Текст книги "Модели культуры"

Гораздо более распространенным способом войти в подобные состояния были наркотики. Пейоте, или мескалиновые бобы, – это кактус, произрастающий в высокогорьях Мексики. Индейские племена употребляют это растение в свежем виде, однако продают его даже на канадской границе. Его всегда используют в обрядах. Действие его хорошо изучено. Он вызывает ощущение парения в воздухе и яркие цветные образы, которые сопровождаются сильными эмоциями: либо чувством глубокого отчаяния, либо иллюзией собственного совершенства и полной безопасности. При этом не наблюдается ни двигательных нарушений, ни сексуального возбуждения.

Культ пейоте все продолжает распространяться среди американских индейцев. Он зарегистрирован как Индейская церковь[17]17
  Точнее, «Церковь коренных американцев» (англ. Native American Church), в советский период в русскоязычной литературе был принят перевод «Туземная американская церковь». Осн. в 1911 г. последним избранным вождем куапо Виктором Гриффином, но пейотизм восходит к еще более ранним милленаристским культам. – Прим. ред.


[Закрыть] в Оклахоме, и среди многих племен старые племенные ритуалы бледнели перед этим культом. Везде он так или иначе связан с восприятием белых. Либо он знаменует противостояние их влиянию, либо отражает быстрое принятие культуры белых, и в него вплетено множество элементов христианства. Его подают и едят подобно причастию, сначала пейоте, затем воду, и так по кругу, сопровождая это все песнями и молитвами. Это пышная церемония, которая длится ночь напролет, а воздействие растения продолжается и на следующий день. В иных случаях его употребляют на протяжении четырех ночей и четыре дня проводят в состоянии возбуждения. Приверженцы культа пейоте отождествляют его с богом. Растение кладут на алтарь и поклоняются ему. От него исходит все благо. «Это единственная святая вещь в моей жизни»; «лишь это лекарство свято, оно избавило меня от всех бед». И именно дионисическое стремление к забытью, порождаемому пейоте, составляет его привлекательность и религиозную силу.

Еще более сильным ядом является Datura, или дурман индейский. Он менее распространен и используется только в Мексике и племенах южной Калифорнии. В Калифорнии это растение давали мальчикам во время обрядов посвящения, и под его воздействием они обретали свои видения. Мне рассказывали, как некоторые мальчики умирали из-за употребления этого напитка. Они впадали в кому, которая могла продолжаться день, иногда четыре. Располагавшиеся восточнее мохэви использовали дурман для обретения удачи в игре и, как говорят, они пребывали в неосознанном состоянии на протяжении четырех дней. За это время им являлось видение, даровавшее желанную удачу.

Таким образом, это дионисическое учение и практика видения-сна, наделяющего сверхъестественными силами, встречается среди всех индейских племен Северной Америки, за исключением пуэбло Юго-Запада. Земли Юго-Запада окружены народами, которые стремятся заполучить видение через голодание, пытки, наркотики или алкоголь. Но пуэбло не принимают разрушительных состояний и не черпают из них сверхъестественную силу. Если индейцу зуни доведется испытать зрительную или слуховую галлюцинацию, он воспримет это как предзнаменование гибели. Таких состояний надо избегать, а не стремится к ним посредством голода. Пуэбло черпают сверхъестественную силу из культа, участниками которого они являются. За вступление в этот культ была уплачена цена, и оно подразумевает дословное заучивание обрядов. Ни при каких обстоятельствах не пересекают они границу трезвости, чтобы подготовиться к вступлению в культ, пройти обряд посвящения, перейти, за уплату, в более высокий класс общества или исполнить свои религиозные обязанности. Они не ищут и не ценят излишеств. Тем не менее элементы, из которых состоит столь распространенный обычай поиска видения, присутствуют: поиск опасных мест, дружба с птицей или животным, пост, вера в особое благословение от соприкосновения со сверхъестественным. Но они уже не представляют собой проживание дионисических состояний. Они в корне переосмыслены. Мужчины пуэбло уходят в устрашающие или священные места и слушают голос, но не для того, чтобы прорваться к общению со сверхъестественным, а для того, чтобы услышать предзнаменования удачи или несчастья. На это смотрят, как на небольшое испытание, которое их сильно пугает, и с этим связан строгий запрет оглядываться назад по пути домой, даже если кажется, что их кто-то преследует. Фактический порядок действий во многом тот же, что и при поиске видений. В обоих случаях они отправляются на поиск во время приготовлений к трудному делу – на Юго-Западе это часто состязание в беге – и придают особое значение темноте, уединению и появлению животных. Но этот опыт, который везде воспринимается как дионисический, для пуэбло – лишь механическое получение предзнаменований.

