Текст книги "Маленький секрет"

– Что ж, ты права, – к удивлению Анны, тихо сказала Пэмми. – Я знаю, что действительно виновата во всем этом. Возможно… даже не знаю… я тебе немного завидовала.

– Завидовала мне?

– Тому, как тебе удается вести себя с мужчинами. Я видела тебя с Шоном. У меня никогда так не получалось, отчасти из-за огромных размеров груди, а отчасти из-за… – Она умолкла и подалась вперед. Анна почувствовала запах ее дорогих духов. – А отчасти из-за моего прошлого. Я не знаю, известно ли тебе это, но мой отец пытался убить мою мать. А меня он постоянно оскорблял. Все это привело меня к попытке самоубийства.

– Гм. Я читала «Пэмми без купюр», – сказала Анна, но у нее не получилось выразить голосом сочувствие. За время работы на передаче она хорошо усвоила одну вещь: в своих проблемах все люди равны. Анна не была обязана сочувствовать Пэмми.

– Ах, милочка, спасибо, что купила мою книгу. Спасибо.

Анна не стала говорить, что взяла книгу в публичной библиотеке. Теперь у нее уже не было причин кого-то обижать или расстраивать. Через три месяца она уволится. ЧЕРЕЗ ТРИ МЕСЯЦА.

– Так ты принимаешь мои извинения?

– Я принимаю твои извинения, но мое решение остается неизменным. Я ухожу.

– Какая жалость, – сказала Пэмми. – Я и вправду собиралась ввести новую должность для передач. Мы с Майком уже обсуждали это. Нам нужен аналитик.

– А кто будет сидеть за операторским пультом?

– По правде говоря, я всегда хотела видеть оператором Лину. Я не возражала, когда они вдруг решили назначить тебя; и поверь мне, только из-за этого я могла бы превратить твою жизнь в настоящий ад с самого начала. Но ты же знаешь, все мы люди, – сказала она, весьма похожая в эту минуту на монстра с другой планеты.

– Конечно, что касается профессионализма, у тебя гораздо больше опыта, чем у нее, но именно поэтому я хочу, чтобы ты стала аналитиком, а не оператором. У тебя светлая голова. Похоже, ты очень быстро схватываешь все те проблемы, которые мы обсуждаем. И это очень впечатляет, особенно учитывая то, что ты пришла к нам из развлекательной программы. Как бы там ни было, я все еще жду одобрения из отдела Дункана, в смысле фондов на новую должность. Но он был очень доволен данными по нашей аудитории за последний месяц, несмотря на то что состав аудитории его всегда расстраивает. Слишком много женщин. И маловато мужчин.

«Как обычно», – подумала Анна.

– Как обычно, – улыбнулась Пэмми. – Ну хорошо, – вздохнула она. – Значит, я все-таки не могу заставить тебя изменить решение?

– Извини. – Анна покачала головой. Почему она все время извиняется?

– Хорошо, я поговорю с Линой, чтобы она уже начинала готовиться занять твое место.

У Анны поднялось настроение – она хорошо знала, что никто не сможет ее заменить. Что не бывает незаменимых людей – это все миф. Однажды Анна вернулась в «Час Джимми Сэлада», чтобы забрать несколько книг, и увидела, в каком состоянии находится фотокопировальная машина: ее дверца была открыта, а объявление на стене гласило, что она сломана. А все, что нужно было сделать, – это заменить красящий порошок.

– Ну, мы можем пользоваться твоими услугами еще целых три месяца, – сказала Пэмми, поерзав на стуле. – Кажется, именно такой срок указан в твоем заявлении?

– Да.

– Не беспокойся, я больше никому не покажу твое письмо.

– Спасибо.

На самом деле Анна надеялась, что его зачитают по всему «Радио-Централ». Она даже позволила себе покритиковать последние перемены в политике радиостанции, направленные на повышение рейтинга любой ценой, новый режим под предводительством Толстого Ревизора и отношение служащих «Радио-Централ» к работникам столовой, таким как Ада.

– Чем ты собираешься заниматься? – Пэмми засунула письмо Анны обратно в конверт, как бы давая понять, что лучше предать его забвению.

