Текст книги "ЯблоковСад. Воспоминания, размышления, прогнозы"

ЯблоковСад. Воспоминания, размышления, прогнозы

Издано при поддержке:

• Яблоков-Фонда

• Партии «Яблоко»

• WWF России

• Совета по морским млекопитающим

• Гринписа России• Фонда им. Генриха Бёлля в России России

• Членов РСоЭС, МСоЭС и других экологических активистов России

• Эколого-правозащитного центра

• Коллег по науке и общественной «Беллона» деятельности А.В. Яблокова

Идея проекта С.А. Боголюбов

Руководитель проекта Д.Н. Кладо

Рекомендовано Ученым советом биологического факультета МГУ в качестве учебного пособия для студентов-биологов

Издание осуществлено при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках реализации Федеральной целевой программы «Культура России (2012–2018 годы)»

Книга издана в авторской редакции

Вместо предисловия

Нужно, знаете, работать… не покладая рук… всю жизнь.

А.П. Чехов

Светлана Проскурина, кинорежиссер

Петрушово, Петрушово… чувствуете торопливость, осторожную поспешность в самом звучании этого названия?!

Петрушово – небольшая русская деревня в Рязанской области, недалеко от города Касимова, прежде – Мещерского Городца… Всю деревню нужно проехать, чтобы очутиться на другом конце, у бескрайнего поля, часть которого занимает молодой яблоневый сад. Совсем недавно дома вас встречал высокий, стройный, легкий в движениях человек. Голова, борода и брови совсем седые, а глаза молодые. Он во все включался радостно и самозабвенно – заносил вещи и гостинцы в дом, помогал жене накрывать на стол, тут же налаживал, если что-то вышло из строя, или показывал новые саженцы, удобную лопату… Он совершенно не дорожил собственным временем, а оказалось, что все успел.

В этом доме встречались люди самые разные; со всеми он был приветлив и свободен, никому не оказывал предпочтения (конечно, кроме Дильбар – умницы, помощницы, жены). Никто здесь не чувствовал себя лишним, забытым или осуждаемым.

Когда же он успел столько сделать: стать большим ученым, советчиком (именно советчиком, а не советником) президента, защитником китов, озер и лесов; защитником всякой правды и чистоты?!

При нем реплика из «Макбета» – такая устойчивая и злободневная: «„.власть будет наша, и никто не посмеет призвать нас к ответу» – уже не казалась такой безусловной, и мы знали, что Яблоков вступится, защитит, доведет до конца, «призовет к ответу». И от одного этого знания становилось легче дышать. Как он побеждал, что было в арсенале у этого человека?! Вот один пример. Алексей Владимирович посадил сад. Каждый саженец сам вырастил из зернышка. Купил землю на краю села, за своим домом – дикое поле. И появился в деревне ОБЩЕДОСТУПНЫЙ САД – как у Чехова – не для себя, для других, для потомков. Сам только поливаешь, обрабатываешь землю, покупаешь удобрения, боишься заморозков, зайцев зимой, злых ветров… Деревенские стали ломать саженцы, безобразничать и глумиться, пускать скотину – опять читай Чехова… Обычное дело. Праздность. Бахвальство. Что Яблоков?! Он пропахал трактором защитный ров и самозабвенно трудился дальше… не «гремел медалями», не призывал полицию, не выходил с ружьем или вилами… Как обычно, расточал свет чистой печали и терпения. Все принял с мудростью – и низость и возвышенное, и жизнь и смерть.

Эта черта – трудиться и принимать жизнь во всей полноте – абсолютно яблоковская. Она вносит некий высший смысл в его судьбу, овеществляет нематериальный переход судьбы в предание, в молву, когда он становится так же важен, как проза Толстого или громада спокойно плывущего кита; как первый росток из коричневого яблоневого зернышка…

Он сам назначил себе судьбу, загодя определенную своим чудесным естеством. Судьбу, полную труда, любви, сопричастности и бесстрашия. Мне и сейчас легко представить старую деревенскую школу в Петрушове – большие окна, могучие ели, голоса гостей, молодой яблоневый ЯБЛОКОВ САД за околицей и… Алексей Владимирович с лопатой, веселый, идет навстречу, и весь, весь белый свет ему мил.

