Текст книги "Маленький секрет"

Анна сама выбрала для Пэмми это письмо.

ПЛ: Джулиан Робинсон пишет:

«Дорогая Пэмми, мне уже далеко за тридцать и до последней недели я всю жизнь жил со своей матерью. Она не считала меня взрослым человекам и не позволяла мне жить своей жизнью. Обращалась со мной как с ребенком. (Мой отец умер много лет назад, и у меня было одинокое, безрадостное детство.) Я знал, что должен уехать от нее, если хочу быть самим собой.

Анна сочувствовала этому Джулиану: ей самой пришлось уехать далеко на север, чтобы вырваться от своих родителей с их вечными битвами.

ШОН: Ну, я думаю…

ПЛ: Шон, подожди. Это еще не все. Дальше он пишет: «Но теперь мама не хочет разговаривать со мной и вообще иметь со мной дело. Она наотрез отказывается принимать нового Джулиана Что мне делать? Мама не пойдет на компромисс, ей нужно все или ничего. Проблема в том, что мне недостает ее. Она была для меня всем. И мне не нравится моя новая жизнь, потому что в ней нет мамы. У меня на душе так пусто».

У Анны пересохло в горле – она чувствовала то же самое.

ПЛ: Вот такое мы получили сообщение. (Я, правда, изменила настоящее имя отправителя и исправила грамматические ошибки.) Шон, что можно посоветовать Джулиану?

ШОН: Это очень распространенное явление. Мать Джулиана, очевидно, воспринимает сына как часть самой себя. И такие отношения отлично работают, когда имеешь дело с ребенком или с человеком, находящимся в полной материальной зависимости от тебя. Проблема возникает тогда, когда ребенок – в данном случае Джулиан – вырастает. У ребенка появляется собственная индивидуальность, а его мать не желает принимать ее во внимание.

ПЛ: Но Джулиан скучает по матери. В этом ведь и заключается проблема?..

Анна тоже скучала по своей матери. С момента их последней, такой бурной встречи прошло уже две недели. Две трудных недели. Анна уже трижды снимала трубку, чтобы позвонить ей домой.

Однажды, когда Пэмми была не в настроении и язвила по поводу равнодушия Анны к собственной «карьере», Анне захотелось услышать успокаивающий голос Барбары. Мать сказала бы, что женщину красит не так называемая карьера, а умение выйти замуж и своевременно нарожать детей. Анне следует забыть про карьеру и положиться на свою «женскую интуицию».

Во второй раз, когда Анна собралась было позвонить, на душе у нее кошки скребли. Она уже подняла трубку телефона и начала набирать номер Барбары, желая услышать ее голос: «Фу, депрессия?! О ней говорят только по телевизору. В жизни ее не бывает. Я это точно знаю. Почему бы тебе не поднять себе настроение самой? Сходи в кино, а потом съешь мороженое. Я заплачу. У меня еще есть деньги на черный день, помнишь? Они лежат в коробке для шитья».

В субботу, после того как она увидела квартиру Себастьяна, Анна снова захотела позвонить матери. Она хотела услышать, как Барбара скажет: «С чего это ты вдруг задумала съезжать, у тебя же такие прекрасные отношения с Мирной! Неужто в другом районе Лондона трава зеленее? Когда я была молода, мы так не бродяжничали по разным квартирам, а держались какого-нибудь одного места».

Сидя в вагоне поезда, Анна готова была расплакаться. Она так хотела, чтобы мама сейчас оказалась рядом и сказала: «О, Анна, поехали домой. К чему рыдать над какой-то “проблемой месяца”? Поехали домой, прямо сейчас, и посмотрим по телевизору какую-нибудь хорошую передачу, комедию про работу в офисе. Я приготовила “Ангельское Удовольствие”. Со вкусом ириски».

Слезы щипали Анне глаза, когда она перевернула последнюю страницу стенограммы.

ШОН: У каждого из нас развиваются очень сильные привязанности. И не существует более сильной привязанности, чем между матерью и ребенком. Неважно, какого возраста ребенок. Особенно когда – как и в этом случае – рядом нет мужа и отца. Возможно, Джулиан служит для матери заменой супруга. А такая ситуация превращается уже в настоящую проблему.

