Текст книги "Ступени к лучшей версии себя. Маленький принц и великий святой"

Глава 21
Первое путешествие с Пайлотом Бабой

Итак, я лежала в холодной комнате неподалеку от озера Манасаровар и вспоминала, как мы с Пайлотом Бабой и его свитой путешествовали на джипах из Дели в Харидвар, из Харидвара в Ришикеш, из Ришикеша в Найнитал и обратно в Дели. Как летали на самолетах из Дели в Бангалор и обратно, исследуя там местные достопримечательности и заезжая в гости к знакомым святым Пайлота Бабы. Тогда я была совсем молодой и открытой всему новому. Дома, в Украине, я оставила свой красивый и успешный бизнес, связанный с наслаждением, – ресторан и издательский дом, чтобы здесь с головой увлечься чем-то новым и совершенно не похожим по вкусу на мирскую жизнь. Этот вкус был невероятно знакомым мне из прошлых жизней и привлекал своей сладостью, насыщенностью и необычностью. Никакие материальные блага не могут сравниться с энергиями великих просветленных мастеров и святых мест! Тот, кто единожды позволил себе отбросить все предрассудки, встать босыми ногами на пыльную индийскую дорогу, снять бриллиантовые кольца, платья от Gucci и надеть деревянные бусы из рудракши, сари из натуральной ткани или мужскую юбку-дхоти, – имеет шанс открыть для себя новый удивительный мир. Будучи привязанной к своей внешности, работе и статусу, друзьям и окружению, в мгновение я осознала, как это все в один момент может оказаться бессмысленным и не иметь никакого значения и уж точно той силы важности, которую этому всему придают. Я как будто освободилась от сотни лишних килограммов веса, утяжеляющего мое тонкое тело, и начала наконец чувствовать себя легкой и свободной!

Я лежала на грязной простыне возле священного озера, и мне на ум приходили воспоминания о тех днях, когда я, не боясь остаться одна, без средств к существованию, отбросив все сомнения, следовала за своим учителем и была на 100 % счастлива!

С блаженной улыбкой я вспомнила, как тогда, в 2008 году, путешествуя с Пайлотом Бабой и его учениками, мы попали в живописный уголок индийской природы, где жил старенький садху. Он был не выше одного метра пятидесяти сантиметров ростом. Худощавое, но с животиком тело было завернуто в оранжевую тряпку, из-под которой выглядывали острые плечи и по-старчески дряблые руки. В выцветших болотно-коричневых глазах горел мягкий огонь любви. Его ашрам не был похож на обычное место, где живут монахи. Это был скорее частный большой дом, в котором суетились колоритные женщины и мужчины, одетые в национальную индийскую одежду, а также пара коротко стриженных круглолицых, отъевшихся на коровьем молоке садху в оранжевом.

Дом святого стоял в центре мангового сада, а рядом был огромный коровник, в котором содержалось по меньшей мере пятнадцать коров.

Нас встречали как дорогих гостей, украсив шеи гирляндами из цветов, а на лоб поставив красную точку, видимо, от злого рока и неурядиц в пути, а также чтобы интуиция нас не покидала.

Затем два садху прямо при нас надоили свежего молока из-под большой бежево-коричневой коровы с добрыми глазами и торжественно вручили каждому присутствующему по большому граненому стакану. Правда, пить его оказалось невозможно, так как в Индии для того, чтобы у гостей от хозяев осталось сладкое послевкусие, принято добавлять в молоко еще пару-тройку ложек сахара! Но самое главное, нам выдали целое ведро спелых вкуснейших медовых манго!

Это был мой первый опыт поедания манго в таких больших количествах. На вид невероятно сочные фрукты кокетливо стояли передо мной в огромной посуде, дразня своим ароматом. Я, как «белый цивилизованный человек с Большой земли», пыталась выглядеть прилично – не накидываться на заморский фрукт и страстно не потрошить его. Но, увидев мое «лаконичное поедание» красно-оранжевых манго, а именно то, как я изо всех сил старалась аккуратно, не заляпавшись сладким липким соком, очистить и съесть фрукт, только что сорванный с дерева, Диги Баба, Прабхуджи и Омкарананда начали смеяться надо мной.

