Текст книги "Рудная черта"

Глава 31

Закованные в броню всадники, в чьих жилах текла не кровь, а жидкое серебро, гонимое колдовским током, въезжали в арку. Ехали по трупам, пригибаясь под остриями поднятых решеток, сторонясь торчащих из стен и сводов лезвий.

И – принимались за работу.

Привычную, монотонную.

Твари все напирали. И движущаяся навстречу неумолимая пробка из коней, умрунов и посеребренного металла их интересовала мало. В этой позвякивающей пробке не было ни капли горячей человеческой крови. Вожделенная влага была там, за пробкой, за аркой. Как в закупоренной фляге.

Досадливо отмахиваясь от мечей и копий конных мертвецов, упыри пытались пробраться за Серебряные Врата.

Проскользнуть, протиснуться…

А им не давали.

А они, обезумевшие, все пытались.

А их рубили, кололи, топтали. Без жалости и без каких бы то ни было иных чувств.

Острые шпоры входили в конские бока. Мечи и копья – в белесую плоть. Лошадиный хрип и ржание смешивались в гулкой арке с предсмертным упыринным воем. Мертвая дружина Бернгарда медленно, но уверенно вытесняла темных тварей. Выпихивала наружу, сбрасывала с моста. В залитый после вчерашней грозы ров с мутной водой, с плавающими в воде дровяными завалами.

Выезжавшие из крепости всадники разделялись. Одни прикрывали подступы к воротам, другие, раздвигая темных тварей, выстраивали боевую орденскую «свинью». По ту сторону рва, за поваленным частоколом буквально из ничего вырастало туповатое «рыло», щетинившееся посеребрённой сталью. Ровные, плотные, постепенно расширяющиеся ряды… Первый – четыре конных рыцаря – стремя в стремя. Второй – шесть… Третий – восемь… Четвертый – десяток. И – дюжина в пятом ряду…

А вот уже под прикрытием Бернгардовых умрунов, в строй вливаются и живые защитники Сторожи.

Впереди и по флангам располагались мечники, ловко обрубавшие гибкие когтистые руки. Всадники с длинными копьями (осиновое древко, наконечник в серебре) держались за ними. Оттуда же и разили точными короткими уколами всякого, кто приближался на расстояние удара. Это потом, когда «свинья» выберется на открытое пространство, где можно будет взять хороший разбег, копейщики выдвинутся вперед.

Кони и сидевшие в седлах мертвецы по-прежнему не представляли для упырей интереса. Но ни обойти, ни смять их у нечисти не было никакой возможности. Закрытые серебрённой броней и щитами, умело орудующие копьями и мечами всадники с раствором адского камня в жилах не пускали противника в глубину строя. Наоборот – умруны напирали сами.

Сбившиеся в тесные ряды защитники крепости действовали четко и слаженно, словно единый организм, что выгодно отличало их от беснующегося вокруг упыринного воинства. Бронированное «рыло» выдвигалось вперед и обращалось в голову орденской «свиньи». Голова вклинивалась в белесую толпу, продиралась дальше. За головой двумя косыми шеренгами, также составленными из конных мертвецов, тянулись края-крылья, удерживавшие форму растущего клина. Пространство между надежными гранями быстро заполнялось живыми всадниками.

Тевтонский клин удлинялся, ширился. Затем – перестал раздвигаться вширь, но некоторое время еще рос в длину. И вот, наконец, небольшая, но плотная колона с несокрушимым острием и крепкими неподатливыми боками покинула крепость.

В воздухе засвистели стрелы. Это через головы ехавших впереди били татарские лучники и орденские кнехты. Часто, густо били. Как могли – чистили путь. Над «свиньей» промелькнуло с полдюжины арбалетных болтов, пущенных с надвратных башен. Прощальный залп остающихся в Стороже.

– Готт мит унс[3]3
  С нам Бог! (нем.)


[Закрыть]! – донесся сзади клич тевтонских рыцарей.

Всеволод узнал голос Томаса. Вздохнул невесело. Будет ли Господь помогать отряду, половина которого состоит из мертвой дружины ведомой Черным Князем? Ох, сомнительно… Что-то подсказывало Всеволоду: в этой битве можно уповать только на свои собственные силы.

Лучники и арбалетчики все же освободили немного пространства, что позволило чуть разогнать лошадей. Дальше путь приходилось прорубать клинками и проламывать конскими нагрудниками. Орденский клин неумолимо продвигался сквозь воющую толпу нечисти, как копейный наконечник, входящий в тело. Все дальше. Все глубже…

И – все быстрее.

