Текст книги "Калужские писатели в эпоху перемен"

ВИКТОР ФЁДОРОВИЧ БОКОВ

В гостях у Виктора Бокова

Виктор Боков

Не буду придумывать, как неповторимо начать портрет, как ударно, нокаутом кончить. Уж слишком фигура уважаемая: 60 лет в поэзии (!). Возьму и просто расскажу, как был в гостях у человека, которого большинство считает давно уже пребывающим в Пантеоне.

Маленькая железнодорожная станция, затерянная в лесу, с широко известным названием Переделкино. Поселок знаменитых советских писателей под Москвой. Выходим, переходим пути под шлагбаумами и идем с Шишковым вдоль полотна мимо старинного кладбища.

Поднимаемся на небольшой взгорок и упираемся в калитку с почтовым ящиком, на котором адрес: «Писательский проезд, дом №…» Забор, калитка, ящик выкрашены в неброский зеленый цвет, как и обшитый деревянный домик в глубине аккуратно вскопанного участка с большими фруктовыми деревьями. Звоним, открывает супруга писателя. Седовласая, с благородством в лице, но держится просто, приветливо и мило. Достойная пара патриарха русской литературы, – везёт же некоторым писателям на жён.

Холодный, очень холодный день, да еще ветер пренеприятный. Продрогшие заходим в гостиную сидит высокий, седовласый старик в очках, стучит на маленькой пишущей машинке. Просит минутку подождать и, ещё не вставая, начинает шумно, с ёрничаньем здороваться с Шишковым: «Не прошло и три года…»; «Ты зачем приехал?»; «А колодок-то нацепил, ну прямо генерал…». Подковыривает Андрея Михайловича как-то молодо, дерзко, но, в конце-концов, старые знакомые тепло обнимаются. Испытующе смотрит на меня и, не дожидаясь церемонии представления, говорит: «Подожди, подожди Шишков, я сейчас сам все обрисую: Одет со вкусом. Не люблю усы, но тут они, кажется, к месту. В общем, он мне нравится, симпатичный человек».

Мне, как автору пары книг литературных портретов писателей, это, конечно, профессионально интересно. Мэтр одет в мягкую теплую рубашку, шерстяной пуловер и широкие вельветовые штаны. И облик по-стариковски мягок и мудр.

Я видел его более ранние фотографии, там он резко выраженный, похож на характерного актера, а вот к 85 годам черты лица значительно смягчились, округлели, седой венец волос на голове. В общем, вылитый патриарх русской поэзии. Но вот глаза… Глаза-то остались прежними – с искоркой насмешливой дерзости, и в его 84 года можно угадать, каким же молодым, лихим и насмешливым задирой был он и в 30, и в 40 лет. Шампанское ещё пьет. Очень умеренно и культурно. Тосты говорит стоя, и гости, как-то незаметно, автоматически встают, так велико его гипнотическое влияние.

Дом изнутри уже не кажется маленьким, во-многом за счет высоких потолков: три-три двадцать и очень разумной планировки. Весь обшит доской вагонкой и отлакирован. Комнаты заставлены интересными вещицами и картинами. Даже без хозяина видно, что живёт тут интеллигент с разнообразными интересами.

Тепло вспоминает Мустая Карима: «Мудр даже больше, чем Расул Гамзатов». Дарим ему свои книги. Шишкову с юмором вместо благодарности: «Не-ет, пора тебя уже останавливать, а то скоро меня перегонишь». Просматривая его частушки: «Ну, эту строчку, и эту, ты у народа украл». На мое замечание, что лет через 50 все будут считать, что «Оренбургский пуховый платок» это народная песня, смеясь, отвечает: «А-а, уже и сейчас так думают».

При виде моих «Литературных портретов»: «Хорошо, что вы додумались их написать и у вас, там, это заметили». Не знает, что они на одном голом энтузиазме написаны, а подготовлены к изданию за счет трехмесячного выходного пособия автора по сокращению его должности. Начинает листать. О Потоцком: «Ехидный какой-то»; о Кухтинове: «Лицо доброе, дружеское». О Нинке Смирновой: «Отчество Витольдовна – кто она по национальности? И почему с гитарой? А стихотворение хорошее». Наткнувшись на шарж Валерия Васильева: «На еврея похож». Об Убогом: «Это что, фамилия такая?»