– Сати Джи! – радостно сказал мне Прабхуджи. – Манго едят вот так…

Он плохо говорил по-английски и поэтому просто выдал один фрукт в руки мне, второй – моему сыну, а третий взял себе и наглядно показал, как это правильно делается. Он взял манго обеими руками и начал очень тщательно разминать его. Когда под шкуркой стало совсем мягко, он сделал вверху зубами дырочку и начал высасывать оттуда жидкость. Уже через тридцать секунд он избавился от съеденного фрукта, выбросив его прямо на землю. Ах, эта прекрасная индийская традиция! После того как мы съели по одному манго, Прабхуджи всем раздал еще по фрукту, не забыв в этот раз японку и своих гуру-братьев Диги Бабу и Омкарананду. Мы стояли посреди сада, счастливые и сладкие. Ребенок звонко смеялся, пытаясь по-индийски облизывать грязные руки, не получая за это по шее, а мы радовались процессу, как дети, не заметив, как Пайлот Баба тихо подошел к нам и взял одно манго. Он быстро размял его, надкусил верхушку и высосал содержимое. Затем, как ни в чем не бывало, повернулся на 180 градусов и крикнул одному из местных людей в оранжевых одеждах:

– Помойте им руки!

Тут же прибежал человек с ведром, в котором была вода, и ковшиком, смыл нектар радости с наших рук и исчез. Пайлот Баба убедился в чистоте эксперимента, попрощался со своим другом и пошел по направлению к джипам. Это был знак – мы последовали за ним. Погрузившись в машины, счастливые и довольные, поехали дальше.

Я снова вернулась в холодную комнату рядом с озером Манасаровар. Легкая дремота одолевала меня. Я понимала, что все мои вещи уже хорошо упакованы и стоят возле машины, а это значит, что укрыться я могу лишь одеялом, которое, в отличие от простыни, не менялось несколько сезонов подряд. Но я так замерзла, несмотря на то что на мне был пуховик, что натянула на себя одеяло и свернулась калачиком. Я не хотела спать, а с наслаждением предавалась воспоминаниям о первом путешествии с гуру.

Я мысленно вернулась в тот день, когда мы прилетели в Бангалор. Огромный шумный грязный промышленный город на юге Индии с населением 8,5 миллиона человек. Хоть его и называют «городом садов» или «силиконовой долиной Индии», пожалуй, один из немногих зеленых садов был тот, в котором поселили нас.

Поздно вечером, когда встречи Пайлота Бабы с его индийскими поклонниками закончились, нас, ни о чем заранее не предупреждая, быстро посадили в машины и куда-то долго везли. Помню, я уже начала засыпать, а ребенок капризничать, когда мы все-таки остановились возле огромного светлого дома, вокруг которого туда-сюда разгуливали десятки европейцев в белых одеждах. Наш водитель только вышел из машины, как к нему подбежали несколько индусов и начали махать руками, указывая, чтобы он проехал немного дальше. Еще через несколько минут мы уже стояли возле небольшого мандира[34]34
  Мандир – храм, место, где располагается алтарь и совершается ритуальное поклонение божествам.


[Закрыть], в центре которого возвышался прекраснейший Шива-лингам[35]35
  Шива-лингам – олицетворение самого Шивы. Символ космической оплодотворяющей мужской силы, приводящей к проявлению все объекты мироздания и начала женской энергии во Вселенной.


