, злодей грохнулся на спину. Итальянец ловко приземлился на плечи и, спружинив, вскочил на ноги. Рыжебородый лежал до тех пор, пока судья не закончил счет и не объявил Добро победителем. Толпа радостно заулюлюкала. Зло тут же очнулось и заспорило с судьей, энергично тряся бородой. «Старый обманщик! – взвизгнула старая леди. – Вон с ринга!»

Золотоволосая девушка и мужчина в панаме встали и направились к выходу. Я подождал, пока они не скроются из виду, и пошел за ними. Воодушевленные победой Добра, остальные зрители смеялись и болтали, покупали пиво, жареные орешки и кока-колу у разносчиков в белых кепи, сновавших по проходам. Добро и Зло ушли с ринга вместе.

Выйдя на улицу, я увидел, что мужчина и девушка стоят у кассовой будки, а кассир вызывает им такси по телефону. Она льнула к своему спутнику, как лишайник к утесу. Лицо ее было искажено болью и отчаянием. Толстая рука мужчины обнимала ее тонкую талию.

Когда подъехало такси, я уже сидел в своей машине с включенным мотором ярдах в ста от входа в «Арену». Мужчина и девушка сели в такси, и оно направилось к центру города. Ехать за ними было нетрудно – вечером машин на улице поубавилось. Проехав шесть кварталов по прямой, мы свернули на Мэйн-стрит, промчались мимо мексиканских кинотеатров и подозрительного вида баров, где околачивался всякий сброд, потом снова выехали на приморский бульвар. Такси свернуло налево и через несколько сот ярдов остановилось. Оба пассажира вышли.

Путь их лежал в маленький мотельчик, стоявший между собачьей лечебницей и неподвижной, погруженной во тьму каруселью. Над входом сверкала голубая неоновая вывеска: «Тихая заводь». Проезжая мимо, я на мгновение увидел лицо девушки – мертвенно-бледное в неоновом свете, с темными провалами глазниц и впалыми щеками, оно было обращено к открытому бумажнику в руках мужчины. Ее худое, обтянутое свитером и тесной юбкой тело отбрасывало узкую изломанную тень рядом с разлапистой тенью мужчины.

Я остановил машину у тротуара на Другой стороне бульвара. Где-то в темноте, за цепочкой карликовых пальм, вздыхало и жаловалось море. Сплюнув в его сторону, я зашагал к мотелю. Это было длинное приземистое здание, стоявшее торцом к улице. Одноместные номера выходили дверями на две галереи по обе стороны здания. Внизу были открытые боксы для машин – большей частью пустые. В конце галереи вспыхнул свет, и я на секунду увидел в дверном проеме силуэт моей странной парочки. Потом из номера вышел молодой парень в тенниске и плотно закрыл за собой дверь. Он прошел на цыпочках вдоль галереи и спустился по лестнице вниз. Я прошел мимо, не оборачиваясь.

Услышав, как хлопнула дверь служебного помещения в передней части здания, я развернулся и направился обратно.

Перед собачьей лечебницей стоял небольшой крытый грузовичок. Я присел на подножку в глубокой тени и стал наблюдать за освещенным окном номера. Через несколько мгновений свет погас.

Тут я заметил, что юнец в тенниске тоже проявляет интерес к тому, что происходит в номере. Он успел подняться обратно на галерею и неслышными шагами приближался к закрытой двери. Достигнув ее, он застыл, прижавшись к стене, безмолвный и неподвижный, как изваяние. Я продолжал наблюдать за ним снизу. Он, похоже, ждал условного сигнала, чтобы начать действовать. Сигнал не замедлил последовать: из-за двери послышался тихий голос девушки. Слов я не разобрал – возможно, их и не было.

Он открыл дверь и, шагнув внутрь, захлопнул ее за собой. Окно с занавесками снова осветилось. Я решил переместиться поближе к месту событий.

В дальнем конце галереи была еще одна лестница. Я перепрыгнул через невысокую изгородь из миртовых кустов и поднялся по ступенькам. Прижимаясь к стене, где было меньше шансов наступить на скрипучую половицу, я осторожно двинулся к освещенному окну. Не успел я приблизиться к нему вплотную, как до меня стали долетать голоса говорящих.