Прямая речь

Я счастливый человек

Екатерина Чистякова, директор фонда «Подари жизнь».

Неоконченное интервью с Алексеем Яблоковым, состоявшееся в январе 2014 года в деревне Петрушово

Публикуется впервые

Родился я в семье интеллигентов. Мой дедушка с отцовской стороны, Сергей Платонович Яблоков, был земским врачом в Кинешме. Это в Костромской области, на Верхней Волге. Бабушка – Екатерина Васильевна. Отец – Владимир Сергеевич. Мама – Татьяна Георгиевна Сарычева. Мама была из семьи булочников. И до сих пор одну из булочных в Кинешме называют Сарычевской.

Какие-то отрывки воспоминаний есть: мама рассказывала, что у них было два или три работника в этой булочной. Тесто заквашивали в бочке, и на эту бочку ложился спать один из рабочих. Когда тесто поднималось и сбрасывало работника с бочки, оно считалось готовым, и можно было делать хлеб. У мамы был брат Борис Георгиевич. Он потом стал директором хлебопекарного техникума. Вот такая булочная история.

Родители учились на рабфаке физико-математического отделения Московского государственного университета. Из всяких разговоров и старых книжек, подписанных инициалами родителей, знаю, что мать занималась краеведением. Это был общий интерес родителей. Сейчас краеведческие музеи начинают снова играть роль хранителей культуры. Все рушится, библиотеки рушатся, школы закрываются, а музеи работают, и их роль значительнее, чем пятнадцать-двадцать лет назад.

После революции краеведение, как патриотическое движение, расцветало. Может быть, потому, что туда пошли, скрываясь от всяких репрессий, интеллигентные люди, так же как позже, в сталинское время, сделала биологическая интеллигенция. Почему была такая сильная заповедная система в Советском Союзе? Потому что жизнь выталкивала туда людей от всяких доносов и репрессий. Заповедным работникам всякие шпионские или вредительские обвинения тоже предъявляли, но гораздо меньше, чем в городах.

Семья Яблоковых. Слева направо: отец Владимир Сергеевич, братья Клим и Алеша, мама Татьяна Георгиевна. Перед уходом Клима в Красную армию. 1943 г.

После окончания университета отец стал геологом-угольщиком, а мать – палеонтологом. Они оба работали в Московском угольном бассейне.

Про карьеру отца я знаю немного. Знаю только, что он был послан в командировку в США как инженер-угольщик и пробыл там полгода или около того. Такая командировка была большой редкостью в те времена.

Вообще наши родители остерегались рассказывать детям о предках, хранить семейные традиции, рассказывать о том, что происходило вокруг. В сталинское время безопаснее было ничего не знать. И только когда я стал взрослым, мама рассказала историю своей «карьеры». А было так. Она работала на шахте в Подмосковном угольном бассейне младшим геологом. Сажают начальника шахты, и заместитель начальника становится начальником шахты, главный геолог становится замначальника, а младший геолог – старшим геологом. Вот она стала старшим геологом. Снова сажают начальника шахты, и вся эта цепочка продвигается выше. Чтобы избежать участи начальников, а стало ясно, что «каток» не остановится, она завербовалась на поиски гелия. Тогда считалось, что будущая война – это война моторов, в том числе дирижаблей. Для дирижаблей нужен был гелий. Поиск гелия был такой же стратегической задачей страны, какой потом стал поиск урана. Мама завербовалась в геологическую партию на поиски гелия в Семиречье – это в Средней Азии. И это ее спасло от репрессий. Мама около года проработала в поисковой партии, отбивалась там от басмачей. Есть даже фотография, где мама на коне в армейской гимнастерке, с револьвером на боку. Басмачи были кругом, но они были менее страшным фактором, чем сталинские репрессии. Это было где-то 1924–1925 годы. Мой брат Клим родился в 1926-м, а я в 1933-м.

Дальше мать стала специализироваться как палеонтолог и поступила на работу в Палеонтологический институт. Она занималась так называемыми руководящими ископаемыми организмами, по которым можно определять возраст горных пород. Если знать возраст горных пород, можно предположить наличие в них определенных полезных ископаемых.

