Текст книги "Модели культуры"

Во всех областях современной науки подчеркивается важность изучения целостной конфигурации вместо неизменно продолжающегося анализа отдельных ее частей. Это положение взял себе в качестве основы своих трудов по философии и психологии Вильям Штерн. Он настаивает, что необходимо отталкиваться от неразрывной целостности личности. Он подвергает критике атомистические исследования, которые стали практически всеобъемлющими как в интроспективной, так и в экспериментальной психологии, и предлагает погрузиться в изучение целостной конфигурации личности в целом. Подобного рода исследованиями в различных областях занимается целая школа структуралистов. Воррингер показал, сколь глубинную разницу привносит данный подход в изучение эстетики. Он противопоставляет два периода высокого развития искусства – греческий и византийский, и подчеркивает, что искусствоведы прошлого, определяя искусство в абсолютных терминах и возводя их к классическим стандартам, не имели возможности понять процессы, происходящие в искусстве византийской мозаики. К достижениям искусства одной культуры нельзя применять понятия достижений другой, поскольку каждая следует своим целям. Греки пытались выразить в своем искусстве любовь к труду; они стремились воплотить связь жизненной силы с объективным миром. В то же время искусство Византии стремилось выразить абстракцию – глубинное ощущение отстраненности перед лицом окружающей природы. Всякий, кто намерен понять эти две сущности, должен учитывать не только одаренность художника, но и в большей степени его намерение. Две эти формы – разительно отличающиеся друг от друга цельные конфигурации, каждая из которых могла прибегать к формам и стандартам, невообразимым для другой.

Наиболее внушительный вклад в обоснование того, почему важно отталкиваться от целого, а не от его частей, проделала гештальтпсихология. Исследователи в области гештальтпсихологии показали, что никакой анализ восприятия отдельных объектов не даст представления о целостном опыте чувственного восприятия. Недостаточно разделить восприятие на объективные фрагменты. Чрезвычайную важность представляют субъективные формы восприятия, образы, созданные прошлым опытом, и их нельзя не учитывать. В дополнение к изучению простых механизмов выстраивания ассоциаций, которыми психология довольствовалась со времен Джона Локка, необходимо также изучать «качества целого» и «свойства целого». Целое определяет части целого, причем не только их взаимосвязи, но и саму их природу. Два этих целых различаются по существу, и понять их можно, приняв во внимание сначала различия в их природе, а затем уже выявив схожие элементы, присутствующие и там, и там. Работа в рамках гештальтпсихологии проходила преимущественно в тех областях, где данные можно подтвердить экспериментально в лаборатории, однако значение ее гораздо шире, чем простые доказательства, связанные с такими исследованиями.

За последнее поколение важность изучения интеграции и конфигураций в общественных науках подчеркивал Вильгельм Дильтей. Интерес для него представляли в первую очередь великие философские учения и толкования жизни. В своем труде «Типы мировоззрений» он анализирует часть истории мысли, показывая взаимосвязанность философских систем. Он рассматривает их как великие выражения многообразия жизни, ее настроений – Lebensstimmungen – собранных воедино установок, основополагающие категории которых не могут быть сведены одна к другой. Он решительно выступает против утверждения, что какая-либо из этих систем может быть окончательной. Он не называет рассматриваемые им установки культурными, однако поскольку он рассматривает великие философские течения и исторические периоды, вроде эпохи Фридриха Великого, его работы естественным образом привели к все большему признанию роли культуры.

Наиболее развернутое выражение такому признанию дал Освальд Шпенглер. Его труд «Закат Европы» получил свое название не из обращения к теме представлений о судьбе, которые он называет главным образующим фактором цивилизации, а из положения, которое не имеет отношения к нашим изысканиям, а именно: эти целостные конфигурации культуры, подобно всякому организму, имеют срок жизни, дольше которого они прожить не способны. Это положение о гибели цивилизаций он подтверждает смещением культурных центров западной цивилизации и цикличностью в развитии культурных достижений. Данное описание опирается у него на метафору, которая в любом случае остается лишь метафорой, о циклах жизни и смерти у живых организмов. Он убежден, что каждая цивилизация проходит через пылкую молодость, твердую зрелость и разваливающуюся на кусочки старость.