Всеволод ехал в голове «свиньи» – сразу за передовыми конными шеренгами умрунов – между Бернгардом и Сагаадаем. Их очередь вступать в битву еще не пришла. Пока рубилась мертвая дружина магистра, можно было, привстав на стременах, лишь наблюдать за прорывом.

Да, потери были, конечно.

Они едва отъехали от ворот, и только-только выстроенная колонна не устоялась еще в должной мере, не обрела единого темпа движения. А обезумевшие от близости и недоступности вожделенной крови, упыри яростно пытались взломать ряды мертвецов и добраться, наконец, до живых всадников.

И вот пожалуйста… Там вон – где левое крыло примыкает к головным шеренгам, на миг возник проем в мелькающих клинках и копейных остриях. И – тут же под одним из умрунов Бернгарда рухнула лошадь, подсеченная когтистой лапой.

А вот пала еще одна. Поваленные всадники успели убраться из-под копыт. Раненные лошади – нет. Кто мог – объезжал бьющихся на земле животных, кто не мог – топтал. Тевтонская «свинья» не останавливалась, и два спешенных рыцаря затерялись где-то позади.

Конная колонна упорно двигалась вперед. Клинообразный строй был сейчас подобен ладье, рассекавшей неспокойные белесые воды и оставлявшей за кормой пенистые буруны из черной крови. Бой шел яростный, лютый. Орденская «свинья» громоздила позади груды мертвой нечисти. А редкие (трое уже… нет – четверо… пятеро, быть, может, шестеро, но вряд ли больше) всадники, сбитые вместе с лошадьми или вырванные из седел, откалывались от плотного построения, подобно мелким крупинкам. И, отколовшись, почти сразу же пропадали в воющей бледнокожей толпе.

Конный клин, не задерживался ни на миг. Наоборот, продвигаясь вниз по склону замковой горы – постепенно набирал скорость. И клин – вырвался. Прорвался.

Сквозь первую преграду.

Отставших пешие бойцы из мертвой дружины Бернгарда еще продолжали рубить нечисть. Механически, бессмысленно, ведь их вырванные от общей массы мечи не могли уже помочь никому и ничем.

Нечисть сторонилась одиноких пешцев, чья серебряная кровь не прельщала темных тварей. Нечисть разделялась. Небольшая часть кровопийц вновь поворачивала к крепости, где в надвратных башнях оборонялись живые люди. Остальные – и таких было большинство – устремились вдогонку за удаляющимися всадниками. Но упырям трудно было угнаться за ними: защитники Сторожи гнали коней по пологому склону все быстрее.

Быстрее…

Еще быстрее…

Немного (в общем-то, совсем чуть-чуть) потрепанная первой стычкой, но не поломавшая строя «свинья» давно перешла с шага на рысь и теперь споро перестраивалась на скаку.

Рокотал из-под опущенного забрала голос магистра. Длинный меч Бернгарда мелькал над шлемами не нанося удары, а указывая, что и как надлежит делать. Тевтоны подхватывали и передавали назад приказы магистра. Место вырванных из строя и спешенных умрунов занимали новые рыцари.

Бронированное острие клина вновь насчитывало неизменные четыре, шесть, восемь, десять и двенадцать всадников в первых рядах. Прореженные «крылья», правда, пришлось чуть подтянуть к голове строя. Мертвой дружины Бернгарда уже не хватало, чтобы целиком обеспечить фланговое прикрытие. Живые орденские братья, находившиеся в глубине строя, выдвинулись вовне, заполняя небольшие бреши в хвосте колонны. Впрочем, и живые, и мертвые саксы действовали удивительно быстро и организованно. Похоже, ни в ратном умении, ни в строевых маневрах одни не уступали другим.

«Ловко все же они это делают, – вынужден был признать Всеволод. – Одно слово – немцы!»

Тевтонская «свинья» на ходу восстанавливала самое себя. «Свинья» готовилась к новому бою, по сравнению с которым прорыв у крепостных стен был легкой разминкой, не более.

Настоящий враг ждал внизу, у подножия замковой горы, где слабо колышется…

Больше всего это походило на белесый туман или море, раскинувшееся перед одиноким утесом с замком на вершине. С этого вот спасительного утеса и предстояло спуститься невеликому отряду всадников. Броситься вниз в пьянящем галопе. Окунуться с головой в гибельное море-туман. Хлебнуть его сполна.

И – пробиться.