Анна знала, что ей зададут этот вопрос. Пэмми использовала малейшую возможность в своей передаче, чтобы подчеркнуть, как важно иметь полноценную работу. Она всем давала этот совет, как частичку своей «философии». Она считала, что работа заполняет человеческую жизнь.

– Я возвращаюсь к актерской игре. Это именно то, чем я всегда хотела заниматься.

– Правда? В театре или кино?

– Не имеет значения, – ответила Анна, удивляясь про себя: надо же, ей даже предоставили выбор.

– Что же, по-моему, это замечательно, – сказала Пэмми, но при этом посмотрела на Анну с беспокойством, как будто Анна решила уйти не только с работы, но и из жизни. – Хорошо.

Что еще могла сказать Пэмми? У нее уже не осталось сил, чтобы предотвратить профессиональное самоубийство своей подчиненной, тем более под конец рабочего дня.

– Я жду этого с нетерпением, – сказала Анна, чтобы успокоить совесть Пэмми. Она с нетерпением ждала, когда же сможет уйти отсюда, вырваться из этого офиса с его химическими запахами оргтехники. Анна давно поняла, что она творческая личность, и потому скрепя сердце тянула лямку офисной службы, пусть бы даже она была и высокооплачиваемой. Каждый день одно и то же – нажимаешь одни и те же кнопки: А6 – кофе, затем тонкая струйка сливок и лавина сахара.

– Может, сходим как-нибудь вместе пообедать? – спросила Пэмми.

– Да, если хочешь. Это было бы замечательно.

Анна всегда поражалась, когда Пэмми поднималась со стула. Ее тело было таким рыхлым, что казалось, стоит лишь ткнуть его пальцем, и оно расползется, как желе.

– Потому что мне действительно надо знать, что ты думаешь насчет Брюса.

Анна увидела впереди высокого брюнета, выходящего из дверей «Радио-Централ» на улицу. Шон? Она бросилась вслед за мужчиной, врезавшись в живот Толстого Ревизора и извинившись на ходу. Анну разозлило, что другие служащие совсем не торопятся и толпятся на выходе из здания, в то время как Шон уходит от нее, быть может, навсегда.

– Шон! – окликнула она, наконец догнав его. Она немного запыхалась. – Я так и думала, что это ты.

Конечно, он попрощался. Но это было официальным прощанием с командой «SOS!». Шон поблагодарил каждого. Он выразил надежду на то, что когда-нибудь Пэмми и Майк снова пригласят его поучаствовать в программе. А потом добавил: «А также отдельное спасибо обслуживающему персоналу: Лине, Анне и Тодду».

– Ты же не уходишь прямо сейчас? – спросила Анна, стараясь казаться беззаботной.

Он улыбнулся и потрепал ее волосы.

– Ну, рабочий день ведь кончился, а? – Он взглянул на часы.

– Да, но… – Она закусила губу, почувствовав себя вдруг любимой ученицей, осаждающей своего учителя в последний день перед каникулами.

– Школа закрывается, наступили летние каникулы, – сказал он, как будто прочитав ее мысли, и потянулся всем своим длинным телом. Одна пуговица на его рубашке была расстегнута, и сквозь щелку белела грудь. Анна вдруг почувствовала, что прохожие останавливают на них любопытные взгляды. Какая жалость, что она не может запросто пригласить его куда-нибудь, чтобы спокойно поговорить о личном. А еще лучше – заняться любовью.

Однако они были знакомы всего лишь месяц, и их отношения были еще не настолько крепкими.

– Я переезжаю на квартиру Себастьяна завтра вечером, – сказала она.

– Я рад, что все получилось, – ответил он, глядя ей через плечо. Анна надеялась, что он не увидел кого-то, с кем ему необходимо было переговорить.

– Я тоже рада, – сказала она почти с восторгом.

– Ему позарез нужен был человек, чтобы присматривал бы за его дурацкой кошкой. И район тоже хороший, – быстро добавил он. Но было уже слишком поздно – воодушевление Анны угасло.

– Надо бы тебе как-нибудь зайти в гости, – сказала она, сознавая, что он хочет сбежать от нее. Ей очень хотелось удержать его, схватив за манжету рубашки.