Именно с таким толкованием истории в основном связывают «Закат Европы», однако гораздо более ценным и самобытным анализом Шпенглера является его анализ различных целостных конфигураций западной цивилизации. Он разделяет два важнейших представления о судьбе: аполлоновское представление времен античности и фаустовское представление современного мира. Аполлоновская душа воспринимается как «космос, упорядоченный в скопление прекрасных частей». В его вселенной не было места воле, а конфликт был злом, порицаемым его философией. Мысль о внутреннем развитии была ему чужда, а жизнь он видел всегда в тени катастрофы, нещадно угрожающей извне. Трагическая развязка его жизни была жестоким нарушением привычного течения бытия. Те же события точно так же и с теми же последствиями могли выпасть на долю другого человека.

С другой стороны, фаустовский человек видит самого себя как силу, которая беспрестанно борется с препятствиями. Он смотрит на течение жизни отдельного человека как на внутреннее развитие, а на катастрофы существования – как на неизбежную кульминацию, следующую из его выбора и опыта. Конфликт есть суть существования. Без него жизнь отдельного человека не имеет смысла, и достичь можно лишь самых поверхностных ценностей бытия. Фаустовский человек жаждет вечного, и его искусство стремится это вечное постичь. Фаустовская и аполлоновская души суть противоположные толкования бытия, и ценности, рожденные в одном из них, чужды и ничтожны для другого.

На аполлоновской картине мира построена цивилизация античности, современность же всецело разработала свои общественные институты и установки на фаустовском мировоззрении. Шпенглер также вскользь упоминает мировоззрение египтян, «которые видели свою жизнь, как движение по узкому и неотвратимо предписанному пути, чтобы в конце концов предстать перед судьями мертвых», а также зороастрийских магов с их строгим дуализмом души и тела. Но предметы исследования, представляющие для него наибольшую важность, – это аполлоновское и фаустовское мировоззрения, и в математике, архитектуре, музыке и живописи он видит выражение этих двух важнейших философий разных эпох западной цивилизации.

Спутанное впечатление от трудов Шпенглера создается отчасти из-за манеры изложения. В большей же степени это следует из неразрешенности трудностей цивилизаций, с которыми он работает. Западные цивилизации со всем их историческим разнообразием, расслоением людей по роду занятий и классам и несравненным богатством деталей еще недостаточно изучены, чтобы их можно было обобщить при помощи пары метких слов. В нашей цивилизации вне весьма ограниченного круга художников и интеллектуалов фаустовский человек, если он и появляется, не обладает собственным путем. Есть решительные, деятельные люди, есть простые обыватели, есть фаустовские души, и никакая приемлемая этнографическая картина современной цивилизации не может обойти стороной эти извечно повторяющиеся архетипы. Для нашего культурного типа очень свойственно искать исключительно материальных благ, кружиться в нескончаемой мирской суете, изобретать, управлять и, как сказал Эдвард Карпентер, «бесконечно ловить свои поезда». В равной степени ему свойственно фаустовское мировоззрение с его тоской по вечному.

С точки зрения антропологии, слабость Шпенглеровой картины мира заключается в том, что в ней расслоенное современное общество рассматривается непременно так, как если бы оно обладало высокой степенью однородности народной культуры. При наших нынешних знаниях исторические сведения о западноевропейской цивилизации слишком многогранны, а разделение общества слишком основательно, чтобы мы могли приступить к необходимому анализу. Как бы ни были примечательны для изучения европейской литературы и философии рассуждения Шпенглера о фаустовском человеке, и как бы ни был обоснован его упор на относительность ценностей, анализ его не может быть принят за последнюю инстанцию, поскольку можно обрисовать и иные, не менее весомые картины мира. Может, оглянувшись назад, нам и удастся дать справедливую характеристику такому крупному и сложному целому, как западная цивилизация, но несмотря на значимость и истинность постулата Шпенглера о несопоставимости представлений о судьбе, на настоящий момент попытки истолковать западный мир через призму какой-либо одной отобранной черты приводят к замешательству.