И – прорваться.

Попытаться…

Во-о-он туда, к ущелью. И еще дальше – по ущелью. К безжизненному каменистому плато. К Мертвому Озеру.

Безумство? Да, конечно, вне всякого сомнения. Самоубийство? Кто бы спорил. Наивернейшее! Но еще более безрассудно было бы ждать, пока все это упыринное воинство само поднимется на замковую гору и захлестнет крепость. А не это воинство – так другое, что непременно придет за ним. Завтра. Послезавтра…

Нет, уж лучше самим… Сейчас. Сразу. Так есть хоть какой-то шанс. Хотелось бы верить, что есть. Вот только, с трудом почему-то сейчас в это вериться.

Одно хорошо: под копытами – не узенькая дорожка, а широкий спуск, расчищенный упырями от кольев и рогаток. Хорошо так расчищенный, добросовестно. Для конной атаки – лучшей местности и не придумать. И предательской грязи под копытами нет. Подсохшая за день земля, надежно удерживала шипы серебренных подков.

И останавливать набиравшую ход «свинью» уже поздно. Пока, впрочем, никто и не пытался этого делать. Складывалось такое впечатление, что сумасшедшая вылазка шокировала даже вражеского Черного Князя, кружившего над неровными рядами бесчисленных тварей.

Но скоро шок пройдет. А может, уже прошел?

Упыриное воинство впереди и внизу разительно отличалось от толпы кровопийц, оставленных сзади, сверху. Эти твари не бросались бездумно вперед, а стояли недвижимо. Молча.

Бернгард отдал новый приказ.

Впереди и по флангам выдвигались копейщики. Для таранного удара копья все-таки годятся лучше, чем мечи. Мечи вновь заработают чуть погодя – в ближнем бою. Однако многое будет зависеть от того, как использует «свинья» единственное свое преимущество – разгон со склона замковой горы. И от того, как глубоко она сможет сходу, с наскока вломиться в плотные вражеские ряды.

Катившаяся от крепости, вслед за тевтонским построением волна упырей безнадежно отставала. Отставала, но не остановилась. Твари, над которыми не довлела воля Властителя, упорно продолжали преследование. Видимо, вознамерились гнаться за ускользающей кровью до последнего. Гнаться и… биться?

«Свинья» неслась вниз. Грохотала земля под копытами. Лязгала серебренная сталь. Шумно и размеренно дышали кони, набиравшие разбег.

Наверное, на человека такая атака произвела бы неизгладимое впечатление. Наверное, такая атака заставила бы дрогнуть даже самые отважные людские сердца. Но под замковой горой стояли не люди. И стоять их там заставляла не человеческая воля.

– Стрелки-и-и! – широким взмахом меча Бернгард подал знак.

Хвост атакующей колонны раздался вширь. Рыцари, прикрывавшие тыл, расступались, выпуская арбалетчиков и лучников из чрева «свиньи». Так удобнее вести дальний бой.

Скупо и дружно щелкнули легкие самострелы конных орденских кнехтов. Выпустив по болту, арбалетчики тут же возвращались в строй. А к делу с куда большей основательностью приступали лучники Сагаадая. Татары метали посеребренные стрелы с немыслимой быстротой и сноровкой. Одну за другой, а то и парами – сразу, с одной тетивы.

Били кочевники в направлении атаки, навесом, используя всю мощь упругих степных луков и практически не целясь. Это, в общем-то, сейчас и не требовалось. Упыри впереди стояли плотно, тесно, густо – не промахнешься. Если конечно, добросишь стрелу.

Татарские стрелы, несмотря на немалое расстояние, отделявшее еще противников друг от друга, долетали до упыринной рати, не утратив убойной силы. Оперенный дождь сыпался на узкий участок, по которому вскоре должна была ударить «свинья».

Длинные стрелы с пестрым оперением пробивали мертвенно-белые тела нечисти насквозь, прикалывая одно к другому. Еще издали, на подходе, атакующие выкашивали и укладывали на землю целые шеренги упырей. Колчаны пустели, однако просвета в сплошной белесой стене пока не наблюдалось: места павших кровопийц занимали твари из задних и соседних рядов.

Вражеская рать, казалось, не уменьшалась вовсе.

Глава 32

На их обстрел ответили. Неожиданно, вдруг. И как ответили! Сам темный Властитель направил навстречу клинообразному строю своего Летуна.