– А, да-да, – удивленно отозвался Шон. – Да, – повторил он уже чересчур вежливо.

– Я только что подала записку об уходе, – сказал она, стараясь заинтересовать его.

– Молодец, – рассеянно сказал он. Затем сделал полшага в сторону: – Послушай, я желаю тебе всего наилучшего. Искренне желаю. И не забудь сходить к Эйлин. – Это была тот психотерапевт, которого он ей порекомендовал. – Тебе потребуется серьезная поддержка, если ты действительно хочешь изменить себя. Ну, до свидания.

Естественно, он имел в виду профессиональную поддержку. Но ведь Анна рассчитывала на поддержку в более личном плане? Пока она благодарила его, ее голос становился все слабее и слабее. К тому моменту, как Шон попрощался, он уже превратился практически в шепот.

Шон обернулся и подмигнул ей. При желании в его взгляде можно было бы прочесть вожделение, но, учитывая, насколько сильно ей везло в последнее время, этот взгляд скорее говорил о его усталости. Она попыталась улыбнуться в ответ так же широко, как он, как будто ей было все равно. Но, к несчастью, ей было не все равно. Многочисленные книги по психологии убедили Анну в том, что она – всего лишь одна из большого количества «женщин, которые принимают все слишком близко к сердцу».

Глава пятнадцатая

До настоящего момента Анна считала их квартиру (повсюду лужицы каких-то пролитых жидкостей, наполовину использованные тюбики лосьона для автозагара, рваные обои, пульты дистанционного управления, коробки из-под готовых блюд, музыкальные компакт-диски, груды старых мятых журналов) стандартным жильем одиноких женщин чуть за тридцать. Но сейчас весь этот хлам выглядел просто по-детски.

У Мирны, вернувшейся из родительского дома, был подавленный вид.

– Проклятый общественный транспорт… – проворчала она.

Анна с отвращением посмотрела на пластиковое ведерко с жареной курицей, которое Мирна держала у себя на коленях.

– Почему ты в пижаме?

Мирна выругалась – все ее пальцы были в курятине. «Вот-вот», – согласилась Анна, почувствовавшая запах еще в парадной.

– Мне нужны калории, – сказала Мирна, читая «Что дальше сделала Кэти». Во время депрессий она всегда читала детские книжки: «Клодин в Сен-Клер», «Рева-корова», «Боже, ты там, это же я – Маргарет?». Кроме того, она утешалась готовой едой из кафе, которую приносила домой в коробках, завернутых в белые полиэтиленовые пакеты. После этого она складировала пустые коробки из-под еды возле общественного мусорного бака, словно рождественские подарки.

– Как работа? – поинтересовалась Мирна.

– Тоска, – ответила Анна.

Без Шона офис «SOS!» словно опустел. Каждый звук бил по мозгам. Весь день Анну все раздражало. Она попросила Тодда, чтобы тот перестал так сильно стучать по клавиатуре. Во время планового совещания в пятницу утром она назвала идею Лины абсурдной. Блондинка согласилась с этим.

Анна была рада увидеть Блондинку на этом совещании. Ведь Блондинка имела хоть какое-то отношение к Шону. Возможно, сейчас она даже разделяла горе Анны в связи с уходом Шона с передачи.

Все в «SOS!», безусловно, восхищались новым, октябрьским, гостем программы – Вильгельмом Гроэ. Его книга «Один месяц до счастья» продавалась во всех книжных магазинах, и его имя часто упоминали в средствах массовой информации. Интервью с ним можно было обнаружить везде, начиная от колонки новостей в центральных газетах («Психолог обнаружил новый путь к счастью»), и заканчивая сенсационными заметками в «Картофельном еженедельнике» («Кузнец счастья любит отварной картофель»). Анна сожалела только о том, что не могла посмотреть телепередачи с его участием, так как они шли в дневное время. Они с Блондинкой были удивлены, что такой гуру в области самоусовершенствования согласился участвовать в «SOS!».

– А, Вильгельм, – махнула рукой Пэмми. – Он сделает что угодно, лишь бы выступить на радио.