С философской точки зрения изучение первобытных культур важно, поскольку при помощи примитивных культур мы можем истолковать те общественные явления, которые в противном случае останутся непонятными и недоступными для установления. Это особенно применимо к основополагающим и отличительным целостным конфигурациям культуры, которые формируют модель существования и обусловливают мысли и чувства людей, являющихся частью этой культуры. В настоящее время яснее всего и во всей полноте понять вопрос о формировании системы привычек под влиянием традиционных обычаев можно через изучение более примитивных народов. Это вовсе не означает, что обнаруженные таким образом явления и процессы применимы лишь к первобытным цивилизациям. Целостные конфигурации культуры столь же наглядны и значимы в самых высокоразвитых и сложных из известных нам обществ. Но данный материал слишком сложен и слишком близок к нам, чтобы нам удалось с ним совладать.

Получить должное понимание наших собственных культурных процессов практичнее всего будет, изучив их не напрямую, а косвенно. Когда историческое отношение человека к его ближайшим предкам в царстве животных оказались слишком запутанным, чтобы использовать его для доказательства биологической эволюции, Дарвин вместо этого прибег к изучению строения жуков, и процессы, которые при изучении сложного физического устройства человека казались совершенно непонятными, на более простом материале оказались прозрачными в своей убедительности. Также обстоят дела с изучением механизмов культуры. Нам понадобится вся наша просвещенность, чтобы изучить, как устроен образ мысли и поведения в менее развитых общностях.

Для более подробного рассмотрения мной были выбраны три первобытные цивилизации. Понимание целостного устройства поведения лишь нескольких культур прольет больше света, нежели изучение множества культур, но поверхностное. Отношение мотивов и целей общества к отдельным единицам культурно обусловленного поведения во время рождения, смерти, полового созревания и вступления в брак никогда не станет более ясным, если изучать мир во всей его полноте. Нам стоит придерживаться менее амбициозной задачи – всесторонне осмыслить лишь несколько культур.

Глава 4
Пуэбло Нью-Мексико

Один из самых широко известных первобытных народов западной цивилизации – это индейцы пуэбло Юго-Запада США. Они населяют центральную часть Америки, благодаря чему любой путешественник, пересекающий континент, может легко до них добраться. И живут они по древним коренным обычаям. В отличие от всех остальных индейских общин вокруг Аризоны и Нью-Мексико, их культура не утратила целостности. Месяц за месяцем, год за годом в их каменных деревнях продолжаются танцы во славу богов, жизнь следует старому порядку, а то, что они позаимствовали у нашей цивилизации, они переделали и подчинили своим собственным установкам.

Их история полна романтизма. По всей территории Америки, которую они заселяют до сих пор, можно найти дома предков, чью культуру они унаследовали, скальные жилища и лежащие в долинах города с тщательной планировкой, построенные в золотой век народов пуэбло. Бесчисленное множество их городов относятся к XII–XIII векам, однако мы можем проследить их историю вплоть до самых истоков, когда в домах было по одной комнате и к каждому из них прилегала подземная обрядовая камера. Впрочем, ранние индейцы пуэбло были не первыми, для кого пустыни Юго-Запада стали домом. Задолго до них тут жил более древний народ, «корзинщики»[14]14
  Культура корзинщиков (Basketmaker culture, Basketmakers «корзинщики») – предшествовала древним пуэбло (1,5 тыс. лет до н. э. – 750 г.). Названа так из-за находок археологами большого количества корзин, приписываемых ее создателям.


[Закрыть], и мы даже не в состоянии подсчитать период их проживания здесь; их вытеснили и, вероятно, в значительной степени истребили древние пуэбло.

С тех пор как пуэбло поселились на этом засушливом плоскогорье, их культура необычайно расцвела. Она принесла с собой лук и стрелы, знание каменной архитектуры и разнообразное сельское хозяйство. Никто так и не решился объяснить, почему она выбрала в качестве места своего наивысшего развития непригодную для жизни и практически безводную долину Сан-Хуан, огибаемую на севере рекой Колорадо. Кажется, что это самое отталкивающее место на всей территории нынешних Соединенных Штатов, однако именно здесь были возведены величайшие индейские города к северу от Мексики. Они были двух типов и, по всей видимости, построены одной цивилизацией и в одно время: скальные жилища и расположенные в долине полукруглые крепости. Выдолбленные в отвесном склоне обрыва или возведенные на уступе в десятках метров над дном долины скальные жилища представляют собой одно из самых романтичных мест проживания человека. Мы не можем предположить, какие обстоятельства привели к постройке такого рода обиталищ вдали от кукурузных полей и каких-либо источников воды – а они должны были быть существенными, раз дома сооружались с расчетом на оборону – однако их искусность и великолепие не перестают нас восхищать. Независимо от прочности породы, на которой пуэбло возводили свои поселения, одна деталь никогда не упускалась: в глубине вырывали подземную обрядовую камеру – киву, достаточно высокую, чтобы человек мог стоять в полный рост, и достаточно просторную, чтобы служить местом для собраний. Вход в нее осуществлялся по лестнице через узкий проем.