Натыкается в книге на цитаты из Людмилы Филатовой и начинает живо интересоваться её творчеством. Дарим ему её последний сборник «Горе – цвет». Сразу же начинается разбор. Вот он, тот момент, о котором мечтает любой умный поэт или прозаик. Патриарх ничем не связан, даже не знаком с поэтессой, радеет только о поэзии, и её глаза напротив не мешают. То есть, имеются максимальные шансы для момента истины. Вначале шутит по поводу ее членства в Союзе писателей, отраженного на 4-й обложке: «Женщина не может быть членом». Потом замечания: «Эта тема не её»; «После Пушкина сюда лучше не ходить» (на строчки: «И снова, и снова Россия во мгле»); «Не её это дело» (о безумии на Земле); «Из этого среднего стихотворения в 12 строк, получится два первоклассных по четыре строки, если выкинуть середину»; «Эти две строки в конце лишние, только разжижают. Ей дан Дар (именно так, с большой буквы, он произносит это слово) писать коротко, зачем же этот Дар засорять или разжижать?»

Дальше пошло теплее: «Натали – хорошее стихотворение», «Талантливый человек, но нужен умный редактор», «В ней чувствуется тетива тугая, звенящая!» Кстати, она родилась в один день с Боковым, 19 сентября.

Радостно встречает знакомого: «А-а, Стас… (про Куняева); «Бушко – это Смоленский?» Потом я выяснил: они встречались тридцать семь лет назад – вот это память! О Панфёрове: «Он действительно боец?» О Есине: «Помню его ещё совсем пацаном, на радио долго работал, а теперь романистом стал, да таким «длинным», что впору сокращать или останавливать».

Продолжает листать портреты дальше. О Юрии Кузнецове: «Какой шарж неудачно – тёмный». О заведующем отделом прозы журнала «Наш современник» Сегене: «Кто такой?» О Струке: «Знакомая фамилия». О Волкове: «Лицо приятное, встречались как-то». О Кулебякине: «Игорь Русич – это псевдоним или фамилия? А, журнал так называется „Русич“? Очень удачное название, весьма ко времени». Прочитав на обороте обложки о моих трёх высших образованиях, заметил: «Грустно, однако…» Угадал в самую точку, ведь не зря тысячелетия живет мудрость: «Многие знания – многие скорби».

На столе лежат папки толщиной 2-3 см с номерами 67, 68 и четверостишиями на обложках. Спрашиваю, что это, выясняется, – свежие стихи. Перелистываю последнюю папку и обалдеваю: три стихотворения от 30 апреля, пять стихов от 1 мая, шесть стихов от 2 мая. Говорит, что пишет по утрам часа полтора-два. Просим почитать, читает. Стихи очень и очень хороши, некоторые с ударной концовкой. Такой творческий подъем в 84 года! Д-а-а, Шишков в свои 72, оказывается, ещё совсем молод, ну а я в свои 46, наверное, вообще, просто сынок. Во, жизнь! Не перестает удивлять.

Остро прохаживается несколько раз по Ельцину. Имея 67 папок неопубликованных стихов, он ещё мягок, я бы, наверное, на его месте уже матом писал бы сатиры.

Сетует, что на самые профессионально сильные стихи нет охотников писать музыку. Там почти не остаётся пространства композитору для своего творчества. Всё уже предрешено.