Мама была очень активный человек. Я очень похож на нее. И она была в теплых отношениях, в хорошем смысле слова, с директором института академиком Алексеем Алексеевичем Борисяком. Она была его правой рукой. Мама перед войной защитила диссертацию и стала одним из ведущих сотрудников в Палеонтологическом институте. Перед самой войной мама прошла также курсы медсестер. Тогда уже было ясно, что вот-вот что-то случится. Страна готовилась.

Когда началась война, отец был уже сравнительно крупным чиновником – заместителем начальника Главуглеразведки. Уголь тогда был очень важен, вся промышленность существовала за счет него. Отец остался в Москве, а семью эвакуировали. Мы: я, мама, брат, бабушка и дедушка – были эвакуированы в Пермь (тогда Молотов). И вот оттуда уже начинаются более-менее ясные воспоминания. В Перми я впервые пошел в школу. Это была школа № 7.

От школы остались смутные воспоминания. Воспоминания остались и от военной Москвы: бомбоубежища, дежурства. Взрослые ходили дежурить на крышу, чтобы тушить зажигательные бомбы. Эти бомбы не взрывались, а падая на крышу, пробивали ее и должны были загораться. Нужно было хватать «зажигалки» специальными длинными щипцами и опускать в ящик с песком. Везде стояли эти ящики с песком.

У нас был радиоприемник ВЭФ, круглый такой. Так вот, через несколько дней после начала войны все приемники собрали. Работали только репродукторы-громкоговорители общей сети. Все были обязаны сдать свои радиоприемники, чтобы шпионы не могли получать через них какие-то инструкции, данные. Рассчитывали, видимо, что будет много шпионов. Наверное, так и было. Мы забрасывали шпионов к немцам, немцы к нам их тоже забрасывали. Про приемник вспомнил еще потому, что, когда мы вернулись из эвакуации, я – то ли с отцом, то ли с мамой – ходил на склад. И наш приемник так и стоял все это время на складе на том месте, куда мы его поставили. Мы его забрали.

Мы были эвакуированы из Москвы. А ведь были люди, которые специально не уезжали из Москвы – ждали немцев. Время было страшное. Рухнули цены во всех промтоварных магазинах. Золото шло за бесценок. И были люди, которые скупали все ценности и ждали немцев.

Алеша Яблоков – в центре. 1936 г.

В Молотове (Перми) мама работала старшей сестрой эвакогоспиталя. Она имела подходящее образование, так как была биологом и окончила медицинские курсы. Нам это сильно помогло выжить. Какая-то еда нам перепадала. Жили впроголодь, бедно очень, как и все. Потихонечку продавали вещи, которые с собой привезли. Ходили на рынок и меняли одежду на продукты. Почему-то врезалось в память, как мама продала свою беличью новенькую муфту то ли за одну, то ли за две миски молока. Молоко продавалось замороженное, дисками. То есть пол-литра или литр молока выливались в миску и замораживались. И на рынке торговали вот этими замороженными дисками.

Мы жили в одной комнате в каком-то большом общежитии. Я помню длинный коридор. Клим все время просился на фронт. Сначала он пошел работать токарем на фабрику, где точили гильзы для снарядов. И такой мастер хороший попался, который все время ему говорил: «Ты должен учиться! Что ты тут толчешься! Ищи способ учиться!» Однажды Клим увидел объявление, что через Пермь проезжало Ленинградское военно-морское училище, и подал заявление в это училище. Училище проезжало через Пермь по пути эвакуации в Тару – маленький городок на берегу Оби, в Омской области. И Клим с этим училищем уехал.

Мы очень быстро вернулись в Москву. В июне-июле 1941 года мы уехали в Пермь, а зимой 1943-го вернулись. Отец организовал нам вызов от Министерства угольной промышленности. Москва была закрытым городом, и просто так туда приехать было нельзя. В Москву вернулся и Клим. Его отчислили из училища, так как оказалось, что у него один глаз не видит абсолютно. Но он все время рвался на фронт, писал всякие заявления.