Такое же переосмысление получило и голодание – техника, к которой американские индейцы для самостоятельного достижения видения прибегали чаще всего. Здесь оно не используется для того, чтобы разбудить ощущения, лежащие обычно в плоскости бессознательного. Для пуэбло голодание есть необходимое условие религиозной чистоты. Для индейца пуэбло связь поста с какого-либо рода исступлением невообразима даже в теории. Соблюдение поста необходимо перед всяким жреческим обрядом, участием в танце или гонке, а также во время всевозможных ритуалов, но никогда оно не сопровождается обретением некой силы. В нем нет ничего дионисического.

Отравление дурманом постигла у пуэбло Юго-Запада примерно та же участь, что и техники голодания. Практика существует, но она обезврежена. Впадение в забытье дня на четыре под действием дурмана, которое практикуется у индейцев Южной Калифорнии – не для них. Данный наркотик они используют, как это было в древней Мексике, для опознания вора. Жрец, совершающий обряд, кладет в рот человеку, для которого предназначен этот наркотик, небольшую дозу, затем уходит в соседнюю комнату и слушает, как с уст его срывается имя виновного. Вовсе не предполагается, что человек в какой-то миг должен впасть в кому. Он то впадает в сон, то начинает бродить по комнате. Говорят, что на утро он не помнит ничего о полученном озарении. Основной заботой становится устранение всех следов наркотика, и для избавления от опасной священной силы этого растения прибегают к двум техникам. Сначала, человеку четыре раза дают средства, вызывающие рвоту, чтобы избавить его от любых остатков наркотика. Затем его волосы моют в мыльной пене из корней юкки. Другой способ применения дурмана лежит еще дальше от дионисических стремлений. Жрецы уходят в ночи, чтобы в определенных условиях высадить молитвенные палочки, чтобы «попросить птиц петь о приходе дождя», и в такие моменты жрецам насыпают небольшое количество измельченного корня в глаза, уши и рот. В этом случае какую-либо связь с физическими свойствами наркотика проследить невозможно.

Еще более радикально отличается отношение пуэбло к пейоте. Они живут недалеко от Мексиканского нагорья, где добывают пейоте, и апачи и индейцы равнин, с которыми у них связи развиты больше всего, употребляют пейоте. Однако среди пуэбло эта практика не прижилась. Ее недавно переняла небольшая антиправительственная община в Таосе – наименее типичное и наиболее похожее на равнинных индейцев из пуэбло. Но в других местах она так и не была принята. Следуя своим строгим аполлоническим нравам, пуэбло не испытывают доверия к состояниям, которые заставляют человека пересечь черту или лишают его трезвости, и потому отвергают их.

Отвращение их столь сильно, что благодаря ему американские алкогольные напитки не превратились среди них в проблему административного характера. Во всех остальных индейских поселениях США алкоголь неизбежно превращался в проблему. Никакой контроль со стороны государства не способен преодолеть страсть индейцев к виски. Однако среди пуэбло такой проблемы не возникало. Они не производили никаких местных алкогольных напитков в старые времена, не производят и теперь. И разумеется, не бывает такого, чтобы каждая поездка в город и для молодежи, и для стариков, заканчивалась дебошем, как это случается, к примеру, у близ живущих апачей. У пуэбло нет какого-то религиозного табу на употребление спиртного. Все гораздо глубже. Пьянство им омерзительно. Когда зуни только столкнулись со спиртным, старейшины объявили его вне закона, и правило это так соответствовало их духу, что его легко стали соблюдать.