Анна предположила, что Пэмми просто завидует огромной популярности. Анна была взволнована мыслью о предстоящей встрече с ним. Но она все еще пребывала в трауре из-за ухода Шона из «SOS!». Шона в шелковом кашне, с небрежно болтающейся челкой. Весь день Анна думала: «Слава богу, что я тоже скоро уволюсь».

– Как твой отец? – спросила Анна из вежливости.

– Честно говоря, не знаю. Завтра я снова возвращаюсь в этот сумасшедший дом. Я вернулась сюда, чтобы забрать кое-какие вещи.

– А что с ним такое? – раздраженно спросила Анна. Семья Мирны не могла жить без какой-нибудь очередной проблемы. Мирна была слишком привязана к своим детским воспоминаниям. Будучи уже взрослой женщиной, она, казалось, не осознавала, что ей давным-давно пора иметь свои собственные проблемы.

– Я знаю, что это звучит глупо, но я точно не знаю. Никто мне не отвечает на мои вопросы, – сказала Мирна. – Даже Грим пытался поговорить об этом с отцом, но…

– Грим тоже был там?

– О, вся семья была в сборе. Нас созвали, как на экстренное совещание. Были все, за исключением Мэтью. Последний раз, когда я с ним разговаривала, он был в Бангладеше.

– Почему в Бангладеше?

– Мэтью в кругосветном путешествии, – устало сообщила Мирна.

– Он разве поехал без Марка?

– Нет, Марк остался дома.

– Понятно.

Анна была удивлена, узнав, что Близнецы оказались двумя отдельными личностями. Мирна всегда говорила о них как об одном человеке. Они были как две капли воды. Они учились в одной и той же школе, а потом в одном и том же университете. Всегда «Мэтью и Марк». Болезнь мистера Ломонда словно поделила их на двух разных людей. На Марка и на Мэтью.

– Это ужасно, – произнесла Мирна. Лицо у нее было мягкое и розовое, точно пудинг.

– Так что, все действительно очень серьезно? – сомневалась Анна.

В конце концов с кем-нибудь из Ломондов вечно случалось что-то ужасное. Один из них простужался – другой страдал от осложнений. Умирала тетушка в Африке – и Мирна переживала по поводу плохой наследственности. Болезни распространялись среди Ломондов со стремительностью эпидемий. Ломондов было так много. У Мирны были тысячи родственников, разбросанных по всему миру. И они постоянно воссоединялись по тому или иному случаю – лишь бы заразить друг друга какой-нибудь новой болезнью.

У Анны же были только ближайшие родственники. Ее мать время от времени упоминала дорогую тетушку, или умершую тетушку, или ужасную тетушку – но этим все и ограничивалось.

Ее отец недавно оборвал все связи со своими уэльскими родственниками. Он говорил, что все Поттеры и Джоунсы похожи друг на друга в своей заурядности. Дон пользовался любой отговоркой, чтобы не знаться с ними. Он не любил ни одну из своих сестер и не одобрял то, как они воспитывают своих детей или внуков.

– Отец хотел, чтобы все мы разъехались по своим домам и перестали загаживать его дом, – продолжила Мирна.

– Это в духе твоего отца.

– Хм. Да. Но когда я заикнулась о его коллекции из гольф-клуба, он ничего не ответил. Ты же знаешь моего отца. Если бы все было в порядке, он обязательно прошелся бы насчет моего «тупого умничанья». В общем, мама что-то от нас скрывает. Поэтому мы все ходили на цыпочках… Я даже старалась быть женственной, чтобы порадовать папу. Ну, большую часть времени я проводила на кухне. Делала бутерброды. И мы все делали вид, что все в порядке. Как-то так получилось, что упоминание о папиной болезни превратилась в табу, хотя именно из-за нее мы все и собрались. Ну разве не смешно?

– Да, – согласилась Анна. – Вам надо было сесть всем вместе, как взрослым людям, и обсудить эту проблему.

Мирна долго смеялась.

– Я думала, что ты знаешь мою семью. Папа вечно нудит об эмоциях Грима.

– Ну, возможно, это только потому, что он не умеет выражать свои собственные.

– Нет. Он просто думает, что чувства Грима каким-то странным образом связаны с его сексуальностью.