Крылатая тварь рывком поднялась вверх и начала стремительно приближаться, постепенно снижаясь, будто пущенное из порока ядро. План восседавшего на седле-скамье Черного князя был, судя по всему, прост и бесхитростен. Бросить дракона на разгоняющуюся «свинью», сбить строй, разворотить ощетинившееся копьями рыло, свалить всадников, напугать лошадей, приостановить, замедлить, ослабить напор, помешать первому – самому страшному – удару.

Что ж, массивная туша, надежно укрытая крепкой чешуей, на такое вполне способна. Если ее нечем остановить.

У них было. Кое-что.

– Он твой, Сагаадай! – донеслось приглушенный забралом голос Бернгарда. – Попробуй…

Скакавший по правую руку от Всеволода юзбаши, в советах магистра не нуждался: степняк уже наложил на тетиву первую стрелу. Из тех трех, закаленных в крови Властителя, однажды уже пробивших черную броню. До сих пор Сагаадай не истратил ни одной. Но теперь пришло их время.

На тот случай, если степняк не остановит змея, и все же придется принять ближний бой, тевтонский магистр держал наготове свой меч, также способный сокрушить и чешую Летуна, и латы Властителя. Но ближний бой с таким противником означал бы неминуемый развал атакующего строя. Так что стрела сейчас все же предпочтительнее клинка.

Сагаадай скакал, чуть привстав на стременах и набросив короткий повод на переднюю луку седла. Кривые ноги степняка крепко сжимали мохнатые бока низкорослой лошадки, нелепо и несерьезно смотревшейся между крупных рыцарских коней. Сообразительная кобылка никак не отреагировала на предоставленную свободу. Не сбилась с шага, не шарахнулась в сторону, не отстала, не поломала ряда.

Хорошие все-таки у татар лошади.

И лук, что сжимает Сагаадай, – тоже ох как хорош. Сложен, из дерева, кости и рога, склеен рыбьим клеем, туго обмотан воловьими жилами, покрыт особым защитным лаком, не боящимся ни жары, ни холода, ни проливного дождя. И стрела – хороша. Длинная, прямая с густым оперением, с тяжелым острым наконечником в серебряной отделке. А уж как хороши степные лучники, птиц сбивающие влет на полном скаку!

Всеволод не сомневался: Сагаадай не промахнется. Но ведь сейчас важно не просто попасть. Сейчас нужно попасть так, чтобы Черный Князь не смог нанести ответного удара.

Сбить нужно.

Сагаадай выжидал.

Крылатый змей летел прямо на них. Падал сверху на голову тевтонской «свиньи». Так, что снизу Черного Князя нипочем не достать. Седока закрывают раскинутые крылья, брюхо, толстая змеиная шея и плоская голова с клювом-пастью. Всадника – не видать. Только край щита торчит, да загнутый кончик занесенного для удара серповидного меча.

Значит, Сагаадаю придется бить в дракона. Но удастся ли остановить такую тушу стрелой? Даже если наконечник пробьет прочную чешуйчатую шкуру, достанет ли он до важного органа? Нанесет ли смертельную рану? Всеволод слишком хорошо помнил, сколь живучим оказался Летун, атаковавший Сторожу прошлой ночью.

Стрелы из задних рядов летели уже не в упырей – в приближавшуюся крылатую тварь. Попадали. Отскакивали…

Сагаадай все отводил тетиву к уху. Оттягивал двумя пальцами, между которых топорщилось пестрое оперение. Юзбаши не спешил.

А крылатый змей уже атаковал.

Поднятый хвост-кистень. Раскинутые крылья. Вытянутые когтистые лапы и шея. Приоткрытая клыкастую пасть… Злыми темные щелки глаз между толстых век выцеливали будущих жертв. Чудилось: еще секунда, полсекунды – и все, и будет поздно. И никакое мастерство степного лучника уже не поможет.

Но мягкое, неуловимое движение… Указательный и средний пальцы юзбаши, тянувшие тугое переплетение жил и удерживавшие стрелу, плавно разогнулись.

Сагаадай спустил тетиву.

Стрела сорвалась с изгиба мощного лука, понеслась вверх и вперед. Навстречу крылатой твари. В морду твари.

Оглушительный драконий рев…

Над головой.

В самое ухо.

А рука степного воина привычным молниеносным движением уже вырвала из колчана вторую стрелу. Ее Сагаадай пустил не целясь.

Так, по крайней мере, показалось Всеволоду.

Однако и вторая стрела тоже попала в цель.