Жили мы в коммунальной квартире на Малой Алёшинской, около Арбата. В квартире было пять семей. В одной из этих семей был парень, приятель и ровесник Клима. Этому парню пришла повестка на фронт, и Клим пошел с ним вместе в военкомат узнать, почему ему самому не пришла повестка. Тут же в военкомате ему тоже выписали повестку и направили его из-за слепого глаза в училище связистов. Но из училища Клим все равно продолжал писать письма: «Хочу на фронт!» Сначала писал начальнику училища, потом начальнику подразделения. В конце концов написал письмо Сталину, и ему пришел ответ Верховного командования с распоряжением направить его в действующую воинскую часть.

С этим распоряжением нужно было идти на своеобразную военную «биржу труда», где представители различных воинских частей с фронта набирали тех, кто им нужен: танкистов, артиллеристов и т. д. Клим услышал, что нужны самоходчики. Подошел к офицеру, сказал, что глаз не видит, а офицер отвечает, что это ничего и так пойдет. Так Клим попал в самоходное подразделение, где прослужил всю войну.

Клим о войне мало рассказывает. Но один рассказ помню. Это был 44-й год, воевали уже в Пруссии. Линии фронта как таковой не было, и однажды самоходка Клима вырвалась очень далеко вперед. И экипаж вдруг услышал вокруг немецкую речь. Клим с товарищами затаились вместе со своей самоходкой на ночь, сидели тихо-тихо. А утром оказалось, что за эту ночь Клим полностью поседел. Он был черноволос и поседел за одну ночь.

Родители А. Яблокова – Владимир Сергеевич Яблоков и Татьяна Георгиевна Сарычева. 1971 г.

После войны Клим поступил в МГУ на геологический факультет. Как геолог стал заниматься ураном. Долго работал на урановых месторождениях в Карпатах. Награды получал – у него вся грудь в орденах, военных и трудовых. Защитил кандидатскую диссертацию, стал заниматься морской геологией на Дальнем Востоке и в Арктике.

Судьба Клима – это отражение судьбы эпохи. Молодой человек стремится на фронт всеми силами, проходит страшную военную мясорубку и остается живым. Включается в холодную войну, занимаясь поисками урана. 100 тысяч человек было тогда брошено на урановый проект, которым руководил Берия. Он в малых количествах распространен и на Чукотке, и в Магаданской области, и в Калмыкии, и на Северном Кавказе. И везде остались следы разработок, некоторые штольни до сих пор не засыпаны. Я был в городе Лермонтове, где добывали действительно много урана. Там остались огромные поля отходов – пульпы. Сейчас их засаживают деревьями. Но из этих полей текут речки, которые обязательно будут внизу радиоактивными. В нижнем течении этих речек нельзя жить, потому что там всегда будет оставаться радиоактивная угроза. Хотя, казалось бы, Кавказ – курортный район! Уран – это действительно символ времени.

Элеонора Бакулина-Яблокова (1933–1987)

Потом была морская геология, рассыпные месторождения золота, освоение Дальнего Востока и Арктики… Люди работали на государство, которое считало, что нужно ковать ядерный оборонный щит. Смотришь на то время, и кажется, что все развивалось, люди радовались и делали какие-то дела. Но потом думаешь: зачем все это делалось? Для чего было нужно? Где тот щит и какой щит сейчас надо ковать?

У нас с Климом резкие расхождения по двум направлениям. По атомной энергетике и по политике. Клим – коммунист и никогда из партии не выходил. Клим является сторонником развития атомной энергетики. А я из партии ушел и атомную энергетику не поддерживаю. Но мы с братом, конечно, в добрых отношениях. Он хороший, большой и красивый человек. У нас осталась в Свистухе родительская дача – это на станции Турист (Дмитровский район). Так он каждые выходные с этой станции пешком до деревни ходит.

Но вернемся в послевоенную Москву. Мама тогда подталкивала меня к тому, чтобы я нашел свой талант. Это очень важно! Нужно, чтобы человек всю жизнь занимался любимым делом, тогда и жизнь будет легче. А чтобы найти любимое дело, его нужно искать, пробовать разное, чтобы понять, что это дело по тебе, что этим стоит заниматься! Как понять? Это очень важный момент для любой семьи, любого молодого человека. Обязательно надо, если по-библейски, найти свой талант.

