Текст книги "Пока ты моя"

42

Когда они подъехали, дорогу в конце тупика уже загромождали патрульные машины и скорая помощь. Полдюжины соседей вышли на улицу и теперь стекались к оцепленному дому, словно это был гигантский магнит, который притягивал их к драме, разыгравшейся на обычно тихой улице.

– Похоже, мы пропустили самое интересное, – констатировал Адам, отстегивая ремень безопасности.

Лоррейн дернула ручной тормоз. Детективы вышли из машины и зашагали по дорожке к дому.

Адаму и Лоррейн позвонили сразу после ухода Мэтта, когда они пытались постичь то, что парень рассказал им о Грейс. По дороге Адам кратко пересказал Лоррейн ту скудную информацию, которую удалось почерпнуть от коллег. Спешная поездка к месту происшествия прошла в попытках собрать воедино мелкие разрозненные детали расследования. У двери инспекторов встретил незнакомый полицейский, который быстро ввел их в курс дела.

– Сэр, мэм, мы пока не знаем точно, произошло ли это исключительно на бытовой почве. В доме, наверху, – беременная женщина с незначительными травмами. Мы не можем ее перевезти, у нее преждевременные роды. – Сотрудник полиции задыхался, словно только что участвовал в потасовке. – Похоже, у какой-то женщины помутился рассудок, она схватила нож и в ярости собиралась нанести увечья. Думаю, ее спугнула подруга или кто-то в этом роде, потому что здесь находится еще одна женщина, которая пыталась принять меры до нашего прибытия. Мы еще никого не допрашивали, но в настоящее время все под контролем, обошлось без смертельного исхода и серьезных травм.

– Хорошо. Благодарю вас, – снисходительно бросил Адам.

Они прошли в дом, осматривая все вокруг и пытаясь понять, что же произошло. По мнению Лоррейн, тут крутилось слишком много людей. Она стояла рядом с Адамом, когда на лестнице показалась какая-то женщина, держащаяся за плечо. Она остановилась на нижней ступеньке.

Это была та самая няня, Зои или как там ее на самом деле. Ее одежда была перепачкана в крови. Лоррейн уставилась на нее, и на мгновение их взгляды встретились. Было в этой женщине нечто, напоминающее печать глубокой боли, причем не только от раны. А потом Адам заговорил.

– Вы должны все объяснить, – произнес он в той своей нелепой оживленной манере.

– Так точно, – ответила Зои. Ее голос звучал по-старому и все-таки едва уловимо отличался по сравнению с предыдущими встречами. Теперь в ее тоне улавливалось больше уверенных, четких нот, словно Зои сбросила с себя слой фальши. Потом она вытащила из кармана удостоверение сотрудника полиции. – Я работаю под прикрытием, если вы этого еще не поняли, – сообщила она, обращаясь главным образом к Лоррейн, хотя мельком взглянула и на Адама. Определенно теперь она говорила и действовала весьма убедительно.

Горло Лоррейн сжалось от волнения. Она взглянула на Адама и прочла на его твердом, непроницаемом лице прямой ответ – возможно, с некоторым подтекстом, – словно он с самого начала знал, кто эта женщина, словно их связывала какая-то тайна.

– Адам? – окликнула Лоррейн, как только Зои скрылась в гостиной. За «няней» проследовал врач скорой помощи, закрыв за собой дверь комнаты. – Что, черт возьми, происходит?

– Мне известно не больше твоего, – ответил он, не глядя ей в глаза. – Но моя первая мысль – мы имеем дело с еще одним доморощенным кесаревым сечением.

– Нет, Адам, ты точно знаешь, что я имею в виду. Ее. Эту женщину. Няню. Похоже, ты… знаешь ее.

Если бы они не были женаты так долго, Лоррейн, вероятно, и не уловила бы ничего необычного. Но иногда ей казалось, что она знает мужа лучше, чем саму себя.

– Какой работой под прикрытием она занимается?

Адам положил руки на пояс, и Лоррейн увидела, как глаза мужа напряженно следят за всеми, кто мелькает в прихожей.

– Не имею ни малейшего представления, – неубедительно произнес он.