[Закрыть]. Навстречу Пайлоту Бабе вышел очень высокий красивый статный индус в окружении свиты. Он отличался от всех своим внешним видом и был похож скорее на болливудскую звезду. Индус был одет в белоснежную одежду, на его груди сияли гирлянды из цветов, перетянутые золотистыми нитями, руки – в перстнях из золота с драгоценными камнями, его волосы опускались чуть ниже пояса, а улыбка была такова¸ что освещала собой все темные уголки Индии. Должна признаться, индус был неотразим! Он подошел к нашему Учителю и почтительно склонился в поклоне. Нет, он не коснулся стоп Пайлота Бабы, а лишь сложил руки в намасте и наклонил голову, что говорило о его высоком статусе. Один из его слуг подал красавцу малу[36]36
  Мала – четки, состоящие из 108 бусин. В разных духовных традициях используют бусины из разных пород дерева. Так, в практике поклонения Шиве – четки из плодов дерева рудракши, а в вайшнавизме – из дерева туласи.


[Закрыть] из живых малиновых роз, которую тот тут же надел на шею Пайлоту Бабе. Немного погодя на всех нас тоже надели малы поскромнее – из чернобрывцев – и попросили следовать за Учителями.

– Диги Баба, – окликнула я садху, – кто это такой? Диги Баба, не останавливаясь и не оглядываясь, сказал мне на ломаном английском:

– Это Парамаханса Нитьянанда! Его считают Аватаром в этом штате. Известная личность на юге Индии. Это его ашрам.

«Аватар Нитьянанда», – повторила я про себя. Уже в следующую секунду я, не прикладывая никаких усилий, оказалась между быстро идущими по дорожке Маха-йогом Пайлотом Бабой и Свами Нитьянандой. Люди с фотоаппаратами, которые были не с нашей стороны, то и дело щелкали объективами, запечатлевая встречу двух великих душ, между которыми была маленькая я. В какой-то момент я отвлеклась на сына, спросившего меня о чем-то и, подняв глаза, поняла, что отстала от группы, а главное – от моих Аватаров.

Мы стояли с ним посреди огромного двора, где было несколько дорог, ведущих неизвестно куда. Я выбрала одну из них, и она привела нас в столовую. Было как раз время ужина, и в помещении собрались все жители ашрама. Одна часть из них стояла в очереди за едой, другая уже принимала прасад[37]37
  Прасад – это пища, которую человек, прежде чем принимать сам, подносит божеству или святому. После того как святой попробовал еду или божество «прикоснулось» к ней, пища становится прасадом, т. е. благословленной. Она имеет особый вкус и несет в себе божественную энергетику и благодать.


[Закрыть], некоторые из них одновременно и очень оживленно болтали, но все они, как один, были одеты в белые одежды и выглядели одухотворенными. Да, и самое главное, – среди этих счастливых людей практически не наблюдалось индусов. Как оказалось позже, большая часть из них была из Америки.

– Не стойте растерянно! Чувствуйте себя, как дома! – касаясь сзади моего плеча, дружелюбно сказала молодая женщина в красивом белом, вышитом биссером сари, рядом с которой стоял маленький мальчик, ровесник моего сына. Пацан тут же без стеснения взял Степана за руку и куда-то молча его повел.

– Отведайте рис, дал, сабджи от местного шеф-повара! – продолжила женщина, улыбаясь и показывая на очередь за едой.

И я уж было согласилась, как внутренний голос сказал мне: «Иди и ищи своих!» Как только я подумала об этом, передо мной появился один из сопровождающих Свами Нитьянанду людей и вежливо попросил нас следовать за ним. Мы вошли в большое и достаточно темное помещение, похожее на заброшенный склад, где стоял огромный стол буквой П. За ним уже сидели 6–7 человек высокопоставленных и явно очень важных гостей, а также Диги Баба, Прабхуджи и Омкарананда с японкой, а напротив всех за небольшим столом гордо восседали наши святые вожди-предводители – Пайлот Баба и Свами Нитьянанда. Все гости уже заняли свои места и дегустировали приносимые им по очереди яства. Мы стояли в дверях, переминаясь с ноги на ногу, и с интересом смотрели по сторонам.