Анну беспокоило, что Грим – гомосексуалист. Он был единственным мужчиной в ее жизни, который по-настоящему потерял от нее голову. Он бегал за ней все эти годы – с тринадцати до тридцати. Его страсть придавала Анне уверенности в себе. Она чувствовала себя роковой женщиной – по крайней мере, для одного мужчины. Так было до тех пор, пока в прошлом году Грим не объявил о своей гомосексуальности. И после этого Анна почувствовала себя каким-то идолом гомосексуализма, этакой провинциальной Джуди Гарланд[46]46
  Американская киноактриса (1922–1969).


[Закрыть].

Ее посетила мысль, что, если бы она не дала Гриму от ворот поворот, то сейчас они были бы уже женаты и у них было бы двое детей. Они были бы счастливы. До тех пор, пока в один прекрасный день во время их поездки в торговый центр садоводства он вдруг не признался бы ей, что все это время он был геем. Плоская грудь Анны заставила его поверить в то, что вообще-то она была мужчиной. Как же они объяснят все это своим четырем детишкам?

– Почему бы тебе не вернуться сегодня? – предложила Анна. Если бы Мирны не было дома, переезд на квартиру Себастьяна прошел бы менее болезненно для всех них.

– ТЫ шутишь? Чтоб я рисковала жизнью и разъезжала на метро в такую темень! – По словам Мирны, проблема общественного транспорта состояла в его доступности для широких масс.

– Между прочим, звонил твой отец, – сообщила Мирна.

– Да, он помогает мне переезжать.

Слова Анны повисли в воздухе. Они были почти видимыми.

– Что он помогает тебе делать? – переспросила Мирна, хотя, разумеется, все отлично слышала.

– Нууу… Я как раз собиралась тебе рассказать. Все это произошло, пока тебя не было. Мне предложили пожить полгода в отличной квартире в Челси. Фактически бесплатно. Один из друзей Шона искал человека для присмотра за своей кошкой. Целая квартира, – добавила Анна. – Одна спальня и…

– Ну-ну, – удивленно протянула Мирна.

– Квартира действительно очень милая. Тебе понравится.

Откуда это нелепое чувство вины, будто у нее тайный роман? Этак она докатится до того, что предложит Мирне забрать себе половину ее посуды.

– У Себастьяна в Нью-Йорке будет практически все, что нужно для жизни, так что я оставлю тебе свою посуду, – сказала она.

– У Себастьяна?..

– И если ты не возражаешь, то Том хотел бы переехать сюда, в мою комнату.

– Конечно, нет проблем, – ответила Мирна таким тоном, будто Анна бросала ее в ужасной ситуации на произвол судьбы. – Себастьян? – снова спросила она недоуменно, как будто никогда не знала, что такие аристократические имена действительно существуют.

– Он такой красивый – даже трудно себе представить. Как и все его друзья.

– Так, значит, Том не переезжает вместе с тобой? К тебе и ко всем твоим новым и «красивым» друзьям.

– Ему никто и не предлагал.

– Он что, недостаточно красив?

Было очевидно, что сегодня Мирна еще не виделась с Томом. Иначе он уже сказал бы ей, что переселяется в комнату Анны. Он объяснил бы ей, что они разошлись почти полюбовно. Что их пути разошлись. И что Анна, без всяких сомнений, скоро начнет спать с Шоном.

Когда-нибудь Том тоже найдет свое счастье.

Может быть, Том найдет свое счастье с Мирной?

От этой мысли Анне стало как-то не по себе. Она решила сменить тему.

– Вообще-то, м-м… я переезжаю сегодня вечером. Да. Он оставил кошку… – Она твердо намеревалась довести дело до конца.

– А ты вообще собиралась поставить меня в известность? – Мирна покачала головой. Она снова погрузилась в свою детскую книжку – с еще большим самозабвением. Можно было подумать, что в ней скрывается ответ на все ее вопросы. Кэти никогда бы не предала Кловер подобным образом.

– Конечно, собиралась. Просто мне нужно переехать прямо сейчас, вот и все.