С еще бóльшим единодушием были отвергнуты пытки. Пуэбло, в особенности восточные их представители, жили в тесном соприкосновении с двумя очень разными культурами, в которых самоистязание имело важнейшее значение: индейцы Великих равнин и мексиканские Penitentes (Общество кающихся). Также культура пуэбло имеет много общих черт с ныне исчезнувшей цивилизацией древний Мексики, в которой практиковались пытки, и в качестве подношения богам люди часто пускали себе кровь, особенно с языка. Индейцы равнин пытали себя с целью обрести состояние забвения, в котором им являлось видение. Общество кающихся в Нью-Мексико – последняя сохранившаяся в далеком уголке мира секта средневековых испанских флагеллантов, которые до сих пор сохранили традицию в Страстную пятницу проводить обряд отождествления с распятым Христом. Кульминацией обряда становится распятие Христа, которого изображает один из членов культа. На рассвете в Страстную пятницу процессия выходит из дома кающихся, и, шатаясь под тяжестью огромного креста, ступает Христос. За ним следуют его братья с оголенными спинами и при каждом своем медленном шаге бьют себя плетьми из кактуса, к которым прикреплены колючки растения чольи. Издалека их спины выглядят так, словно они покрыты богатой красной тканью. Этот «ход» шествует почти два с половиной километра, и в конце Христа привязывают к кресту и поднимают. Если он или кто-то из бичующихся умирает, его обувь выставляют на пороге его дома, а оплакивать его воспрещается.

Индейцы пуэбло не понимают самоистязания. У каждого на руке есть по пять пальцев, и, если его не пытали, чтобы добиться признания в колдовстве, на них не появится ни единого шрама. На спинах их нет ни рубцов, ни шрамов от содранных полос кожи. У них нет обрядов, во время которых они бы приносили в жертву собственную кровь или использовали ее для прошения о плодородии. Раньше им доводилось причинять себе определенную боль во время обрядов посвящения в момент достижения наивысшей точки волнения, но эти случаи скорее были, по существу, буйством молодости. В воинском культе Общества кактуса они с разбегу наносили себе и друг другу удары кнутом из кактуса с острыми иглами. В Обществе огня они разбрасывали угли костра, подобно конфетти. Ни в том, ни в другом случае они не стремятся ни к опасным для мозга состояниям, ни к ненормальным ощущениям. Трюки с огнем, распространенные у пуэбло и у индейцев Великих равнин, бесспорно, не являются средством самоистязания. После хождения по углям, какими бы они ни были, на ногах не остается ожогов, а после глотания огня, язык не покрывается волдырями.

Практика избиения бичом также не подразумевает под собой пытку. Плеть бьет не до крови. В отличие от индейцев Великих равнин, ребенок зуни не бахвалится крайностями подобных обрядов. Когда в детстве или юношестве на обряде посвящения его бьют плетьми, он может плакать и даже звать мать в моменты, когда на него опускаются удары богов в масках. Взрослые в ужасе отвергают мысль о том, что плети могут оставить шрамы. Поркой «изгоняют все беды», то есть это проверенный обряд изгнания из человека злых духов. То, что в других народах те же действия совершаются с целью самоистязания, никак не влияет на то, в каких случаях к ним прибегают в данной культуре.

Раз экстаза не пытались достичь ни голодом, ни пытками, ни наркотиками, ни алкоголем, ни под личиной видения, то и танец не служил средством его достижения. Пожалуй, ни один народ Северной Америки не танцевал столько, сколько пуэбло Юго-Запада. Но никогда они не танцуют с целью погрузиться в забытье. Греческий культ Диониса прежде всего известен именно неистовством танца, которое встречается в Северной Америке повсеместно. В 1870‑е годы страну охватили индейские Пляски духов – танцоры ритмично двигались в круге, пока один за другим не падали, изнуренные, на землю. Во время этого припадка они получали видения об избавлении от белых, а танец тем временем продолжался, и на землю валились другие танцоры. В десятках различных племен было принято совершать данный обряд каждое воскресенье. Были и другие танцы, более древние, но столь же по своей природе дионисические. Племена на севере Мексики танцевали пред алтарями с пеной у рта. Танцы шаманов в Калифорнии предусматривали впадение в оцепенение. У майду устраивались состязания между шаманами: победителем становился тот, кто перетанцует всех остальных, то есть не поддастся гипнотическому воздействию танца. У народов Северо-западного побережья весь зимний цикл ритуалов состоял в том, чтобы усмирить человека, который вернулся безумным и одержимым духами. Посвящаемые играли свою роль с тем неистовством, которое от них ожидалось. Они танцевали подобно сибирским шаманам – связанные четырьмя веревками, протянутыми в четыре стороны, чтобы ими можно было управлять, если они попытаются причинить вред себе или остальным.