– Сати! – воскликнул Пайлот Баба, увидев меня в дверном проеме. – Где ты была?

«Потерялась», – подумала я про себя. Но вслух произнесла:

– Я отстала от группы и оказалась в столовой, где было много людей.

Но, закончив свое предложение, я поняла, что Пайлот Баба уже не слышал мой ответ, отвлекшись на красавчика Нитьянанду. Нас с сыном усадили на наши королевские места и начали блюдо за блюдом подносить очень вкусную и многообразную, совсем не индийскую еду.

Свами Нитьянанда без перерыва щебетал что-то Пайлоту Бабе, не давая ему возможности прожевать чапати. Тот, в свою очередь, чаще всего молча или жуя, кивал Аватару в ответ, лишь изредка произнося какие-то фразы. И в тот момент, когда он все-таки что-то говорил, Свами Нитьянанда закатывал глаза к потолку и громко хохотал. Его смех был настолько неестественным и громким, что становилось даже неловко. Хотя, по правде говоря, каждый раз, когда он обнажал свои ровные белоснежные зубы, – это было просто красиво.

Вскоре нам подали грильяж в шоколаде, что означало конец банкета, и мы, насладившись прекрасным десертом, встали из-за стола. Напоследок нас завели в небольшой магазин, где все полки были завалены сотнями книг, которые были написаны самим Парамахансой Нитьянандой или о нем, а также его дисками с мантрами и бхаджанами[38]38
  Мантры и бхаджаны – особые духовные песнопения, воспевающие божеств и их силу. Мантра в переводе с санскрита – «орудие осуществления психического акта», «заклинание», «волшебство». Петь мантры и бхаджаны – это особая духовная практика, направленная на почитание Бога и снискание его милости.


[Закрыть], на которых он «звенел» своим божественным голосом, воспевая различные имена Бога. Там же было огромное количество сувениров с его изображением, различных ритуальных вещей и всякой около духовной всячины. Не было только йога-матов с его фотографией.

Пайлот Баба увидел мой интерес ко всем этим драгоценностям индустрии просветления и спросил:

– Ну, что скажешь, Сати?

Я пожала плечами – было право неловко озвучивать свои мысли вслух, но я набралась смелости и ответила честно:

– Мне кажется – это духовный бизнес!

Пайлот Баба засмеялся и сказал:

– Зато какой красивый!

Глава 22
Прощание с Кайлашем

На часах было около 9 утра, а до следующей остановки в пыльном, все еще строящемся городе Сага – 10 часов езды. Я, очнувшись от своих воспоминаний, вылезла из-под одеяла и вышла во двор. Осознав окончательно, что все люди готовы садиться в машины, оставив священный лик Кайлаша лишь в своей душе, и внимательно наблюдают за знаком, который должен был дать нам Пайлот Баба, я направилась к нему. Но он чего-то ждал. Пайлот Баба посмотрел вперед, на минуту задумался, подошел к старому креслу и упал в него. Все ринулись к нему – это означало, что у всех нас появился шанс услышать продолжение вчерашней истории о Горакхнатхе Бабе.

«Люди занимают на Земле не так уж много места! – подумал Маленький принц. – Если бы два миллиарда ее жителей сошлись и стали сплошной толпой, как на митинге, все они без труда уместились бы на пространстве размером двадцать миль в длину и двадцать в ширину. Все человечество можно было бы составить плечом к плечу на самом маленьком островке в Тихом океане».

Но в Гималаях нет двух миллиардов людей, там живет небольшое количество тех, кого благословил сам Господь и дал силы на то, чтобы сохранять свою чистоту во имя жизни всего человечества. Ведь именно благодаря святым сиддхам, живущим в горах, сохраняются знания о душе и духе, а также не исчезают знаки на пути Домой. Кажется, что такого в том, чтобы оставить этот мир и фактически исчезнуть с физического плана Земли? Зачем было рождаться в теле человека, чтобы затем пытаться оставить его во имя путешествия по другим мирам?

