Текст книги "Маленький секрет"

– Если это можно назвать жизнью вместе, – безжалостно сказала Анна.

– Ну, мы больше и не живем вместе, – сказал Дон как бы между прочим и кашлянул.

– Что?

– Вообще-то я живу с Кэтрин. В ее квартире. Твоя мама должна была тебе… Всего несколько дней. – Он откашлялся. – Да. С Кэтрин.

Анна ненавидела это имя. Кэтрин. Это имя вызывало у нее образы чопорных женщин средних лет в деловых костюмах, связанных сексуальными отношениями с такими стариками, как ее отец. Эти женщины произносили речи, в которых утверждали, что не существует такого понятия, как общество, и проповедовали, что все матери должны сидеть дома и воспитывать своих детей. А сами тем временем крали их отцов.

– Кэтрин?

Это имя навевало на Анну воспоминания об экзамене по профессиональному вождению велосипеда и о днях, которые хотелось забыть. Забыть, как она вернулась домой и увидела, что в доме все перевернуто вверх дном, точно после обыска. Все важные бумаги отца были разбросаны по маминому саду. С тех самых пор она ни разу не слышала, чтобы произносили это имя. Но в те дни она достаточно часто слышала это имя, чтобы запомнить его на всю жизнь.

– Нет, только не она.

– Это лучший выход из положения. Это и есть ответ на все наши проблемы. Глупо…

– Ты хочешь сказать, что все это время ты был с Кэтрин? – С тех самых пор, как Анна еще была подростком. Она побледнела.

– Нет, – медленно ответил он. – Ты же знаешь, что я тогда дал обещание. А это случилось уже позже, когда ты уехала в свой Политех.

– Это был твой шанс, верно?

– Признаться, я не видел больше смысла оставаться дома. Все равно у твоей матери были свои интересы. Сад. Илейн. Все эти годы она старательно разыгрывала спектакль… Как только ты уехала из дома… больше не было никакого смысла продолжать все это. У твоей матери начался климакс.

– Ты винишь мамин климакс в своем типичном мужском чертовом…

– Анна, я никого не обвиняю. – Он смиренно воздел руки. – Я не думаю, что твоя мать все еще винит меня или Кэтрин. Или Мэлкома. Никто не виноват.

– Что еще за Мэлкам, черт возьми?

– Бывший муж Кэтрин. – Он на секунду задумался, вспомнив, очевидно, что-то веселое. – На самом деле, он бы тебе понравился. Он работает на «Бритиш Телеком».

– Да не хочу я, чтобы он мне нравился! Так, значит, Кэтрин была замужем? Теперь понятно, почему ты не сбежал вместе с ней, когда я была маленькой.

– Это тут ни при чем. Я не намеревался бросать твою мать ради Кэтрин. До прошлой недели я и не думал уходить от нее. И даже на прошлой неделе я все равно не хотел покидать ее…

Ну и язык! Прямо-таки мыльная опера. Скоро он объявит, что у нее есть незаконнорожденный брат по имени Шон Харрисон.

– Я не знала, что она была замужем.

– Анна, из-за этого-то и возник весь сыр-бор. Только из-за этого была снята кандидатура Кэтрин. Это нормально для мужчины, но… Вот видишь, вот тебе и феминистские принципы.

– Так тебе пришлось сначала отделаться от Мэлкома? Где сейчас Мэлком? Закопан где-нибудь под верандой?

– Шутишь? Ладно, шути, – грустно сказал Дон. – Нет, Кэтрин ушла после всей той заварушки. Она только сейчас постепенно возвращается к прежней работе в партии.

– Примазывается обратно.

– Ради меня она от многого отказалась. Все знают, что она могла бы стать второй Маргарет Тэтчер. Или, по крайней мере, Джиллиан Шепард[48]48
  Британский политик от консервативной партии, была министром разных министерств и госсекретарем (р. 1940).


[Закрыть].

– Какая утрата.

– Быть в разлуке все эти годы. Она скучала по своей партии.