ПЛ: Так как же следует поступить Джулиану?

ШОН: По правде говоря, здесь нет золотой середины. Ему придется делать нелегкий выбор: цепляться за эти особенные взаимоотношения с матерью – в ущерб всем остальным отношениям – или расстаться с ней, чтобы рано или поздно она бы научилась жить без него.

Конечно, Шон прав, подумала Анна. Ей самой придется научиться жить без матери.

ПЛ: Но не получится ли так, что мать останется всеми брошенной? Не попробовать ли им пройти какой-нибудь курс семейной терапии?

ШОН: Конечно, это тоже вариант. Но, по моему мнению, проблема – в самой матери, а не в семье. Мать должна научиться жить собственной жизнью, независящей от Джулиана.

Вот бы и мать Анны научилась жить своей собственной жизнью!

ПЛ: И как ей это сделать?

ШОН: Ну, вероятно, у нее тоже есть друзья, с которыми стоит поддерживать отношения. Или хобби. Кроме того, существует масса различных групп психологической поддержки для одиноких женщин. Джулиан должен содействовать тому, чтобы она искала помощь. В сущности, это единственное, что он может для нее сделать.

Конечно, у Барбары есть сад, за которым надо ухаживать.

ПЛ: И это все? Да?

ШОН: Да. Джулиану не следует забывать о том, что он взрослый и независимый человек Что одинокое и безрадостное детство давно прошло. Теперь он может искать и реализовать себя, как взрослый человек И это пойдет ему только на пользу.

ПЛ: Спасибо, Шон. На этом мы заканчиваем наш сегодняшний выпуск. У нас уже действительно не остается времени. Джулиан, просто помни, что никогда не бывает слишком поздно, чтобы вернуться в счастливое детство. Правда, Шон?

ШОН: Да.

Поезд въехал на станцию «Свисс-Коттедж», и Анна встала со своего места. Читая написанные черным по белому слова Шона, она чувствовала себя оправданной. Конечно, она была права, порвав с матерью.

Все было совершенно очевидно. Она не несла ответственности за свою мать (вернее, за Барбару). Единственное, что их объединяло, – это общая фамилия, да и то сейчас Анна даже не чувствовала себя одной из Поттеров. С настоящего момента она оставит свое детство позади и начнет строить свою взрослую жизнь.

«Наконец, – подумала она, – я буду свободна от Барбары».

Глава двенадцатая

Ру даже покупки совершала так, как будто соревновалась с кем-то в заполнении своей корзины рисом, макаронами, хлебом, орехами, грибами, картофелем. Ее корзина выглядела так, словно ее сейчас будут фотографировать для раздела о вкусной и здоровой пище какого-нибудь глянцевого журнала. Все продукты в ее корзине идеально сочетались между собой по цвету.

Анна удивлялась тому, как ее подруге удается такая элегантная корзина. Такое же чувство у нее возникало, когда она смотрела кулинарные передачи по телевизору. Анна знала, что эти повара используют те же ингредиенты, что у нее в холодильнике, однако она не могла приготовить из них ничего кроме бутерброда с сыром и яйцом, в то время как поварам удавалось приготовить из тех же ингредиентов сырное суфле и греческий соус «авголемоно». Сгорая от стыда, Анна заполняла свою тележку полуфабрикатами и сладкими напитками в жестяных банках.

Был вечер вторника, и Ру предложила Анне съездить в супермаркет, чтобы закупить продукты.

И вот теперь Анна думала, что Ру специально уговорила ее на эту поездку, чтобы вдоволь посмеяться над продуктами, которые покупала Анна, специально разработанными для женщин-одиночек, озабоченных своей карьерой и бегающих с одного совещания на другое. Теперь, когда Ру перестало тошнить по утрам, или ей просто надоело жаловаться на тошноту, она опять взялась ругать все подряд.

