Текст книги "Маленький секрет"

Глава восьмая

«Я веселый человек», – подумала она. Сейчас был вечер пятницы, и Анна сидела на ступеньках театра «Армада» на Пиккадилли и ждала Ру, которая, как обычно, опаздывала на встречу с ней. У них были билеты на спектакль про бедность в Ирландии на рубеже веков – «Четыре беднячки». Ру должна была написать рецензию на этот спектакль для журнала «Мз».

«А что я-то здесь делаю? – спрашивала себя Анна. – В общем и целом?»

«Я счастливый человек», – несчастно подумала про себя Анна, чувствуя под собой холод ступенек через истрепавшуюся заплатку на своем комбинезоне. Она только что закончила читать главу «Самооценка» из «Одного месяца до счастья» Вильгельма Гроэ. Гроэ написал целый список пояснительных фраз и утверждений для своих читателей, чтобы они изо дня в день повторяли их, словно молитву: «Я себя люблю», «У меня полно энергии для личной жизни» и т. п.

«Это всего лишь простой способ поднять себе настроение, и к нему не следует относиться слишком серьезно. Однако, несмотря на это, он имеет такое же действие, что и Прозак, с той лишь разницей, что у него нет никаких неприятных побочных эффектов. Выражайте себя позитивно. Позволяйте себе думать о дерзких вещах. Думайте о себе лучше».

«Я предвкушаю встречу с…» – уныло подумала Анна. Она выдавила из себя улыбку – к ней подошла Ру.

– Извини за опоздание, – сказала Ру. Но в этот раз у Ру была уважительная причина: она была в больнице. И это правда. Она так плохо себя чувствовала. Физически. И это не была утренняя тошнота из-за беременности. Нет, это было намного хуже. Даже вид ресторанного меню, выставленного в окне… Даже самый легкий намек на телепередачу о приготовлении пищи с нескончаемыми потоками блюд, залитых свежеприготовленными соусами… Самое смутное воспоминание о рецепте с цельными креветками или с зеленой брюссельской капустой… Любой пустяк мог вызвать у Ру рвоту, так, что ее живот прыгал вверх до самого горла. Нет, когда она была беременна Оскаром и Дэйзи, то у нее такого не было. И вообще это нетипично для беременности.

У Ру оказался «гиперемезис беременных».

– Боже, звучит очень серьезно. Что это? – спросила Анна, когда Ру уселась рядом с ней на ступеньку.

– Это сильнейший, изнурительный «утренний» токсикоз, который длится весь день и всю ночь. Это самый худший вариант прохождения беременности, который только может быть. О боже, ты ела чеснок! – Она отвернулась от Анны.

– Два дня назад, – сказала Анна, думая, как это похоже на Ру. У нее не может быть простой, обыкновенной беременности – она обязательно страдает каким-то экзотическим «гиперемезисом».

Она никогда и ничего не делала наполовину. Возможно, Ру уже и забыла муки своей последней беременности, но в то время страдала как раз не она. А вот Анна помнила каждую мельчайшую деталь.

Агонию первого трехмесячного срока. Волнения второго срока. Тревоги третьего. Вдруг у Ру отошли воды. Жуткое зрелище. Ру при этом страдала сильнее, чем женщина в какой-нибудь стране «третьего мира», рожающая в поле. О, да, Анна помнила абсолютно все.

Впоследствии Ру описала все в разговоре по телефону: роды в течение четырех дней, которые по количеству пролитого пота могли бы поспорить с самим Гулагом. И все эти четыре дня боль ни на капельку не отпускала ее.

– А они могут тебе что-нибудь прописать от этой – как ты там ее назвала? – спросила Анна.

– Гиперемезис беременных. Вообще-то нет. Это может навредить ребенку.

– Верно, – сказала Анна, восхищаясь самоотверженностью Ру. Если бы Анна забеременела, она тут же заказала бы себе эпидуральное обезболивающее. Ведь Анна представляла себе, что такое роды. Лет пять назад она присутствовала на одних.

Ру, уже на сороковой неделе беременности Дэйзи, была в квартире у Анны. Она успокаивала Анну, которая чахла по Брайану.