Ответно дарит нам свою книгу стихов «Травушка – муравушка» 1997 года, выпущенную в Оренбурге двумя тысячами экземпляров. Это, конечно, по тиражу в 25 раз меньше, чем его собрание сочинений в трех томах, выпущенное в советские времена, в 1983 году. Да и по объему в «Травушке – муравушке» 250 страниц, а в собрании – по 600 в каждом томе. Это я в укор государству, отлучившему своих писателей от себя напрочь. А ведь именно они создают и поддерживают национальную идею, вокруг которой и собирается народ. Совсем не зря сейчас напряжёнка с этой самой идеей. А автора за 250 страниц труда надо уважать и поощрять, восемь печатных листов в поэзии – это много. Вот только фотографию туда поместили 30—40 летней давности. Сейчас он выглядит мудрее. Раз стихи 1996—1997 годов, то и фотографию надо было помещать этих же лет. Чтоб читатель сразу видел, что написал их Боков – мудрый дед, а не Боков – отец. Книга интересно построена: от не самых лучших стихов к хорошим, от хороших к отличным, от отличных к классным, а от классных к классическим. Заканчивает песнями, а тут ему соперников почти и нет. Ничего не скажешь смело, редко какой поэт решится начинать сборник со своих не лучших стихов. Но риск оправдан, у него такое имя, что никто не отбросит книжку на шестой странице, а будет читать дальше. А дальше – то, всё сильнее и сильнее:

 
Я в России живу не гостем.
И понятно, – я кровный сын.
Тихо кланяюсь сельским погостам
И просёлочным пяткам босым…
 

Сыну художнику в Нью-Йорк:

…А мы в Москве живем с Иваном,

И родины другой нам нет.

Не светит нам за океаном

Ни солнце, ни продажный свет.

Живёт так, как и пишет: «И хочется мне жить взахлеб, запоем»; «Я сам не знаю сколько мне осталось, считать не буду! Все года мои! Наверно, я моложе всей России»; «Служу России». Не соврал в стихах, так и живет:

Радуюсь каждому новому дню!

Делом надежным жизнь свою длю.

Длю – продлеваю, живу про запас,

Кто же доделывать будет за нас?

В пример нашим затуманенным пиитам и пиитэссам хочется привести эти строки:

 
Пушкин воскликнул:
Да здравствует разум! Я добавлю:
Да здравствует ясность!
Да не состарятся Разум и Руки,
Вы, надеюсь, с этим согласны?
 

И напомнить, что написал эти строки патриарх русской поэзии, получивший в свое время благословение на поэтический труд от Николая Асеева, Бориса Пастернака, Константина Тренёва и Константина Федина. Из уст Тренёва в эвакуации на литературном вечере в Чистополе, в Татарии, зимой 1941 года это прозвучало так (дословно): «Юноша! Тронули стихами вы моё сердце. Это так же близко, как пушкинское „Буря мглою небо кроет…“ (о стихотворении „Мать“). Благословляю Вас, молодой человек, на большой путь в литературе!»

Пишет он просто. Судите сами:

Трудно мне, но не ворчу,

Трудно многим, то известно.

Жить и действовать хочу,

И служить народу честно.

Но эта простота – прошедшая через горнило жизни, простота, попадающая затем в школьные учебники. Не гимны надо петь уничижительным стихосложениям В. Терехина, как это делала поэтесса Марина Улыбышева в «Меценате», а взять на вооружение лозунг Бокова:

Чтобы делать большие дела,

Вот зачем меня мать родила!

Только у изначально заряженного этим принципом поэта или прозаика может, что-то и получится в конце пути.

А его «Простоговорку» я бы в кабинете Ельцина повесил:

Государева забота войско содержать,

Государева забота послов снаряжать,

Государева забота Родину беречь,

Тут ему не перечь!

Но не только о России, о Разуме и руках в сборнике. Есть и прямо относящиеся к собратьям по перу:

 
Забота поэта найти словечко,
Такое, чтобы легло в сердечко,
Вырастило крылышки,
Прибавило силушки!
 

А четвертый раздел книги «Звонкий цех» я бы читал в Литинституте вместо лекций. Там все написано: и каким поэту быть, и как писать. Причем просто, ясно, доходчиво. И талантливо. Несмотря на большую разницу в возрасте, с ним хочется дружить, чтоб было так же, как он написал:

Вхожу и сразу наша дружба

Становится живой свечой,

Или так:

Дорогая! Дай стакан,

Выпьем за людей с талантом!

