Текст книги "Маленький секрет"

Анна слышала вокруг себя все эти перебранки, видела, как люди, стоящие в очереди, требовали лазанью. Она слышала, как остряки дикторы прохаживаются насчет Моники Левински, Милошевича и администрации. Но она пыталась отключиться от всего этого, потому что наслаждалась разговором с Шоном. Он только что попросил ее рассказать о своей семье.

– Зачем тебе? – робко спросила Анна.

– Ну, потому что только твои взаимоотношения с матерью могут объяснить, почему ты позволяешь Пэмми плохо с тобой обращаться.

– Да, она плохо со мной обращается. Но я не знаю, что с этим поделать.

– Так твоя мать третирует тебя так же, как и Пэмми?

– Боже. – Анна перестала есть и посмотрела на него. – Откуда ты это знаешь?

– Ну, – грустно ответил Шон, – я давно уже занимаюсь этими вещами. У женщин очень часто бывают проблемы, связанные с родителями. – Он сочувственно улыбнулся. – Я знал, что в твоем случае все дело в отношениях с матерью.

– Как ты узнал?

– По тому, как ты позволяешь Пэмми обращаться с собой. И вообще из твоего отношения к женщинам, которые старше тебя.

– Неужели мне так легко поставить диагноз?

– Извини, но все это не моего ума дело, – отмахнулся он, внезапно поскучнев.

– Ну, пожалуйста, скажи.

– Я вполне серьезно. Мне не следует этого делать.

– Нет, правда. Пожалуйста. Я буду очень благодарна.

– Ну, полагаю, я был прав, когда посоветовал тебе переговорить с той женщиной, верно? С женщиной, которая, как тебе показалось, отвергла тебя, потому что сдала свою комнату кому-то другому. Разве ты не почувствовала себя лучше после этого?

– Да, намного лучше. И я больше не курю. И я даже выбросила содержимое своей шкатулки для воспоминаний. Даже то, что напоминало мне о дружбе.

– Кстати, ты до сих пор ищешь квартиру?

– Н-у-у-у, да… думаю, что… Да.

– Дело в том, что я мог бы тебе помочь. Один из моих друзей – психолог – уезжает в Штаты на шесть месяцев, и ему нужен человек, который присмотрел бы за его кошкой и за квартирой. За квартиру он ничего не возьмет. Ты любишь кошек?

– Нуда, – соврала она. – Конечно.

– Ну, тоща я переговорю с Себастьяном. А что касается… Знаешь, одну вещь я хорошо усвоил: взаимоотношения не выправляются сами по себе.

– Хм.

– Ты должна обсудить с ней свои чувства. С твоей матерью.

– Ну уж нет, – весело ответила Анна. – Ты не знаешь мою мать.

Мать Анны была убеждена, что чувства, точно также, как и испражнения, должны показываться исключительно в кабинете врача. Самоанализ был для нее «новомодным» и, хуже того, «американским» изобретением.

Шон улыбнулся. Она ведь не только мать Анны. Как ее зовут? Барбара, кроме того, еще и женщина. И до тех пор, пока Анна не выяснит отношения со своей матерью, у нее постоянно будут возникать проблемы с более зрелыми женщинами вроде Пэмми. Она хочет управлять своей жизнью? Ну, тогда она должна поговорить с Барбарой на равных. Или Анне нравится ее затянувшееся отрочество?

Его легкая усмешка превратилась в широкую улыбку.

Анна рассмеялась и призналась, что она все стремится шокировать родителей: начать называть их Барбарой и Доном или сменить религию. По крайней мере, вероисповедание, с англиканства на католицизм. Навещая родительский дом, она совершала набеги на их шкафы, чувствуя себя вправе забрать из них все свои вещи. «Оставь хотя бы столовое серебро», – подшучивала мать.

Это он имеет в виду?

Да, снова ухмыльнулся Шон. Но если серьезно, не кажется ли Анне, что она ведет себя как подросток? Или она хочет оставаться всю жизнь ребенком? Вечно от кого-то зависеть? Она уже напоминает одну из бывших пациенток Шона. Скоро она начнет мечтать о том, чтобы ее задушили корни собственного генеалогического древа. На полном серьезе. Этот синдром хорошо изучен и описан. Если родитель склонен к критике, то у ребенка развивается склонность к чрезмерной самокритике. Чувства должны выражаться, проговариваться.

