Текст книги "Пока ты моя"

– Теперь я чувствую себя лучше, спасибо, – сказала женщина, вставая. Ее ноги дрожали, и, чтобы не потерять равновесие, она ухватилась за меня, оказавшуюся в непосредственной близости.

– С вами все будет в порядке? – спросила я.

– С нами все будет в порядке, – резко бросил мужчина. Это вышло довольно грубо, ведь он прекрасно видел, что ради помощи им я бросила свой шопинг.

Женщина собралась уходить, а я почувствовала, как мои собственные глаза колют подступающие слезы. Все это было так несправедливо…

– Что ж, берегите себя, – произнесла я на прощание, потянувшись к ее руке.

Мы на мгновение сжали пальцы друг друга.

– Вы уверены, что с вами все будет хорошо? – повторила я в порыве чего-то вроде отчаяния. Мне не хотелось, чтобы она уходила. Я волновалась, что она передумает и все-таки отправится на аборт. Но, впрочем, разве это меня касалось?

Женщина кивнула.

– Спасибо вам за помощь, – с улыбкой добавила она, а потом эти двое ушли.

Выйдя из подсобки универмага, я еще долго в потрясении блуждала по детскому отделу, глядя вокруг невидящим взором. Если я вообще не могла родить своего собственного ребенка, то и будущей жизни для меня не существовало. Слезы хлынули из глаз. А потом я вспомнила о Джеймсе, о мальчиках, и мое существование перестало казаться мне таким уж безнадежным. Я слишком потакала своим желаниям, была такой эгоистичной!

Я вышла из магазина, так и не купив платье, и направилась к стоянке. Только плюхнувшись на водительское место, я осознала, что оставила свои сумки с покупками, в том числе с одеждой для мальчиков, в подсобке. Мне было все равно. Я просто хотела быстрее добраться до дома.

Подъезжая к турникету, я слышала лишь настойчиво звучавшие в ушах слова акушерки, когда это произошло в последний раз: «Хотите увидеть своего ребенка, дорогая?»

Я отказалась, решительно покачав головой. Предпочла вместо этого распадаться на тысячи погруженных в себя, беспорядочных, полных жалости осколков, которые отвергают любую помощь.

Рыдая, я опустила стекло и приложила билет к считывающему устройству турникета. А потом случайно бросила взгляд на стоявшую рядом, в параллельном ряду, старую помятую машину. Мое внимание привлекли доносившиеся оттуда крики и громкая музыка. Я узнала пару, которую встретила в магазине. Они о чем-то яростно спорили. Мужчина сердито взглянул на меня, и их машина с ревом умчалась прочь, стоило шлагбауму подняться.

Я взяла себя в руки и высморкалась. Когда поднявшийся шлагбаум освободил мне путь, я направилась следом за старым автомобилем вниз по винтообразному пандусу. Мы вырвались на весенний солнечный свет, и я, искоса поглядывая на машину пары, проехала за ней пару улиц. Увидев, как они перестроились в другой ряд на желтый сигнал светофора, я встревожилась. В тот момент, когда моя нога вжалась в педаль газа, я могла думать лишь о сожалениях, детях и том, что я никогда не стану настоящей матерью.

39

Во всей этой истории с Зои, Хэзер и Сесилией что-то смущало Лоррейн. Она никак не могла разобраться и понять, что именно ее волновало, но мысль о них не давала ей покоя. Однако, когда Адам сообщил, что Хэзер Пейдж не значится в их базе данных, Лоррейн на время забыла об этом и сосредоточилась на своей заблудшей дочери.

– Она не пришла в школу, – сообщила Лоррейн, стараясь сохранять спокойствие, хотя мощная волна паники уже захлестывала ее. Лоррейн снова и снова вспоминала все, что говорила по телефону школьная секретарша.

– Ничего удивительного, ведь она сама объявила нам, что бросает школу, – отозвался Адам, выйдя из машины.

– Не понимаю, как ты можешь быть таким беспечным, – упрекнула Лоррейн. – Она явно не ведает, что творит. И несомненно, чувствует себя несчастной. А теперь еще выходит, что она пропала.