– И по тебе, видимо, тоже. – Опять сарказм.

– Нет, не настолько. Но у нас обоих ничего не было. А с твоей матерью у меня тоже ничего не было многие годы.

– Не было секса, надо понимать? – Анна заметила, что отец снова начал называть Барбару «твоя мать».

– Секса. Разговоров. Тебя.

Анна смутилась. Неужели обязательно было ставить ее рядом со словом «секс»?

Дон, судя по всему, тоже чувствовал себя неловко, так как его дочь только что показала, что знакома с таким понятием, как «секс». Он поднялся, снова подошел к книжной полке и провел пальцем по корешку книги «История консервативной партии».

– Нет, мы пытались. У нас был второй медовый месяц и третий тоже. После второго мы все время спорили. Она посвятила всю свою жизнь сначала тому, чтобы родить тебя, а потом – чтобы быть с тобой. Кэтрин говорит, что это извращение.

– Я думаю, ты понимаешь, что это не так, – сказала Анна, удивляясь про себя. Неужели она всегда была тем самым цементом, который до сих пор скреплял их семью? Стоило ей только поругаться с матерью, как они распались на три разные семьи.

– Неправда. Она приучила тебя спать в ее постели. Мы никогда… не разговаривали. Хотя через какое-то время привыкаешь и к этому.

– А что же будет с мамой? Ты подумал о ней? Я сомневаюсь, что она захочет разойтись.

Анна знала, что ее матери совершенно необходимо быть замужем. Барбара не могла позволить Дону уйти. Она была такой; ничего не любила выбрасывать, тряслась над своими кухонными тряпками до тех пор, пока они не начинали гнить и вонять в раковине. Детская одежда Анны до сих пор хранилась в шкафу для сушки белья, выглаженная, аккуратно сложенная и теплая. В кухонных шкафах Барбара хранила продукты, у которых давно истек срок годности. В чемонадах, сложенных в комнате для гостей, были припрятаны почти все ошибки молодости Анны – ошибки в смысле моды: красные гамаши, сиреневое платье-одуванчик, ярко-голубые полуботинки с острыми носами, рыжевато-коричневые брюки с ручной вышивкой.

Утрата чего бы то ни было всегда была для Барбары мучительна, поэтому она целых несколько десятилетий держала мужа при себе, несмотря на его высоколобую надменность, явное раздражение, которое она у него вызывала, и его другую, более умную женщину.

– Ну, так не могло продолжаться вечно, – сказал Дон, а Анна про себя подумала: «А почему бы и нет?» Ведь ее мать была счастлива. Она была счастлива работать библиотекарем, сплетничать с Илейн, ухаживать за садом, иметь мужа (на расстоянии). И Дон тоже был счастлив, занимаясь своей политикой и домом, который он сам подновил в магнолиевых и лимонных тонах.

– Но почему ты переезжаешь именно сейчас? Почему не пять лет назад? Почему не давным-давно?

– Потому что, когда на прошлой неделе я пришел домой, а ты уже к тому времени ушла, я услышал, как твоя мать плачет. Она плакала, да… – Он опять прочистил горло. Было такое ощущение, что Дон плохо подготовился к произнесению слова «плакать». – Я уже было стал подниматься наверх, потому что, ты же знаешь, я устанавливаю… собирался установить стробоскопическое освещение там, наверху… – Он замолчал и на мгновение показался Анне таким обездоленным. Казалось, он сам не может понять, где находится.

– В общем, я не мог этого вынести. Я пошел к ней, остановился в дверях, а Барбара продолжала плакать, что на нее совсем непохоже, верно? Всегда это суровое лицо. Ну, ты знаешь, с тех самых пор… Она терпеть не могла показывать свою слабость передо мной. И я, правда, ее не виню. Она так и сидела, вся в слезах. А потом и говорит: «Я никудышная мать, да? Стать матерью – единственное, чего я хотела в этой жизни. Я пожертвовала всем, и, выходит, напрасно».