В танцах народа зуни на все это нет ни малейшего намека. Как и их ритуальные песнопения, их танец есть однообразное повторение движений с целью подчинить себе силы природы. Безустанный топот их ног вздымает в небе туман и собирает их в дождевые облака. Благодаря этому на землю прольется дождь. Они нацелены вовсе не на экстаз, а на всепоглощающее единение с природой, и силам природы остается только уступить перед их стремлениями. Стремления эти определяют форму и дух танца пуэбло. В нем нет ни капли дикого. Именно сила ритма, совершенство танца сорока мужчин, двигающихся как единое целое, в совокупности обеспечивает результат.

Точнее всех это качество танцев пуэбло выразил Дэвид Герберт Лоуренс: «Все мужчины поют хором, пока ступают мягким, но тяжелыми птичьим шагом, поют на протяжении всего танца. Тела немного наклонены, плечи и грудь расслаблены, налиты тяжестью, шаг мощный, но беззвучный, мужчины словно вбивают ритм в центр земли. Барабаны гремят пульсирующей, как удары сердца, дробью. И так продолжается часами». Иногда они танцуют, чтобы кукуруза произросла из земли, иногда они призывают дичь топотом своих ног, иногда они заставляют собраться кучевые облака, что затягивают небо над пустыней после полудня. Самое присутствие облаков на небе, даже если они не ниспошлют на землю дождь, есть благословение высших сил на танец, знамение, что их обряд принят. Если начинается дождь, это служит явным знамением могущества их танца. Это ответ. Они танцуют под бушующим юго-западным ливнем, их перья намокли и отяжелели, их расшитые юбки и мантии промокли насквозь. Но боги им благоволят. Эти чудотворцы веселятся в глубокой глинистой почве, поднявшись во весь рост, скользят по лужам и гребут в полужидкой земле. Они осознают, что их пустившиеся в пляс ноги принуждают силы природы пригнать тучи и послать на землю дождь.

Даже там, где структура танца пуэбло совпадает со структурой танца их ближайших соседей, где сама форма ее преисполнена дионисическими смыслами, пуэбло подходят к ней с полной ясностью ума. У кора, проживающих на севере Мексики, как и у многих других народов той части страны, есть танец с вращениями. Кульминация его достигается тогда, когда танцующий набирает самый быстрый темп, на который он только способен, входит в состояние полнейшего беспамятства и начинает вращаться на самом алтаре. В любое другое время и при любых других обстоятельствах это восприняли бы как богохульство. Но в этом и состоят величайшие дионисические ценности. Под ударами этого безумия алтарь разрушается, втаптывается обратно в песок. В конце танцующий падает на разрушенный алтарь.

В змеиных танцах, проводимых в подземных кивах хопи, участники тоже танцуют на алтарях. Но никакого неистовства нет. Все движения в нем предписаны, как в виргинской кадрили. Это одна из самых распространенных форм танцевальной структуры у пуэбло, и заключается она в том, что две танцевальные группы танцуют поочередно, исполняя похожие вариации и появляясь с противоположных сторон танцевальной площадки. Под конец, во время финального танца обе группы выходят одновременно с двух сторон. В этом подземном змеином танце Общество антилопы противопоставляется Танцующим змеям. В первой танцевальной партии жрец антилопы танцует вприсядку вокруг алтаря, а затем удаляется. Жрец змеи вторит ему. Во второй партии антилопа выходит с лозой в зубах, танцует перед посвящаемыми и проводит ею по их коленям и вновь удаляется. На смену выходит змей. Он точно так же держит во рту живую гремучую змею и проводит ею по коленям посвящаемых. В последней партии антилопа и змей выходят вместе, все еще на корточках, и танцуют уже не вокруг алтаря, а на нем самом, завершая танец. Идет четкое следование форме, как в мореске, и совершается все в полной ясности сознания.