Анна совершенно бессознательно пихала в свою тележку полуфабрикаты и продукты легкого приготовления. Ру же совершала покупки осознанно, отказываясь покупать то, что хоть как-то ассоциировалось с коррумпированным военным режимом. Она смеялась над сухими завтраками Анны:

– Анна, в твоих продуктах так много консервантов, что ты будешь жить вечно.

– Очень смешно, – огрызнулась Анна Ее бесило неприкрытое стремление Ру к превосходству. Да и ее нелепое имя тоже. Лучше бы подругу звали Люси и Мэди, как-нибудь стильно и более современно, чтобы Анна не стеснялась громко звать ее где-нибудь на вечеринке или в супермаркете.

Оскар сидел, пристегнутый ремешком, на детском сиденье тележки Анны. Ру взяла не тележку, а корзинку, поэтому Анне, как обычно, пришлось пожертвовать свободой передвижения ради подруги. Каждый раз, когда Анна брала какой-нибудь товар с полки, Оскар хватал что-нибудь с противоположной полки.

У Анны появилось ощущение, что она играет в какой-то плохонькой комедии про современную одинокую женщину, которую бросили с чужим малышом на руках в супермаркете.

– Ну, как? Справляешься с моим малышом? – спросила Ру, демонстрируя свои права на Оскара в тот самый момент, когда одна пожилая дама подошла полюбоваться на него и Анна уже приготовилась к роли матери. Хотя Анна уже дошла до полки с ее любимыми пикантными закусками, ей все равно приходилось ждать, пока Ру обсудит с незнакомкой пищеварительную систему Оскара.

– До свидания, пухлячок, – сказала женщина, заканчивая беседу.

Ру и Анна вместе направились к полкам с конфетами и шоколадом. Ру громко сопела: пожилая женщина обозвала ее ребенка пухлым.

Ру ненавидела полноту. Как те женщины, которые уверены в своем умении определять знак зодиака других людей, она всю жизнь пыталась определить на глаз вес других женщин. Ру всегда точно знала, когда кто-то набирал в весе один или два фунта. Она сортировала людей по их весу и не любила Мирну, носившую шестнадцатый размер.

Мирна же утверждала, что ее собственный жирок имеет самый что ни на есть здоровый источник – высококачественные макаронные изделия и батончики из злаков. Анна, правда, частенько находила за холодильником обертки от печенья и фантики от шоколадных конфет. Соседка Анны считала, что страдающая «жирофобией» Ру, которая наверняка взвешивается каждый раз до и после того, как сходит в туалет, когда-то и сама была толстушкой. Анна признавалась, что она не видела ни одной фотографии Ру в подростковом возрасте.

У Анны была та же проблема, что и у большинства женщин, – проблема непостоянного веса. Иногда ей хотелось немного похудеть, а иногда – набрать умопомрачительный вес просто для того, чтобы в ее жизни появилась настоящая цель – сбросить его.

Но Ру была единственной из всех знакомых Анне женщин, которая всегда была готова к взвешиванию на весах общественного пользования, выпущенных в 1950-х годах. Анна не знала, где Ру умудрялась их находить; она думала, что такие весы, как и музыкальные автоматы, больше не существуют на свете. Даже во время беременности, когда зад у оставался маленьким и угрожающе тощим, она все равно продолжала называть себя толстой. Она морила голодом себя и, между прочим, свой плод.

Страх Ру перед ожирением, как и другие ее страхи, отражался и на ее детях. Анна иногда думала:

неужели женщины заводят детей лишь потому, что им необходимо выплескивать все свои эмоции и переживания на какое-нибудь беззащитное существо. Ру, к примеру, была необыкновенно горда худенькой попкой своей пятилетней дочери и с удовольствием обсуждала ее фигуру. А еще больше настораживало то, что она говорила о фигуре своей дочери с завистью. Анна жалела Дэйзи, которой приходилось жить под таким давлением еще задолго до того, как она начнет почитывать женские журналы.

Анна остановилась в отделе, где продавалась всякая всячина. Ру стояла рядом с ней и говорила, что пожилым людям нельзя доверять.

– Никогда не знаешь, что взбредет им в голову, – сказала она.