– Ну, этого я не мог вынести, – продолжал Дон, играя молнией на своей куртке. – Что бы там ни было, я всегда испытывал благоговейный трепет перед тем, как она с тобой обращалась. Ты всегда приходила именно к ней. Вы двое всегда были против меня, а я старался открыть вам глаза на мой мир… – Он помолчал. – Знаешь, чего бы мне хотелось больше всего? Чтобы ты решила заняться политикой. Если бы ты стала как Тэтчер в детстве, которая хочет порадовать своего папочку и хорошо учится…

– Папа! – Теперь Анна уже научилась выражать свои чувства словами. – Пожалуйста, не пытайся использовать меня для осуществления своей мечты. Я не могу…

– Барбара продолжала в том же духе, – перебил Дон, – и я не мог больше слушать все это. «Знаешь, она меня ненавидит. Она как будто заглянула наконец мне в душу и поняла то, что я и сама знала уже много лет…»

– Что именно? – тихо спросила Анна.

– То, что она не заслужила ребенка. То, что Господь или кто бы то ни был знал об этом, но допустил ошибку, случайно подарив ей ребенка. Ребенка, о котором она не могла позаботиться…

– Она должна трезво взглянуть на вещи, – сказала Анна, думая о том, что бы сказал на это Шон. – Ребенок – это не подарок. Я была самостоятельной личностью со своими потребностями и чувствами.

– Ну, мы поговорили, – решительно сказал Дон. – И все вышло наружу. Она рассказала мне о тебе. О том, как ты от нее ушла. Ты, которая была ее жизнью. Я сказал, что ты вернешься, и мы все обсудим. Ты, я, Кэтрин.

– Вот и хорошо, – сказала Анна, а сама подумала: «Почему вы не можете быть счастливы вместе, как родители Мирны?»

– Я рада, что ты наконец открыто говоришь о своих проблемах, – рассудительно сказала Анна.

– Конечно, Барбара сказала, что знала о Кэтрин. Уже больше года. Она просто выкинула это из головы, как обычно делает. Илейн видела нас вместе… как мы смеялись.

Анна представила, как Илейн Квили шепотком докладывает Барбаре: «Я видела, как они смеялись вдвоем – среди бела дня!»

– Думал, раз она призналась, что знала о Кэтрин, то что-то должно было произойти. Твоя мама очень гордая женщина, – с гордостью сказал он и снова погрустнел. – Как только она сказала, что все знала, браку наступил конец. Так больше не могло продолжаться. И не может продолжаться, так как я знаю, что она знает. Я пообещал ей сказать Кэтрин, что наша дружба должна прекратиться. Но Барбара сказала «нет», с нее хватит. «Я будто бы прозрела», – сказала она.

– Понимаешь, – Анна постаралась привести в порядок хаос своих переживаний, – наш с мамой разговор, возможно, был очень неприятным, тем не менее он придал ей силы, чтобы сказать тебе, что с нее…

– Но она не была сильной, – растерянно возразил Дон. – Она как будто сломалась. Я ее такой не знал, совсем не знал. Она не просто плакала. Ее будто бы выпотрошили. Она казалась… опустошенной.

– Но вы поговорили? – настаивала Анна.

– Она перестала плакать, и мы поговорили…

– Вот видишь, вы поговорили. Это хорошо.

– Да, мы поговорили. Она держалась холодно и сурово велела мне съехать тотчас же, хотя моя работа над освещением была в самом разгаре. Она потребовала у меня развода. Я, конечно же, возражал. – Он подобрался. – Тебе известны мои взгляды на брак и семью. Я ведь участник кампании нашей партии в защиту семьи.

– Я знаю, – сказала она.

Вдруг он посмотрел на нее так, будто вот-вот расплачется. Но не расплакался, только с усилием сглотнул и улыбнулся.

– Но я не мог с ней спорить… В тот день она была совершенно другой. И с того самого дня стала совсем другая. Она даже вынесла из моей комнаты все мои вещи. Сложила в чемодан все важные документы, связанные с партией. Я был так зол. Казалось, что вышвыривают не только меня, но и все напоминания обо мне… И я переехал к Кэтрин.