Пайлот Баба сидел в кресле. Диги Баба принес ему чашку с чаем и поставил на небольшую табуретку рядом с ним. Учитель отхлебнул несколько глотков горячительного напитка и начал свой рассказ. В этот раз Пайлот Баба заговорил громко и внятно. Его слова эхом пронзали горные хребты и разносились по мелким спокойным волнам священного Манасаровара.

– В тот вечер, когда мне казалось, я больше никогда не увижу великого йога Горакхнатха, с большим трудом я добрался до вершины горы и неожиданно вновь встретился с ним, – начал свой рассказ маха-йог. – Я шел на свет. Свет, горящий и изнутри, и снаружи. И этот свет указывал мне путь. Интуитивно я знал, что мне во что бы то ни стало необходимо попасть наверх. Час, два, три сложного крутого подъема в гору, и вот я достиг цели и стоял перед большой пещерой, возле которой пылал огонь. Именно его я видел снизу. Войдя в просторную светлую, несмотря на сумерки, пещеру, я также увидел огонь, горевший в большой квадратной, но неглубокой яме, где проводили ежедневную пуджу. На одном из углов кунды[39]39
  Кунда – углубление в земле, которое делается перед совершением огненного обряда. Олицетворяет собой рот Бога, куда люди совершают подношение риса, трав, гхи и т. д..


[Закрыть] стоял трезубец, а на нем висели большие бусы из плодов рудракши и барабанчик Шивы. Один из йогов, который был абсолютно нагим, сидел напротив этого огня и, бросая в него подношение из хавана, риса, каких-то трав и сухих фруктов, громко читал мантры. Иногда он лил в огонь масло гхи, которое символизировало жидкое золото и чистоту намерений. «Сваха!» – произносил он каждый раз, опуская в огонь горсть ароматной смеси, что буквально означало: «На благо всех живых существ!», а также просьбу принять его подношение и самоотдачу своей сущности.

Посредине пещеры возвышался удивительной красоты шива-лингам, на который по капле стекал панчамрит, или смесь из воды, молока, йогурта, сахара и меда. В этой достаточно большой, но уютной пещере я сел на место, указанное мне каким-то незнакомым йогом. Он был совершенно безэмоционален, но одновременно с этим очень приветлив. Йог снял с шива-лингама красный цветок и положил мне на голову. Как только это произошло, я начал погружаться в глубокую темноту. Я прошел сквозь нее, как будто перелистывая различные картинки своего сознания, с удивлением обнаруживая в них знакомые лица, события, запахи, вкусы. Затем мое тело словно растворилось в пустоте. Мое сознание блуждало среди вещей, находившихся далеко от меня. Я увидел, как растут деревья, начал понимать язык птиц, земноводных и насекомых. Весь мир был в движении, но я сам при этом находился на одном месте. Я начал понимать тайны мироздания. И вдруг заметил, что мое тело лежит отдельно от меня. Оставался лишь тонкий луч света, едва соединявший меня с реальностью.

Мы все с восторгом смотрели на Пайлота Бабу и жадно ждали продолжения этого необычного и до предела фантастического рассказа. Он посмотрел внимательно на часы, стрелки на которых свидетельствовали о том, что пора уже отправляться в путь, и спокойно продолжил:

– Сквозь медитативный сон я увидел перед собой Горакхнатха, вошедшего в пещеру. Кольца в его ушах светились сегодня особенно ярко. Я удивился, что на нем почти не было одежды, но зато на плече висела квадратная оранжевая сумка. Меня не было в теле, но я начал ощущать прохладу. Будучи где-то там, я отчетливо понимал, что, несмотря на горящий в пещере огонь, откуда-то потянуло холодом. Ничего не говоря, Горкхнатх посмотрел внимательно мне в глаза и, с легкостью оставив свое тело, вошел в мое. Я все осознавал и чувствовал, но ничего не мог с этим сделать. Да и не хотел. Этот опыт был новым для меня. Я осознавал, что «я исчез» и остался лишь Наблюдатель, вышедший из тела, который стал молчаливым свидетелем всего происходящего. Душа божественного человека по имени Горакхнатх поселилась в моем похудевшем за время аскез теле. И он так просто, без каких-либо объяснений, взял мое тело и ушел с сумкой через плечо и чашей для подаяний. Я последовал за ним, молча наблюдая за его движениями и даже мыслями. За несколько секунд мы – он в моем теле и я рядом – преодолели расстояние в несколько тысяч миль. Паря над Землей, я увидел очертания знакомого города, знакомые деревья, улицу, двор. Людей, чьи лица были до боли знакомы мне. Я увидел Горакхнатха, который выглядел, как йог-отшельник, и он улыбнулся мне. Я попытался улыбнуться ему в ответ, но тут же подумал: я есть и меня нет одновременно. Это было удивительное состояние, в котором я чувствовал эмоции каждого, кто попадал в поле моего зрения, но при этом осознавал, что ко мне они не имеют никакого отношения.

Мы оказались в каком-то знакомом дворе, и маленькие дети увязались за ним. Мы подошли к до боли знакомому дому, откуда вышла пожилая женщина в розовом сари. Увидев Горакхнатха, она зашла обратно в дом, чтобы принести йогу подаяние. Но тут же вышла обратно, как будто желая что-то проверить, и со слезами на глазах убежала в дом. Я узнал в этой доброй женщине свою мать, а она во мне – своего сына. Вокруг моего тела, в котором был Горакхнатх, поднялся шум и гам. Все старики и дети высыпали на улицу, чтобы посмотреть на отшельника. Кто-то из них в недоумении почесывал затылок, а кто-то громко рыдал. Какие-то женщины схватили йога за руки и попытались затащить его в дом, но никто не смог справиться с этой задачей. Площадка перед воротами медленно заполнялась мужчинами, женщинами и детьми, но йог был независим от эмоций людей и по-прежнему просил милостыню, протягивая перед собой чашу для подаяний. Все эти люди не понимали, какая драма разыгрывается перед ними. Им казалось, что они видят меня в роли отшельника, и их сердца переполнялись любовью и состраданием, а также желанием вернуть меня моей матери.

Пайлот Баба замолчал и с интересом посмотрел в глаза каждому из нас, будто желая удостовериться в том, что мы верим его рассказу. Пауза затянулась и переросла в момент под кодовым названием «принятие решения: верю – не верю». Казалось, будто бы часть людей идет в одну сторону, а вторая – в другую.

Пайлот Баба, покачав головой, продолжил:

– Люди, плотно окружившие йога со всех сторон, спрашивали его: «Зачем ты сделал это?» Но он стоял, подобно каменному изваянию, совершенно неподвижно. Я наблюдал за всей этой сценой со стороны, не имея возможности вмешаться и что-то объяснить им или моей матери. Даже если бы я и захотел вмешаться в происходящее, я бы не смог, так как мое тело было с другим человеком. Я осознал, что в мире существовали, существуют и будут существовать социальные и родственные связи, которые сковывают людей цепями обязанностей по отношению друг к другу. Прошлый я и мое тело могли принадлежать этим людям, а отшельник был независим и ни с кем не чувствовал связи. Моя мать, преисполненная любви, подошла к йогу, протянула из-под складок сари руку с едой, наполнила миску, благословила его и с любовью произнесла: «Живи тысячу лет, ненаглядный!» Горакхнатх, лишенный каких-либо привязанностей и чувств к моей матери, пошел дальше. Все с удивлением и отчаянием смотрели вслед равнодушному йогу, как он, убедившись, что миска для подаяний до верху полна еды, отправился восвояси.