Неужели Мирна не понимает, что Анна больше не может жить так и дальше, – делить с ней кухню, мужчину и микроволновку? Скрепя сердце слушать любимые радиопередачи Мирны для меньшинств. Усаживаясь перед телевизором, спрашивать у Мирны, не хочет ли она сесть с другой стороны. Ей никогда не нравилось, как Мирна загружает посудомоечную машину. Полный хаос. Ножи лежали там, где должны стоять стаканы.

– Ну, мой отец будет доволен, – сказала наконец Мирна, пытаясь рассмеяться.

– Почему?

– Ну, я наконец-то начну жить с мужчиной. Хотя, естественно, он предпочел бы, чтобы я жила с ним во грехе. Он сказал бы, что это более по-женски. Может быть, я буду врать и притворяться, что Том – мой бойфренд. И брать его с собой на семейные обеды. Насколько я знаю своего отца, он обязательно найдет какой-нибудь недостаток – даже в Томе.

– Да. Он скажет, что Том слишком обыкновенный.

– А Том далеко не обыкновенный.

– Как бы там ни было, я все равно буду часто заходить. Если ты меня впустишь, – добавила Анна со смехом. Она знала, что эта квартира, с оборванными обоями, с двуспальными кроватями как из борделя, – впустит кого угодно.

– Да, можешь приходить сюда, чтобы переспать с Томом, – задумчиво проговорила Мирна. – И поужинать.

– Да, – неуверенно сказала Анна. – Я хочу сказать, что все останется по-прежнему, разве что теперь у меня будет ванна-джакузи и чистые ковры.

Но она покривила душой. На самом деле Анна надеялась, что с переездом в квартиру Себастьяна изменится вся ее жизнь. Она даже надеялась завести себе новых друзей, которые гармонировали бы с ее кремовым диваном.

– А еще корзинка под яйца, – добавила она уже более серьезно. – И автомат для льда.

«И Шон», – подумала она. Окунувшись в жизнь Шона, она сможет позабыть о своей собственной жизни.

– Ну, я полагаю, что все рано или поздно меняется, – сказала Мирна.

– Да.

– Хотя я никогда не могла понять, почему все обязательно должно меняться.

– Да, весело было вдвоем, – сказала Анна, понимая, что им никогда не было так же «весело», как должно быть соседкам по квартире. Например, они никогда вместе не делали аэробику, лежа перед телевизором, и никогда не обсуждали, лакомясь мороженым, проблемы карьеры.

Для Мирны веселье заключалось в том, что она валялась в постели, утешая себя тем, что «все могло бы быть гораздо хуже». Она часто радовалась, что ей, например, не приходится скрываться от полиции в каком-нибудь бомбейском борделе или быть в заложниках в Ливане.

У Мирны был настоящий талант видеть во всем только плохое. Гроэ в четырнадцатой главе писал: «Окружайте себя людьми, которые заряжены положительной энергией. Их положительный заряд может отразиться и на вас. Люди, настроенные негативно, оказывают на вас только негативное влияние». Именно поэтому Анна и переезжала. А еще потому, что там были кремовые ковры и ванна-джакузи. И Шон.

Шон и Анна могли бы заниматься сексом, утопая в ковре. Правда, им придется быть очень осторожными, чтобы не испачкать его, – придется заниматься сухим сексом.

Нет, они займутся сексом на той узкой кровати, заваленной подушками и заправленной импортным покрывалом, похожим на экзотический десерт из малины. Разумеется, Анна не могла представить Шона в своей постели здесь на Финчли-роуд. Шон был слишком чистоплотен, чтобы лежать в этой кровати, застеленной серым, в пятнах бельем. Он вообще смотрелся бы нелепо в этой квартире, словно Харрисон Форд, прогуливающийся по съемочной площадке Майка Ли[47]47
  Британский режиссер, снявший лучший фильм 2002 г. «Все или ничего».


[Закрыть]. Гостиная вся пропахла никотином. Ковер не сочетается с портьерами.

Даже сидя Шон абсолютно не вписывался в этот интерьер. Не говоря уже о сексе. А что бы он сказал Мирне? Все его друзья были холеными парнями с безупречно правильным произношением. Ничего похожего на северный акцент Тома.