Лоррейн тоже вышла из машины, хлопнув дверцей, и зашагала вверх по ступеням унылого серого здания. Обычно она никогда не обращала внимания на мрачную архитектуру родного дома уголовной полиции, но сегодня скучный бетон, алюминиевые окна и унылое однообразие главного фасада взывали к ней, словно знак потерянной надежды.

Догнав жену, Адам схватил ее за руку.

– Мы все прекрасно знаем, в чем тут дело, – сказал он, и его дыхание застыло в воздухе между ними. Адам отпустил Лоррейн, когда увидел, что делает ей больно.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь. Вся эта история кажется мне предельно ясной.

Лоррейн продолжала подниматься по лестнице, пока не споткнулась на последней ступеньке. Ее руки проехали по бетону, а сумка упала с плеча, и содержимое рассыпалось вокруг ног Адама. Лоррейн на мгновение замерла, распростершись на скользкой поверхности. Когда она с трудом поднялась, правое колено пронзила острая боль, заставив ее вздрогнуть. Адам уже собирал рассыпавшиеся вещи и смущенно складывал их на место, рассматривая мелкие предметы так, словно всегда хотел узнать, что же хранится в сумке жены.

– Вот, – сказал он, протягивая руку. – Прости.

Повисла пауза. Лоррейн терялась в догадках, за что же он извиняется.

– Не знаю, как мы можем перейти от Зои Харпер к нашей блудной дочери, а потом – и к груде неприятностей, в которую превратился наш брак, всего за пару минут, отделавшись туманным извинением.

Лоррейн глубже закуталась в пальто. Ладонь правой руки саднило.

Адам хлопнул себя по бокам в привычном недоуменном жесте, который всегда раздражал Лоррейн. Это делало его похожим на беспомощного маленького мальчика.

– Лоррейн… – Он вздохнул и отвел жену подальше от входа в здание.

Там, у двери, все слишком напоминало людской муравейник, с крутившимися вокруг коллегами, то и дело сновавшими взад-вперед. Адам с жадностью глотнул воздух и заговорил так, словно это был его последний и единственный шанс:

– Лоррейн… все то, что происходит между нами… я не хочу этого больше. Каждый раз, когда ты говоришь со мной, не важно, о чем именно, я чувствую боль, как удар под дых. – Он на мгновение отвернулся.

Лоррейн чувствовала, как все внутри заныло от знакомого щемящего чувства. Что же это такое? Неужели все должно и начинаться, и заканчиваться здесь, на ступенях полицейской штаб-квартиры? Лоррейн представляла, что это выяснение отношений произойдет в каком-то другом месте, вероятно, в их гостиной, их спальне, на кухне, в саду – где угодно, только не на людях и не на работе, только не здесь. Мимо промчалась пара коллег, приветственно вскинувших руки при виде их.

– Я не думаю…

– Зато я думаю, – сурово бросил Адам. – Я все время думаю. Мысли о том, что произошло, поглощают все до единого часы моего бодрствования. Поправочка: они поглощают абсолютно все мои часы, не важно, на ногах я или сплю. Как я могу объяснить тебе, что случилось, если сам этого не понимаю? С того момента прошел почти год, и я не знаю, как жить дальше. Я совершил глупость, ты знаешь это, но как оправдать или разумно объяснить это тебе или себе, понятия не имею. В этом вся проблема.

Адам повернулся, прочертив в воздухе полукруг. Его хмурый взгляд был глубже, чем когда бы то ни было, а плечи ссутулились так, как Лоррейн не доводилось видеть уже очень давно. Конечно, она могла держать его в этом неопределенном состоянии страдания, на время прекращать его мучения, каждый раз возобновляя их снова, но разве этого на самом деле ей хотелось?

– Давай зайдем внутрь. Я попробую снова позвонить Грейс, – предложила Лоррейн. Ей хотелось контролировать беседу с мужем, самой решать, где и когда состоится их важный разговор, который явно не мог продолжаться здесь, на виду у коллег.

Адам направился следом за ней в здание. Он раскаивался, в этом можно было не сомневаться, но Лоррейн необъяснимым образом предпочла бы, чтобы муж затеял ссору, с пеной у рта отрицал свои проступки, вел себя так, будто ничего и не происходило. Ложь дарила знакомое ощущение спокойствия, и оно, по крайней мере, заставляло Лоррейн чувствовать себя так, словно Адам и вовсе не совершил ничего ужасного.