– Она никак не может быть вашей женой, – тихо, но с нажимом сказал парень в тенниске. – Вы указали в регистрационной книге, что живете в Орегоне, а эта девушка – здешняя. Мне сразу показалось, что я ее где-то видел, а теперь я просто уверен.

Сдавленный от волнения голос мужчины ответил:

– Мы только сегодня поженились, правда? Скажи ему.

Юнец презрительно хмыкнул.

– Бьюсь об заклад, она даже не знает вашего имени.

– Так оно и есть, не знаю, – призналась девушка. – Что вы собираетесь делать?

– Зачем ты ему сказала? За язык тебя тянули? – В голосе мужчины послышались истерические нотки, но он еще сдерживался, боясь поднимать шум. – На кой черт ты вообще меня сюда притащила? Ты ведь сказала, что место надежное, что с администрацией у тебя все улажено.

– Наверное, я ошиблась, – устало промолвила девушка.

– Да уж это точно ошиблась! В какое дерьмо ты меня втравила, ты хоть понимаешь? Сколько тебе лет?

– Почти шестнадцать.

– О господи! – глухо выдохнул он, точно его двинули ногой в живот. Я придвинулся спиной к краю окна, стараясь увидеть лицо мужчины, но занавески из грубой рыжеватой ткани были плотно задернуты.

– А это уже совсем плохо пахнет! – добродетельно вознегодовал юнец. Он вообще был очень добродетелен для ночного портье в заштатном мотеле. – Растлением малолетних – вот чем это пахнет. А может, и изнасилованием.

– У меня дома дочь ее возраста. Жена. Что же мне делать? – деревянным голосом сказал мужчина.

Но добродетельный юноша был непреклонен.

– Поздновато вы о семье вспомнили. Придется мне позвонить в полицию, ничего не поделаешь.

– Нет! Только не это. Она ведь тоже не хочет, чтобы вы вызывали полицию. Ведь ты не хочешь, правда? Я заплатил ей деньги, она не будет показывать против меня. Ведь не будешь, скажи?

– Они меня заставят, – мрачно отозвалась девушка. – А потом упрячут меня за решетку. И вас тоже.

– Здесь не бордель какой-нибудь, мистер, – продолжал напирать юный страж нравственности. – Управляющий сказал мне – если что-нибудь такое заметишь, сразу звони в полицию. Так что извините, не я вас сюда привел.

– Конечно, сынок. Это все она. Понимаешь, я впервые в этом городе, порядков ваших не знаю. Я приехал из Портленда на конгресс по рекламе. Не знал я здешних порядков.

– Ну вот, теперь узнаете. Если мы будем терпеть такие делишки, у нас отберут лицензию. Если не позвоню и управляющий обо всем дознается – я мигом с места вылечу. И я вам не «сынок».

– Ладно, не будь скотиной, – начал раздражаться мужчина. – А то как бы я тебе нос не расквасил.

– А ну, попробуй, козел старый. Только сначала штаны застегни.

– Перестань! – визгливо крикнула девушка. – С ним надо по-хорошему. Кулаками ничего не добьешься. А то он тебя еще за драку притянет.

– Извините, я погорячился, – покорно сказал мужчина.

– Извинения тут не помогут.

Девушка начала машинально всхлипывать.

– Они меня посадят, и вас тоже, – скулила она. – Сделайте что-нибудь, мистер.

– Может быть, мне поговорить с управляющим? Если вы вызовете полицию, ничего хорошего...

– Управляющего нет в городе, – перебил его портье. – Да я и сам могу решить это дело.

После паузы мужчина, запинаясь, спросил:

– Сколько... сколько вы зарабатываете в неделю?

– Сорок долларов. А что?

– Я вам заплачу, чтобы все это уладить. Наличных у меня, правда, немного...

– У вас в портмоне несколько бумажек по двадцать долларов, я сама видела, – сказала девушка, перестав плакать так же внезапно, как начала.

– Помолчи, – бросил юнец. – Я не беру взяток, мистер. Мне мое место дороже.