– Думаю, мне пора укладывать свои вещи.

– Все это так неожиданно… – вдруг проговорила Мирна с тревогой.

– Я знаю. Прости, что не предупредила тебя заранее. Но ты же знаешь, как бывает…

– Конечно, – вежливо ответила Мирна.

– Я надеюсь, ты не очень сильно расстроилась?

– Нет, я в порядке. – Мирна прижала к животу ведерко с курицей, словно грелку. – Спасибо.

Крыльцо дома Себастьяна показалось ее отцу очень высоким и крутым – он тащил на спине тяжелую стерео-аппаратуру Анны. Остановившись, чтобы отдышаться, он увидел в окне первого этажа женщину, подающую им знаки.

– Анна, твоя новая соседка, – сказал Дон, расстегивая молнию на куртке на тот случай, если им придется познакомиться. Женщина вышла на улицу, и Дон улыбнулся, вытирая с головы пот.

– Что здесь происходит? – Очевидно, женщина подумала, что они украли аппаратуру. Но, покосившись левым глазом на пожитки Анны, женщина поняла, что среди них не было ничего такого, что стоило украсть.

«Что же тогда происходит?» – говорил ее правый глаз.

– Все хорошо, спасибо, – сказала Анна с некоторым вызовом. – Я переезжаю в квартиру Себастьяна Ландсмана.

– Со второго этажа? – По тону женщины было понятно, что она не жалует Себастьяна. Она молча кивнула и через несколько секунд исчезла.

Какая жалость, сказал Дон, он был уверен, что узнал эту женщину: она работала в координационной группе Комитета развития южного региона. Казалось, что Дон весь сжался в своей кожаной куртке из-за пренебрежительного отношения этой женщины. Даже после того, как они занесли в квартиру последнюю коробку Анны, он все еще сокрушался, что женщина не дала ему шанса как следует представиться.

Дону понравилась атмосфера, царящая в квартире Себастьяна. Он восхищался книгами, которые после Себастьяна остались стоять стройными рядами на полке. Ему понравилось, что все эти книги, казалось, были прочитаны. Дон выбрал одну из них, под названием «Эмоциональная культура», и полистал ее с притворным интересом. Да, этот Себастьян, судя по всему, был неплохим парнем.

В доме Дона были прочитаны лишь некоторые книги. Он всегда прятал любовные романы Барбары, когда к ним приходил какой-нибудь важный гость. Анна помнила неприятный случай, когда председатель консервативной партии забрел в «телевизионную» комнату и обнаружил за спинкой дивана стопку любовных романов Барбары.

– Дон, это твое любимое чтение? – поинтересовался он, возвращаясь в гостиную с одним из них. А потом разразился громким хохотом.

Анна посмотрела на кошку. Та бесшумно прокралась из другой комнаты, позвякивая колокольчиком на шее.

Дон поставил «Эмоциональную культуру» обратно на полку, очень медленно и осторожно. Анна уже видела, что Дон ведет себя точно так же в домах других важных «друзей». Он, как ребенок, восхищался всем вокруг. Казалось, он ужасно боится, как бы кто не узнал, что его отец был строителем, а мать – уборщицей.

– Анна, твоя мама очень плохо себя чувствует.

– Мама?

Обычно он говорил – «твоя мать» и жаловался Анне на то, что Барбара транжирит слишком много денег на всякую ерунду, например на фасонные пирожные. Не могла бы Анна сказать «своей матери», что он уже пенсионер и не может себе позволить финансировать все ее прихоти? Барбара никогда не запаздывала с ответным выпадом. Не могла бы Анна сказать «своему отцу», что он очень громко шумел, когда вернулся из своего клуба консерваторов?

– Да, – ответил Дон, делая театрально глубокий вдох. – Она в ужасном состоянии. Похоже, вы с ней поругались, – сказал он и присел на диван с такой осторожностью, словно вообще не имел права находиться здесь. – Она чувствует себя…

– А разве тебе не все равно? – едко спросила Анна. Ему всегда было все равно, даже когда Анна еще училась в школе и уезжала на каникулы в кемпинг. Всегда было одно и то же – «твоя мать» и жалобы на то, что она швыряет его деньги на всякие роскошества вроде шоколадных эклеров.