Также ошибочно полагать, что танцем со змеями индейцы хопи пытаются угодить чему-то опасному и ужасному. Страх перед змеями столь распространен в нашей цивилизации, что мы неверно воспринимаем танец со змеями. Мы с готовностью приписываем танцующим чувства, которые испытали бы сами в подобной ситуации. Но американские индейцы редко испытывают ужас перед змеями. Их часто почитают (и лишь иногда статус определяет опасность) как и все, что считается священным или божественным. Но в их реакции нет нашего безосновательного отвращения. Они также не боятся нападения змеи. Некоторые предания заканчиваются словами: «Вот поэтому гремучая змея не опасна». Благодаря особенностям повадок гремучей змеи, ее нетрудно укротить, и индейцам легко это удается. Чувствам танцоров по отношению к змеям во время змеиного танца характерны не нечестивый ужас и отвращение, а почитание, которое испытывают члены культа по отношению к своему животному-покровителю. Более того, неоднократно было доказано, что на время танца гремучим змеям удаляют мешочки с ядом. Их вышибают или выщипывают, а когда после танца змей выпускают на волю, мешочки вновь отрастают и наполняются ядом, как и раньше. Но на время танца змеи безопасны. Так что в сознании танцора хопи в этом явлении нет ничего дионисического, ни в мирской, ни в религиозной его составляющей. Все это служит прекрасным примером того, как одно и то же формальное поведение, в зависимости от привитых идей, может быть дионисическим прислуживанием перед опасным и омерзительным, а может – степенной и официальной церемонией.

Ни наркотики, ни алкоголь, ни пост, ни пытки, ни танцы не служат индейцам пуэбло средствами достижения или допущения какого-либо состояния, которое находится за пределами обычного чувственного порядка. С такого рода разрушительными состояниями индеец пуэбло не будет иметь ничего общего. Любовь к умеренности, которой вверила себя вся их цивилизация, не оставила им места. Оттого у них нет шаманов.

Институт шаманизма встречается у человечества практически повсеместно. Шаман есть деятель религии, который получает свою силу напрямую от богов посредством проживания какого угодно опыта, признанного в данном племени сверхъестественным. Подобно Кассандре и другим наделенным даром говорить на неизвестном языке, он обретает свой род занятий за счет своей неуравновешенности. В Северной Америке шаманы – это, как правило, те, кому было явлено видение. Жрец же, в свою очередь, есть хранитель обряда и руководитель деятельности культа. У пуэбло нет шаманов, только жрецы.

Жрец зуни занимает свое положение благодаря правам его рода, или тому, что он заплатил за свое продвижение наверх через различные сообщества, или тому, что верховные жрецы избрали его целый год служить воплощением жрецов качина. Так или иначе он прошел определенную подготовку, изучив огромное количество обрядовых действий и текстов. Вся его власть проистекает из должности, что он занимает, и из обрядов, что он проводит. Он должен знать все слова наизусть и отвечать за правильность соблюдения традиций в каждом сложном обряде, который он проводит. Обладающего властью человека зуни называют «тот, кто знает как». «Знающие» люди встречаются в большинстве священных культов, среди бегунов, игроков и целителей. Иными словами, они буквально получили свою власть из традиции. Не бывает такого, что они получают право требовать от своей религии силу для обеспечения правомерности любой их личной инициативы. Даже обращаться к сверхъестественным силам они могут только в рамках группы и в установленные промежутки времени. Всякая молитва, всякое отправление культа осуществляется в утвержденное и общеизвестное время года и согласно традициям. Самым личностным религиозным действием для индейца зуни является высаживание молитвенных палочек, этих изящно изготовленных подношений богам, которые наполовину закапываются в землю в священных местах и несут в себе молитву, адресованную высшим силам. Но и молитвенные палочки нельзя подносить богам по личному усмотрению, даже верховным жрецам. В одном предании зуни повествуется о верховном жреце, который сделал молитвенные палочки и отправился их закопать. Луна была не в той фазе, в которую члены целительских обществ высаживают молитвенные палочки, и народ спросил: «Почему верховный жрец высаживает молитвенные палочки? Должно быть, он колдует». И правда, он хотел воспользоваться своей силой, чтобы свершить личную месть. Раз даже самое личностное из всех религиозных действий сам верховный жрец не может осуществлять по собственной воле, на более официальные действия наложено вдвое больше общественных запретов. Никто и никогда не должен задаваться вопросом, что побуждает человека к молитве.

Пуэбло с их институтом жречества и все остальные коренные народы Америки с их институтом шаманизма отбирают и почитают два противоположных типа личности. Индейцы Великих равнин во всех своих институтах предоставляют возможности для независимого человека, который легко берет власть в свои руки. Ему воздается больше, чем всем остальным. Изменения, что индеец народа кроу принес с собой, вернувшись после обретения видения, могут быть ничтожно малы. Но дело не в этом. Любой буддийский монах и любой христианский средневековый мистик наблюдали в своих видениях все то, что их братья уже видели до них. Но они, как и индейцы кроу, на основании этого пережитого личного опыта претендовали на силу или благочестие. Индеец возвращался к своему народу, наделенный силой своего видения, и племя воспринимало полученные им указания как священную привилегию. В целительстве каждый знал свою личную силу и ни о чем не просил других целителей. На практике это учение было изменено, поскольку человеку свойственно увековечивать традиции даже в тех общественных институтах, что пытаются ими пренебречь. Но учение их религии дало основание в культуре для поразительной степени независимости и личной власти.