Мы все генетически разные. И это значит, что каждый отличается чем-то от другого, каждый человек может делать что-то лучше, чем другие. Идеально найти то доброе, чем ты можешь заниматься лучше, чем другие. И это тебе даст на всю жизнь уверенность в том, что ты делаешь хорошее дело. И ты будешь счастливым человеком! Таким я считаю себя. Конечно, очень жалко, что от рака умерла Эля, что мои родители от рака померли. Жалко, что у меня рак. Жалко, что сын у меня не такой, как мне хотелось бы… Много чего жалко… И все равно я счастливый человек. Я всю жизнь занимался тем, чем хотел заниматься, и мне очень мало приходилось делать то, что не люблю.

Мама сделала все, чтобы я «прощупал» все возможности и нашел себя. Тогда была замечательная система кружков в Доме пионеров. Можно было прийти в Дом пионеров, записаться в любой кружок и заниматься иностранным языком, пением, рисованием, столярным делом, слесарным делом… Животные интересуют – тут живой уголок. И до сих пор это есть, и слава Богу! Обязательно надо любого молодого человека, когда он формируется, в 10–12 лет, подтолкнуть, чтобы он прошел разные занятия. И сказал о чем-то: «Да, это мое!»

Я с огромным удовольствием занимался в кружке столярным делом и до сих пор столярничаю с удовольствием. Это мое хобби. Может быть, я не столяр-краснодеревщик, но табуретку могу сделать. Кстати говоря, впервые я попал на телевидение из-за столярного дела. Был городской конкурс пионерских поделок, и я занял, по-моему, третье место. Я своими руками, хотя и под руководством мастеров из Дома пионеров, сделал раскладной стул-лесенку. Это был стул с прямой спинкой, его можно было раскрыть, и он становился маленькой такой лесенкой, типа стремянки. У нас дома всегда были книжные полки, и достать до какой-нибудь высокой полки можно было, только забравшись на стремянку. И вот по телевизору показали, как мой папа открывает этот стул и тянется к книжной полке, берет книжку, а я рядом стою. Это было мое первое выступление по телевизору, по-моему, в 1949 году.

Мне повезло. Не помню, кто меня настропалил, но я попал в Кружок юных биологов Московского зоопарка (КЮБЗ). Там я и пропал! Тогда действовала замечательная система Петра Петровича Смолина. Сначала новичок попадал во временный состав кружка и только позже – в основной. Новичку давали какие-то мелкие поручения. Мне на первых порах поручили наблюдение за лисицей. Когда входишь в зоопарк, там есть вольер с правой стороны, где, по-моему, до сих пор сидят лисицы. Я там простаивал часами, записывал, как они себя ведут, как играют, едят и т. д. Это было интересно и потом пригодилось в наблюдении за животными. Позже меня «повысили», увидев, что я работаю с интересом и стабильно. Я стал наблюдать за новорожденным слоненком в слоновнике. Это было о-го-го какое повышение!

КЮБЗ – это кружок с очень большой историей, чуть ли не самый старый юннатский кружок в России. Он начал работать еще до войны. Кружок был самоуправляемым. Был, конечно, штатный руководитель, но был и Совет кружка, и председатель кружка, и на Совете надо докладывать о своей юннатской работе. Работали не только в зоопарке. По субботам и воскресеньям были выезды в парки Москвы, ближайшие леса. Во время школьных каникул ездили в заповедники.

«Биологичка в школе была хорошая…»

Случилось так, что Петр Петрович Смолин вошел в конфликт с руководством зоопарка. Был конец 40-х. В то время все должно было быть под контролем. А у нас вольница. Мы куда-то ездим, чем-то занимаемся. Это ли или что-то еще, но Петра Петровича «подсидели», и он вынужден был уйти из зоопарка.