– У меня здесь восемьдесят пять долларов. Можете взять все.

Юнец рассмеялся.

– Это за попытку-то изнасилования? Маловато предлагаете. А другое место мне будет найти не так-то легко.

– У меня еще есть дорожный чек на сто долларов. – Мужчина воспрянул духом. – Я дам вам сто пятьдесят. Мне надо немного оставить себе, чтобы расплатиться за гостиницу.

– Ладно уж, давайте, – сказал портье. – Не хочется мне этого делать, но так и быть.

– Слава Богу, – вздохнул мужчина.

– Пойдемте в контору, мистер. Там есть авторучка, выпишите чек.

– Спасибо вам, мистер, – тихо пробормотала девушка. – Вы мне спасли жизнь, честное слово.

– Пошла вон, дрянь продажная! – в ярости рявкнул он.

– Тихо! – прошипел юнец. – Тихо. Пошли отсюда.

Я быстро отбежал в конец галереи и, спрятавшись за угол, продолжал следить за номером. Первым вышел молодой портье. Шагал он быстро, сильно размахивая руками. За ним плелся мужчина, держа шляпу в руке, точно нищий. Незавязанные шнурки его туфель волочились по полу.

21

Я постучал в дверь.

– Кто там? – прошептала девушка.

Я постучал снова.

– Это ты, Ронни?

– Да, – тихо сказал я. Она прошлепала по полу босыми ногами, и дверь открылась.

– Как мы его облапо... – начала она, но, увидев меня, испуганно прижала руку ко рту. – Ой, кто это?

Она попыталась захлопнуть дверь у меня перед носом, но я протиснулся мимо нее и захлопнул дверь, навалившись на нее спиной. Девушка попятилась назад. На ней была только юбка, и спустя мгновение она об этом вспомнила. Руки ее метнулись вверх и прикрыли обнаженные груди. Они были маленькие и упругие. Над ними по-цыплячьи выпирали худенькие ключицы. Ее левое предплечье было испещрено многочисленными следами от уколов.

– Хитрый у тебя рэкет, подруга, – сказал я. – И ни на что лучшее ты свое тельце употребить не могла?

Она отступила еще дальше, остановившись у разобранной кровати в углу комнаты. Это была убогая маленькая каморка с выкрашенными зеленой краской потолком и стенами, как в общественных туалетах. Всю обстановку составляли кровать, стул и туалетный столик с покоробленной фанерной облицовкой. На полу валялся грязный, изъеденный молью коврик. Это было прибежище для торопливых кроличьих соитий, уединенная келья, в которой одинокий мужчина мог в полной безопасности допиться до сонливой одури. Девушка, казалось, была слишком хороша для этой комнаты, но я знал, что это лишь иллюзия.

Она подхватила с пола свой свитер и поспешно натянула на себя.

– А вам какое дело, что я творю со своим телом? – Перед глазами у меня мелькнул розоватый сосок и спрятался под свитер. – Убирайтесь отсюда, или я позову портье.

– Тем лучше. Я очень хочу с ним потолковать.

Глаза ее округлились.

– Вы из полиции? – Глаза у нее были определенно какие-то странные.

– Я частный детектив, – отрекомендовался я. – Если вам от этого легче.

– Оставьте меня в покое, и мне станет легче.

Вместо этого я двинулся к ней. Лицо ее заострилось и побледнело. Своеобразной особенностью ее глаз было отсутствие зрачков. Вместо них зияли провалы, за которыми стояла холодная тьма. У нее затряслись руки, дрожь быстро доползла до плеч и захватила все тело. Она присела на край постели, обхватив колени руками, словно хотела удержать ноги на месте. По лицу ее промелькнула тень – темная и неотвратимая, словно призрак смерти. Сейчас она походила на маленькую старушку в золотистом парике.

– Давно не кололась? – спросил я.

– Три дня. Я схожу с ума. – И у нее застучали зубы. – Она с силой закусила нижнюю губу.

– На героине сидишь?

– Угу.

– Мне тебя жаль.

– Мне от этого не легче. Я три ночи не спала.