Другой тип жилища был прототипом современного города с планировкой: стоящая полукругом стена с внешней укрепленной стороны возвышалась на три этажа, а с внутренней – уступами нисходила в сторону подземных кив, опоясанных каменными коридорами. В некоторых лежащих в долине городах подобным образом сооружены не только маленькие кивы, но и в дополнение – величественный храм с совершенной и прекрасной кладкой, так же погруженный в землю.

Наивысшего расцвета цивилизация пуэбло достигла до того, как испанские путешественники явились сюда в поисках золотых городов. Похоже, племена навахо-апачей с севера отрезали города этих древних народов от доступа к воде и одолели их. Когда испанцы прибыли, они уже покинули свои скальные жилища и великолепные полукруглые города и обосновались в селениях вдоль реки Рио-Гранде, где живут и по сей день. На Западе жили также народы акома, зуни и хопи – великие западные пуэбло.

Таким образом, культура пуэбло имеет богатую общую историю, и нам особенно важно понимать ее, поскольку культурная жизнь этих народов существенно отличается от культурной жизни других индейцев Северной Америки. К сожалению, археология не в силах дать ответ на то, почему на такой небольшой территории Америки одна культура столь разительно отличалась от всех остальных, окружающих ее, и все с большим упором выражала последовательное и своеобразное отношение к бытию.

Нам не удастся понять целостную конфигурацию культуры пуэбло, если мы в определенной степени не ознакомимся с ее обычаями и образом жизни. Прежде чем обсуждать стремления их культуры, нам стоит сначала вкратце вообразить себе их общественное устройство.

Народ зуни очень склонен проводить всякого рода обряды, трезвость ума и сдержанность они ценят превыше всех иных добродетелей. Все их внимание крутится вокруг богатой и сложной обрядовой жизни. Одни наряжаются в богов в масках, другие практикуют целительство, третьи поклоняются солнцу, четвертые оберегают сакральные фетиши, пятые проводят ритуалы войны или провожают мертвых – все это суть организованные и утвердившиеся совокупности обрядов со священнослужителями и ритуальными календарями. Ни одна сфера жизни не может тягаться за первенство их внимания с обрядами. Пожалуй, большинство зрелых мужчин западных пуэбло посвящают им большую часть своей осознанной жизни. Они требуют выучивания наизусть такого количества обрядовых текстов, которое для нашего неподготовленного ума кажется ошеломительным, а также исполнения хорошо слаженных, расписанных по календарю обрядов, которые сложным образом связывают между собой в бесконечной официальной процедуре различные культы и органы управления.

Ритуальная жизнь не только требует много времени, но и всецело охватывает их внимание. Каждый день вокруг нее строят беседу не только те, кто отвечает за проведение обрядов и принимает в них участие, но и все люди пуэбло, женщины и семьи, «не имеющие ничего», то есть не обладающие обрядовыми полномочиями. Если жрец заболел или во время его службы не идет дождь, по деревне начинают расползаться слухи о том, что он неверно проводит обряды и у его неудач будут последствия. Быть может, жрец богов в масках оскорбил некое потустороннее существо? Или же он нарушил течение обряда тем, что вернулся домой к жене раньше установленного срока? Деревня будет судачить об этом еще две недели. Если человек, изображающий богов, добавляет на свою маску новое перо, это событие затмит любые разговоры о скоте, садах, свадьбах или разводах.

Такое пристальное внимание к деталям вполне закономерно. Зуни верят, что их религиозные практики сами по себе обладают сверхъестественной силой. Если процесс был проведен правильно на всех этапах – одеяние богов в масках во всех мелочах соответствует традиции, подношения безупречны, а слова многочасовых молитв произнесены без ошибок – результат последует в соответствии с желаниями человека. Нужно только, как они всегда говорят, «знать как». Согласно всем их верованиям, было ли одно орлиное перо на маске взято не с груди птицы, а с ее плеча, имеет колоссальное значение. Каждая мелочь несет в себе магическое действие.