К этому времени я стал уже председателем КЮБЗа. Гриша Дервиз, который был до меня председателем, передумал поступать на биофак МГУ и решил идти в Суриковское. Нужно было избирать нового председателя. И Гришка предложил меня! За меня проголосовали. Это, конечно, не серьезная должность, и я не воспринимал свое председательство как карьеру. Но когда Петра Петровича «ушли» из зоопарка, мы – старшие кружковцы – перешли вслед за ним. Петр Петрович – ППС, как мы его звали – организовал юношескую секцию Всероссийского общества охраны природы (ВООП), и мы стали костяком этой секции.

Петр Петрович Смолин был старейшим деятелем юннатского движения. Он всю жизнь занимался юннатами. Знаменитая Станция юных натуралистов в Москве была создана в 1924 году! Смолин возглавил школу-колонию Центральной станции юных натуралистов им. К. Тимирязева еще молодым человеком, только вернувшись из армии. Он знал очень многих людей, круг его знакомых был невероятным.

Я еще долго, уже после того, как стал студентом, пользовался знакомством с ним, спрашивал совета. А он в ответ всегда: «Я сейчас знакомому позвоню, он там отец моего кружковца!» Тысячи людей были в его записной книжке. Он за своими питомцами следил. Это было потрясающе.

Созданная им юношеская секция ВООП существует до сих пор параллельно с КЮБЗом. С тех самых пор вооповцы и кюбзовцы взаимодействуют, влюбляются, дружат и конкурируют друг с другом.

Тут я сделаю небольшое отступление в сторону ВООП. Сталин сознательно уничтожал патриотические корни в России! Краеведческие музеи подверглись дикой атаке. В 20-е годы они расцветали, а потом их придавили. Уничтожить не уничтожили, но придавили. В противовес этому было создано Всероссийское общество охраны природы. Все это делалось для того, чтобы можно было контролировать любые общественные силы в стране, чтобы отвлечь людей от патриотической местной краеведческой тематики. Получилась полугосударственная структура – Всероссийское общество охраны природы и озеленения населенных пунктов. И оно всегда было и остается проправительственным, имеет награды за заслуги перед государством.

Ничего этого я, конечно, не знал. И не думал об этом. Радовался, что возникла юношеская секция общества.

Создание юношеской секции ВООП практически совпало по времени с моим поступлением в университет.

Биологичка в школе была хорошая. Она меня очень любила, видела во мне «своего человека», влюбленного в природу! Но вот с географом у меня не сложились отношения категорически. Он был испуганный в свое время и на всю жизнь и смотрел в рот только газете «Правда». Географ чувствовал, что я его недолюбливаю, и постоянно меня «заводил», что и закончилось в конце концов тем, что я назвал его «сволочью», а он меня выгнал из класса. И у меня была двойка по поведению в том году. Ну, двойка по поведению и какие-то комсомольские неприятности – это ерунда. Самое главное – у меня была тройка по географии в аттестате. И эта тройка по географии не дала мне возможности получить серебряную медаль. В то время медаль давала право поступления в университет без экзаменов, только по результатам собеседования. А на экзаменах всегда можно «срезать» человека.

Характеристика

Окончивший 46-ю московскую школу Яблоков Алексей Владимирович является членом-учредителем и заместителем председателя Кружка юных биологов юношеской секции Всероссийского общества охраны природы, вошедшим в состав основного ядра еще до момента организационного оформления кружка. Осенью 1948 года Яблоков возглавил группу членов Кружка юных биологов зоопарка (КЮБЗ), вышедших из состава КЮБЗа и основавших самостоятельный кружок сначала при Московской городской станции юннатов, а позднее при Центральном совете Всероссийского общества охраны природы.

Еще в бытность свою в составе КЮБЗа в 1948 году Яблоков провел интересные наблюдения за индивидуальными особенностями поведения и характера лис передних вольер зоопарка и проиллюстрировал данные своих наблюдений документальными фотоснимками. В тот же период он участвовал в бригадных наблюдениях над возрастным развитием и поведением Москвича (слоненка зоопарка).