– С тех пор как уехал Тарантини?

Она выпрямилась, подавив дрожь.

– Вы знаете, где он? Может, достанете мне порошка? Я заплачу...

– Я этим не занимаюсь, детка. Как тебя зовут?

– Рут. Вы знаете, где Джо? Вы на него работаете?

– Я – нет. Что касается Джо, тебе придется обойтись без него.

– Не могу. Умру я. – Это было похоже на правду.

– Давно колешься?

– С прошлой осени. Ронни меня приучил.

– Часто?

– Сначала раз в неделю. Потом два. Последние два месяца – каждый день.

– Доза?

– Не знаю. Они мне сами отсыпают. Мне это стоит пятьдесят долларов в день.

– Поэтому ты и взялась потрошить приезжих?

– Надо же как-то зарабатывать на жизнь. – Она с трудом подняла отяжелевшие веки. – Откуда вы столько обо мне знаете?

– Ничего я не знаю. Кроме одного. Тебе нужно обратиться к врачу.

– Что толку? Упрячут в больницу, а там я уж точно концы отдам.

– Они тебя подлечат.

– Откуда вы знаете? Вы что, кололись?

– Нет.

– Ну и не говорите тогда. Когда уколоться нечем, тебя прямо наизнанку выворачивает. Вчера вечером на пляже была. Волна на берег плеснет, а у меня уши лопаются, точно это гром или землетрясение. Конец света. Легла я на спину, смотрю вверх, а неба не вижу, тьма в глазах и желтые пятна. Потом земля куда-то уходить стала, и я отключилась. Чудное такое чувство, словно сама в себя проваливаешься. Словно я колодец какой-то и сама же в него падаю. – Она коснулась рукой живота. – Странно, что я еще жива. Это похоже на смерть.

Она откинулась на смятую постель и, закинув руки за голову, уставилась в потолок. Кожа у нее на лице натянулась от напряжения, вокруг носа и рта залегли глубокие складки, золотистые волосы на впалых висках потемнели от пота. Сейчас ее небом был грязно-зеленый потолок.

– Боюсь, мне еще раз через все это пройти придется, прежде чем я вправду умру.

– Ты не умрешь, Рут. – Это я сказал вслух. Но чувствовал я себя как прокурор, допрашивающий душу умершей девушки в адском суде первой инстанции. – Что ты делала на пляже вчера вечером?

– Ничего, просто так пришла. Мы всегда ходили на пляж, пока не уехал папа. Тогда у нас и собака была – маленький такой коккер, и он гонялся за птицами, а потом мы обедали прямо там, на пляже, разводили костер, и было так здорово! Папа любил искать для меня раковины – мы собрали целую коллекцию. Она оперлась на локти и сосредоточенно наморщила свой юный чистый лобик. – Где же они теперь, мои ракушечки? Не помню, что с ними стало.

– А что стало с твоим отцом?

– Я почти не вижу его больше. Он уехал, когда мать его бросила. Они держали фотоателье в городе. Поступил радистом на корабль и вечно где-то плавает. Индия, Япония. Но деньги на меня он бабушке посылает регулярно, – добавила она, точно защищая отца от обвинения. – И письма мне пишет.

– Значит, ты с бабкой живешь?

Она снова растянулась на постели.

– Более или менее. Она работает официанткой в придорожном кафе. Ночами работает, днем отсыпается. Вчера ночью мне паршиво пришлось. Стены вдруг стали сдвигаться и раздвигаться, будто задышали, я перепугалась страшно, а рядом ни души. Решила на пляж выйти – может, полегчает. Запах моря меня всегда успокаивает. Но на этот раз не помогло. Даже хуже стало. Вместо звезд черные дыры вижу и все проваливаюсь куда-то, проваливаюсь. А когда очнулась, смотрю – человек из моря выходит. Ну, думаю, все – чокнулась. Решила, что это водяной – как в том стишке, что мы в прошлом году в школе учили. Я и сейчас не знаю: был там кто-нибудь или это мне померещилось.

– Расскажи мне про этого водяного. Где ты его увидела?