Неприятие сегодняшнего дикого капитализма у нас родственно сильное:

Боже мой! Откуда столько зла,

Убивать нормальным стало фактом.

Не раз он обращается к этой теме:

 
В почете челноки везде,
Теперь мы это знаем,
А плуг, который в борозде,
Открыто презираем.
 

Как и к теме уважения к своим родителям, предкам – крестьянам:

Как теперь не хватает мне их,

Академиков от земли.

И совсем уж добило меня признание патриарха, что он до сих пор пишет стихи о любви. Считаю, – лучше, чем в молодые годы. Например, вот так изысканно:

Если ищется, то и обрящется!

Важно качество, а не количество.

Я нашел вас, ваше изящество,

Я люблю вас, ваше величество!

Или даже так:

 
Упоительная близость,
Восхитительный провал.
У кого-то в чувствах кризис,
А у нас девятый вал!
 

А что же песни, спросите вы? Песни есть, да ещё посильнее, чем «Оренбургский платок» 1957 года. В 1995 году написана сильнейшая «Песня русская», в 1996 году – «Милая моя, я не богат»; «Березонька! Святая дева», в 1997 году «Конь», да и много других. Полностью согласен с выводом поэта:

Это я на белом свете

Прожил восемьдесят лет

Признаюсь, что в этом свете

Лично мне замены нет.

И всё потому, что он изначально знал:

 
Поэзия порох,
Сила мужская.
Светит во взорах
Правда людская.
 

9 мая 1999 г.

P.S. В день 89—летия патриарха русской поэзии Виктора Бокова 19 сентября, на его малой родине в д. Язвицы под Сергиевым Посадом открыли музей. Как выражение воистину всенародной любви, дом – музей Бокова восстановили ещё при жизни народного поэта России.

Октябрь 2003 г.

Бокову – 90!

Получил письмо от патриарха русской поэзии с приглашением на 90—летие в концертном зале им. Чайковского. Приезжаю и смело к главному входу – ведь в кармане личное письмо юбиляра и международное удостоверение журналиста. Однако, не тут-то было. Москва, перепуганная серией терактов, ощетинилась всевозможными видами охранных систем. Даже в колыбели русской культуры – три рубежа охраны. Пользуясь письмом, удостоверением и правильной речью прохожу первый рубеж. Но на втором, меня всё же останавливают.

Виктор Фёдорович Боков

Вроде бы интеллигентно выглядящий охранник тупо смотрит на бумаги, потом изрекает: «А откуда я знаю, что это почерк Бокова? Может подделка?» На возражение, что согласно Закону о СМИ, журналисты имеют право беспрепятственно проходить на любые открытые мероприятия, посылает меня назад, к служебному входу. Там выясняется, что у них только списки артистов, выступающих в этот вечер, а приглашённые должны проходить через главный вход. А время неумолимо поджимает. Плюнув на эту толкотню, беготню и суету, покупаю лишний билетик с рук. Прохожу первые два ряда охраны. Теперь надо раздеться и прорваться к юбиляру.

Выясняю, что он принимает поздравления в кабинете директора. Перед кабинетом – третий рубеж охраны. Пытаюсь объяснить им, что я —по личному приглашению, к тому же с подарками от калужан. Ведь он с 1948 по 1954 годы жил в Калужской области, в д. Ильино под Боровском. Меня опять начинают посылать в разные стороны, к разным начальничкам. Но весть о моем появлении, оказывается, уже успела дойти до юбиляра. Из кабинета директора выскакивает супруга Алевтина Ивановна, проводит меня за руку через охрану и подводит к концу очереди из десятка представительных фигур. Прямо передо мной стоит старый знакомый – гл. редактор журнала писателей России Станислав Куняев. Ну что ж, веселее будет. Мы медленно продвигаемся сперва в приёмную, потом к порогу кабинета директора.