Пока они ехали в лифте, совершенно одни, Адам вдруг крепко сжал Лоррейн в объятиях. Его лицо оказалось совсем близко, и она увидела его стиснутую челюсть.

– Правда заключается в том, что я совершил ошибку. Это была одна-единственная ночь. Я был пьян. Она была пьяна. У нас был секс. С тех пор я с ней не виделся.

Лоррейн стало дурно, и вовсе не из-за лифта, который сильно покачнулся, останавливаясь на их этаже. Нет, ей было плохо от близости Адама, его жаркого дыхания, обдававшего ее лицо.

Двери, заскользив, открылись. Завидев несколько человек в холле, Адам отпрянул от жены и снова встал рядом. Лоррейн направилась в свой кабинет и уже собиралась закрыть дверь, когда в щель просунулась рука мужа, мешая сделать это.

– Я отказываюсь обсуждать это здесь. У нас два расследования убийств и дочь, которая выбрасывает свою жизнь на помойку. С чего ты взял, что я захочу обсуждать нашу ситуацию сейчас?

Лоррейн устало опустилась на стул и включила компьютер. Потом набрала номер Грейс.

– По-прежнему не отвечает, – кратко оповестила Лоррейн и положила телефон на стол.

– Ты волнуешься? – спросил Адам.

– Разумеется, я места себе не нахожу от волнения, – призналась Лоррейн. – Наша дочь не пришла в школу. Она съехала от нас. Она собирается выйти замуж за Мэтта и не отвечает на мои звонки. Но я знаю одну вещь.

Адам с надеждой вскинул брови.

– В отличие от своего отца она не идиотка. – Лоррейн перевела дух, подняла голову и взглянула на мужа так прямо и пристально, словно видела впервые за год. – Что ж, ладно. Я хочу знать, что произошло. Абсолютно все. – Она невольно впилась ногтями в мякоть ладони и добавила: – Пока ты мне не расскажешь, это ведь никогда не прекратится, не так ли?

Адам по-прежнему сидел абсолютно неподвижно. Лоррейн понятия не имела, что он скажет или какие чувства вызовет у нее это признание. Оно могло положить конец всему – или стать важным шагом к пониманию, хотя Лоррейн и не рассчитывала на то, что сможет когда-либо понять ситуацию и справиться с ней. В любом случае Лоррейн знала, что должна пройти через это. Она просто не ожидала, что все произойдет сейчас, в ее кабинете. Черт побери этого Адама!

– Это было в прошлом декабре. – Его голос зазвучал отрывисто и хрипло. – Ты болела, но сказала, чтобы я пошел на рождественскую вечеринку без тебя, хотя прекрасно знала, как я ненавижу подобные мероприятия.

Лоррейн из последних сил сдерживала ярость. Неужели она действительно настояла, чтобы Адам пошел туда один? Она никак не могла вспомнить. Ей нездоровилось, вот это Лоррейн помнила точно. Ее накрыл грипп, и трехдневный жар заставил ее сознание балансировать на тонкой грани между реальностью и забытьем. Так что сейчас оставалось только ждать, когда Адам продолжит рассказ.

– Я приехал туда поздно. Это было сборище нескольких отделов, и место было выбрано отвратительное. Набитый битком бар как-то не вяжется с моими представлениями о развлечениях, – пожал плечами Адам, пассивно давая понять, что ничего из этих забав его действительно не волновало. Лоррейн знала, что он не прочь был повеселиться точно так же, как и остальные на вечеринке. – Там было несколько моих знакомых, так что я какое-то время разговаривал с ними. Думаю, уже к тому времени я основательно перебрал.

Они оба знали, что Адам категорически не умел пить. Поэтому-то и позволял себе спиртное крайне редко.

– Я увидел ее, она стояла в противоположном углу бара. Я знал, что она смотрит на меня. В итоге она подошла и представилась…

– Стоп! Я не хочу знать ее имя.

Он кивнул:

– Она сказала, что видела меня прежде, хотя я и не узнал ее. Мы болтали. Напились вместе. Дурачились.

– И что же было дальше?