– Мой случай сложнее, – задумчиво ответила Анна. – Честно говоря, я думаю, что мама боится жить в этом мире. И, несмотря на то, что иногда она кажется очень сильной, на самом деле она хрупкая и ранимая. Если бы я сказала ей, что чувствую на самом деле, то она бы, наверно, просто не выдержала.

Но Анна не может защищать свою мать бесконечно. Она не отвечает за современный мир или за свою мать. Барбара должна опираться на свои собственные силы. Иначе Анне придется жертвовать своим я ради того, чтобы защитить свою мать от действительности. Это нехорошо для Барбары, и это нехорошо для Анны. Важно, чтобы они обе открылись друг для друга.

– Хм… Но дело в том, что… мама сама пожертвовала многим ради меня. Иногда мне даже кажется, что ради меня она пожертвовала своим браком… Они с отцом почти не разговаривают друг с другом. Она слишком долго ждала моего рождения. Во мне – вся ее жизнь.

Шон из всего этого сделал вывод, что мать Анны эмоционально шантажирует ее. Дети рождаются не для того, чтобы решать проблемы своих родителей. Если в браке ее родителей что-то не так, то они должны сами во всем разобраться. Анна не должна всю жизнь метаться между ними. И конечно, она не должна чувствовать себя так, словно в ней решение всех проблем ее матери. Иначе можно сойти с ума.

– Я полагаю, что ты прав, – задумчиво сказала Анна.

Шон не притворялся, будто у него есть ответы на все вопросы. Просто проблемы в семье сказываются в дальнейшем на самооценке ребенка, и нездоровые отношения между матерью и ребенком могут нанести непоправимый вред.

Очень часто люди продолжают отношения с кем-то, лишь надеясь на то, что кто-нибудь придет и избавит их. Но этого никогда не произойдет, верно? Анна сама должна найти выход.

И она не должна выглядеть такой обеспокоенной.

Шон знал, что не должен вмешиваться в ее личные дела. Но ему больно было видеть, как Пэмми обращается с женщинами вроде Анны.

– Знаешь, твои родители не всегда бывают правы. Все, чему они тебя учат, – это быть похожими на них самих. Анна, стряхни с себя прошлое. Освободись от него ради своего же блага.

– Я думала, что сегодня мы будем разговаривать о тебе, – улыбнулась Анна.

Анна договорилась, чтобы, когда придет Лиз, ее направили в столовую. Когда она появилась в столовой, что-то лопоча, одетая в бог знает что, Анна пожалела, что не отменила встречу с ней.

– Привет! – вскричала Лиз.

Ее лица было практически не видно под макияжем. Все, что можно было выделить карандашом или подчеркнуть при помощи румян, Лиз донельзя подчеркнула и выделила. В конце концов, она же приехала в Лондон (почти десять лет назад), чтобы найти себе мужчину.

«В Австралии, – говорила Лиз, – уже не осталось ни одного мужчины».

Тем не менее, несмотря на толстый слой тонального крема на лице Лиз, ее кожа все равно казалась грязной, словно дно раковины, из которой только что спустили воду. Сколько бы помады она ни накладывала на губы, помада все равно стиралась. Подводка для губ у нее вечно была более яркой, чем помада.

Сегодня у нее была темно-коричневая подводка для губ, которая как раз сочеталась по цвету со столовым подносом. Лиз взяла себе кусок торта и шарик кофейного мороженого. Громко шлепнувшись на стул, она вспомнила, что забыла взять ложку.

– Подождите секундочку, – сказала она; помада, словно коричневый соус, стекала с уголков ее губ.

– Так это и есть… – Шон приподнял бровь. В это время Лиз у них за спиной переворачивала всю кухню вверх дном. Так и не найдя ложки, она зашла в своих поисках за прилавок и там натолкнулась на Аду. Из кухни послышались вопли Ады, эхо которых разносилось по всей столовой.

– Черт побери, пришлось самой мыть себе ложку! – сказала Лиз, усаживаясь за стол и располагаясь поудобнее.

Анна от смущения закрыла глаза.