Как только он начал скрываться из виду, плотина материнской любви прорвалась, и несчастная женщина побежала за йогом, крича ему вдогонку: «Я хочу хотя бы один раз увидеть моего сына! Пусть сам Лаллан придет ко мне! Я узнала тебя! В теле моего сына обитает другой йог. Я чувствую, ты – не тот, кому я дала жизнь! Но ты же сам знаешь, он – в первую очередь мой сын, а уже потом отшельник». Я смотрел со стороны на свою мать, которая, заломив руки, плакала, и мое сердце, которое было то ли внутри моего сознания, то ли внутри моего тела, сжималось от боли. Да, я был отшельником, но я не мог не чувствовать печаль моей матери и ее невероятную любовь ко мне. Она бежала за моим телом, в котором находился другой человек, и кричала: «Каким бы великим отшельником он ни был, он не может забыть свою мать. Прошу тебя, пришли его ко мне хотя бы один-единственный раз! Я знаю, что ты наделен удивительной силой и мой сын будет развиваться рядом с тобой, он отвергнет мирские привязанности, отвергнет иллюзию и будет жить для всего человечества. Я знала об этом с самого его рождения! Но прошу тебя, передай ему мое благословение и просьбу хотя бы один раз повидаться со мной».

Моя мать остановилась, в отчаянии опустив руки. Слезы текли по ее щекам, но она больше не вытирала их. Ее плечи поникли, и мне показалось, что она стала такой маленькой и хрупкой, как девочка! Но она набралась сил и закончила свою речь: «А теперь, отшельник, иди! Мне повезло в жизни, я – мать. Иди, отшельник, и передай моему сыну, что материнская любовь никогда не умирает и всегда дает силы своим детям». Горакхнатх остановился. Он внимательно посмотрел на нее. Своим взглядом он передал ей благословение Гималаев, которое разлилось по ее старенькому телу нектаром блаженства. Затем он положил ей на краешек сари горсть пепла, благословил ее и ушел, более не оглядываясь. Я смотрел, как моя мать, поставив точку на лбу, заулыбалась. Как будто тяжесть упала с ее плеч и наступило прозрение. Я успокоился и подумал: «удивительна доля отшельников – весь мир принадлежит им, но они не принадлежат никому».

На глаза Пайлота Бабы навернулись слезы. Он прикрыл рукой лицо и на какое-то время замолчал. Затем промолвил: «В следующий раз я увидел свою мать только перед тем, как она уходила в мир иной!»

Как же мало мы говорим своим близким о том, что любим их, пока они живы, и как же жалеем об этом в момент, когда осознаем, что больше никогда у нас не будет шанса сказать им слова благодарности и любви. Тогда, на Манасароваре, вспомнив свою мать, Пайлот Баба не заплакал навзрыд. Но видно было, что его сердце при мысли о матери сжалось и слезы выступили на глазах. Что-то недосказанное, незаконченное не давало ему покоя даже после того, как он достиг просветления. Пайлот Баба поспешил закончить свой рассказ:

– В тот день я пребывал в очень глубоком состоянии медитации. Несмотря на людей, не оставлявших меня ни на минуту, я погрузился в медитативный сон и отчетливо увидел свою мать, которая выходила из нашего дома. Чувство тревоги и грусти поглотило меня. Мое тело было неподвижным и оставалось на месте, а я тем временем поднялся над городом и вмиг оказался на знакомых улицах Сасарама. Я заметил перед собой мать и моего брата. Моя мать сказала ему: «Хридай! Мой сын Лаллан, твой брат, не пришел, а ведь он должен был прийти сегодня, чтобы попрощаться со мной. Я собираюсь уходить, мой жизненный путь в этом воплощении окончен».