– Мы пошли в отель через дорогу. Это она заплатила за номер, на тот случай, если ты хотела знать.

– Не хотела.

– Это случилось. Я оделся. И ушел.

Лоррейн понимала, почему он объяснял все именно так. Обычно Адам прибегал к таким коротким, отрывистым, односложным предложениям, когда пытался свести изложение ситуации к абсолютному минимуму, избежав обвинений в сокрытии информации. Это в значительной степени напоминало допрос подозреваемого, хотя в данном случае Лоррейн нисколько не сомневалась в его вине.

– Понятно, – тихо сказала она. – Я могла бы спросить что-то вроде «Ну и как она была в постели?» или «Ты взял ее номер?», но не буду.

Лоррейн с досадой слышала, как дрожит ее голос.

– Единственный вопрос, который я хочу задать тебе, Адам: почему?

В кабинете повисла вполне предсказуемая тишина – напряженная, оглушительная тишина, которой было достаточно для того, чтобы заполнить вакуум, начавший образовываться между ними почти год назад.

– Откровенно говоря, понятия не имею. В тот момент я просто не думал. Она была симпатичной. Она была там. Если бы я не напился, думаю, все было бы иначе.

Обычно в подобных ситуациях Адам изображал какие-то бурные чувства, трагически кривя лицо, ероша волосы или даже теребя пуговицу на манжете рубашки. Но на этот раз обошлось без представлений. Он просто поднялся, вяло, бессильно, словно каждая его клеточка сдавалась под напором ситуации.

Лоррейн покачала головой, измученная этим значимым, откровенным признанием:

– Думаю, в глубине души я надеялась, что ты назовешь какую-то более осязаемую, реальную причину. Например, скажешь, что это случилось из-за меня или из-за девочек, из-за семейной жизни, ставшей невыносимой. Но то, что виной всему стала какая-то случайность, твоя недальновидность, беспокоит меня, Адам. Всерьез беспокоит. Это дает мне повод думать, что нечто подобное может повториться. – Она взмахнула руками, но тут же уронила их на колени. – И, к твоему сведению, я не верю, что ты с ней с тех пор не виделся.

– Я…

Оправдания Адама прервал короткий писк телефона Лоррейн. Она мгновенно бросилась вперед, хватая мобильный.

– Это от Грейс. – Лоррейн прочитала несколько слов и закрыла глаза. – С ней все в порядке, но она не хочет нас видеть.

– Прекрасно понимаю почему, – вздохнул Адам. – С тех пор как это началось, мы только и делали, что давили на нее.

– Давили? Ты считаешь, что просить дочь взяться за ум означает чрезмерно давить на нее?

Адам глубокомысленно вскинул брови, заставив Лоррейн остановиться и крепко задуматься.

И она скрепя сердце написала ответ: «Мы будем рядом, когда тебе понадобимся».

Лоррейн понимала, что сообщение от Грейс принесло Адаму долгожданный перерыв в нелегком разговоре. Муж рассказал ей основное, дал достаточное представление о том, что произошло той ночью, приоткрыл завесу тайны над событием, которое весь прошедший год она раздувала до невероятных масштабов. Впрочем, сейчас требовалось решать совсем другие проблемы, и не в последнюю очередь – разбираться в хитросплетениях запутанных отношений участников истории Салли-Энн.

Расследование шло полным ходом, их команда работала круглыми сутками, и Лоррейн с Адамом решили заскочить домой на несколько часов, тем более что у обоих выдался выходной. Однако до дома они добирались порознь, и Адам уже успел переодеться в свой костюм для бега, когда Лоррейн только-только снимала пальто и включала отопление. Стоило ей налить чашку чаю, как в дверь позвонили. Лоррейн отправилась открывать, решив, что это может быть Грейс.

На верхней ступени крыльца стоял Мэтт, дрожа от волнения, бренча ключами от машины и нервно оглядывая улицу. Как только Лоррейн распахнула дверь, он принялся лепетать какие-то извинения.

– Мэтт, – решительно вскинула руку Лоррейн, чтобы прервать поток словоблудия, – тебе лучше войти.

Он прошел вслед за ней на кухню. Адам ошеломленно взглянул на парня, но тому каким-то невероятным образом удалось сохранить самообладание, хотя скрыть бившую тело дрожь не получилось.