Он отвел взгляд в сторону, словно стараясь сдержать слезы.

– Мне пришлось разбирать весь этот хлам. Большую часть я повыкидывал. Раньше я как-то не задумывался, что многие бумаги абсолютно не нужны. – Он жалко улыбнулся.

– Почему тебе пришлось выбросить документы?

«Почему отец несчастлив даже теперь?» – недоумевала Анна.

– Ну, у Кэтрин немножко тесновато. Крошечная жилплощадь… Но поживем – увидим… Кэтрин сказала, что подновлять у нее нечего, и я, конечно, согласился. Даже полок не повесить, потому что, мол, все и так прекрасно. Знаешь, у нее трое детей. Все взрослые, как ты. Я не знаю, получится ли у нас. Вообще-то мне кажется, что я действую ей на нервы, – сказал он с невеселым смешком. – А прошла всего одна неделя. Никто из нас уже больше не молод, верно?

– Ну, я не знаю, как ты… – пошутила Анна. Она была еще в состоянии шутить.

«Счастливые люди всегда смеются», – писал Вильгельм Гроэ.

Она посмотрела на отца и на его рыжевато-коричневую кожаную куртку с большими карманами и молниями в самых неожиданных местах.

– ТЫ не хочешь снять свою куртку? – спросила Анна. Она была рада, что он, по крайней мере, разговаривает с ней. Она уже взрослая и больше для него не обуза.

За последние несколько недель Анна много узнала о человеческой психологии, и она поняла, что отец уже нашел решение своей проблемы – что делать со своей первой семьей. Выкинув из головы мысли о Барбаре, он казался более раскованным и веселым человеком. Он даже расстегнул ворот на рубашке.

Анна знала, что ему было не так просто расстегнуть эти две пуговицы. Без сомнения, за этой переменой в его стиле стояла Кэтрин. «Дон, расстегни ворот, – говорила она. – И надень повседневную куртку, которую мы купили. Внешний вид в политике – это все». «Ах, да. Я забыл про нее», – отвечал он.

Брак ее родителей умер еще несколько лет назад. Они должны были признать это как состоявшийся факт. Как сказал Троэ, и его слова подтвердил Денвил Джордж – «Дистанцироваться от ситуации – это так легко». Все, что требовалось от Анны, – это не забывать, что она больше не ребенок, не школьница. Помнить, что у нее достаточно своих проблем.

– Папа, а сейчас ты счастлив? С Кэтрин, – спросила Анна, полная решимости вести себя как взрослая.

– Счастлив ли? А что значит – «счастлив»? – сказал он раздраженно. – Я скучаю по Лландундо-коттеджу. Мне нравилось жить в доме номер шесть, – заявил он, точно капризный ребенок – Я потратил много сил на его подновление, как тебе известно. И я думаю, что увеличил его стоимость…

– И что, ты не мог найти способ, как тебе в нем остаться? – спросила Анна медовым голосом, сознавая, что копирует манеру Пэмми.

Но она старалась посмотреть на проблемы своих родителей бесстрастно, как чужой, посторонний человек.

– Ну, после нашего разговора… По-видимому, ты сказала Барбаре, что лучше не молчать, а говорить обо всем открыто?..

– Нуда. Но что ты этим хочешь сказать? То, что я виновна в том, что ваш брак разрушился?

– Анна, вряд ли это так, – усмехнулся Дон.

– Виновата в том, что тебе пришлось уйти? Дон глубоко вздохнул.

– Если бы ты могла съездить навестить свою маму, – сказал он, меняя тему разговора. – Кэтрин опасается, что у нее может случиться нервный срыв. Она видела Барбару в магазине. Та покупала дорогие готовые блюда. Кэтрин показалось, что она вот-вот упадет в обморок.

– Ну, существуют специальные организации, которые могут ей помочь.