– Лиз, познакомься, это Шон. Шон, это Лиз.

– Приветик, Шон! – сказала Лиз так, как будто она несколько лет провела в изоляции и за все это время не видела ни одного мужчины.

– Не возражаете, если я к вам присоединюсь? – спросила Блондинка.

– Конечно, нет. У нас навалом свободного места, сейчас только подвинусь поближе к Шончику…

Лиз с грохотом пересела на соседний стул. Блондинка села за стол и сказала:

– Так, значит, это Анна?

– Я думал, что ты убежала, – пробормотал Шон. – Наконец-то она, как всякий нормальный живой человек, пережила настоящую вспышку гнева и раздражения, подумал я.

– Ну, – вздохнула Блондинка, – поэтому я и разыскала тебя. Я думаю, что наш разговор закончился на неправильной ноте. И мы пытаемся выйти из положения не тем способом. Важно, чтобы мы оба… – Она не смогла закончить свою мысль, так как ее прервали.

– Ну, и какие тут у вас самые вкусненькие сплетни? – Это, разумеется, была Лиз.

– Что вы подразумеваете под вкусненькими сплетнями? – поинтересовалась Блондинка, выдавливая на свою рыбу лимон.

– Где тебе удалось раздобыть рыбы?

– Ох, Шон, ты же знаешь, что я могу получить что угодно, если захочу.

– Я имею в виду сплетни про мужчин, – пояснила Лиз. – Анна, как у тебя на новой работе, есть какие-нибудь приличные? Я имею в виду – кроме Шончика.

Анна готова была провалиться сквозь землю. Она чувствовала, что каждая клеточка ее тела корчится от стыда.

– Боже, а я еще никак не могу понять, почему моя карьера топчется на месте…

– Не переживай. – Лиз не поняла, что имела в виду Блондинка. – Я знаю про вас с Шончиком.

– Вообще-то мы…

– Вон там стоит какой-то парень, и очень даже симпатичный.

В их сторону смотрел какой-то мужчина неопределенного возраста, с самыми большими усами, которые Анна когда-либо видела, если не считать фотографий времен Первой мировой войны.

– Тот? – ошарашенно спросила Анна.

– Не смотри в его сторону. Я буду действовать по правилам.

– По каким правилам, Лиз? – поинтересовался Шон, отодвигая свою тарелку. – Кто-нибудь будет десерт? Я собираюсь взять себе.

– Нет, спасибо. Можешь съесть мой. Я вообще-то не хочу этот торт, – сказала Лиз и, прежде чем Шон успел возразить, переложила ему на тарелку кусок своего глазированного бисквита. – Надеюсь, что остатки твоей курицы не помешают.

– О, неужели вы имеете в виду этот свод предписаний для женщин? – скривилась Блондинка, пока Шон с ужасом рассматривал кусок бисквита. – Где женщинам объясняют, как вести себя с мужчинами. «После свидания в среду не соглашайтесь на свидание в субботу вечером», и тому подобное.

– После свидания в среду? – переспросила Анна. («Надо запомнить».)

– Да, именно эти правила, – ответила Лиз.

– Правила, написанные с точки зрения мужчин? – фыркнула Блондинка. – И унижающие достоинство женщин?

– Я вообще не буду смотреть на того парня, – громко сказала Лиз, не обращая внимания на Блондинку. – А потом, когда он подойдет, я буду сама любезность, сама общительность и тому подобное. И так будет продолжаться до нашего четвертого свидания, когда я смогу немного расслабиться и, может быть, даже позвоню ему. Хотя я должна буду первой закончить разговор. А потом, после пары месяцев свиданий, мы наконец сможем заняться сексом.

Она повысила голос так, чтобы ее могли услышать те, кто сидел за несколько столиков от них, и, разумеется, Усач тоже.

– А на следующее утро после секса я отправлюсь на прогулку или займусь чем-нибудь еще, чтобы очистить мозги от него и чтобы он не почувствовал себя так, будто я хочу женить его на себе. Но если я буду следовать всем правилам, то он обязательно захочет на мне жениться месяцев так через десять. И у нас будет настоящий, крепкий брак по любви, а не что-то эфемерное и формальное.

– Ух… – вздохнул Шон и принялся за бисквит.