Вдруг Ру вскрикнула и согнулась пополам от боли. Она вызвала неотложку, а Анна в это время паниковала и пыталась вспомнить все сцены родов в домашних условиях, которые она видела в сериалах про больницы, главным образом в сериале «Скорая помощь». «Только не забывай дышать», – сказала она. Или это сказал врач скорой помощи?

К тому моменту, как они приехали в больницу, Анна уже была доведена до отчаяния, особенно учитывая то, что ей пришлось прождать целых сорок минут, прежде чем на нее обратили внимание. Наконец пришла взбудораженная акушерка. Она обследовала Ру, спросила у Анны, является ли она партнером при родах, и затем снова оставила их ждать на целый час. Анна представляла себе самое худшее, пока не вернулась акушерка.

– Что вы здесь до сих пор делаете? Пойдемте. Слезайте с этой кровати.

– Вообще-то я рожаю, – сказала Ру так самоуверенно, насколько ей позволял ее вид: рубашка, похожая на простыню, наводящая на людей ужас в больницах и парикмахерских.

Анна схватила свою куртку, собираясь идти. Она не только испытывала благоговейный трепет перед накрахмаленной униформой акушерки, но и хотела покончить с воспоминаниями о Брайане, который только что порвал с ней.

– Вы просто оставили меня сидеть здесь одну на целый час. Никто мне ничего не сказал! – возмутилась Ру.

– Может, вы и правы, но вы не будете рожать. Во всяком случае, не сегодня, – сказала акушерка, глядя на Ру так, как будто хотела сказать ей: «Ты ведь из среднего класса и лечишься у частного семейного врача, верно? Поэтому я не должна тебя выслушивать». Женщине удалось высказать все это без слов, одними глазами.

– Тогда почему же у меня была такая боль? – Ру огляделась по сторонам, как будто искала кого-нибудь из начальства: старшую медсестру или доктора. – Я уверена, что у меня начались роды.

– Это были схватки. Ложные роды.

«Ты прикидывалась», – говорили глаза женщины.

– Что такое ложные роды? – спросила Анна, надеясь сдержать гнев Ру и радуясь, что Уоррен в это время находился в командировке в Гонконге и что это оказалась ложная тревога. Анна достаточно хорошо помнила пункт первой помощи. Кроме того, она знала, что все живые существа, которые известны в природе, могут представлять собой ужасное зрелище во время родов. Хуже того, у присутствующего при родах может возникнуть отвращение к сексу.

– Ложные роды похожи на репетицию перед настоящим представлением. А теперь одевайтесь – нам нужна эта койка, – сказала женщина и протянула Ру ее комбинезон для беременных. «Ну, если это была репетиция, – подумала Анна, – то тогда я жду не дождусь, когда же начнется настоящее представление».

Вот такая была Ру. Ру, которая все доводила до крайности, включая чувство меры. В прошлом году она где-то вычитала, что для того, чтобы избежать сердечных болезней, человек должен проявлять умеренность во всем. После этого на протяжении почти целого месяца Ру была настоящим образцом умеренности и пила лишь половину своей ежедневной нормы вина, а романы читала дозами не более четырех страниц в день.

Но таким образом ей пришлось бы до конца дней оставаться обыкновенной и посредственной. А этого она не могла пережить. Всю свою жизнь Ру стремилась быть лучше всех.

Она отказалась от места в Кембридже только потому, что хотела возглавлять самую главную британскую студенческую радиостанцию – «Радио Apидейлского сообщества». В Политехе она была председателем практически всех обществ и возглавляла любое мероприятие – от вечеринок с караоке до антивоенных маршей.

– Пойдем на спектакль? – предложила Ру, вставая.

«Надо же, мое мнение принимается в расчет», – отметила про себя Анна.

Все достижения Анны никогда не превышали среднестатистический уровень, тогда как Ру добивалась совершенства во всем, даже подругой она была выдающейся. Она помогла Анне устроиться на работу, она познакомила ее с несколькими мужчинами. Сейчас она хотела, чтобы Анна вышла замуж. Вышла замуж и обзавелась семьей. Стоило Анне случайно столкнуться тележками с каким-нибудь мужчиной в супермаркете, и Ру готова была тут же выдать ее за него замуж. Если бы нужно было найти способ оплодотворить Анну, то Ру справилась бы и с этой задачей. И выполнила бы ее безупречно.