– Но ты знаешь ее. Я вижу это. – Лоррейн нисколько в этом не сомневалась. А вот что она действительно хотела знать, так это то, почему Адам раньше не признавался, что знаком с этой женщиной.

Адам пожал плечами:

– Ты права. Я действительно ее знаю.

И он поспешил вверх по лестнице, чтобы присоединиться к двум полицейским на лестничной площадке.

Подождав мгновение, Лоррейн направилась следом, а наверху у нее уже не было ни малейшего шанса продолжить свои расспросы – их сразу же проводили в спальню, где под стражей находилась подозреваемая. Все посторонние мысли разом вылетели из головы Лоррейн, стоило ей испытать шок при виде Клаудии Морган-Браун, закованной в наручники и выводимой из спальни двумя полицейскими.

* * *

Все эти полминуты Лоррейн молчала, погруженная в раздумья. Она пристально смотрела на малютку, укутанного в белое одеяло и уютно устроившегося в надежном кольце материнских рук. Сморщенное личико ребенка выглядывало из одеяла, будто голова черепахи из панциря. Казалось, ребенок чувствовал, что мать – совсем близко, и его пухлый маленький ротик так и норовил легонько коснуться ее одежды или пальца.

– Мальчик или девочка? – спросила Лоррейн. Ей было неловко за столь грубое, навязчивое вторжение в этот самый личный, сокровенный момент жизни. Судя по тому, как Адам нерешительно топтался у двери, он чувствовал то же самое.

– Еще одна маленькая девочка, – ответил мужчина, сидевший у кровати. Я Клайв, – нервно дрожа, добавил он. – Не знаю, праздновать мне или что… Только представьте: я получаю дюжину сообщений о том, что мой ребенок вот-вот появится на свет, а когда добираюсь домой, выясняется, что мою жену чуть не убили! Ничего не понимаю!

– Клайв… – успокаивающе произнесла женщина с ребенком на руках.

Лоррейн показалось, что счастье рождения ребенка опьянило пострадавшую. Или она еще не оправилась от шока после своей раны. Лоррейн все еще хорошо помнила то приятное, благостное облегчение, которое испытываешь после родов, но странным образом эти воспоминания редко посещали ее за все эти беспокойные годы воспитания детей. Ей вдруг стало совестно, будто случайно нашлись несколько фотоальбомов, которые она ни разу не потрудилась даже открыть.

Женщина между тем продолжала успокаивать мужа.

– Я не могу думать об этом прямо сейчас, Клайв, иначе я точно потеряю молоко. Давай просто сосредоточимся на… – Она замялась, глядя на ребенка, и с улыбкой спросила: – Как мы ее назовем?

– Чертовски везучая малышка, – ответил Клайв.

Лоррейн подумала то же самое.

Она ехала домой одна. Она была в крайней степени вымотана и эмоционально истощена. Адам отправился с производившими задержание подозреваемой полицейскими в участок и, когда Лоррейн остановила машину у дома, позвонил с новостями. Клаудия Морган-Браун только что призналась в нападениях на Салли-Энн Фрайт и Карлу Дэвис. Официальный допрос был назначен на завтра.

Какое-то время Лоррейн тихо сидела в машине. Мир вокруг нее по-прежнему вращался: поток автомобилей медленно двигался по шоссе, мать катила детскую коляску, а рядом бежал хихикающий малыш, мужчина на велосипеде остановился, чтобы перекинуться парой слов с приятелем, жужжала желтая уборочная машина. И вся эта размеренная, обычная картина заставляла Лоррейн чувствовать себя в безопасности, возможно, совсем близко к нормальной жизни.

Как только Лоррейн заглушила мотор, нагретый воздух в салоне быстро остыл. Она вышла из машины и двинулась вперед, от души ненавидя саму мысль о возвращении в пустой дом. За Стеллой заехала мама Кейт, а Грейс…

«О, Грейс…» – подумала Лоррейн, ощутив, как горестно сжалось сердце.