И вот, наконец, долгожданный момент – мой черед. Но оказывается, в кабинете уже ждали своей очереди операторы и телерепортер канала «Культура». Включается камера, начинается телеинтервью. Боков в ударе, и с азартом что-то говорит в камеру. Расслышать подробности не удаётся, – мешает гул поздравляющих сзади. До начала вечера остается всего четыре минуты. Торопясь, вручаю юбиляру офорт 1973 года с его изображением работы Народного художника России Валентина Белова. Они встречались, и много времени провели вместе в Тюмени, на днях культуры в 1972 году. В том числе, плавали и по Иртышу. Зачитываю четыре строки посвящения, специально написанные им к этому торжеству. Быстро дарю сборник Пушкинского общества «Натали», книжку Шишкова «Радуница», газету «Знамя» с моей статьёй о нём и фотокатолог «Реликвии Калужского края» с надписью: «Патриарху русской поэзии, народному поэту России Виктору Федоровичу Бокову от калужских литераторов с любовью». Супруга юбиляра предлагает рюмку изысканного коньяка по столь торжественному поводу, Но, «увы и ах», я свою цистерну успел ударно – досрочно выпить ещё на стройках России. И, особенно, в трагично смутные времена ломки всего и вся в первой половине 90-х. Пришлось завязать и вот уже девять лет не притрагиваюсь к спиртному вообще. Времени у меня остается только на то, чтобы бегом подняться в зал и найти своё место. И вовремя: под бурные аплодисменты в партере появляется Виктор Боков. Останавливается у своего места в третьем ряду, и жестами прерывая овации, просит зал дать возможность артистам начать концерт. Ведущая зачитывает поздравительную телеграмму от президента Путина.

Глава Сергиево – Посадского района говорит, что они решили прервать печальную традицию России – любить своих творцов только мёртвыми. И впервые в истории русской литературы, устроили дом – музей Бокова ещё при его жизни. Рассказывает, как они день в день, 19 сентября, с подъёмом отметили юбилей «живого классика» (его слова) в д. Язвицы и Сергиевом Посаде.

Народная артистка СССР, Герой Социалистического труда Людмила Зыкина вспоминает, что однажды, во время зарубежных гастролей, они наткнулись на текст и ноты песни Бокова «Оренбургский пуховый платок» в папке псалмов Канадских духоборов. Они поют её, наряду с псалмами. Такого признания, по-моему, ещё ни одна русская песня не заслуживала.

Пошли поздравления вперемежку с артистическими номерами. Причем пели, читали и играли сплошь Народные артисты России, никак не ниже. А какие славные имена: Александр Стрельченко, Анна Литвиненко, Георгий Сорокин, Зинаида Кириллова, Сергей Новожилов. И как исключение, которое только подтверждает правило, одна заслуженная – Елена Калашникова.

Публику, не сумевшую попасть на юбилейный вечер, обычно интересуют три вопроса: кто был, что сказал, и что вручали? Постараюсь коротко сообщить это.

Депутат Государственной Думы, член фракции «Родина» Сергей Бабурин: «День рождения Бокова – это для нас именины сердца, это наш праздник, а не его».

Председатель Союза писателей России Валерий Ганичев после приветствия от Союза, пошутил: «В ответ на пожелание еще 100 лет жизни, столетний иерарх ответил: «Не надо ограничивать милость Божию…».

И вот тут произошел неприятный казус, который чуть было, не испортил настроение всем присутствующим. Зам. министра культуры Московской области возвестила со сцены о награждении Виктора Фёдоровича только что учрежденной ими поэтической премией им. Роберта Рождественского. Я его уважаю, заслушивался в юности его рокочущими стихами. Но всё же надо признать, что они из разных весовых категорий: Рождественский – 35 лет в поэзии, а Боков – 70! Несоответствие премии было очевидно для большинства присутствующих и оставило бы неприятный осадок в душах, если бы не находчивость и остроумие выступавшей следом поэтессы Ларисы Васильевой: «Боков настолько над временем, что может получить премию имени своего ученика». На этом все и сошлись, проводив её шумными аплодисментами.