– Как дела у Тома? – спросила Ру, у нее все еще был больной вид.

– Откуда мне знать?

– А я думала, что после вечеринки у моей кузины вы начали встречаться.

Казалось, она разочарована. Во всех перипетиях личной жизни Анны Ру всегда переживала за нее больше, чем сама Анна, хотя в отношениях Анны Ру волновало только одно – их длительность. Для нее жизнь Анны была бесконечной мыльной оперой, и она с неослабным интересом следила за развитием сюжета.

– Мы встречались только раз – в среду, – ответила Анна, словно пытаясь доказать Ру, что она не вымышленный персонаж, существующий лишь для того, чтобы развлекать Ру по вечерам.

– Просто дай ему время. Могу поспорить, что он к тебе прикипит.

– Вряд ли. И в любом случае, я еще кое с кем познакомилась.

– Правда? – подозрительно спросила Ру.

– Его зовут Шон.

Они вошли в фойе театра, и Анна набросала портрет Шона. Они показали контролеру свои билеты, и Анна описала свои обеды с Шоном. Они купили себе попить, и Анна злобно прошлась насчет Блондинки.

Ру купила программку, а Анна открыла свой козырь – показала распечатанные компьютерные сообщения от Шона. «О да, солнышко…» Но Ру отнеслась к Шону с недоверием. «Не такая уж ты и зеленая…» Тем более что его бывшая подруга еще не сошла со сцены. Кроме того, внешне Шон, может быть, и симпатичный… Пусть он и гордится своим умом. Но вот Том…

– Что Том?

– Том был настоящий.

Анна села на свое место, раздраженная красными вельветовыми подлокотниками кресел, которые обостряли ее экзему. «По-твоему, я придумала Шона, да?» Ей следовало бы знать, что Ру обязательно найдет какой-нибудь недостаток. Ру, которой нравилось устраивать и направлять все романы Анны, подсказывать ей, как себя вести. Во всех комедийно-мелодраматических приключениях Анны Ру отводила себе маленькую эпизодическую роль в стиле Хичкока[29]29
  Алфред Хичкок (1899–1980) – англо-американский кинорежиссер.


[Закрыть].

– Том же был под рукой, – добавила Ру.

«Это правда», – подумала Анна. Преимущество Тома заключалось в том, что она могла его целовать, когда хотела, даже не убеждаясь, находит ли он ее привлекательной или нет. Все, что от нее требовалось, это набрать номер его телефона, и он уже тут как тут, словно доставленная пицца.

Том был удобным, как банковские услуги по телефону или нарезанные и расфасованные овощи. Не было ничего удивительного в том, что Ру считала его подходящим парнем. Ру располагала всеми современными удобствами, начиная с посудомоечной машины и заканчивая мужем. Ру повезло: она могла заниматься сексом, когда хотела. И даже тогда, когда не хотела. Правда, сексом ей приходилось заниматься с Уорреном. В то время как у Анны была огромная двуспальная кровать, но наполовину пустая.

Ру повезло, так как в ее жизни была стабильность. Анне же надоели все эти заигрывания и флирт с мужчиной, прежде чем лечь с ним в постель. Постоянное сбривание лишних волос. Анну удивляло количество волос на своем теле – их было намного больше, чем требовалось. А мытье головы? А обязательное воздержание от секса, пока отношения не достигнут определенной стадии? А то, что после секса приходится заниматься уборкой, так как мужчина вдруг в романтическом порыве решил принести ей завтрак в постель?

Прожить всю жизнь с Уорреном ради секса в любое время? Ради детей Уоррена? Превратить всю жизнь в компромисс, отдавая большую половину постели развалившемуся на ней Уоррену? И все равно, выйди она замуж за кого-нибудь вроде Уоррена, Анна была бы совершенно счастлива. Она игралась бы со свадебными подарками – с бытовой техникой для кухни, наборами посеребренной посуды.

Но потом в одно прекрасное утро она проснулась бы и обнаружила рядом с собой мужа вроде Уоррена, растолстевшего, с усыпанной веснушками грудью. И она возненавидела бы его. Его депозитные счета ТЕССА и его страховку на случай смерти по фиксированному проценту. И то, как он перетягивает на себя большую часть одеяла.