– Лиз, по-моему, он мог тебя услышать, – смущенно сказала Анна, изо всех сил стараясь мыслить позитивно.

– Все это чушь собачья, – отрезала Блондинка.

– Да нет же. Тебе стоит попробовать, – сказала Лиз. – Я поначалу тоже не верила. Но могу поспорить, что Шончик сделал бы тебе предложение, если бы ты какое-то время строила из себя неприступность. Шончик, разве я не права? – Она пихнула его локтем в бок – Не будь все время такой нахрапистой. Капелька бесстрастности иногда не повредит.

– Вы предлагаете мне брать пример с вас? – бесстрастно полюбопытствовала Блондинка.

Анна отодвинула свой стул подальше от стола и от Лиз.

– На самом деле следовать этим правилам чертовски трудно, – призналась Лиз и загоготала, разинув рот. – Особенно тем, которые касаются секса. Мне всегда не терпится сорвать с мужчины белье и приступить к делу. Понимаете? Без канители. – Она залилась долгим и громким смехом. – И все-таки я думаю, что правила работают. Я определенно заполучу себе мужа, если буду следовать им.

– Возможно. Но надолго ли? – спросил Шон.

– Навсегда. Потому, что мужчины скорее выбирают тебя, а не способ, которым ты их добиваешься. Срабатывает великолепно.

– Скажи это принцессе Диане, – сказала Блондинка.

– Я бы с удовольствием, но она умерла. Я проплакала несколько часов подряд, когда она погибла.

– А потом напрочь про нее забыла, – усмехнулась Блондинка.

Все четверю замолчали, по-видимому, задумавшись о принцессе Диане. Лиз, однако, продолжала строить глазки Усачу. Блондинка снимала кожицу с маленьких картофелинок Шон нервно отбивал дробь по столу.

Тем временем Анна поняла, что не в состоянии ничего проглотить. Она передвигала по тарелке с места на место кусочки курятины в сливочном соусе, обдумывая способ улизнуть. В то же время ей хотелось проследить за тем, что еще скажет Лиз.

– Ну, вряд ли Диана была когда-либо счастлива со своим мужем, – заявила Блондинка, отпивая апельсиновый сок. «Интересно, он натуральный?» – подумала она про себя. – Как только принц Чарльз понял, что он влюбился в женщину, которой нравится танцевать на дискотеках и…

– Очевидно, блондинкам это дается особенно тяжело. – Лиз понюхала сок Блондинки. – Да-да, натуральный.

– К чему бы это?.. – Блондинка недоуменно вскинула брови, ухмыляясь Шону.

– Все считают их тупыми, разве не так?

– Я думаю, что это зависит от того, что они говорят. Я хочу сказать – разве с австралийцами не то же самое? Между прочим, некоторые люди даже не пытаются сломать свои стереотипы.

Блондинка встала из-за стола, собираясь уходить, ее глаза сузились до крохотных щелочек.

– Интересно, натуральные ли у них волосы, – продолжала Лиз.

– И как вы думаете? – спросила Блондинка, допивая последние капли своего апельсинового сока («Боже, он действительно из концентрата»). – Что они продаются в пакетах?

– Да, – сказала Лиз в спину уходящей Блондинке.

Широкая улыбка удовлетворения растеклась по лицу Лиз. Анна насторожилась и, обернувшись, увидела, что Усач направляется от своего столика к их столику. Его тело было таким же косматым, как и его усы. Его волосатая грудь просвечивала через тонкую рубашку в бледную полоску.

Он шел прямиком к их столику, словно герой какого-нибудь полицейского сериала семидесятых годов, и с таким важным видом, как будто направлялся к своей большой американской машине. За столиком позади него остались четверо его худых и низкорослых друзей. Анна наблюдала за тем, как он приближается, и чувствовала, как от стыда у нее к горлу подступила тошнота. Счастливое лицо подруги причиняло ей муку.

– Прошу прощения, что помешал, – сказал Усач и вцепился руками в стол, словно в поисках опоры, – но не могли я вас видеть где-то раньше?

– Могли, – ответила Лиз, доедая десерт. – Вы когда-нибудь были в клубе «Афина»?

– Точно! Я знал, что где-то видел вас.

– Правда, классный клуб?