– На Макерель-Бич – ну, где жаровни для барбекю стоят. Мы с папой всегда там обедали, когда на пляж ходили. – Она вяло подняла руку и махнула куда-то в сторону. – С милю отсюда вдоль по бульвару. Я лежала на песке, за деревянным Щитком от ветра, и страшно продрогла. – Она зябко передернула плечами при этом воспоминании. – Темноты в глазах уже не было, и я больше не проваливалась. Я подумала, что худшее позади. Над морем уже появилась полоска света, а я всегда себя лучше чувствую, если вокруг не совсем темно и что-то видно. И вдруг прямо из прибоя встает человек и выходит на берег. Я насмерть перепугалась. Просто с ума сошла от страха – подумала, что это водяной и он хочет утащить меня в море. Но было еще довольно темно, и я лежала тихо-тихо, так что он меня не заметил. Прошел мимо и скрылся в кустах за жаровнями. Наверное, где-то в переулке у него стояла машина – через несколько секунд я услышала звук мотора.

– Человек наверняка был, тебе не померещилось, – сказал я. – Бинтов у него на голове случайно не заметила?

– Нет, не думаю. Это был не Марио. Ронни сказал мне, что кто-то угнал у него яхту и посадил на камни, и я подумала, что это как-то связано с яхтой.

– Ты ее видела?

– Нет. Может быть, слышала. Не знаю. Со слухом у меня черт-те что творится – то стоит чайке крикнуть, перепонки едва не лопаются, то глохну напрочь. – Как большинство наркоманов, она страдала ипохондрией. Больше всего на свете ее интересовали симптомы ее состояний, и в описании их она обнаруживала немалый талант.

– Какой он был с виду? – спросил я.

– Еще не рассвело, и лица я не разглядела. Он был совершенно голый или, может, в светлых плавках. На шее у него, по-моему, висел какой-то узел.

– Это не был кто-то, кого ты знаешь?

– Не думаю.

– Может быть, Джо Тарантини?

– Нет, что вы. Джо я сразу узнала бы, голого или одетого. Хорошо бы, если бы это был он.

– Это он тебя зельем снабжает, как я понимаю.

– Никто меня не снабжает, – сказала она в потолок. – Уже три дня. Мне они как три года показались. Что бы вы сделали на моем месте, мистер? У Ронни есть травка, но мне от нее только хуже. Что мне делать?

– Обратиться к врачу и постараться отвыкнуть от этой дряни.

– Не могу я. Я уже вам говорила, не могу. Вы ведь из Лос-Анджелеса, да? Знаете, где там достать можно? Я двести долларов заработала за последние три ночи.

Я вспомнил Даузера, который предпочитал блондинок. Но пусть уж ее лучше ломает, чем отправить ее к этому подонку, даже если у него есть чем ее угостить.

– Нет, не знаю.

– Ронни знает одного типа в Сан-Франциско. Ронни у Германа Спида гонцом был, пока Спида не подстрелили. Может, я во Фриско достану? Я все Джо дожидалась, а его нет и нет. Вернется он когда-нибудь, как думаете?

– Джо либо мертв, либо удрал за границу. Сюда он не вернется.

– Этого я и боялась. Ладно, к черту Джо! Поеду во Фриско. – Она стремительно села в постели и принялась расчесывать волосы.

– Как зовут того человека во Фриско, о котором говорил тебе Ронни?

– Не знаю, они именами не пользуются. Кличка – Москит. Весь прошлый год у Спида продавцом был, а теперь тем же самым во Фриско промышляет.

– Сан-Франциско – большой город.

– Я знаю адрес, Ронни мне сказал. – Она снова зажала рот рукой – уже знакомый мне жест. – Слишком много болтаю, правда? Всегда так, когда со мной по-доброму говорят. Вы ужасно добрый, а я вас за полицейского приняла.

– Я тоже когда-то был полицейским, – признался я. – Но мешать я тебе не буду.

Сейчас, когда она приняла решение немедленно отправиться за наркотиком, выглядела она намного лучше. На лице у нее проступил легкий румянец, взгляд стал осмысленнее. Но она по-прежнему казалась вдвое старше своих лет.