Раньше, когда она, уставшая, возвращалась домой после работы, ее встречал смех и веселые, добродушные шуточки дочерей. Лоррейн не хватало и нежного подтрунивания Адама, когда они доброжелательно препирались в вечерней суматохе спешного приготовления ужина, обсуждения того, что произошло за день, за бокалом вина, и, наконец, долгожданного отхода ко сну. Лоррейн уже скучала по суете их обычных семейных вечеров. Теперь ей остались лишь мрачные мысли о том, как она разочаровала Грейс, как была нерадивой матерью для двух своих девочек, как потеряла любовь всей своей жизни и, хуже всего, веру в Адама.

Неужели нельзя вернуть то, что было?..

Лоррейн перебросила пальто через перила лестницы, швырнула ключи на столик в прихожей и направилась на кухню.

И тут же замерла в дверном проеме. За столом сидела Грейс. Перед ней лежали школьные учебники.

Грейс медленно подняла взгляд. Ее глаза опухли от недосыпания, грусти и раскаяния.

– Привет, мама, – сказала она.

– Милая. – Лоррейн сделала шаг вперед. – Вот ты и дома.

Она тут же поняла, что не стоило делать подобное замечание. Это звучало слишком наигранно.

Грейс передернула плечами, задумчиво мусоля страницу учебника по химии.

– Ну да, – только и сумела произнести в ответ дочь.

Лоррейн бросила свою провисшую кожаную сумку на кухонный стол. Интересно, Мэтту все-таки удалось воззвать к здравому смыслу Грейс или она сама приняла решение вернуться?

– Но тебя, разумеется, это совершенно не волнует, – добавила Грейс, нарушая неловкое молчание. Она отпихнула от себя учебники и откинулась на спинку стула.

Лоррейн заметила, что дочь явно плакала. Нет, даже не плакала – это понятие предполагало приземленный, каждодневный тип печали, которую можно было выпустить в носовой платок. Грейс же по-настоящему рыдала, исторгая горе из самых глубин своей души. Опухшие красные глаза и потоки туши, устремлявшиеся к подбородку, могли поведать душераздирающую историю.

– Ну разумеется, я чертовски волновалась, глупая девчонка. – Лоррейн уселась рядом с дочерью. – Именно этим я и занимаюсь с того самого момента, как вы со Стеллой родились.

– Тогда почему вы с папой вечно ссоритесь? Почему не можете быть нормальными, как остальные родители?

Яростные возражения чуть было не сорвались с языка Лоррейн, но она сдержалась, переведя дыхание.

– Мы со Стеллой чувствуем… мы чувствуем себя такими ненужными и заброшенными… Вечерами ты только и говоришь, что о своей проклятой работе, вместо того чтобы поинтересоваться, как у нас дела. Ты хотя бы заметила, что Стелла снова проколола ухо?

Лоррейн лишь слабо покачала головой. Ей было слишком больно.

Грейс встала и подошла к раковине. Налила себе стакан воды и развернулась, оказавшись прямо напротив матери.

– Ты слишком погружена в свои дела, живешь в своем собственном мире. Все, что ты делаешь, это работаешь, пьешь и говоришь колкости папе. Что же он такого тебе сделал, мама? Боже, ты уже не можешь выдавить из себя ни одну долбаную улыбку! И даже когда здесь, дома, драма, ты умудряешься вести себя так, словно ничего не происходит. Только вдумайся: я ушла из родного дома, собиралась бросить школу, мама, хотела выйти замуж, а тебя это нисколечко не волнует! – Голос Грейс срывался от отчаяния.

У Лоррейн камень с души упал, когда она заметила, что дочь говорит о своих сумасбродных планах в прошедшем времени.

– Ты действительно думаешь, что меня все это не волнует? – Голос Лоррейн дрожал.

– Я этого не замечаю. Ты заехала к Мэтту, чтобы забрать меня домой, но в итоге преспокойно оставила меня там. Ты никогда по-настоящему не хотела меня вернуть. Ты была рада, что я уехала, и…

– Довольно! – прервала ее Лоррейн, резко вставая.

Глаза Грейс округлились.

– Ты не имеешь ни малейшего представления о том, что говоришь. Ты и Стелла – вся моя жизнь. И я буквально положила бы эту жизнь ради вас. Но еще у меня есть работа, очень напряженная и ответственная. – Она сделала пару шагов к Грейс, которая будто приклеилась к раковине, и глубоко вздохнула. – И ты права, сейчас у нас с папой действительно возникли кое-какие проблемы.