Всеволод не сразу и сообразил – куда именно. Но когда ревущий змей пролетал мимо, отчаянно размахивая крыльями, мечась из стороны в сторону, слепо вертя головой с разинутой пастью-клювом, он все же разглядел яркое оперение в глазницах твари. В двух пустых глазницах, из которых лилось и текло. Защитные складки толстых чешуйчатых век были пробиты и…

«Ослепил! – промелькнуло в голове. – Сагаадай его ослепил!»

А татарский юзбаши, ловко развернувшись в седле, уже пустил третью стрелу. На этот раз – в раззявленную пасть Летуна.

Дракон стремительно взмыл в небеса и… повернул назад. Черный Князь не решился повторно атаковать «свинью» на незрячей твари. Князь улетал, спеша укрыться за плотной стеной упыриной рати. Ослепший Летун, ведомый лишь поводом и волей седока, мотался в воздухе, будто ладья в бушующем море.

Змей все же унес седока в тыл темного воинства. А вот благополучно опуститься на землю не смог. Силы оставили крылатую тварь. Две стрелы Сагаадая, видимо, слишком глубоко вошли в глазницы, да и заглоченный посеребренный наконечник третьей тоже здоровья нечисти не прибавлял. Летун, не удержался в воздухе и рухнул на скалы где-то у входа в ущелье.

Кажется, там случился обвал.

Только вряд ли Черный Князь погиб под камнями. По крайней мере упыри впереди, вели себя по-прежнему – как организованное войско, а не как обезумевшая толпа.

А атакующая «свинья» уже мчалась во весь опор. Галопом…

Перестали звенеть тетивы степных луков. Не свистели стрелы. Татарские лучники вернулись в строй и взялись за сабли и копья, от которых, в ближнем бою будет больше проку.

Плотные ряды атакующих чуть рассредоточились. Совсем немного – настолько, насколько это необходимо, чтобы всадники не мешали друг другу при первом копейном ударе, но и не утратили притом силу общего натиска.

Потому что скоро уже, совсем скоро…

Время приказов и молчаливой покорности судьбе кончилось.

В эти последние мгновения перед сшибкой угрюмо-молчаливая «свинья», наконец, подала голос. «Свинья» орала и визжала – разноязыко, оглушительно. За яростными криками русичей, дикими воплями татар, боевыми кличами тевтонов не слышно было грохота копыт и лязга металла. Мало кто верил, что в эту ночь ему удастся вернуться. Скорее всего, не верил никто. И сейчас атакующая горстка всадников через глотку выплескивала всю горькую смесь обуявших их чувств. Только умруны Бернгарда скакали молча. Орденские рыцари, уже погибшие однажды, теперь были безразличные к смерти. Зато живые, которым только предстояло умереть, старались вовсю.

Всеволод тоже что-то орал, подняв над головой мечи. Обоерукий, он был обучен ездить по-татарски – правя конем лишь ногами. И сегодня умение это ему ой как пригодиться.

Копейщики впереди прочно укрепились в седлах с высокими задними луками и в длинных – во всю ногу – стременах. Серебряные умруны сидели как влитые, пригнувшись к лошадиным шеям и прикрывшись щитами. Копья – выставлены вперед. На ветру бьются промокшие, посеченные, изорванные орденские плащи, стряхивая глубоко въевшуюся грязь подземного склепа и свежую упыриную кровь, пропитавшую грубую ткань.

Поверх склоненных ведрообразных шлемов Всеволод видел впереди неровную, безмолвную и неподвижную белесую стену, перегораживавшую склон. Плотные ряды упырей тянулись от основания замковой горы до входа в ущелье, ведущего к Мертвому озеру.

И эту преграду им предстояло прорвать.

Стена быстро приближалась, дергаясь в такт конскому скоку. Казалось, не всадники, всаживающие шпоры во взмыленные конские бока, мчатся к ней в тяжелом галопе, а сама она гигантскими прыжками несется навстречу.

Раз прыжок, два прыжок…

И упыри уже нетерпеливо тянут к людям руки-змеи.

Раз прыжок, два…

И твари, стоящие впереди, даже не пытаются уклониться от посеребренных наконечников на осиновых древках.

Раз прыжок, дв-в-в…

«Свинья» с треском, хрустом, хлюпом вламывается в неровный строй нечисти…

– А-а-а!

… как дикий вепрь – в заросли орешника.

– О-о-о!

И так же легко проходит. Сквозь первые ряды – легко. Потом будет труднее. Много труднее. Но это – потом. Пока же…

Пока разить с седла, да с разгону было просто, легко и удобно.