Большую роль в жизни зуни играет магия подобия. Чтобы вызвать гром во время ритуалов по вызыванию дождя, они катают по полу камни; чтобы вызвать дождь, они разбрызгивают воду; чтобы источники наполнились водой, они ставят на алтарь чаши с водой; чтобы на небе скопились тучи, они взбивают из местного растения мыльную пену; а чтобы боги «не сдерживали свое туманное дыхание», они выдыхают табачный дым. В танце с масками, изображающими богов, простые смертные облачаются в «плоть» сверхъестественных существ, то есть разукрашивают свои тела и надевают маски, что принуждает богов даровать им свое благословение. Даже обряды, которые не имеют такого прямого отношения к миру магии, обладают, по мнению зуни, схожим механизмом воздействия. Одно из обязательств, возлагаемых на любого жреца или представителя власти в момент, когда он принимает живое участие в религиозном обряде, есть отсутствие гнева. Но табу на гнев обусловлено не стремлением облегчить общение с праведным богом, к которому могут обращаться только люди с чистым сердцем. Оно скорее служит признаком сосредоточенности на сверхъестественном, состоянием ума, которое принуждает потусторонние силы соблюсти сделку со своей стороны. Оно несет в себе магическое действие.

Их молитвы также суть формулы, действие которых зависит от точности их исполнения. Количество подобных молитвенных текстов у зуни едва ли можно преувеличить. Как правило, они описывают на языке обряда весь ход исполнения обязанностей чтеца во время совершения ритуала и ведут к его развязке. В них подробно описывается предназначение того, кто изображает богов, сбор ивовых побегов для изготовления молитвенных палочек, привязывание к ним хлопковой бечевкой птичьих перьев, разукрашивание палочек, подношение этих палочек с перьями богам, посещение священных источников, религиозная служба. Воспроизведение этого перечня во всех подробностях, как и само религиозное действо, должно быть верным до мелочей.

 
Там, за рекой, ищу я тех,
Кого мы зовем отцами,
Иву-мужа,
Иву-женщину,
Четыре раза срезав молодые побеги,
Взял я дорогу
До своего дома.
В этот день
Своими теплыми руками человеческими
Я их взял.
Я придал своим молитвенным палочкам человеческий образ.
Облачным полосатым хвостом
Того, кого я зову своим предком,
Индюка,
Тонким облачным хвостом орла,
Облачными полосатыми крыльями
И густыми облачными хвостами
Всех летних птиц
Четырежды придал я своим молитвенным палочкам человеческий образ.
Из плоти той, что я зову своей матерью,
Хлопковой травы,
Сделал я хлопковую нить,
И даже если она худо соткана,
Четырежды обмотал я ее вокруг палочек и обвязал вокруг тел их,
И придал своим молитвенным жезлам человеческий образ.
Плотью той, что мы зовем матерью,
Черной краской,
Четырежды облек их в плоть ее
И придал своим молитвенным палочкам человеческий образ.
 

Молитва для зуни никогда не является чистосердечным излиянием. Существует несколько простых молитв, которые можно слегка видоизменить, однако это означает лишь то, что их можно укоротить, либо удлинить. И молитвы эти никогда не отличаются особым пылом. Им всегда присуща умеренность и чинность, в них человек просит о порядочной жизни, приятных днях и укрытии от жестокости. Даже жрецы-воины заканчивают свои молитвы так:

 
Я послал молитвы свои.
Пути детей наших,
Даже тех, что воздвигли жилища свои
На краю пустоши,
Да будут безопасны,
Пусть леса
И кустарники
Протянут свои исполненные водой руки
И укроют их сердца;
Да будут дороги их безопасны;
Да будут дороги их все исполнены,
Да будут они легки для них,
Когда пройдут они лишь начало пути.
Да будут все маленькие мальчики,
И маленькие девочки,
И те, у кого путь еще впереди,
Отважны сердцем
И тверды духом;
Пусть старость настигнет тебя
По дороге к Озеру Рассвета,
Да будут дороги твои исполнены;
Да будешь ты благословлен жизнью.
Да приведут тебя пути туда,
Где берет свое начало дорога отца твоего, солнца, дающая жизнь;
Да будут дороги твои исполнены.
 