– С Грейс все в порядке? – мгновенно встревожилась Лоррейн.

Мэтт мрачно кивнул:

– С ней все хорошо. Ну, то есть я хотел сказать, что лучше не бывает. – Он вздохнул и нерешительно продолжил: – Не знаю, что она вам наговорила насчет всего этого, но…

– Ты не знаешь? – рявкнул Адам и резко разогнулся, завязав шнурки своих кроссовок. – Кто бы говорил! Это ведь ты виноват в том, что наша дочь ушла из дома и бросила школу!

Мэтт выглядел подавленным. Лоррейн сжала руку мужа, чтобы заставить того замолчать.

– Все совершенно не так, – продолжил Мэтт. – Грейс совсем сбита с толку.

– Черт возьми, разумеется, она сбита с толку! – вскинулся Адам. Вырвав руку у жены и сжав кулаки, он сделал несколько угрожающих шагов в сторону Мэтта. Лоррейн поспешила встать между ними.

– Я знаю, Грейс все равно планировала бросать учебу, но сегодня она не пришла в школу, – сообщила Лоррейн. – И мы понятия не имеем, где она.

Мэтт вскинул руки, будто защищаясь.

– Она была со мной, – признался он. – Мы разговаривали и все такое. – Парень склонил голову и продолжил: – Послушайте, именно поэтому я здесь. Мне нужно сказать вам кое-что важное.

40

Домашний телефон перестает звонить прямо перед тем, как я хватаю трубку. Останавливаюсь, скользя по плиткам прихожей, и осознаю, что все мое тело трепещет. Одной только мысли достаточно, чтобы целиком и полностью подпитать мою нервозность. Это приводит меня в ужас. Мое состояние напоминает извержение вулкана, которое я не могу контролировать, или болезнь, которую нельзя вылечить. Я поднимаю трубку, чтобы убедиться, что звонивший не висит на линии, дожидаясь ответа. Почти тут же начинает трезвонить мой мобильный. Я беспорядочно мечусь в поисках телефона и наконец-то нахожу его в своей сумке на кухне.

– Алло? – говорю я, даже не успев нажать на кнопку ответа.

В самой атмосфере сегодня висит нечто необычайно будоражащее, не терпящее отлагательств, нечто гнетущее и окончательное, словно мое время неумолимо приближается, тогда как я этого на самом деле не хочу. Кажется, будто наступил тот самый судьбоносный период, а я и не ожидала, что все закончится так быстро.

– Алло? – повторяю я. – Кто там?

В ответ слышу лишь судорожное дыхание неопознанного абонента. Этот человек пыхтит так тяжело и часто, что сам воздух в кухне, кажется, пропитывается его вылетающим из телефона дыханием.

– Кто это?

Я уже собираюсь отключить мобильный, как вдруг слышу женский голос.

– Пожалуйста, помоги мне… – раздается в телефоне, и я тут же понимаю, что это Пип.

Сердце тревожно переворачивается у меня в груди. Я знаю, почему она звонит. Стоит мне понять это, осознать, что это значит, как моя рука с телефоном бессильно падает. Когда я снова прижимаю мобильный к уху, слышу все то же неистовое дыхание. Я почти чувствую, как она сжимает мою руку, пока ее тело бушует от боли, разрывая ее на части, в то время как ее матка готовится освободиться.

– Пип? – спрашиваю я, хотя прекрасно знаю, что это она. – С тобой все в порядке?

Повисает долгая пауза, и наконец Пип произносит:

– Ребенок уже на подходе.

И снова из телефона доносятся звуки одышки, за которыми следует уже более ровное, контролируемое дыхание, словно разговор со мной немного успокаивает Пип.

– Это ты только что звонила на домашний номер? – сдуру спрашиваю я.

– Да-да, – отвечает она, явно переводя дух между схватками. – Прости, что побеспокоила. Я просто не знала, кому еще позвонить. Я оставила сообщение на автоответчике.

У меня не было возможности прослушать его, но мне нравится, что Пип связалась со мной, нравится, что, извиваясь в предродовых муках, она обратилась за помощью ко мне.