Пайлот Баба снова замолчал. Пальцами он потер уголки глаз, а затем продолжил рассказ: «В этот момент я четко осознал, что моя мать собралась покинуть свое тело! Я моментально проявился перед ней в тонком теле, она увидела и узнала меня. Как же она хотела обнять меня, поцеловать, прижать к сердцу, поделиться этой новостью с другими людьми. Но она воздержалась от объятий и лишь произнесла: «Смотрите, мой любимый Лаллан пришел, чтобы попрощаться со мной!» Но люди лишь оглядывались по сторонам и, не видя меня, думали, что она впала в беспамятство. Но моя мать сказала им: «Вы все считаете меня сумасшедшей, но Лаллан действительно пришел. Он стоит прямо передо мной. Он одет, как йог. Помню, однажды я уже видела его в такой одежде. Но потом я поняла, что это не Лаллан, а Баба Горакхнатх. В тот день великий йог Горакхнатх пришел, вселившись в тело моего сына, чтобы без слов рассказать мне о непривязанности. А в этот раз мой сын пришел сам, но забыл взять свое тело. Хоть он и пришел ко мне, но на самом деле он уже далеко, там, где родственные связи не имеют никакой ценности. Теперь, сынок, я сама ухожу в пространство за пределы всех желаний и привязанностей». Моя мать сложила руки в намасте, поблагодарив меня за последнюю встречу, и, обращаясь ко всем, крикнула: «Скорее отвезите меня в Каши, ведь священная Ганга ждет меня!»

Пайлот Баба на минуту замолчал, а потом сказал: «Я все же успел попрощаться с матерью»… Затем он резко остановился и встал со своего кресла. Не говоря больше ни слова, он пошел по направлению к своему джипу и сел в него. Все мы засуетились. Кто-то побежал в комнату за оставшимися там вещами, кто-то в туалет, кто-то автоматически пошел к своей машине и сел в нее, ожидая отправления. Каждый из нас получил свой опыт и должен был отправляться дальше по нитям своей судьбы, своей жизни. Мать или отшельник, ребенок или отец, Маленький принц или пилот – решение принимать только вам!

Мы быстро, не говоря ни единого слова, расселись по джипам. Я сидела на переднем сиденье и не могла видеть людей за моей спиной. Но я отчетливо ощущала, как глубоко проникли слова Пайлота Бабы в их сознание. Мысли каждого из них были очень громкими не просто по отношению к пространству машины, в которой мы ехали, но и к тишине пиков горных хребтов. Горы затаились, замерев, оцепенев, как будто провалились в негу неожиданно спустившегося на них тумана. Мне так хотелось еще раз посмотреть на Короля Гор Кайлаш, но, увы, он как будто растаял в серо-голубом облаке.

Мы быстро ехали вперед, точнее, назад, в социум. Туда, где мысли людей посвящены другим обетам, нежели мысли небожителей. Туда, где 99 % человеческих идей строятся на желаниях удовлетворить собственные потребности, а не на намерениях посвятить свою жизнь и все плоды своей деятельности Всевышнему. Конечно, спустившись вниз, большинство из совершивших паломничество на Кайлаш, тоже забудут о том, как просили Господа показать им свой небесный лик, и начнут думать о еде, удовольствиях, сексе. Материальный мир вновь почти у всех нас заберет надежду на слияние с Истиной, оставив лишь где-то в подсознании воспоминания о Боге, Йоге, блаженстве и мире, где царит Любовь. Но и эти воспоминания вскоре будут казаться обычным сном.

Я оглянулась назад с надеждой хотя бы на миг увидеть Кайлаш. И, о чудо, тучи расступились, и священный пик осветило яркое весенне-летнее солнце. Его лучи так нежно касались вершины горы, что все символы, нарисованные на лицевой стороне Кайлаша, стали видны еще отчетливее. В последнюю минуту мистическое сияние Кайлаша пронзило меня, а его белоснежный и неподвижный пик как символ Чистого сознания так и остался со мной по сей день. «Ом», – звенело в пространстве, у меня в голове и в каждой клеточке моего тела. «Ом», – звенел величественный Кайлаш напоследок.