Ну вот. Она это сказала. И что она теперь ответит, если Грейс поинтересуется, какие же проблемы их терзают?

– Но для меня нет ничего важнее вашего со Стеллой счастья. И мне очень жаль, если тебе кажется, что я к тебе невнимательна. – Лоррейн подошла еще ближе и ласково взяла руки Грейс в свои. – Ты знаешь, что чувствуешь, когда один из людей, которых ты любишь больше всего на свете, отказывается от тебя, отбрасывает одним быстрым ударом, и уходит из твоей жизни, даже не оглянувшись?

Какое-то время они молчали, а потом Грейс разразилась слезами.

– О, милая, любимая моя, иди сюда. – Лоррейн приняла дочь в объятия и крепко прижала ее к себе. Она позволила Грейс рыдать на ее плече столько, сколько потребовалось, нежно укачивая дочь до тех пор, пока ее печаль и отчаяние не иссякли.

– Я хорошо это знаю, мама, – ответила Грейс, шмыгнув носом и потянувшись за бумажным носовым платком. – Я точно знаю, что чувствуешь в такие минуты. И я поступила так с тобой и папой… Мне так жаль!

Ее слова то и дело прерывались иканием и сопением.

Лоррейн нахмурилась.

– Мэтт? – спросила она, притворяясь, будто ничего не знает.

Грейс кивнула и высморкалась.

– Он бросил меня сегодня.

– Мне очень жаль слышать это, – сказала Лоррейн.

Она действительно искренне сочувствовала Грейс, жалея, что ее отношения закончились, хотя понимала, что со временем они с Мэттом наверняка станут друзьями. Да и сам Мэтт надеялся именно на это – так он сказал, когда приходил к ним сегодня.

– Грейс на некоторое время забросила домашние задания, миссис Фишер… Детектив, – смущенно добавил парень. – Она списывала домашние работы у друзей и дурачила учителей, наверное, целую вечность. Но потом у нее начались проблемы. Наши отношения действительно отвлекали ее от учебы. Она сказала… ну, она сказала, что ненавидит школу и хочет ее бросить, что нет никакого смысла продолжать учебу, потому что она слишком сильно отстала по всем предметам. Я не понимал, что это наши отношения так на нее влияют. Я не хочу нести ответственность за то, что она рушит свою жизнь. Мне кажется, у нее еще есть время наверстать упущенное.

– Я и понятия не имела, что у нее такие проблемы, – отозвалась Лоррейн, потрясенная тем, что ничего не замечала. – Мне всегда казалось: в том, что касается учебы, она на высоте.

– Увы, нет, – покачал головой Мэтт. – А потом она сказала мне, что хочет выйти замуж, и… и, о боже… – Он закрыл лицо руками. – Мне следовало возразить, что для этого еще слишком рано, но я думал, что поступил правильно. Наверное, мне просто польстило это ее желание. Согласившись с Грейс, я думал, что так для нее будет лучше. Моя мама такая покладистая, она не возражает, если я приглашаю кого-то домой, к тому же мы не говорили ей о том, что собираемся пожениться, и о том, что Грейс хочет бросить школу.

– Продолжай, Мэтт, – подбодрила Лоррейн, ощущая нетерпение стоявшего рядом Адама.

– Все изменилось пару недель назад. Грейс объявила, что собирается бросить школу, и, если мы не можем жить вместе и пожениться, она… она… ну, убежит навсегда.

Лоррейн глубоко вздохнула.

– Мэтт, ты поступил абсолютно правильно, рассказав нам об этом. Где она сейчас?

– У меня дома. Собирает вещи. Если хотите знать, я просто прекратил наши отношения. Сказал Грейс, что она должна пойти домой и вернуться в школу.

С ума сходя от беспокойства, Лоррейн оставила сообщение на голосовой почте Грейс, попросив ее немедленно позвонить и добавив, что все будет хорошо, что они любят ее и что она должна вернуться домой.