В мире есть много организаций, созданных на общественные деньги специально для того, чтобы помогать людям, которые нуждаются в помощи. Все зависит только от самой Барбары, все, что ей нужно сделать, – это найти номер телефона нужной службы.

– Если ей одиноко, то пусть позвонит в организацию «Один дома», – решила Анна. – Они помогают как раз таким людям. Людям, которые совершили ошибку, посвятив всю свою жизнь детям, вместо того чтобы жить собственной жизнью. Она может узнать номер телефона в местном подразделении службы социального обеспечения.

– Я не могу себе представить, чтобы Барбара позвонила в какую-то организацию. Она слишком застенчивая, у нее не хватит смелости пожаловаться даже на обслуживание в ресторане, – сердечно рассмеялся Дон. – Потому-то в том числе я и влюбился в нее много лет назад. Ты это знаешь? – спросил он, как будто сам себе удивляясь. – Она была такой стеснительной. Готова была извиняться за сам факт своего существования. Мне это нравилось. Эта скромность. – Он снова овладел собой и откашлялся. – Кэтрин, разумеется, говорит, что такие, как Барбара, осложняют жизнь женщинам вроде нее самой, которые хотят сделать карьеру. Знаешь, она считает Барбару занудой.

– Ну, если она захочет получить поддержку, на это есть соответствующие организации, – живо сказала Анна. – В любом случае, я рада, что ты во всем для себя разобрался. Я собираюсь осмотреть квартиру. – Она поднялась, стараясь воскресить в себе радостное возбуждение по поводу переезда в эту квартиру.

Квартира по-прежнему была великолепной, однако каждая комната без вещей Себастьяна выглядела как-то по-другому. Кровать смотрелась сиротливо без красного покрывала, расшитого стеклянными глазами. Она выглядела голой и словно старалась прикрыться простыней. Без подушек, сложенных друг на друга в высокую башню, эта кровать легко могла бы сойти за кровать ее родителей. Она выглядела такой новой, как будто с нее только что содрали упаковочную пленку. Более того, без покрывала и подушек Себастьяна она казалась очень жесткой. Создавалось впечатление, что к ней никто не притрагивался вот уже тридцать лет.

Анне не терпелось увидеть свою новую одежду, висящую в шкафу. Легкая белая льняная юбка. Узкие желтые брюки из шотландки. Красное обтягивающее платье. Как писал Карл Бенсон: «Это не вы носите свою одежду, а одежда носит вас».

Слава богу, ванная осталась такой же, какой и была, стерильной и чистой. Она попробовала включить кран и пустить воду в джакузи. Анна привезла с собой лишь горстку гигиенической косметики, упакованной в черный пакет для мусора.

Она оставила на старой квартире дезодорант с запахом сирени, который вонял словно цветастые простыни в стариковском доме. Она выбросила баночки с уже засохшим увлажняющим кремом. Одноразовые станки для бритья, которыми она пользовалась на протяжении уже нескольких лет. Шампунь с повышенным очищающим эффектом, который должен был придавать волосам естественный блеск и такой объем, как будто вы только что вышли из салона красоты. Несмотря на регулярное использование этого шампуня, волосы Анны все равно оставались жидкими и непышными.

Возвращаясь в гостиную, она мысленно поблагодарила Себастьяна за то, что тот оставил ей свои книги. Они придавали комнате особую атмосферу. Анна не удержалась и открыла шкаф, чтобы проверить, остался ли телевизор.

Она включила телевизор, но ей было не совсем удобно смотреть его, так как дверцы постоянно закрывались. Даже стереоаппаратура выглядела по-другому без компакт-дисков Себастьяна, которые он аккуратно сложил в коробки.

– В этом я фанатик, – сказал он.

Он забыл убрать только один диск Сонаты для фортепиано Бетховена. Анна вставила диск в CD-проигрыватель и пошла на кухню. Дон, застигнутый врасплох, отпрянул от измельчителя пищевых отходов. На кухне стоял пустой холодильник и несколько проволочных корзин для яиц. Но яиц не было.