– Ты приедешь? – спрашивает Пип. Я почти вижу гримасу боли на ее лице. – Мне действительно очень нужна твоя помощь. Ребенок вот-вот появится на свет, а я не могу ни с кем связаться. Клайв, должно быть, на совещании.

Шок от услышанного резко выводит меня из состояния апатии. Не успеваем мы закончить разговор, как я уже всовываю ноги в ботинки и хватаю пальто.

– Уже еду, Пип! Держись.

Оставаясь на линии, рыскаю повсюду в поисках ключей от машины, но нигде не могу их найти. Решаю ехать на машине Джеймса и тут же вспоминаю, что она в автосервисе на обслуживании. В отчаянии рву на себе волосы, но стараюсь, чтобы Пип не слышала тревоги в моем голосе.

– Пожалуйста, ты не должна рожать без меня. Я хочу быть рядом. Обещаю, что скоро буду у тебя.

Потом я спрашиваю Пип, звонила ли она в скорую помощь, и, когда она отвечает мне, что еще не успела, даю ей очень точные и довольно специфические инструкции. Остается только молиться, чтобы она сделала то, что говорят.

От морозного воздуха у меня перехватывает дыхание, но не настолько, чтобы потерять способность соображать. Без машины мой выбор невелик – остается только добираться на велосипеде. Вытягиваю его из-за боковых ворот и заношу ногу над седлом. Вскоре я уже кручу педали, скользя из стороны в сторону по обледенелой дороге. Когда я, виляя, протискиваюсь между двумя припаркованными машинами, принимается выть сигнализация. Восстанавливаю равновесие как раз вовремя, в последний момент избежав столкновения с фурой.

До дома Пип недалеко – или, по крайней мере, мне всегда так казалось, когда я ехала туда на машине, – но теперь, когда я сама кручу педали, выходит, что я могла бы с тем же успехом попробовать добраться до другой стороны луны. Небо, хмурое и низкое, давит на меня, как и бремя моей миссии. Это кульминация, вершина всего, идеальная возможность, которую я не могу позволить себе упустить. Я буквально скандирую это про себя снова и снова, и мои ноги все крутят и крутят педали, приближая меня к месту, в которое мне нужно попасть.

Улица, на которой живет Пип, расположена в прямо-таки идеальном для среднего класса районе. Все здесь комфортно, спокойно, безопасно и безмятежно. В последний раз я была дома у Пип, когда привозила близнецов, чтобы поиграть с Лилли. Теперь, когда я неистово кручу педали, торопясь к ней на помощь, окружающий пейзаж, этот кусочек другой жизни, кажется мне фантастическим.

«Боже милостивый, не дай ей родить без меня!» – горячо заклинаю я.

– Осторожно! – вопит какой-то человек из окна машины, задним ходом съезжая с дорожки на своем участке. Я резко беру в сторону и едва не въезжаю в заднюю часть его автомобиля.

Добравшись до начала тупика, я со скрипом проезжаю по гравийной дороге, ведущей к дому Пип, и останавливаюсь. Бросаю велосипед прямо на землю и несусь к входной двери. Несколько раз тыкаю в кнопку звонка, сопровождая трезвон стуком в дверной молоток.

Пип открывает дверь быстрее, чем я ожидала, и на первый взгляд подруга выглядит совершенно нормально, даже улыбается при виде меня. Но улыбка стремительно исчезает, и Пип увлекает в бездну очередной родовой схватки. Я одариваю Пип улыбкой и смотрю на нее, чувствуя невероятное облегчение, утомленная, но такая счастливая от того, что это наконец-то произойдет… Она по-прежнему беременна. Я грубо вталкиваю ее в прихожую и захлопываю входную дверь.

– Прости, Пип, – говорю я. – Никогда не собиралась делать ничего подобного.

Пип до смерти перепугана, она, похоже, потеряла дар речи. Подруга хватается за живот и прислоняется к стене, ее лицо искажается такой ужасной гримасой, какой я никогда прежде не видела. Лоб Пип испещряют складки, ее рот кривится, обнажая зубы в страдальческом оскале. Потом глаза Пип закатываются, и следующие минуту-другую она, кажется, не понимает, где находится, не в состоянии даже озаботиться тем, с каким напором я ввалилась в ее дом.