И она с ненавистью посмотрела бы на своего компромиссного мужа и на свое столовое серебро. И пожалела бы, что она так разменялась; лучше бы она бросила мужа, похожего на Уоррена, и сама накопила денег на красивый фарфоровый сервиз.

В отличие от толстого веснушчатого мужа, все электробытовые приборы могут прослужить целую вечность. Кроме того, если бы вдруг кухонный комбайн и сломался, то его можно было бы быстро заменить, при этом твои потребительские права не пострадали бы. В то время как попытка присмотреть себе второго мужа имела бы гораздо меньше шансов на успех.

– В любом случае, ты же еще не встречаешься с Шоном, ведь так? – осторожно спросила Ру. – А вот с Томом ты встречалась…

– Что ты имеешь в виду: встречалась? Разве я больше с ним не встречаюсь? – улыбнулась Анна.

– А разве ты хочешь? – спросила Ру. – Я к тому, что Том оставил тебе сообщение на автоответчике, разве не так? Насчет субботнего вечера. А ты ему даже не позвонила.

– Он позвонил мне на следующий же день после нашего свидания, – уточнила Анна, как будто Ру не уловила этой детали раньше.

– Ну, можешь больше не беспокоиться об этом, – беспечно сказала Ру. – Я сомневаюсь, что он опять позвонит. Сейчас он думает, что ты потеряла к нему всякий интерес. Между прочим, – говорю тебе по секрету – он вроде бы встречается в субботу с моей кузиной.

Анны заинтересовалась:

– О чем ты… С какой стати? Разве между ними что-то есть?

– Ну, на данный момент она всего лишь помогает ему в подготовке лабораторных опытов. Но между ними вспыхнула маленькая искорка взаимного интереса, – весело рассмеялась Ру. – Если ты простишь мне этот каламбур.

– Неужели? – сказала Анна, размышляя об этом ужасном мире, где даже у Тома могла возникнуть случайная связь.

– Вообще-то я думаю, что они и сегодня вечером тоже встречаются. К ним приехали инспекторы, и, скорее всего, они захотят это отметить.

– Как это «сегодня»?.. – прошептала Анна, в то время как на сцене поднялся занавес.

Свет погас, и спектакль начался, бесцеремонно прерывая их разговор. Анна старалась смотреть на происходящее на сцене действие, но на сцене было так много персонажей, что она скоро потеряла сюжетную нить. Голова была забита посторонними мыслями. И больше всего ее мучил вопрос: как мог Том изменить ей с лаборанткой?

Хотя эта лаборантка была молода и красива.

«Том, который буквально пару дней назад поцеловал меня!» – думала Анна. Она была вне себя. Разве поцелуи и ласки Тома не означали его готовности посвятить себя браку и детям? Внезапно Анна почувствовала себя старой девой, причем не было смысла отрицать, что она принадлежит к категории «отчаявшихся». А через пару лет она превратится в «склонную к самоубийству».

Она услышала, как Ру возле нее мучается рвотными позывами.

– С тобой все в порядке?

– Да.

При всем своем отчаянии Анна нисколько не завидовала беременной Ру. Анна видела, как изменилась фигура подруги. Как это тело исполосовали зеленые варикозные вены. Когда-то плоский живот раздулся, коричневая линия, словно татуировка, рассекла его от пупка до линии бикини, и на нем появились розовые растяжки, похожие на карпу железнодорожных путей ограниченного пользования.

На последнем месяце беременности тело Ру станет совсем как груша. Ее бедра невероятно раздадутся вширь, так что сбоку на бедро можно будет сажать младенца. Нет, Анна не завидовала беременностям Ру, хотя ей хотелось, чтобы ее тело служило не только для привлечения мужчин, что у него было какое-нибудь иное предназначение.

Но тело Анны жило по своим собственным законам – оно как будто отчаянно желало испытать на себе материнство. Анна пробовала жить в соответствии с еженедельным календарем журнала «Мз», сообщавшим международные телефонные коды и температуру в Калифорнии. Но ее организм жил по своему собственному ежемесячному календарю и имел обыкновение начинать менструальный цикл, сопровождающийся выбросом гормонов и вспышками раздражения, как раз тогда, когда предстояла какая-нибудь важная встреча или мероприятие.