Когда ощетинившееся длинными прямыми бивнями-копьями, рыло многоногой «свиньи» на бешенной скорости вонзилось в упыринную стену, весь мир впереди…

Брызнул – вот оно, пожалуй, самое подходящее слово.

Вот что случилось с миром.

Неровная податливая кладка брызнула черной кровью и отколотыми кусками из кирпичиков-тел. Фонтанами крови, россыпью тел. Рыло, голову, загривок «свиньи», а мгновением позже и ее бока, втиснувшиеся в пролом, окатило зловонной черной жижей.

Упырей швыряло в стороны и кидало под копыта коней. С десяток темных тварей, подброшенных вверх, кувыркаясь, перелетели через первые ряды всадников и были рассечены, раздавлены, растоптаны задними.

Безмолвствующая по сию пору нечисть, наконец, взвопила – оглушительно, пронзительно. Да, теперь орали не только люди. Нелюди, попавшие под первый удар, – тоже. Причем, так, что криков людей почти не стало слышно. От визгливых упыриных воплей, грохота, треска и лязга у Всеволода заложило уши даже под шлемом с опущенной личиной. Однако, оглохнув на время, он вовсе не ослеп, и мог видеть все, вплоть до мельчайших деталей. А холодный рассудок отмечал и запоминал все увиденное.

Всеволод словно со стороны наблюдал за сечей, непосредственным участником которой сам же и являлся. Хотя нет, не совсем еще участником.

К такому Всеволод не привык. Обычно в бой он вступал первым. Но сейчас нужно было лишь держать строй, пока в авангарде и на флангах бились умруны Бернгарда.

А уж как они бились!

Длинные рыцарские копья сломались не сразу. Серебренная сталь пронзала упырей одного за другим. И еще одного. И еще.

И снова…

Всадники попросту нанизывали тварей на осиновые древка.

Никогда прежде Всеволоду не доводилось видеть по полдесятка корчащихся тел на одном ратовище. Теперь вот видел. И по полдесятка и по полудюжине. А кое у кого из скакавших впереди копейщиков и поболее выходило.

Разумеется, удержать такой груз на весу не было никакой возможности. Даже мертвым рыцарям, это было не под силу. Под чудовищной тяжестью копья клонились вниз, втыкались в землю, разлетались в щепки.

А пока всадники бросали обломки копий и хватались за мечи, топоры и палицы, упырей валили и топтали кони. Рослые, сильные, боевые, не хуже людей обученные убивать.

Не зря тевтоны надевали на них шипастые нагрудники с насечкой из белого металла. Не напрасно отделывали подковы серебром. Сейчас все это пригодилось в полной мере. Не утратившие еще скорости, раззадоренные и разгоряченные стремительной скачкой, видом и зловонным запахом черной крови, животные с надсадным хрипом били врага грудью.

Сшибали, бросали, размазывали…

И вновь нечисть разлеталась, как сухие листья под осенним ветром, оставляя на конских нагрудниках клочья белесой плоти в густых потеках темной жижи. Копыта молотили упавших подобно боевым цепам. Сминали в лепешку, втаптывали в пузырящуюся черную грязь.

А вот и умруны, сломавшие копья, орудуют мечами, секирами, булавами и шестоперами. У кого что есть. Кто к чему привык при жизни. Кто с чем лег в каменный саркофаг.

А вот вслед за мертвой дружиной в рукопашную вступают живые ратники. Достают и добивают поваленных и израненных кровопийц. Кого могут достать и добить…

И живые, и мертвые старались максимально использовать разгон. Яростно расчищая путь «свинье». На скаку срубая, сбивая, и просто отпихивая с дороги темных тварей. Торопясь вклиниться подальше, поглубже. Пока еще есть такая возможность.

Кони уже сбились с галопа, но все же продолжали движение по поверженным бледнокожим телам, по бурлящей черной жиже. Кони спотыкались о трупы, падали под ударами когтистых лап вместе с всадниками. Однако «свинья» не останавливалась.

Сохраняя набранную инерцию и удерживая строй, защитники Сторожи упорно продвигались вперед. Острие клина вспарывало упыриное воинство ряд за рядом, слой за слоем. Фланги-крылья раздвигали брешь. И к тому времени, как она вновь смыкалась позади, тевтонская «свинья» успевала вгрызться в неровный вражеский строй еще на несколько, аршинов, локтей, шажков…

А потом – еще.

И – снова.

Остановить их кровопийцы не могли. Пока – не могли.