– Отличный, – ответил Усач с улыбкой. – В последний раз я поклялся себе, что если снова увижу вас, то обязательно попрошу у вас номер телефона, и вот…

– Ну, я бы дала вам свой телефон, но правила не позволяют. Вот что, почему бы вам не дать мне свой телефон? – Она достала большую черную книгу, на которой кричаще-безвкусными золотыми буквами было написано «Маленькая черная книжка».

– Что ж, полагаю, что у меня нет выбора, – игриво сказал он, поглядывая назад на своих хилых товарищей. Он взял у Лиз ее ручку, открыл книгу и написал свое имя – Маркус, а также свой номер телефона.

Лиз расстегнула рубашку у самого горла.

– Милое имя… Маркус. Почему бы вам не присесть?

– Вы можете сесть на мое место, – сказал Шон, поднимаясь. – Мне пора идти.

– Или на мое, – сказала Анна. – Лиз, извини, но мне пора возвращаться на работу.

– Лиз, мы покидаем тебя.

Последовало привычное мелодичное громыхание стульев, пока Шон и Анна вставали, а Маркус садился, при этом его усы нервно подергивались от предвкушения.

– Приятно было с тобой познакомиться, Шончик. Если у тебя когда-нибудь снова возникнут проблемы с Блондиночкой, просто позвони мне, – сказала Лиз.

– Вы серьезно? – удивился Маркус.

– А почему нет? – улыбнулась она. – Кто сможет меня остановить?

Анна и Шон направились к выходу.

– Итак, оставим твою подругу, – улыбнулся Шон, – и дадим ей возможность с удовольствием нарушить все свои правила.

– Ну, она вообще-то не то чтобы подруга… Теперь, когда она отделалась от Лиз, Анна вздохнула с облегчением. Но в то же время она чувствовала себя так, будто на ее одежде осталось пятно. Или у нее на носу была ресничка. Что-то было явно не так, но она не могла понять, что именно.

Возле лифта Шон сказал:

– Правда, она ужасная?

«Вот что не так!» – сообразила Анна и мрачно ответила:

– Ужасная. Но у нее полно проблем, и мне кажется, что я ей нужна. А что я могу с этим поделать? Попросить ее, чтобы она оставила меня в покое?

Шон рассмеялся, нажал кнопку лифта и сказал:

– Я имел в виду мою бывшую подружку, а не твою. Хотя что касается Лиз, то я тебя понимаю. Иногда так трудно от кого-то отделаться, верно? Но если ты чувствуешь себя некомфортно рядом с какой-то женщиной, то тогда зачем вообще с ней быть? Просто скажи ей, что в твоей жизни ей не место. Будь с ней откровенной.

– Но это же будет ужасно!

– Но если ты ей не скажешь, то она будет еще больше страдать. А главное, при этом ты тоже будешь страдать – и еще сильнее. В любом случае, а что еще остается делать? Слова – это наше единственное оружие, когда мы хотим общаться.

– Наверно, что так оно есть.

– Я не знаю, почему людям так сложно прекратить дружбу, хотя любая дружба имеет свое развитие, как и любые другие отношения. Все, что нужно сделать, – это вскрыть нарыв.

– Она не такая уж и плохая. Я хочу сказать, что я не пытаюсь избавиться от нее. Знаешь, она ведь чудачка. Как говорит Мирна, чудаки делают нашу жизнь ярче. Да и что вообще означает «нормальный»? Лиз может быть такой щедрой. Честно говоря, она не настолько плохая.

– Ну, а моя бывшая подруга именно настолько. Как бы я хотел от нее избавиться! Да где же этот чертов лифт?

– Я хочу сказать, что она не такая, как Джастин.

– Кто такая Джастин? – Он покосился на Анну, его руки были глубоко спрятаны в карманы.

– Подруга. Бывшая.

И Анна рассказала ему про Джастин и про то, как часто ее подводила. Она, наверное, нехорошо поступала?

Вовсе нет, ответил Шон. Через нашу жизнь проходят разные люди. И совсем немногие появляются на заре нашей жизни и остаются с нами до конца. И это не меняет того факта, что когда-то Джастин была хорошей, очень хорошей подругой. Просто они обе – и Анна и Джастин – теперь изменились.