Бороться с этим было бессмысленно. Конечно, женщины могли зачать и в более старшем возрасте или забеременеть за счет искусственного оплодотворения, и все же Анне шел уже тридцать второй год и она быстро приближалась к зрелости. «Бог мой, – подумала она, в то время как зрители заливались громким смехом, – скоро мне будет сорок А там и пятьдесят и – здравствуй, климакс».

И все равно она не хотела бы иметь детей Ру. Или, по правде говоря, даже своих собственных. И если в будущем этого было не избежать, то она мечтала, чтобы все это побыстрее закончилось. В особенности сами роды. Роды – это единственное слово в английском языке, у которого нет эвфемизма. «Должно быть, это больно, раз даже Ру жалуется», – думала она.

Болевой порогу Анны был намного ниже, чем у Ру. И особого стремления к материнству она не испытывала. Анна не была из тех, кто любит заглядывать в детские коляски или восхищаться дизайнерским талантом в рисунках какого-нибудь малыша. Она любила Оскара и Дэйзи. Но иногда Оскар напоминал ей капризную игрушку, в которой садится батарейка. Дэйзи порой бывала такой милашкой, особенно когда ее наряжали девушкой – участницей военного парада. Но вместе с тем она могла быть очень жестокой и уничтожать Анну одним своим взглядом, в котором читалось: «Мало того что у тебя такая паршивая работа, на которую не согласился бы мало-мальски амбициозный подросток, – так у тебя даже мужика нету». Оскар же подчас так сильно раздражал Анну, что ей очень хотелось вынуть из него батарейки.

Покидая семейство Гастингсов, Анна всякий раз с облегчением закрывала за собой дверь, ведущую в коридор, заполненный игрушечными машинками всех расцветок. Детская книжка «Рози и Джим» уже навязла у нее в зубах. Ей надоело слушать пререкания Дэйзи и Ру.

Когда бы Анна ни захотела поговорить со своей подругой, им вечно мешали Дэйзи или Оскар. То дай им поесть, то поговори с ними, то просто посмотри на них. Ру слушала Анну вполуха, пока та изливала ей душу, рассказывая об Альфонсо, Дэнни, Роджере или Брайане. Ничего не поделаешь – Ру была влюблена. Похоже, что это была любовь без взаимности, так как Оскар с Дэйзи никогда и ничего не давали ей взамен. Ру смотрела на своих чад так, как будто стоит ей на одно мгновение отвести от них взгляд, и они тут же упадут замертво.

Иногда Анна завидовала Дэйзи, потому что Ру часами могла лепить вместе с дочкой фигурки из пластилина. Если бы только Ру перестала сходить с ума по Оскару и уделяла чуть больше внимания ей, Анне!

Ру разговаривала с Анной о материнстве. Но Анна все равно не понимала, какой такой властью обладают Дэйзи и Оскар над своей матерью. Ру призналась, что любит своих детей всепоглощающей, противоречивой порабощающей любовью. Но Анна не понимала, как эта любовь может перевесить все остальное.

Дети – как комнатные цветы, говорила Ру. Каждый день их надо поливать и ласково с ними разговаривать, наблюдая за тем, как они растут. Все зависело только от надежды и кислорода.

Анна не любила комнатные цветы, да и садовые тоже. Три дня она терпеливо наблюдала за тем, как цветы, поставленные в вазу, медленно умирают. После них оставался тошнотворный запах увядания и ваза, которая стояла еще несколько дней в ожидании помывки, вся испачканная изнутри склизкими зелеными стеблями. Что касается цветочных ароматов, то Анна предпочитала запах роз, выпущенный из освежителя воздуха. Все ее комнатные растения погибали – она просто забывала их поливать.

Наконец наступил антракт. Занавес опустился, и Ру заняла очередь в туалет. Анна отправилась в бар за питьем. Вернувшись, Ру пригубила свой апельсиновый сок – и ей тут же пришлось снова бежать в туалет.