– Я бы угостила тебя чаем, но ничего с собой не взяла из продуктов, – сказала Анна, открывая один из шкафов, забитый кошачьим кормом.

– Просто осматриваюсь, – сказал Дон, выпрямляясь. – Кажется, здесь есть все необходимое, – добавил он.

Она обернулась и увидела большое, во весь рост, зеркало, повешенное на странном месте – на кухонную дверь. В этом зеркале ее лицо было серым. Изможденным.

– Не беспокойся, – сказал Дон, заметив выражение ее лица. – На самом деле ты выглядишь не так.

Они услышали, как в соседней комнате заиграла музыка. Бетховен.

– Очень мило. Приятная музыка для фона, – сказал Дон, а Анне невольно подумалось, что такую успокаивающую музыку, должно быть, используют в какой-нибудь психиатрической клинике строгого режима.

Впрочем, эта музыка заглушала шум бойлера. До этого Анна не замечала, как он гудит. Раньше, сидя здесь в компании Себастьяна, Шона и их друзей, она слышала только смех да приятное жужжанье тестомешалки.

– Надо посмотреть, почему он так шумит. Уверен, ничего серьезного, – сказал Дон, мастер на все руки. Анна отвела его в подсобку, где стояла сломанная стиральная машина.

Внутри шкафа с бойлером они увидели истекающую пеной банку пива и забытый бутерброд с сыром, которые подпрыгивали и тряслись на крышке бойлера.

– Бедолага, – сказал Дон, изучая водонагреватель устаревшей модели. – Хммм… – Он поглядел на выключатели, расположенные рядом с бойлером. – Я думаю, что сегодня он тебе еще послужит, – наконец сказал Дон. – Но завтра я бы вызвал мастера. Придется, может быть, его заменить.

Они вернулись в гостиную. Анна со страхом ожидала, когда отец соберется уходить. Она не хотела оставаться в новой квартире наедине с сердитым бойлером, который в любую минуту мог взорваться.

– Ну, я, пожалуй… – Дон поправил воротник на своей куртке.

– Пожалуйста, не уходи… побудь еще, – сказал Анна, опускаясь на колени перед картонной коробкой. Он колебался – вероятно, вспомнил, сколько горя причинил Анне в ее детские годы.

– Хорошо, – сказал он, словно вспомнив о своих родительских обязанностях.

Она снова почувствовала себя зависимой. Последнее время Анна чувствовала себя такой взрослой. Она смогла получить эту квартиру без чьей-либо помощи. Она была так счастлива, рассматривая высокий дом в центре города, который вскоре должен был стать ее домом. (Ну, счастлива настолько, насколько может быть человек, который тащит на себе тяжелые коробки.) Она будет жить среди всей этой роскоши, толстых ковров, реек для подвешивания картин.

Сейчас Анна заметила темные пятна, там, где раньше стояла мебель. Она почувствовала себя так, как будто провалила испытание.

Она часто жалела, что нет какой-нибудь независимой организации вроде Международного валютного фонда, которая бы определяла, насколько человек преуспевает в жизни. Сейчас она осознала, что такой орган с успехом мог бы заменить Дон Поттер. Дон, который смотрел сейчас на нее так, будто она не оправдала его надежды.

– Ты почувствуешь себя, как в старой квартире, если не будешь распаковывать коробки, – сказал он разочарованно, усаживаясь поудобнее. Он всегда чувствовал себя уютнее рядом с неудачником. – Эти пятна не будут бросаться в глаза, когда ты разложишь свои вещи, – добавил он на всякий случай, чтобы его дочь вдруг не подумала, что ей удалось провести его и заставить поверить в свое преуспевание.

Кошка осклабилась и свернулась калачиком на шкафчике с телевизором.

– Я рада, что мы поговорили, – горько сказала Анна.

– Я тоже.

– Хорошо, что мы научились говорить, как двое взрослых людей.

– Да? А, нуда.

– И, будучи взрослыми людьми, мы имеем право принимать свои собственные решения и жить своей собственной жизнью.