На любой вопрос о цели всякого религиозного обычая у них готов ответ – чтобы вызвать дождь. Конечно, это ответ более или менее условный. Но он отражает глубинную установку зуни. Плодородие есть прежде всего благословение, дарованное богами, а в пустынных землях плоскогорья, где зуни проживают, дождь является первостепенным условием для роста урожая. Об обрядах жрецов, танцах богов в масках, даже многих целительных процедурах судят в первую очередь по тому, шел ли в этот момент дождь. «Благословение водой» равнозначно любому благословению. Так, установленный в молитвах эпитет, который боги используют для благословения комнаты, в которую входит индеец зуни, означает «наполненная водой», их лестницы «построены из воды», а кожа убитого на войне врага есть «наполненный водой покров». Умершие также возвращаются вместе с дождевыми тучами, даруя всем свое благословение. Когда летним вечером дождевые тучи заслоняют небо, детям говорят: «Идут твои предки», и имеются в виду не только почившие близкие родственники, но все предки как таковые. Боги в масках суть тоже дождь, и когда они танцуют, они принуждают свою собственную сущность – дождь – низойти на людей. Жрецы же во время уединенных ритуалов неподвижно восседают перед своими алтарями, погруженные в себя, и призывают дождь.

 
Где бы ты ни находился,
Твои дороги приведут тебя к нам.
Твои маленькие облака, разгоняемые ветром,
Твои тонкие лоскутки облаков,
Наполненные живой водой,
Ты пошлешь нам и оставишь нам.
Твой прекрасный ласковый дождь
Сюда, в Итивану[15]15
  «Середина», название зуни, используемое ими во время ритуалов, центр мира. –  Прим. авт.


[Закрыть],
Место пребывания наших отцов,
Наших матерей,
Наших первых предков,
Ты пошлешь и придешь с ним.
 

Впрочем, дождь составляет лишь одну сторону плодородия, к которой извечно взывают в молитвах индейцы зуни. Рост садов и рост племени воспринимается как равное. Они желают получить благословение в виде счастливых женщин:

 
Даже тех, что с ребенком,
Когда одного несут на спине,
Другого держат в колыбели,
Третьего ведут за руку
И еще за одним следуют.
 

Их средства способствовать человеческому плодородию, как мы увидим, на удивление условны и безличны, но плодородие служит одним из общепризнанных объектов религиозных обрядов.

Такая церемония, занимающая все внимание зуни, устроена подобно череде взаимосвязанных колес. У жрецов есть их сакральные предметы, обряды, танцы, молитвы, и их годовой цикл начинается с торжественного ритуала зимнего солнцестояния, в которой задействованы все группы и вся священная утварь и сосредоточены все их функции. Подобные предметы и календарные обряды можно наблюдать и у общества богов в масках, и наивысшей точки их ритуалы достигают во время величественного зимнего ритуала богов в масках – Шалако. Схожим образом живут на протяжении года целительские общества, особо связанные с врачеванием, и у них также есть самый важный ежегодный ритуал, посвященный здоровью племени. Три этих важнейших культа ритуальной жизни народа зуни не исключают друг друга. Бывает, и часто, что человек на протяжении бóльшей части своей жизни принадлежит к ним ко всем. Каждый культ дарует ему сакральные предметы, «чтобы с ними жить», и требует от него точного знания обрядов.

Жречество стоит на самом высоком уровне святости. Существует четыре ранга верховных жрецов и восемь – жрецов с более низким положением. Они «крепко держат своих детей»[16]16
  То есть сам народ зуни. –  Прим. авт.


[Закрыть]. Они святые. Их священные связки с лекарствами, в которых заключена их магическая сила, обладают, по словам доктора Рут Банзл, «неописуемой святостью». Они хранятся в больших укрытых сосудах в пустых внутренних комнатах в домах жрецов и сделаны из закупоренных стеблей тростника. Один сосуд наполнен водой с маленькими лягушками, а другой – кукурузой. Они обматываются многометровым полотном из необработанного хлопка. Никто никогда не входит в эту священную комнату, кроме жрецов для свершения ритуалов и старшей женщины, либо младшей девочки в доме, которые заходят перед каждым приемом пищи, чтобы покормить связку. Всякий, кто входит в комнату с какими бы то ни было целями, обязан снять обувь.