Участник штурма Ржева и Кенигсберга, до сих пор стройный и статный в свои 87 лет, народный артист России Михаил Рожков лихо исполнил на балалайке попурри из песен Бокова.

Вторую часть творческого вечера открывал академический хор русской песни Российского музыкального телерадиоцентра под руководством Кутузова. Николай Васильевич, гл. дирижер хора, лауреат Государственной премии им. Глинки, Народный артист СССР и профессор сказал перед исполнением: «Хор 54 года (!) сотрудничает с Боковым, его руководитель сочинил более 20 песен на слова Виктора Федоровича».

Далее конспективно:

Председатель ассоциации «Оренбуржье» Владимир Елабин: «Оренбургский пуховый платок» является гимном области. …смысл долголетия Бокова – в любви».

Председатель международного Пушкинского общества Владимир Костров: «Вы находитесь на уровне великого русского языка. …что нам слушать Сванидзе, давайте слушать Бокова».

Вячеслав Орлов (Международное сообщество писательских союзов): «Ваш талант является украшением русской поэзии».

Главный редактор «Нашего современника» Станислав Куняев демонстрируя публике свежий номер журнала, открывающегося пятнадцатью стихотворениями патриарха: «…дар непосредственности и дерзости. В ХХ веке только у трёх поэтов России была такая дерзость. Недооцененный поэт, при всей любви к нему».

Сергей Новожилов (Санкт-Петербург): «Боков смел в любви, что стало несвойственно нынешним поэтам. …Все знают, насколько Виктор Федорович безошибочно чует талант».

Гл. редактор журнала Госдумы и Совета Федерации «Российская Федерация сегодня» Юрий Хренов не стал потрясать журналом, хотя мог бы предъявить зрителям четыре номера со стихами любимого поэта за последние пять лет, а просто сказал: «Говорят, чудес на свете не бывает, но одно из чудес – это Виктор Боков».

Тут он прав на все сто. Между 80-ю и 90 годами Боков выпустил почти десяток новых, добротных книг стихов, страниц по 200-300 в каждой. В том числе сборники стихов «Травушка муравушка», «Чистый четверг», «Амплитуда», «Любовь моя Россия», «Повечерье», «Лик любви», избранное «Жизнь – радость моя». А написал ещё больше. На сегодня у него накопилось 90 папок со стихами, половина которых ещё не издана. Такого взлёта творческой активности в столь почтенном возрасте припоминаю только у прозаиков Толстого и Леонова. Боков служит примером, надеждой и утешением для тысяч ныне живущих поэтов и писателей. Не спешите стреляться, господа товарищи! Может Бог даст и вам такую творческую энергию и взлёт в старости. Правда, её надо заслужить. В столь уважаемом возрасте он продолжает писать и о любви. Причем лучше, чем в молодости и, иногда, очень смело. Видимо, Костров не зря упомянул на сцене о русской эротике.

Но всенародно любимый поэт не избалован правительственными наградами. В советские времена сперва не награждали, потому что сидел в лагерях по печально известной 58-й статье на основании ложного доноса. А позже, из-за того, что сын его эмигрировал в Нью-Йорк. Нынешние демократы от культуры тем более не наградят. Потому что он по-прежнему верен идеалам социализма, почитает Ленина и ярко критикует сложившееся неравенство и неуважение к крестьянам и рабочим в своих стихах. Только к 89-летию он получил от властей дом музей в деревне Язвицы. Да и то, от районных.

На праздновании 90-летия была вручена одна награда, но опять же не правительственная. Президент академии правопорядка Виктор Шевченко вручил юбиляру высшую награду общественной академии – орден Михайло Ломоносова. Там понимают, что поэт озабочен утратой национального лица под оголтелым напором зарубежных фильмов и дисков. И что Боков отстаивает, утверждает русское слово, борется за сохранение русской культуры. Мне остается только порадоваться их пониманию и вслед за хором спеть имениннику «Многие лета, многие лета…».

19 октября 2004 г.