Ру говорила, что когда она ходит за покупками, ее постоянно останавливают пенсионеры. Они якобы хотели полюбоваться детишками Ру, но потом начинали задавать ей всякие вопросы. В лютый мороз они сомневались: не слишком ли тепло ваш ребенок одет? А если на улице было пекло, то, посюсюкав с малышом Оскаром, они изумлялись: «Почему у него ножки босые?» Ру говорила, что старики используют любой предлог, чтобы сунуть свой нос в ее коляску и дать ей пару своих дурацких советов.

– И это только потому, что я делаю все правильно и с самого раннего детства кормлю его здоровой пищей, – говорила Ру.

Каждый раз, когда Ру разговаривала о детях, она напоминала Анне аудиовизуальное пособие для родителей. Несмотря на то, что у Анны пока не было никакой необходимости в подобном инструктаже, Ру все равно просвещала ее по части современных методов ухода за детьми.

Анна взвесила свой пакет со сладостями, не обращая особого внимания на рассуждения Ру о пользе перехода на твердую пищу в раннем возрасте. Вместо этого она думала о руках Шона, с пальцами, сомкнувшимися на кружке пива. О его жестикулирующих руках. О его глазах, раздевающих ее, и затем о его…

– Я, например, начала кормить его детским рисом, когда ему было всего четыре месяца, – прорвался голос Ру сквозь мысли Анны. – Некоторые так называемые специалисты говорят, что это вредно, но мне так хотелось перевести его со смесей на твердую пищу.

– Ты уже отучила его от молока?

Анну сейчас меньше всего волновало, что ответит Ру, но та вдруг неожиданно и без всякой необходимости взялась оправдываться.

– Ему же всего одиннадцать месяцев, – вздохнула она. – Ему до сих пор требуется по одной пинте молока в день.

– Хорошо. Я ничего такого и не имела в виду, – пробормотала Анна, пытаясь придумать новую тему для разговора, в которой она была бы более сведущей, чем Ру. Но на ум ничего не приходило.

– Я хочу сказать, что я уже почти отучила его, – сказала Ру с озабоченным видом. – На самом деле он уже пьет из кружки, как полагается, и очень редко из бутылочки.

– Как Уоррен?

Ру остановилась, тяжело дыша.

– Что ты хочешь этим сказать? – резко спросила она, как будто каждое слово Анны было умышленно подобрано и тщательно обдумано.

– Это была шутка, – ответила Анна, наблюдая за тем, как Ру раздавила сонную муху, которая села на живот спящему Оскару. Интересно, каким образом мухе удалось проникнуть в такое стерильное место, как этот супермаркет? В нем даже овощи были неестественно яркими, словно начищенными.

Она даже не заметила, как Оскар, который бодрствовал еще секунду назад, успел заснуть. Анна смотрела на его свесившуюся набок голову. Иногда ей казалось, что Ру дает ему наркотики, чтобы он отключался и не мешал Ру строить карьеру.

– Ты собираешься писать еще рецензии? – спросила Ру. – Художественному редактору очень понравилась твоя рецензия. Он сказал. – «Эта женщина – настоящая стерва, да?»

– Не собираюсь. Если я когда-нибудь и уйду с радио, то только ради сцены. Я действительно очень скучаю по театру, – сказала Анна, осознавая, что это прозвучало весьма претенциозно. Она попросту пыталась затронуть такую тему, в которой Ру плохо разбиралась. Если бы Шон узнал, что Анна позволяет в отношении себя такому человеку, как Ру, то он перестал бы ее уважать. Она начала ощущать себя если и не ровней Шону, то, по крайней мере, уже и не школьницей, влюбленной в своего учителя. Хотя она и вправду была влюблена.

– А, ну ладно, – разочарованно отозвалась Ру.

– Все-таки я надеюсь, что как-то помогла тебе, написав ту рецензию. В тот вечер у тебя был такой нездоровый вид, – сказала Анна, твердо намереваясь воспользоваться советом Шона, данным Розмари. Начиная с сегодняшнего вечера она постарается изменить расстановку сил. Она должна перестать играть в их отношениях роль «ребенка» и занять позицию равного.