Было время, когда они вместе совершали покупки. Муранское стекло, например. Велосипед для Анны.

Но Анна не смогла ни сдать экзамен по вождению велосипеда, ни сохранить брак своих родителей. В тот день, когда она завалила экзамен, не сумев проехать прямо через обручи, она вернулась домой и узнала от матери, что ее отец крутит роман с Кэтрин, кандидатом от консерваторов.

С тех самых пор их отношения покатились под откос. Родители Анны пытались начать все сначала и даже съездили на второй медовый месяц, но два года спустя Дон переехал в отдельную свободную комнату.

Он превратил эту комнату в свое убежище. Фактически, эта комната стала выглядеть как офис его избирательного округа. На стенах висели карты, а также подписанные и вставленные в рамку фотографии Маргарет Тэтчер. Комната Барбары, напротив, стала напоминать спальню подростка пятидесятых годов с цветастыми оттоманками и куклами, наряженными в вычурные платья с оборками.

Анна пошла в шестой класс. Дон начал проводить много времени в клубе консерваторов. Барбара говорила, что ей без разницы, где обедает муж, лишь бы он оплачивал ее библиотекарские курсы. Но к тому времени она начала замечать, что в жизни есть более интересные вещи, чем стирка подштанников мужа.

После того как Анна покинула дом и уехала в Арндейл, Барбара и заинтересовалась садоводством. Она говорила, что кроме садоводства ей больше нечем заняться. Дон вышел на пенсию, чтобы посвятить всего себя партии. Он занимался организацией митингов, обедов и танцевальных вечеров. И он никогда не уставал рассказывать про все это Анне, даже несколько лет спустя, во время обеда на «Радио-Централ». Что же касается Барбары, то Анна видела ее только дома.

Дон рассматривал их дом как очередной «проект». Находясь дома, он либо сидел у себя в комнате, либо стоял на стремянке – ремонтировал, перекрашивал. Когда бы он ни находился в доме, он постоянно его подновлял: срывал обои, отскабливал краску, наклеивал обои или красил заново. Всегда находилась какая-нибудь работа – оклеить обоями кухонные шкафы или затянуть болты.

К тому времени, как Анна закончила учебу в Арндейле, у ее родителей практически не осталось ничего общего. Конечно, их связывал дом, хотя Дон беспокоился только о его внешнем виде, а Барбара – о саде. Их связывала Анна, и у них все еще были общие финансы. Или, вернее, сбережения Дона. Он урезал бюджет хозяйственных расходов Барбары. Все равно он каждый раз обедал у себя в клубе. А Барбара, работая в местной библиотеке, зарабатывала достаточно, чтобы позволить себе «шиковать».

Тем не менее, несмотря на все это, родители Анны оставались верны самому понятию брака. Во времена Барбары – и она не уставала это повторять – люди не разводились только потому, что их отношения заканчивались крахом. Они оставались в браке. Дон считал – и неустанно повторял это Анне, – что брак – это на всю жизнь, а не на пару лет молодости.

Таким образом, родителей Анны связывала также супружеская жизнь. «Если только это можно было назвать жизнью», – думала Анна.

– Мне не все равно, – ответил Дон, задумавшись на одно мгновение. – Конечно, не все равно, – повторил он несколько секунд спустя. – Как бы там ни было, мы больше сорока лет прожили вместе в Лландундо-коттедже.

Он произнес «Лландундо-коттедж» с такой грустью. Анна удивилась, что отец помянул название дома, которое было написано на обшарпанной деревянной дощечке, висящей возле корзины с цветами над крыльцом. Ее родители назвали дом таким именем в честь магазина, в котором они покупали продовольствие во время своего отпуска, проведенного в уэльском кемпинге.

Но она уже много лет не слышала, чтобы отец называл их дом Лландундо-коттеджем. Он всегда называл его «номер шесть», а когда чувствовал, что дом нуждается в ремонте (то есть почти всегда), то называл его «этот дом».

Дон тяжело вздохнул и окинул взглядом гостиную Анны, словно радуясь, что его дочь наконец обзавелась приличным жильем.