Независимость и личная инициатива у индейцев Великих равнин нашли выражение не только в шаманизме, но и в их страстной увлеченности партизанской войной, которая так их занимала. Их военные отряды насчитывали, как правило, меньше дюжины мужчин, и каждый действовал в одиночку в этих небольших стычках, что противоположно жесткой дисциплине и повиновению, свойственным современному военному делу. Для них война была игрой, в которой каждый участник накапливал особые жетоны. Жетоны эти давались за высвобождение привязанного к колу коня, касание противника или снятие скальпа. При помощи личного удальства человек старался заработать как можно больше фишек и использовал их для того, чтобы вступить в какое-нибудь братство, устраивать пиры или обрести звание вождя. Если индеец Великих равнин не обладал инициативой и способностью действовать самостоятельно, общество его не признавало. Свидетельства первых исследователей, возвышение выдающихся личностей в противостоянии с белыми, разительное отличие от пуэбло – из всего этого мы видим, как их общество культивировало личность в практически ницшеанском понимании сверхчеловека. Они видели жизнь как личную борьбу человека за продвижение вверх по иерархии мужских обществ, в чем ему помогали обретенная сверхъестественная сила, устройство пиров и победы. Инициатива всегда оставалась за ним. Его подвиги принадлежали ему одному, и он имел право хвалиться ими во время обрядов и всячески использовать их для дальнейшего продвижения своих устремлений.

Идеал мужчины для пуэбло – это человек иного порядка. Личную власть зуни презирают, пожалуй, сильнее всего. «Того, кто жаждет власти и знаний, кто желает стать, как они с презрением говорят, “вождем своего народа”, не ждет ничего, кроме порицания, и скорее всего его обвинят в колдовстве», что происходило нередко. Врожденная манера властвовать для зуни является недостатком, и колдовство служит готовым обвинением для человека, который ею обладает. Его подвешивают за большие пальцы, пока он не «сознается». Это все, что зуни могут сделать с сильной личностью. Идеальный человек для зуни есть человек достойный и учтивый, никогда не стремившийся властвовать и не дававший повода о себе посудачить. При любом разногласии все будет настроено против него, даже если правда на его стороне. Даже в состязаниях на ловкость, например, в беге, если человек постоянно побеждает, ему запрещают бегать. Их интересует игра, в которой несколько игроков имеют равные шансы на победу, а выдающийся бегун портит игру, они не потерпят такого.

По словам доктора Банзл, хороший человек обладает «приятными манерами, уступчивым нравом и щедрым сердцем». Наивысшей похвалой для безупречного горожанина будут слова: «Он приятный, вежливый человек. О нем никогда ничего не слышно. Он никогда не попадает в неприятности. Он принадлежит клану Барсука и киве Мухекве, и он всегда танцует на летних обрядах». Он, по их выражению, «много говорит», то есть легко располагает к себе людей, и непременно с легкостью взаимодействует с другими в поле или в обряде, никогда не давая повода заподозрить себя в высокомерии или сильных эмоциях.

Он избегает возможности занять какую-либо должность. Ее могут ему навязать, но он не стремится к ней. Когда наступает необходимость заполнить все должности в киве, вход в киву закрывается, и все мужчины сидят взаперти, пока оправдания кого-то из них не окажутся опровержены. В преданиях хорошему человеку всегда приписывается нежелание занять какую-то должность – хотя он всегда занимает. Мужчина должен избегать видимой власти. Когда избранного уговорили и посвятили в должность, он не наделяется властью в нашем понимании. Его должность не дает ему оснований для совершения важных действий. В совет зуни входят верховные жрецы, но жрецы не в праве принимать участие в разногласиях или насилии. Они святые, и нельзя демонстрировать пред ними размолвки. Определенной исполнительной властью обладают только предводители воинов, и то не столько в войне, сколько в охране порядка в мирное время. Они объявляют о предстоящей охоте на зайца или предстоящих танцах, созывают жрецов и взаимодействуют с обществами целителей. Самое частое преступление, которое им приходится расследовать – это колдовство. Другое преступление – передача непосвященным тайны качина – карается самими богами в масках, вызванными главой культа качина. Других преступлений не существует. Кражи случаются редко и рассматриваются как личное дело. Прелюбодеяние не считается преступлением, а напряжение, из него проистекающее, легко снимается заключением брака. Убийство – в тот единственный раз, что сохранился в памяти – было быстро улажено путем выплат между двумя семьями.