– Да, – сказал Ру, сбитая с толку новой темой разговора. – Так тебе нравится, что Том живет в твоей квартире?

– Да. Сейчас у меня отличный секс каждую ночь, – рассмеялась Анна, осознавая, что хотя Ру во времена учебы в Политехе имела репутацию эксперта по постельным делам, за годы замужества она могла уже утратить эту репутацию. Если отношения холостых мужчин и незамужних женщин сосредоточены на постели, то семейные пары, как известно, озабочены такими вещами, как духовки и детские кроватки.

– Я могу спать и с Томом, и с Шоном. Как видишь, у незамужних тоже есть некоторые преимущества, – рассмеялась Анна, подумав о том, не будет ли возражать Ру, если на обратном пути они заедут в аптеку. Анна сказала бы ей самым беспечным голосом, что ей нужно купить упаковку цветных презервативов.

– Что! Беспорядочный секс с незнакомыми мужчинами, которые пытаются найти у тебя эрогенную зону? – рассмеялась Ру, читая обертку на плитке темного шоколада. – Как же, я помню эти времена. Мужчины, которых ты едва знаешь, используют тебя для своего собственного удовлетворения.

– Ну, в наши дни все по-другому, – не совсем убедительно соврала Анна.

Анна положила в тележку шесть плиток полезного заменителя шоколада. Она намеревалась продолжить разговор о сексе, но ей трудно было выговорить в общественных местах такие слова, как «оргазм». К тому же она знала, что если продолжит разговор на эту тему в тоне эксперта, Ру захочет услышать от нее, по крайней мере, правильную терминологию.

– Ты разве не знаешь, что этот шоколад делается не из бобов какао? – спросила Ру, глядя на шоколад Анны. – Он делается из заменителя сахара.

– Ну и что, – ответила Анна, делая вид, что ее это нисколько не волнует.

– А заменитель сахара делается из насекомых.

– Это неправда. Ты говоришь глупости.

– Именно на это и рассчитывают производители продуктов питания. На то, что ты не поверишь, будто они действительно используют ножки насекомых…

– Ради бога, заткнись, – сказала Анна, думая о прошедшем выпуске «SOS!» и о звонке «Розмари». С того момента прошло уже два дня, но у нее еще не было времени серьезно поразмыслить над советом Шона Однако сейчас настал как раз такой момент. – Если я захочу, то буду есть ножки насекомых.

Хотя при одной мысли об этом ей сделалось дурно.

Ру и Анна постоянно играли в одну и ту же игру: наигранная злоба и долгая обида. Они таким образом выражали свою привязанность друг к другу – как это делают настоящие англичанки. Они притворялись, что терпят друг друга, как терпят погоду или продовольственные карточки во время войны. Втайне, однако, они страстно желали признаться друг другу в платонической любви, возможно, даже организовать тайный союз и побрататься, обменявшись кровью.

Так было всегда до настоящего момента. Сейчас тон их любовного поддразнивания изменился. Анна сделалась хозяйкой положения. Ру явно была поставлена в тупик, но понимала, что что-то изменилось. Впрочем, Ру с легкостью могла приписать это ощущение своим разыгравшимся гормонам или стрессу, который непременно терзает женщину, вынужденную разрываться между карьерой и двумя маленькими детьми. Она обвинила бы себя в том, что оставила Анну без внимания в тот самый момент, когда Анна очень нуждалась в нем.

Ру всегда говорила это после их ссор, беря на себя львиную долю вины.

– Анна, прости меня за то, что я тебе не позвонила, – говорила она, – но у меня не было времени.

Она принималась анализировать причины, приведшие к ссоре, – только для того, чтобы лишний раз перечислить свои достижения.

– Я знаю, я слишком уж разошлась. Но ты сама попробуй угодить двум детям, мужу, уборщице, няне… – И Ру начинала перечислять всех своих платных помощников, чтобы подчеркнуть, что Анне не нужны ни нянечка, ни редактор, ни садовник.

Анне оставалось только жалеть себя.