И вот она была здесь, дрожащая в материнских объятиях, уютно устроившаяся в кольце ее нежных рук. Сначала Лоррейн подумала, что Грейс снова плачет, но, мягко откинув голову дочери, она заметила, что та от души смеялась.

– Что тебя так насмешило?

– Ты. Мы. Все это. – Грейс снова вытерла нос и бросила бумажный платок в мусорное ведро. – Мы все – кучка чудиков, верно? – И она снова разразилась гнусавым глухим смехом.

– Определенно чудиков. Самых чудных чудиков, – добавила Лоррейн.

– Самых чудных чудиков в истории.

– Это кто тут чудики?

Мать и дочь обернулись. В проеме кухонной двери стояла Стелла, над которой маячил Адам.

– Все мы, – ответила Грейс младшей сестре, и теперь уже обе заливисто засмеялись. – Особенно ты.

Лоррейн взглянула на Адама. Облегчение, хлынувшее в его душу, ясно читалось в теплом взгляде поверх голов по-сестрински обнявшихся Стеллы и Грейс.

– Я скучала по тебе, чудачка, – донеслось до них бормотание Стеллы.

– Считай, что я и не уезжала, – послышался ответ Грейс.

Адам обошел дочерей и направился к Лоррейн.

– Ну и денек! – прошептал он ей на ухо.

Ощутив его дыхание на своей шее, Лоррейн вздрогнула. Она почувствовала ногу Адама у своей ноги. Теперь от близости мужа Лоррейн стало лучше. Эта близость ощущалась как-то иначе, правильнее. Словно все это время Лоррейн находилась в каком-то дюйме от счастья.

– Ну, вот и все. Грейс дома. Она собирается вернуться в школу. Драма окончена. – Войдя в кабинет, Лоррейн вздохнула с неимоверным облегчением, будто сдерживала дыхание большую часть жизни.

Было поздно, и девочки уже час как спали. По пути наверх Лоррейн заглянула в спальню к каждой – когда дочери были младше, она каждый вечер следовала этой привычке. Теперь, когда девочки подросли, Лоррейн не осмеливалась нарушать их уединение и вторгаться на их личную территорию, даже когда они спали. Но отныне все было иначе – их отношения будто начинались заново.

– Определенно так и есть, – глубокомысленно произнес Адам, выглянув из-за монитора компьютера. На губах мужа заиграла было полуулыбка, которая тут же испарилась, стоило вспомнить о том, что Лоррейн, скорее всего, еще на него злилась.

Лоррейн села на деревянный стул по другую сторону стола. Кабинет представлял собой каморку с покатым потолком и одновременно служил комнатой для сортировки предназначавшегося в стирку белья. Здесь же иногда делались домашние задания, когда на кухне для девочек становилось слишком шумно, а еще тут стоял раскладной диван, на котором в последнее время спал Адам.

– Хорошо, – промолвила Лоррейн, вяло пытаясь поддержать беседу. Внутри она все еще ощущала гнев и негодование. А снаружи, должно быть, выглядела слишком измученной. – Я рада, что мы вернули ее.

– Я тоже рад. – Адам поднялся и обошел стол, оказавшись рядом с Лоррейн. Теперь он смотрел на нее сверху вниз. Лоррейн чувствовала: муж ожидает, что она сейчас поднимется и скользнет в его объятия. На самом деле ей хотелось лишь одного – как следует двинуть ему коленом между ног.

– Я знаю, это была Зои, точнее, Хэзер Пейдж. – Лоррейн благодарила Бога за то, что ее голос звучал настойчиво, непреклонно и решительно. Она собиралась продолжить, но, к ее удивлению, Адам уже кивал. В этом жесте не было ни особенно буйного негодования, ни раскаяния. Обычный кивок, подтверждающий, что она права.

Адам скрестил руки на груди.

– Ее разоблачение могло повлечь серьезные последствия. Я знал, что она – агент уголовной полиции и работает под прикрытием. Она занималась делом о мошенничестве. Это было просто неудачное стечение обстоятельств. Думаю, сама судьба укусила меня за задницу, но мне нужно было сохранять спокойствие. То, что произошло на рождественской вечеринке, само по себе было довольно скверным, не говоря уже о том, что ее разоблачение поставило под удар наши карьеры.