– Да. Абсолютно верно. – Он заерзал, снова почувствовав себя неловко. – Ну так что, как у тебя идут дела на работе? – Это его всегда интересовало.

– Я ухожу из «SOS!», – ответила Анна, стараясь дышать ровно.

– Ты уходишь из «SOS!»? – Он с любопытством подался вперед. – Ну, это… И в какую передачу ты переходишь? Я же говорил, что переход в «SOS!» будет очередной ступенькой к…

– Нет. Вообще-то я решила снова стать актрисой.

– Актрисой? – Дону показалось, что он ослышался. Может быть, Анна сказала: министром радиовещания?

– Да.

Она жутко боялась этого момента.

Дон привык распределять всех, кого знал, по разным ступенькам иерархической лестницы. Он классифицировал людей в соответствии с их социальным статусом. Актрисы и иже с ними располагались на самой низкой ступени его иерархии. Рынок определял все. Большинство так называемых актрис не получали приличного жалованья. Так же как и официантки. Все они что-то получали, но Дон в любом случае не считал эти деньги достаточными. По его мнению, на свете не могло быть второй Джуди Денч[49]49
  Знаменитая английская киноактриса, игравшая в фильмах про Джеймса Бонда, «Миссис Браун», «Шоколад».


[Закрыть]. Все остальные актрисы были бывшими порнозвездами. Многие – даже проститутками.

Анна очень боялась увидеть на лице отца это разочарованное выражение. Он видела его всякий раз, как меняла работу. Дон выбился в люди. Почему этого не может сделать Анна? Его отец был каким-то мелким служащим. Дон же стал инженером-строителем. В свободное время он работал в крупнейшей политической партии. Значит, Анна намерена перечеркнуть все достигнутое и стащить их обратно вниз? До уровня актрис и иже с ними?

– Ты хочешь быть актрисой? – спросил он, как будто эта мысль только что пришла ей на ум.

– Именно. Я уже сообщила о своем уходе.

– Тогда почему ты сказала… – Его дыхание участилось.

– Я пойду на публичное прослушивание. Сейчас как раз проходит одно такое прослушивание. Я видела в газете «Сцена» объявление о том, что набираются актеры для пьесы, которую будут играть на Эдинбургском фестивале.

– Я ничего не слышал о… Ты сказала – «Сцена»?

– Да.

– На каком фестивале?

– Не может быть, чтобы ты ничего не слышал про Эдинбургский фестиваль…

– Так, какой именно актерской деятельностью ты собираешься заняться? – Казалось, он сейчас расплачется.

– Это то, чем я хочу заниматься, – проговорила Анна слабым голосом. – И ты должен уважать мой выбор.

Дон выдержал паузу, стараясь подобрать нужные слова.

– Нет, Анна. Извини, – наконец сказал он, – но я не могу позволить тебе сделать это. Мы живем в мире конкуренции, а ты жертвуешь годами профессионального опыта ради какой-то глупой затеи.

– Папа, не старайся меня переубедить, это бесполезно. Жаль, что ты не можешь меня в этом поддержать. Но игра на сцене всегда была моим призванием. У меня тоже есть свои мечты, и пора мне начать жить своим умом. Я рада, что ты переехал к Кэтрин. Если это сделало тебя счастливым, то я за тебя только рада…

– Я переживаю за тебя, – сказал Дон. – Я не думаю, что работа актрисы сделает тебя сча…

– А я думаю, что тебе больше не стоит переживать за меня, – спокойно ответила Анна. – И покончим на этом. Мне тридцать один год, и я не дура. Мое решение – это мое решение. И оно не должно волновать тебя или маму. Оно никого не должно волновать, кроме меня.

– Но ты потеряешь все, что ты уже наработала на «Радио-Централ»!

– Может быть, папа. Но я никогда не была там счастлива. Верно? Я несчастлива.

– А кто из нас счастлив?