– Ну, ты могла хотя бы выслушать меня… – пищала Анна в порыве всепрощения, уже даже позабыв причину ссоры. Анне нравились такие драматические сцены. Она с упоением играла их, словно это были ключевые моменты в сюжете ее собственной жизни. Если бы в ее жизни не происходило таких сцен, то она, наверное, придумывала бы их сама и произносила бы про себя длинные театральные монологи.

– Ну, справляешься с Оскаром? – вежливо осведомилась Ру, беря с полки упаковку спагетти, судя по этикетке, дешевых и сделанных из второсортной муки. Анна знала, что Ру покупает эти спагетти только ради Анны. «Посмотри, – будто говорила она, – я тоже могу есть эту дрянь. Я тоже могу быть такой же дрянью, как и ты».

– Спасибо, все в порядке, – ответила Анна, с нежностью глядя на спящего малыша Ру. Каждый раз, когда она представляла себе своих малышей, они тоже крепко спали.

– Ты не возражаешь, если я начну складывать в твою тележку? – попросила Ру, так как ее корзинка была уже набита доверху.

– Конечно, нет. У кассы мы сможем все разделить.

– Сегодня я за все заплачу. Уоррен только что получил премию.

– Ты уверена? Боже, спасибо. Тогда в следующий раз плачу я.

Когда они учились в Политехе, то всегда платили друг за друга по очереди, хотя с тех самых пор они больше не ходили за покупками вместе. Сегодня они оказались здесь вместе только потому, что Ру захотелось прогуляться вдвоем, неважно куда. В Арндейле они всегда покупали одни и те же продукты, в основном готовые блюда.

Разумеется, с 1988 года многое изменилось. «И не только в глобальном смысле», – думала Анна, размышляя над тем, сколько еще они с Ру будут миловаться. Их милование больше походило на вежливость между врагами.

– Прости, – вежливо сказала Анна, нечаянно задев Ру, когда выбирала суп. Она вдруг расстроилась. Неужели наступил тот самый момент? Раньше они были так близки. Почему Ру не могла принять новую Анну Поттер? В конце концов, новая Анна – даже не толстуха. Как сказал бы Шон, она просто стала больше уважать себя.

– Прости, – улыбнулась Ру, доставая с полки бутылочку соевого соуса.

– Ничего страшного, – сказала Анна, видя, как работают мысли Ру: «И что на нее нашло? Она так изменилась. Раньше она всегда была такой кроткой и уступчивой… А мне всегда казалось, что Анна слишком ленивая, чтобы меняться». Но Анна не изменилась. Она просто нашла способ быть самой собой, как сказал бы Вильгельм Гроэ.

– А ты будешь скучать по Мирне, когда съедешь? – спросила Ру, когда они подошли к отделу молочных продуктов.

– Сомневаюсь, – отшутилась Анна. Она воспользовалась моментом, когда Ру отвернулась, чтобы выложить из тележки шоколад, сделанный из ножек насекомых. – Бог с тобой, у меня же будет своя собственная джакузи! В любом случае, мы с ней уже не настолько дружны.

– Боже, если Мирна будет толстеть и дальше… – Ру с подозрением покосилась на четыре пакета шоколадных мюсли в тележке Анны. – А если этот самый Шон сделает шаг тебе навстречу, ты бросишь Тома?

– Нет. Почему я должна его бросать?

– Ты будешь водить Тома за нос? – я и не собиралась. Он мне нравится.

Он и в самом деле ей нравился.

– Но он нравится тебе не так сильно, как Шон, да?

– Если судить объективно, то Шон близок к совершенству.

– Но что ты сама чувствуешь?

Если быть до конца откровенной, то Анна сама не знала. Конечно, было такое ощущение, что Том прожил в ее квартире гораздо дольше, чем две недели. Его присутствие в квартире приводило ее в замешательство. Иногда она чувствовала его частью своей жизни. Нередко ее это раздражало. На работе она думала только о Шоне и была одержима мыслями о сексе с ним. Однако ей нравилось возвращаться домой к Тому и заниматься с ним сексом.

Анна притворилась, что не слышала вопроса Ру, чтобы не отвечать на него. Она знала, что Ру не одобряет ее увлечение Шоном, потому что не может контролировать их отношения. Ее очень расстраивало, что Анна смогла завести маленький роман сама, без посредничества Ру, которая бы подстегивала Анну «безобидной» конкуренцией, например, в виде похотливой грудастой лаборантки.