Оттого жрецов верховного совета не беспокоят. Они руководят главными событиями ритуального календаря. Успешному осуществлению их планов в любой момент может помешать не желающий сотрудничать жрец низшего ранга. Ему достаточно просто нахмуриться и отказаться, например, установить свой алтарь или одолжить свою маску жреца качина. Совету жрецов останется только ждать и отложить обряд. Но все охотно идут на сотрудничество, и никакой показательной власти не требуется.

Это отсутствие проявления личной власти характерно как для религиозной, так и для домашней жизни. Матрилинейная и матрилокальная семья требует, безусловно, иного распределения власти, чем то, к которому привыкли мы. Но и матрилинейные общества редко обходятся без мужчины, в чьих руках сосредоточена власть в семье, даже если это не отец. В матрилинейной семье главным мужчиной, судьей и ответственным лицом является брат матери. Но зуни не признают никакой власти за братом матери, и уж тем более за отцом. Ни тот, ни другой не воспитывает детей своего дома. Мужчины часто ласковы с детьми. Они носят их на руках, когда те болеют, и держат их на коленях по вечерам. Но они не воспитывают их. Как и в религии, добродетель, заключенная в сотрудничестве, помогает течь домашней жизни своим чередом, и никаких ситуаций, требующих решительных действий, не возникает. Да и какие это могут быть ситуации? В других культурах, практически повсеместно, брак есть случай исполнения кем-то определенной власти. Но пуэбло заключают брак без особых формальностей. По всему миру брак включает в себя права собственности и экономический обмен, и во всех этих случаях особыми правами обладают старшие. Однако у зуни брак не несет в себе никаких выгод, которые были бы интересны старшему поколению. Слабое внимание индейцев пуэбло к собственности упрощает не только столь сложный институт брака, но и многое другое, что в других культурных формах предполагает привлечение в пользу юноши общественной собственности. Зуни подобные случаи просто игнорируют.

Все свидетельствует против того, что ребенок может страдать эдиповым комплексом. Малиновский отметил, что устройство общества тробрианцев наделяет дядю властью, которую в нашей культуре мы привыкли связывать с отцом. У зуни даже дядя не наделен этой властью. Обстоятельства, при которых проявление этой власти могло бы потребоваться, не допускаются. Ребенок растет, не испытывая чувства несправедливости и не погружаясь в грезы о том, чтобы когда-нибудь самому обрести власть, а они уходят корнями именно в это привычное для нас положение дел. Когда ребенок сам становится взрослым, у него нет повода помыслить о ситуациях, в которых подобная власть могла бы потребоваться.

Поэтому обряды посвящения у зуни – странное мероприятие, странное по сравнению с теми практиками, что неизменно встречаются по всему миру. Ведь часто посвящение мальчиков есть ничем не сдерживаемое исполнение своих полномочий власть имущими. Это издевательство тех, у кого есть власть, над теми, за кем теперь должны признать новое положение в племени. Такие обряды почти в одном и том же виде встречаются в Африке, Южной Америке и Австралии. В Южной Африке мальчиков сгоняют в стада, которые пасут мужчины с длинными палками, и используют они их свободно и по всякому поводу. Они должны пройти это испытание, со всех сторон их осыпают ударами, сзади также постоянно стоит ждать ударов, сопровождающихся смешками. В самое холодное время года они вынуждены спать голыми, без одеял, развернув к костру не ноги, а голову. Им нельзя мазаться землей, чтобы отогнать белых червей, кусающих их по ночам. С первыми рассветными лучами они должны встать и пойти к заводи, и стоять в холодной воде, пока не взойдет солнце. За три месяца, что длится процесс посвящения, они могут не выпить ни капли воды, их кормят отвратительной едой. Взамен их с видом напускной важности учат невразумительным заклинаниям и магическим словам.