Такие жрецы не проводят общественных ритуалов, хотя во многих обрядах необходимо их присутствие, или же начинается с их действий. Ритуалы, которые они проводят со священными связками, суть неприкосновенное таинство. Цикл обрядов начинается в июне, когда для выращивания кукурузы, которая выросла примерно на тридцать сантиметров над землей, требуется дождь. По очереди члены разных жречеств входили в комнату после того, как из нее выходили предыдущие; они «служили свои дни». В проведении этого цикла обрядов также принимали участие главы культа солнца и культа войны. Они должны сидеть неподвижно, сосредоточившись на мыслях об обряде, верховные жрецы восемь дней, жрецы помладше – четыре дня. В течение этих дней все племя находится в ожидании того, когда им будет дарован дождь, и жрецов, благословленных дождем, после обряда радостно встречают на улицах и благодарят. Они благословили свой народ не только дождем. Они даровали им помощь во всех сферах жизни. Они подтвердили положение хранителей своего народа. Молитвы, которые они читали во время проведения ритуала, были услышаны:

 
Все дети мои, сошедшие по лестнице,
Всех их я объял своими руками,
Пусть никто не падет из моего объятия,
Пройдя лишь начало пути.
Даже каждого маленького жука,
Даже каждого грязного маленького жука
Да удержу я в руках своих,
Да не падет никто из моего объятия.
Да будут пути детей моих исполнены;
Да будут живы они до старости;
Да приведут пути их к Озеру Рассвета;
Да будут пути их исполнены;
Для обращения к этому мыслей своих
Даны вам дни ваши.
 

Верховные жрецы, а именно жрец культа солнца и два жреца культа войны, составляют правящую верхушку народа зуни – совет. Народ зуни есть теократия в чистейшем ее проявлении. Поскольку жрецы считаются святыми и не могут позволить себе испытывать гнев во время исполнения обязанностей, им на рассмотрение не выносят ничего, о чем не было бы единодушного согласия. Они начинают главные обряды календаря зуни, совершают ритуальные действа и выносят приговоры в случае колдовства. Исходя из нашего понимания того, что из себя должен представлять орган правления, они не обладают судебной властью и полномочиями.

Из всех жреческих культов, стоящих на высшей ступени святости, наибольшее распространение получил культ богов в масках. Именно в него зуни вовлечены больше всего, и процветает он и в наши дни.

Существует два вида богов в масках: сами боги – качина, и жрецы качина. Жрецы качина – правители потустороннего мира, которых зуни изображают в танце в масках. Их святость в глазах зуни обязывает их справлять культ жрецов отдельно от культа самих танцующих богов. Танцующие боги – веселые и дружелюбные сверхъестественные существа, живущие на дне озера далекой пустыни к югу от зуни. Там они беспрестанно танцуют. Но больше всего они любят возвращаться к зуни и танцевать с ними. Поэтому изобразить их значит доставить им удовольствие, которого они больше всего желают. Когда человек надевает маску божества, он сам на время превращается в высшее существо. Он лишается человеческой речи и может издавать лишь крик, присущий этому богу. Он несет в себе табу и должен придерживаться всех ограничений, возлагаемых на того, кто на время становится святым. Он не только танцует, но и исполняет перед танцем тайный ритуал, закапывает молитвенные палочки и соблюдает воздержание.

В пантеоне зуни более сотни богов в масках, и многие из них составляют группы по тридцать-сорок танцующих. Другие танцуют по шесть человек, разукрашенных в шесть цветов, согласно направлениям – зуни различают шесть сторон света. Каждое божество обладает присущими только ему деталями наряда, собственной маской, собственным местом в божественной иерархии, мифами о его деяниях и обрядами, во время которых ожидается его появление.

Танцы богов в масках управляются и проводятся всеми обществами племени. Женщин тоже можно посвятить, «для спасения их жизни», но так не принято. На них не наложен никакой запрет, но участие женщин является чем-то необычным, поэтому сегодня в этот культ входят всего три женщины. Насколько мы можем судить об этой традиции, едва ли когда-либо их было больше. Все мужчины племени делятся на шесть групп, и у каждой группы есть своя кива, или обрядовая камера. В каждой киве имеются свои предводители, свои танцы и свой перечень участников.