– Ах, у меня сердце кровью за тебя обливается…

– Вот только не надо избитых фраз…

– Избитых фраз, Адам? Твое поведение – вот что здесь избитое. Ты хоть понимаешь, что я чувствую сейчас, когда ты поделился со мной этой тайной? Можно и не сообщать мне, что она – сотрудница полиции, достаточно было сказать, что ты трахнул ее, этого вполне достаточно!

Лоррейн заметила на столе почти полный бокал красного вина.

– Не возражаешь? – спросила она, потянувшись к бокалу.

Кивнув, Адам проследил, как Лоррейн залпом выпила половину. Их разделяли всего считаные дюймы, и она позволила эмоциям захлестнуть себя. Ей было дурно от этих чувств и необходимости бороться с ними.

– Я могу выставить тебя, сам понимаешь. Рассказать Грейс и Стелле, что ты наделал.

Адам снова кивнул. Кажется, он был готов к чему угодно. А Лоррейн невозмутимо продолжила:

– Я могу остаться с девочками. У нас все было бы замечательно.

На какое-то мгновение Лоррейн явственно представила эту ситуацию. И если честно, ей это не понравилось. Грейс и Стелле нужен был отец, каким бы придурком он ни был. Она выпила еще вина. И если уж совсем начистоту, Адам был нужен и ей самой.

Он хранил молчание.

– Что бы ни происходило между нами, в отношениях больше не должно быть лжи, – постановила Лоррейн. – Я не могу принять это, да и девочки этого не заслуживают.

А потом, прежде чем Адам успел ответить, Лоррейн потянулась к его руке. Ей отчаянно захотелось прикоснуться к нему. Она почувствовала, каким напряженным он был, и поймала себя на мысли обо всем том, что так в нем любила, – о его страсти к спорту и фитнесу, о том, как он поощрял дочерей играть в спортивных командах, как стоял у кромки поля в любую погоду, горячо болея за них. А еще о том, как все эти годы ловила на себе его теплые взгляды, красноречиво говорившие, что она была неотъемлемой частью его жизни, подобно сердцебиению. Она подумала о том, как Адам включал музыку в машине на полную громкость, и о том, как засыпал в кино. Как преподносил ей на день рождения эти ужасные подарки и всегда, как выдавалось свободное воскресенье, влезал в этот мешковатый серый свитер с дыркой под мышкой. О том, как в прошлом году занялся гольфом и быстро бросил, или о том, как надевал яркие носки на судебные заседания…

Лоррейн вспоминала все эти смешные, мелкие привычки, которые, соединяясь вместе, становились значительнее самой жизни.

Определяли то, кем он был… просто Адамом.

Лоррейн закрыла глаза. А потом в ее сознании завертелось все это – суматошное и невыносимое, но все же радостное, прекрасное и неотделимое от них. Ее мысли наполнили теплота, надежность, страсть, близость, любовь, тревоги, надежды и потребности ее семьи. Она не могла отказаться от Адама. Семья была главной работой ее жизни.

Поставив на стол бокал, Лоррейн привлекла мужа ближе. Ей стоило попытаться. Стоило приложить все усилия, чтобы забыть о произошедшем, чтобы каждый день, просыпаясь, видеть мужчину, за которого она вышла замуж. Мужчину, которого она любила и боготворила, вместо вот этого Адама, которого в последнее время только едко подкалывала, желая наказать и задеть побольнее.

– Стелле нужны новые школьные туфли, – прошептала Лоррейн у шеи Адама, подняв на него взгляд. От мужа исходило знакомое, родное тепло.

– Да и водосточные трубы надо почистить, – отозвался Адам, скользнув ладонями по ее бедрам.

– К тому же на завтрак ничего нет, – заметила Лоррейн, легонько коснувшись губами его губ.

Поначалу поцелуй был робким и нежным, примирительным и прощающим. А потом Лоррейн показалось, что через радость встречи их губ, смешение ищущих рук и переплетающихся тел она слышала, как Адам бормотал что-то о сожалениях и своей вине, о том, что будет любить ее вечно. То, что было потом, она помнила уже весьма смутно.