– Папа, у меня очень низкая самооценка. Это мой способ противостоять моим проблемам. И если я буду делать то, что хочу, то я стану…

– О чем ты говоришь? У тебя очень хороший послужной список. Твоя начальница сказала, что ты сможешь заниматься аналитической работой, так? Все, что тебе надо делать, это…

– Папа, пожалуйста, – решительно прервала она. – Это бесполезно.

Она слишком устала, чтобы распаковывать свои вещи, хотя Дон ушел уже час назад. Коробки так и стояли, будто их хозяйка так и не решила, стоит ли ей здесь оставаться. Анна все еще не могла успокоиться. Она решила с пользой провести время и дочитать Вильгельма фоэ. «Счастье – это не просто состояние ума, – писал он в заключительной части, – это целая новая жизнь».

Она подумала о своем вчерашнем незаконченном разговоре с Шоном и решила ему позвонить. Номер его домашнего телефона она узнала из картотеки на работе, где имя Шона Харрисона значилось в папке под названием «Преодоление прошлого».

Она тоже хотела преодолеть прошлое. Об этом и думала Анна, когда набирала его номер. И о том, что один-единственный коротенький телефонный звонок никому не навредит. В крайнем случае, только ей самой. Когда она услышала его «алло», то поняла, что он страшно занят; возможно, она оторвала его от работы, или, еще хуже, он в постели с Блондинкой.

– Шон? – спросила Анна спокойным и уверенным голосом, полностью контролируя себя.

– Слушаю.

– Извини, что беспокою тебя, это Анна. Я только что переехала в квартиру Себастьяна и хотела узнать…

– Анна, – наконец произнес он. Но было такое впечатление, что до него только сейчас дошло, кто такая Анна. – Оператор Анна?

– Ну…

Она растерялась. Оператор Анна… Выходит, для него она всего лишь «оператор Анна»?

– Теперь уже актриса Анна, – поправила она и улыбнулась в надежде, что разговор еще можно спасти. Она скинула правую туфлю, которая болталась у нее на одном пальце.

– С квартирой все в порядке? Я думал, что ты обо всем договорилась с Себастьяном. О боже, я надеюсь, он тебя вконец не запутал. У меня не было времени, чтобы выступить в роли хозяина квартиры. Почему все в его жизни шиворот-навыворот? Срывается в Нью-Йорк, не разобравшись здесь со своими женщинами. А теперь еще и квартира… – Он умолк.

Анна почесала свою экзему, думая о том, стоит ли ей говорить Шону про старый бойлер.

– Нет, я позвонила, чтобы просто поболтать, – грустно сказала она, надеясь, что все еще как-то образуется. Голос Шона станет таким, как прежде. Их отношения продолжатся с того места, на котором остановились.

– Да?

– Я подумала, раз уж мы соседи…

– Бог мой… Послушай…

– Честно говоря, мне очень надо с тобой поговорить об отце. Я только что сообщила ему…

– Анна. Я сейчас очень занят. Мне бы очень хотелось подольше поговорить с тобой, но в понедельник я начинаю работать в «Шоу Шелли», и мне надо расписать сценарий. Поэтому…

– Извини. Я просто хотела…

– Не надо извиняться. Проблема только в том, что я занят. Я знаю, ты во всем видишь подтекст… Послушай, поговори с Эйлин о своем отце. Нет, правда. За один час работы она берет совсем недорого. Мне, правда, нужно идти. Мне нужно, чтобы в понедельник все прошло как по маслу. У меня просто совсем нет времени на разговоры и о Шелли и о…

– Я думала, что ты терпеть не можешь «Шоу Шелли»…

– Они улучшили сценарий, и теперь там больше… Но я не обязан оправдываться ни перед тобой, ни перед кем-то еще. Это работа, которая дает мне кусок хлеба.

– Ты же шутишь, да?

– Анна, пожалуйста. Я действительно очень занят. – Он понизил голос почти до шепота. – И, кроме того, здесь моя девушка.

Блондинка?

– Да пошел ты…

Ей захотелось выкурить сигарету.