– Зайчик еще спит? – спросила старушка, желая продолжить беседу. Анна ничего не ответила. «А вы как думаете? – подумала она про себя. – Думаете, что он мертв?»

– Это ведь не ваш ребенок, да? Но не переживайте. Скоро наступит и ваш черед, я в этом уверена, – сказала старушка. Анне вдруг захотелось объяснить ей, как устроен этот мир. В нем не существует очереди за успехами. Будь мир таким, как думает эта женщина, у Анны уже было бы двое детей и третий на подходе, блестящая карьера, сад за домом и свой Уоррен.

Анна всегда была терпеливее Ру, когда приходилось стоять в очередях.

Женщина взяла крем для лица, действующий двадцать четыре часа, и стала читать написанную на нем многообещающую инструкцию, втягивая в себя щеки. Анна слышала, как клацают вставные зубы старушки, и в который раз пожалела, что живет не в то время, когда женщины могли расслабиться и не беспокоиться о своей внешности – по крайней мере, в ее возрасте.

Она хотела стареть беззаботно – пусть вены расширяются себе, как речные русла, пусть ноги беспрепятственно зарастают густыми, лохматыми волосами. Она хотела состариться так, чтобы школьники не смеялись над ней на улице.

Ру стояла рядом. Беременная уже несколько недель, она все равно покупала крем с витамином Е, чтобы еще больше нравиться мужчинам. Как жесток этот мир! Хотя Ру и выполнила свое биологическое предназначение, она все равно обязана оставаться женственной и моложавой.

Анна читала инструкцию на флакончике с сывороткой для волос. «Помощь для проблемных волос». Она положила флакончик в тележку, потому что, по правде говоря, сейчас она как никогда нуждалась в любой помощи. Ей все еще необходимо было верить в обещания производителей косметики. Верить, что если она продолжит пользоваться лосьоном, тоником и увлажняющим кремом, то счастье (или, по крайней мере, муж) ей обеспечены.

После сыворотки она взяла спрей, восстанавливающий структуру кожи. Она надеялась, что все вокруг понимают, что она лишь уступает давлению общества, которое требует от нее быть красивой и молодой.

Если бы Анна находилась в руандском лагере беженцев, у нее были бы совсем другие заботы. И хотя она, естественно, не хотела бы превратиться в руандскую беженку, она все равно иногда мечтала о том, чтобы ее волновали более серьезные проблемы и у нее не оставалось времени переживать о своих морщинках.

Она положила в тележку четыре бутылки красного вина, и в это время Оскар зашевелился. Это всегда приводило ее в панику.

Сколько бы Анна ни присматривала за Оскаром, она всякий раз чувствовала себя беспомощной рядом с только что проснувшимися малышами. Оскар уже открыл рот, чтобы заплакать. К счастью, Ру подоспела на помощь и, свалив в тележку целую охапку всякой всячины, взяла его на руки.

– Все хорошо, мамочка рядом.

Ру нравилось, что кто-то начинает плакать, как только она выходит из комнаты. Анна завидовала безоговорочной любви Дэйзи и Оскара к матери. Вот бы и ее кто-нибудь так же сильно любил! Впрочем, эта любовь не была совсем уж безоговорочной: взамен Ру должна была их кормить, покупать им кучу игрушек и беспрестанно смотреть за ними.

Оскар успокоился, когда Ру сунула ему в рот бутылочку с молоком. Малыш засосал усердно, как персонаж из мультфильма. Он сохранял спокойствие, сознавая, что его мать делает свое дело как надо, поддерживая в нем жизнь до следующего кормления.

– Мне показалось, ты сказала, что уже не кормишь его смесями?

– Анна, пожалуйста, не учи меня, как воспитывать моего ребенка! – вскинулась Ру.

– Ты не находишь, что это уже слишком? – Анна была готова к атаке. – Особенно странно слышать такое от тебя, кто постоянно учит меня, с кем мне спать.