Анна осталась сторожить огромную сумку Ру, набитую подгузниками, бутылочками и детскими нагрудниками. Даже когда Ру была без детей, она все равно таскала с собой аксессуары материнства. Она нервничала, если у нее не было с собой пары подгузников.

Ру всегда кормила своих детей искусственным питанием. В своей колонке в журнале «Мз» она написала, что кормление грудью вышло из моды.

«Одно дело, когда груди женщин походили на бутыли или на вымя. Но в наши дни груди женщин не приспособлены для кормления. И хотя кормление грудью – это очень чувственно…»

Но Анна знала правду. Груди Ру были лишь украшением. Она не хотела, чтобы они отвисли бутылями, и готова была пережить смущение, когда доставала на людях бутылочки со смесью и женщины то и дело бросали на нее шокированные взгляды. Ведь министерство здравоохранения предупреждало на пакетах с искусственным питанием: «Исследования показали, что кормление грудью полезнее для детей…» Ради своих грудей Ру готова была стерпеть все это.

– Хоп-ля, – сказала Ру, вернувшись из туалета и забирая у Анны свою сумку. Содержимое сумки высыпалось на пол.

– Хоп-ля, – рассмеялась Анна, когда Ру, наклонившись, собирала свои вещи. Анна знала, что Ру теперь приходится следить за цензурностью своих выражений – особенно после того, как им домой позвонила воспитательница Дэйзи и сообщила о том, что девочка постоянно употребляет слово «дерьмо».

– Несколько раз я даже слышала от нее кое-что похуже, – уверяла шокированная воспитательница. Если мисс Гастингс хочет, чтобы ее дочь приняли в подготовительную группу, то ей следует подчистить собственный словарь. С этого момента и начались все эти «хоп-ля», «боже мой!» и «мамочка такая глупенькая!».

– Подожди, вот будут у тебя самой дети… – сказала Ру так, как будто это был лишь вопрос времени. Она плюхнулась рядом с Анной.

– Больше всего меня пугает беременность. У тебя по-настоящему больной вид!

– Знаешь, что меня возмущает больше всего? – пылко проговорила Ру и выдержала паузу. – В смысле – как женщину.

«Неравенство полов на рынке труда? – попробовала догадаться Анна. – Слишком маленькое пособие во время декретного отпуска?»

– То, как меняется фигура, призналась Ру и посмотрела так, словно готова была начать кампанию против изменения фигуры во время беременности. – Никакой спорт не помогает. Ты только посмотри на это вымя, – сказала она и выставила вперед свои груди, которые выросли до размера двух футбольных мячей. – Огромные, да? Почти как в порнографии.

– Не беспокойся, – улыбнулась Анна, – я не думаю, что за тобой начнут бегать продюсеры «Бэйвотч»[30]30
  Известный американский телесериал про спасателей, работающих на пляжах Лос-Анджелеса.


[Закрыть]. Пока еще тебе это не грозит.

– Ты говоришь так, как будто мечта всей моей жизни – походить на Ясми Блит[31]31
  Актриса, снимавшаяся в телесериале «Бэйвотч».


[Закрыть], – улыбнулась Ру, содрогаясь от вида бокала белого вина в руках Анны. – А на самом деле я хочу походить на Вайнону Райдер[32]32
  Американская киноактриса.


[Закрыть].

Анна улыбнулась. Она знала, что Ру сказала это только для того, чтобы напомнить ей о своем едва уловимом и уже исчезающем сходстве с Вайноной Райдер.

– Так что ты думаешь о спектакле?

– Неплохо. А что ты думаешь?

– Да, неплохо. На самом деле даже очень хорошо. Обычно мне не нравятся трагедии. Ой, мой мочевой пузырь! Мне опять надо в туалет.

Не так-то просто было туда попасть, учитывая длину очереди. Ру заняла очередь в самом конце, а Анна стала изучать программку. Пролистывая вступительную статью программки и рекламу индийских ресторанов, Анна думала о Томе и о том, как он целует кузину Ру.

Она дошла до биографий актерского состава. Первой была подробная биография единственного в составе мужчины, за которого надеялись выйти замуж все четыре женщины. Анна рассмотрела его фотографию и решила, что Том намного привлекательнее.