Я подхожу к Пип и робко глажу ее по плечу, внезапно ощущая угрызения совести. Ожидаю, что подруга отшатнется, скинув мою руку, но в эту минуту Пип, похоже, даже не подозревает, что я здесь. Когда я кладу руку на ее живот, он кажется твердым, как камень. Ее мышцы сжимаются вокруг ребенка, заставляя меня задаваться вопросом, как же он переживет такую травму.

– Мне кажется, тебе стоит сесть, Пип. Боюсь, как бы ты не упала.

Какое-то мгновение она еще не замечает меня, но потом словно кто-то щелкает выключателем, и прежняя Пип возвращается. Она во все глаза смотрит на меня, явно гадая, тот ли я человек, которого она знает.

– Пип, я хочу, чтобы ты села на диван. – В моем тоне звучат приказные и раздраженные нотки. Пип никогда не слышала из моих уст ничего подобного, но я должна сделать свою работу, и ничто не будет стоять у меня на пути. Пип открывает рот, чтобы что-то сказать, и мой палец машинально прижимается к ее губам, заставляя замолчать. Она не отшатывается от моей руки. – Просто расслабься. Мы ведь не хотим, чтобы с ребенком что-то случилось, не так ли?

– Я… я не понимаю. Что, черт возьми, происходит? Я хочу, чтобы здесь был Клайв, – говорит она, и ее губы оставляют влажные следы на моем пальце.

Мне тут же приходит в голову, что муж Пип может мне помешать.

– Ты говорила с ним? Дозвонилась до него? Скажи мне!

Я смотрю на часы. У меня мало времени.

Пип качает головой:

– Я оставила ему сообщение, только и всего.

– Ты связывалась с кем-то еще? – Чтобы не потерять равновесие, кладу руку на отполированную до блеска белую каминную полку. Головокружение накатывает на меня волнами, только усиливая мою неудержимую потребность.

– Только с больничной палатой, – немного поколебавшись, отвечает Пип.

– А в скорую звонила?

Я сказала ей не звонить. Ждать меня.

Пип отчаянно трясет головой, все отрицая, явно напуганная тем, что я способна сделать, если она признается, что звала на помощь. Ее тело снова оказывается во власти мучительной схватки. С момента последней прошло всего несколько минут. Опускаюсь на колени перед подругой и беру ее руки в свои.

– О, Пип… Нужно продышать схватку. Сосредоточься на мне, сосредоточься на моих глазах.

Мне не хочется, чтобы она уже родила. Действуя по команде «вдох-выдох», она будто соединяется со мной, и наши сознания сливаются воедино, чтобы пережить борьбу с болезненной схваткой.

– Мы можем сделать это вместе, Пип, – ободряю я подругу, но она, похоже, не слышит меня. Оглушительное рычание вырывается из легких Пип, а мне остается лишь наблюдать за ее страданиями и терпеть свою собственную душевную агонию.

Схватки прекращаются, и я иду на кухню, чтобы чем-нибудь подкрепиться. Вернувшись, я вижу, что Пип ослушалась меня и сжимает свой телефон трясущимися руками. Вырываю у нее телефон и бросаю, он скользит по полу.

– Глупая сучка! Ты что, мне не доверяешь? Неужели ты думаешь, я не знаю, что делаю?

Пип во все глаза смотрит на телефон, лежащий на полу. Странно, но она остается совершенно спокойной и поворачивается ко мне, расплываясь в своей обычной по-матерински нежной улыбке.

– Ну конечно же я доверяю тебе, – уверяет подруга.

Еще один быстрый взгляд на телефон заставляет меня со всей силы наступить на него ботинком, превращая экран в сеточку острых осколков.

– Прости, – произносит Пип. – Я не хотела тебя расстраивать.

Я тянусь к ней с кухонным полотенцем, которое смочила в холодной воде.

– Дай-ка мне охладить твое лицо, – говорю я.

Пип позволяет мне приложить полотенце к ее голове.

– Спасибо, – благодарит она. – Ты такая заботливая…

Ее плечи трясутся.

В правой руке я сжимаю кухонный нож. Когда я выхватываю его из-за спины, Пип кричит, и я понятия не имею, от страха это или из-за новой волны схваток.