– Для твоего же блага.

– Ах, так все это, значит, ради меня! А я-то думала, что это как-то скрашивает твою скучную жизнь в четырех стенах. Боже!

– Анна, поверь, мне совсем не нужна твоя тоскливая, одинокая, пустая, жалкая жизнь.

– По мне, уж лучше быть одинокой, чем мужеподобной и агрессивной. Ты ведешь жизнь мужчины, железной леди, которой всего мало…

«Мужеподобная» – это особенно должно ее задеть.

– Вряд ли рождение и воспитание детей можно назвать мужским занятием.

– Бога ради, ты же оставляешь их с нянечкой. Может быть, тебе взять эту шведку в жены?

Не слишком ли далеко она зашла? Похоже, что слишком.

Ру взяла Оскара на руки с таким видом, будто собиралась осмотреть его ушибы. Оскар тут же вцепился в полку с шампанским. Он как будто знал, что в таком настроении Ру может позволить ему все, что угодно.

– Хороший мальчик Скоро мы вернемся домой к твоей сестренке. Там нас и папочка заждался.

Ру повернулась к Анне, готовая продолжать спор.

– А что ты имела в виду, когда сказала, что Уоррен пьет?

– Что-что я сказала?..

– Ты намекнула, что он пьет.

– Я такого не помню.

Ни одна из них двоих не могла покинуть поле битвы первой. Ру свалила слишком много своих покупок в тележку Анны, и они обе это понимали. Ру посмотрела на свои бутылки с виски, словно подумывая: что, если схватить их и смотаться отсюда поскорее. Но Анна на этом не успокоилась; ее жестоко обидело предположение Ру о том, что у нее «тоскливая» и «жалкая» жизнь.

Они стояли у корзины с банками пива. Анна сказала:

– Так, значит, у меня тоскливая и жалкая жизнь, так? И это только потому, что у меня не было пышной, шикарной, сногсшибательной… показушной свадьбы?

– Анна, брак на самом деле – это не только новое платье и праздничный обед.

«А тогда что?» – подумала Анна, направляясь к кассе.

– Скажи это Уоррену.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Ру, догоняя ее. Ей было неудобно – Оскар у нее на руках извивался так и сяк.

– Ничего.

– Нет уж, черт возьми! Говори, что хотела сказать!

Мужчина, который стоял в очереди перед ними, обернулся, и даже Оскар притих на руках у Ру, словно идеальный малыш с картинки. Анна улыбнулась, стараясь придать себе загадочный вид, и начала выстраивать на конвейере башню из консервных банок.

– Перестань кричать, – спокойно сказала она, в то время как конвейерная лента начала продвигаться. – Вечно ты орешь на кого-нибудь. Больше всего достается бедному Уоррену. Видимо, в тебе слишком много тестостерона.

– А ты давно смотрела на свои плоские сиськи?

– Ох, дорогая, это же оксюморон, – парировала Анна. – И тебе, как редактору, следовало бы это знать. Хотя ты и полностью испортила мою рецензию.

– Анна, дорогая, это было бы клеветой, если бы я не…

– А стало нечитабельно.

– Это было отвратительно. Даже художественный редактор сказал, что ты какая-то жестокая. А у него, между прочим, репутация самого терпимого редактора на свете.

Ру взяла табличку с надписью «Следующий покупатель, пожалуйста» и поставила ее между покупками Анны и своими собственными. Несколько минут они с яростью делили свои покупки, точно семейная пара накануне развода.

– Спасибо, это мое. – Ру выхватила крем с витамином Е из секции Анны.

– Все в порядке. Мне он совсем не нужен.

– Не льсти себе. – Ру начала выкладывать покупки из секции Анны.

– У меня нет растяжек. А это мое. – Анна взяла обратно банку консервированного салата со спагетти.

– Дорогуша, вообще-то это мое.

– Ты что, дорогая, это же консервная банка, напичканная стабилизаторами. Ты так долго не протянешь.

Ру с отвращением посмотрела на покупки Анны.

– Треска в кляре с сырно-сливочным соусом, – начала она, выстреливая согласные, точно пули из пистолета.