Прозвенел звонок, оповещающий, что до начала второго действия осталось две минуты.

«В возрасте восьми лет Эрика Дейл сыграла роль Пеппер в бродвейской постановке “Энни”…», – прочла Анна и внимательно рассмотрела фотографию Эрики, стараясь обнаружить следы пластической операции. Вот если бы она сама набралась мужества и сделала пластическую операцию, то сейчас могла бы выглядеть, как, например, Эрика, или Вайнона Райдер, или кто-нибудь еще.

Она пропустила статью про Джорджину Эллис, героиня которой олицетворяла в пьесе некрасивую женщину, и перешла к статье о Рэйчел Симеон.

«Рэйчел Симеон снималась в таких телевизионных программах и сериалах, как “Угадай мелодию”, “Пригороды и их обитатели” и “Счет”. Она участвовала в бродвейских театральных постановках “Оливер?” и “Энни возьми свой пистолет”. В 1984 году Рэйчел была удостоена премии “Черный колос” за игру в пьесе “Затаенные обиды”».

Вот бы и у нее, у Анны, было такое же резюме! Она всегда подозревала, что у нее есть талант, но она не знала какой именно. Каждые четыре года ее беспокоила мысль о том, что она могла бы стать спортсменкой и участвовать в Олимпийских играх, если бы только у родителей хватило терпения и средств на профессиональные тренировки!

Но они никогда не развивали в Анне никаких дарований. Барбара даже запретила ей играть главную роль в школьном спектакле. Разве ее учили с самого раннего возраста кататься на коньках? Кто знает, может быть, сейчас Анна могла бы кататься на коньках, как Торвилл и Дин[33]33
  Джейн Торвилл и Кристофер Дин, олимпийские чемпионы по фигурному катанию из Великобритании.


[Закрыть]. Или стать одной из лучших женщин – игроков в гольф. Ведь она всегда хорошо играла в мини-гольф.

Прозвенел последний звонок – до начала представления осталась одна минута. «Дамы и господа, займите, пожалуйста, свои места…» Анна принялась за следующее резюме в программке:

«Рената Сорента играла в…

Рената Сорента…

Рената…

Рената…»

Вернувшаяся Ру изумилась:

– Что случилось? Почему у тебя такое ошарашенное лицо?

Занавес поднялся, и на сцене появились четыре женщины, одной из которых была Рената Сорента. Вполне возможно, что это была другая Рената Сорента. В конце концов, это было характерное актерское имя, хотя и выдуманное. Настоящее имя Ренаты Сорента было Ребекка Смит. Но нет, не было никаких сомнений. Это была она. Женщина, которая испортила ей жизнь. Может быть, Анна до сих пор играла бы в театре. Если бы не эта женщина – Рената.

Она не слышала это имя вот уже девять лет, со времени постановки «Видения о Петре-пахаре» в 1989 году. Всем понравилась, как Анна интерпретировала роль Зависти. Даже Роджер Браун, который играл главную мужскую роль, во время репетиции назвал ее игру смелой. Он предложил Анне поехать с ним на гастроли с одним новым спектаклем, который поставил его друг. Правда, ей придется играть обнаженной по пояс, но он не видит в этом никакой проблемы. Возможно, Анну даже примут в актерский профсоюз. Она отказалась. Ей неловко было раздеваться даже в общей женской раздевалке, не говоря уже об обнажении на публике, перед незнакомыми людьми.

После репетиций Роджер забрасывал ее предложениями о том, как им лучше всего оттенить талант друг друга. Анна догадывалась, что нравится ему. Ей было двадцать два года, и она была неглупой. Она уже много раз сталкивалась с мужчинами такого типа, и ей уже наскучил вид чрезмерно накачанных бицепсов. Ее не могли взволновать его острые скулы теперь, когда она уже не была девственницей. Весь его облик был воплощением «настоящего мужчины» из телевизионной рекламы. Насколько низко она упадет в своих глазах, если влюбится в этого самца? Это пристало бы пятнадцатилетней девчонке, коллекционирующей постеры. Но Анне шел уже двадцать третий год, и ей требовалось нечто большее, чем просто длинные ноги и развевающиеся каштановые волосы.