Естественно, Анну мучают угрызения совести. Но ничто не остается неизменным. Если ему будет позволено привести аналогию в духе Пэмми Ловенталь, то Анна сейчас заставляет свои мозги проделать хорошенькую пробежку. А кто любит физические нагрузки? Кроме того, знает ли Анна, что большая часть калорий сжигается как раз после физических упражнений? Та работа, которую она сейчас выполняет, а именно: пытается избавиться от Джастин – это и есть самая трудная часть дела.

– Отличная работа, – сказал Шон, толкая ее локтем в бок.

– Ты так думаешь?

– Да. Хотя на самом деле тебе следует проделывать все это вместе со своим психологом.

– Но у меня нет психолога.

– В самом деле? – Шон повернулся к Анне и посмотрел на нее так, словно она только что сказала: «Но я не чищу зубы».

– Тебе обязательно нужен психолог, – сказал он, когда пришел лифт. («Тебе обязательно нужно каждый день чистить зубы».) – Я дам тебе телефон Эйлин Вайзфельд. А пока за свои услуги я буду брать с тебя по три фунта шестьдесят пенсов, – пошутил он.

«Я готова заплатить намного больше», – подумала про себя Анна и улыбнулась.

– Боюсь, нам не по пути – я еду наверх, – сказал Шон, держа двери лифта открытыми.

– Ничего страшного. Я дождусь следующего, – сказала она, и двери лифта закрылись за Шоном.

– Ой, ты меня напугала! – сказала она Пэмми, которая подошла к ней сзади.

– Неужели, Анна? Я что, серьезно, тебя напугала? – сказала она так, как будто Анна убила ее мать и еще не успела толком извиниться. – Но давай-ка присядем.

Пэмми уселась на один из общественных стульев, выставленных в коридоре. Узкая юбка задралась на ее толстых ляжках, и теперь из-под нее торчала подкладка. Анна села рядом с ней и уставилась на непослушно взъерошенные волосы Пэмми.

– Сейчас мы далеко от офиса и можем здесь спокойно обо всем поговорить, – сказала она, нисколько не понижая голоса, даже когда люди проходили мимо или стояли рядом в ожидании лифта. Должно быть, все они слышали, что Пэмми говорила Анне. Она походила на Джойс Гренфел[28]28
  Известная британская комедийная актриса, прославившаяся ролью воспитательницы в детском саду.


[Закрыть], опекающую двухлетнего хулигана в песочнице.

– Я очень извиняюсь за тот телефонный звонок от Сильвии. Обещаю, что такое больше не повторится.

– Проблема не в Сильвии, ведь так? Проблема в нас с тобой. И мы вынуждены работать вместе в одной команде: ты, я, Шон, Майк, Лина, внештатные сотрудники и Тоди. Ты должна вписаться в наш коллектив. Я к тому, что наша передача во многом зависит от работы всей команды, и ты тоже должна рождать какие-то идеи. Если мы хотим и дальше выходить в самое выгодное эфирное время, то Майку потребуется наша помощь.

– Я прошу прощения. Я знаю, что мне следует предлагать какие-то идеи.

– Это в том случае, если ты хочешь добиться на этой передаче каких-то успехов.

– Я хочу. Конечно, я хочу.

– Ну, тогда ты должна добросовестно выполнять свою работу, – сказала Пэмми, продолжая улыбаться все той же улыбкой. Улыбка не сходила с ее лица. – Я желаю видеть улучшения в твоей работе. Понимаешь?

В ответ Анна кивнула головой.

– Поэтому, давай-ка ты подготовишь несколько идей уже к следующему совещанию в понедельник. Договорились? – сказала Пэмми и похлопала себя по ляжкам.

– Да. Хорошо, – сказала Анна, сознавая, что ей пора уходить.

– Да, Анни, вот еще что, – сказала Пэмми. «Неужто она назвала меня Анни?» – подумала про себя Анна.

– Я слушаю, – сказала она, оборачиваясь. «Если она действительно назвала меня так, то сейчас наступит переломный момент».

– Анни, когда работаешь в команде, не следует выпячивать собственное «я». Ты со мной согласна?

– Согласна, – вынуждена была признать Анна. – Не следует.