Она знала многих мужчин, похожих на Роджера Брауна, такие встречались в каждом составе и в каждом городе. Всегда находился мужчина вроде Роджера Брауна, круживший вокруг нее и смотревший долго, пристально. «Послушай, нам надо обсудить твою роль, – сказал он. – Приходи ко мне домой». «Мы должны научиться чувствовать друг друга», – сказал Роджер, стоя у своей кровати. Анна продержалась недолго: сначала она попала в его объятия, затем, поддавшись магии его слов, оказалась в его постели.

Их отношения продлились до премьеры.

– Анна, ты была просто великолепна, – сказала тогда Ру.

– Да, очень хороша, – подтвердила Мирна.

– Дорогая, все было замечательно. Эту пьесу написал один из твоих друзей? – спросила мама.

– Хорошее занятие для свободного времяпровождения. Но как продвигаются поиски работы? Может быть, Ру могла бы тебе как-то помочь в этом? – сказал отец.

– А тебе обязательно надо было играть именно эту роль? Я хочу сказать – Зависть! – удивилась мама.

– Лучше бы ты поступила на какие-нибудь курсы профессиональной подготовки. Получи приличную профессию и… – сказал отец.

– Я хочу сказать, ты же независтливая. Я всегда полагала, что ты счастлива тем, что имеешь, – сказала мама.

Рената Сорента тогда написала: «Как вообще кому-то могла прийти в голову идея поставить “Видение о Петре-пахаре”? Еще несколько столетий назад эта пьеса нагоняла на людей зевоту; а современная постановка – это просто скучный ремейк Я вообще могла бы уснуть во время представления, если бы не до смешного плохая игра актеров. Особенно невыносимой была Анна Поттер в роли Зависти… Кем бы ни был человек, надоумивший ее попробовать себя на сцене, он обошелся с ней очень жестоко или просто над нею подшутил. Она произносит свои реплики, как девушка в “Макдоналдс”».

Для Анны мнение Ренаты Сорента было важнее, чем мнение родителей, Ру или Мирны, потому что статью Ренаты напечатали в газете «Сцена». И эту рецензию прочитали все, чье мнение было важным для Анны.

– Вот сучка! – покачала головой Ру. – Не переживай. Если я где-нибудь встречусь с ней, то вылью ей на голову бутылку вина.

– Не переводи на нее вино, – посоветовала Мирна.

– Ну, ты же знаешь мою теорию, – сказал отец. – На самом деле играть может любой. Я имею в виду, что мы все постоянно играем какую-то роль, верно? Я играю свою роль в офисе. Я играю роль дома. В поезде. Конечно, каждый из нас хотел бы стать звездой Голливуда…

Мама, рассеянно перелистывая книжку, сказала:

– Дорогая, не переживай. Я не думаю, что кто-то читает эти газеты. Они просто рассматривают в них фотографии. Я знаю, потому что я сама так делаю. Отец сказал:

– Мы все хотим быть Робертом Редфордом[34]34
  Американский актер и кинорежиссер.


[Закрыть]. Но мы все должны взять себя в руки и в конечном итоге устроиться на нормальную работу. С восьмичасовым рабочим днем, как у всех нормальных людей.

Роджер Браун махнул рукой:

– А, эта Рената… Или следует называть ее Ребеккой? Ты же не собираешься обращать внимание на эту истеричку? Я учился с ней в драматической школе, и она никак не хочет оставить меня в покое. Анна, на твоем месте я бы не переживал. Проблема не в тебе. Она написала весь этот бред, чтобы отомстить мне.

И все равно Анна сердилась. Как она могла объяснить всем, что, когда Рената писала этот вздор, ею двигали совсем иные мотивы?

Пьеса сошла со сцены всего лишь через две недели. Ее отношения с Роджером продлились и того меньше. «Те же не думаешь, что между нами было нечто большее, чем… О, черт! Нет, мы просто вместе весело проводили время». Имя Ренаты Сорента прочно засело у Анны в голове. Она засыпала с мыслью о ней. Она фантазировала, как подожжет дом Ренаты. Она представляла себя на сцене во время церемонии вручения ей «Оскара». «Боюсь, – сказала бы она, – что сегодня я не буду благодарить ужасную Ренату Сорента».