В период после выхода из КЮБЗа летом 1949 года по договоренности с научным руководством Лапландского заповедника и по заданию кружка он проводил в Лапландском заповеднике работу по изучению суточной активности мышевидных грызунов в условиях Заполярья. Зимой 1949/50 годаЯблоков в качестве ответственного бригадира осуществил ряд выездов по изучению результатов выпуска бобра в Московской области. Летом 1950 года Яблоков работал в составе экспедиции Института эволюционной морфологии Всесоюзной академии наук под непосредственным руководством научного сотрудника института Т.Л. Бородулиной и одновременно осуществил самостоятельные биологические наблюдения по суточной активности цаплевых птиц, оформленные в настоящий момент в виде подготовленной к печати рукописи. Зимой 1950/51 года А. Яблоков продолжал работу по бобру и провел ряд ценных наблюдений, в частности по точке выпуска бобров на реке Цне.

В процессе всех этих работ Яблоков приобрел разностороннюю ориентировку в природном материале и навыки полевого наблюдателя-биолога и показал себя работоспособным активным натуралистом, имеющим прочный иустойчивый интерес к вопросам биологии и исследовательской работе.

Руководитель кружка юных биологов

юношеской секции ВООЦ

заместитель председателя секции Я. Смолин

26.06.1951 г.

Москва

Пришлось сдавать экзамены. Я их, слава Богу, сдал, набрал нужное количество баллов и «прошел»! На первом курсе у нас были прекрасные лекторы. Я с упоением слушал потрясающие лекции академика Льва Александровича Зенкевича. Ездил в экспедиции и на выезды кружка при ВООП уже как старший, как руководитель поездок.

И вдруг в конце первого семестра вышел приказ по университету. Таких-то и таких-то – около тридцати здоровых мужчин, сдавших первую сессию без троек, – перевести с биолого-почвенного, географического и геологического факультетов на химический. Оказалось, на химическом факультете организовали специальное секретное отделение по радиохимии. Мы это потом уже узнали. И это, конечно, была трагедия для меня, потому что я не мыслил себе жизни без зоологии.

Мы стали «обивать пороги». Нас было пять человек, которые не хотели этого перевода: Сергей Розанов, Виталий Троицкий, Олег Орлов, я и еще кто-то. Чего мы только не делали! Писали письма ректору, еще кому-то. Я даже умудрился пойти на прием к Трофиму Лысенко, который был депутатом Верховного Совета. Никакого пиетета я к нему тогда уже не испытывал, но пошел как к депутату. Он меня принял в своем кабинете в Сельскохозяйственной академии, президентом которой он тоже тогда являлся. Огромный кабинет, мрачный очень. Я на дрожащих ногах подхожу, рассказываю о своей просьбе. Он мне в ответ прохрипел: «Вы не понимаете государственную необходимость». На этом и закончилось.

Наши преподаватели на химфаке тоже видели, что от нашей пятерки проку не будет. И в конце концов они разрешили нам перейти обратно. Двоим удалось вернуться без потери курса – мне и Сережке Розанову. Дело в том, что мы настырно продолжали ходить и на биологические лекции, и на химфак.

Алеша Яблоков на полевых работах кружка ВООП. 1949 г.

Преподаватели смотрели сквозь пальцы, что мы не на все семинары ходили. Зачетка биологическая у меня была к концу первого курса полная. Был день, когда я одновременно сдавал по пять экзаменов! Вот такая эпопея.

Все это время я продолжал быть в контакте с Петром Петровичем Смолиным. И он предложил попробовать написать брошюру. Тогда ВООП издавало методические руководства – «Лекции Всероссийского общества охраны природы». И одну из этих брошюр мы написали вместе с Георгием Густавовичем Боссе. Она называлась «Что такое охрана природы, и почему она важна для нашей страны».

Георгий Боссе – это уникальная фигура, которая чудом сохранилась. В 1918 году он был членом Войскового правительства белого генерала Каледина. Потом занялся каучуконосами. Боссе был замечательный прикладной ботаник, а Советскому Союзу очень нужен был каучук. Потому что каучук – это шины! Шины для автомобилей, для самолетов – для всего. Боссе был заведующим секцией Института ботаники МГУ и даже ездил в Южную Америку для поиска каучуконосов. Позже он показал, что в бересклете есть очень много каучука и можно организовать его промышленное производство из бересклета. В 1943 году он стал даже лауреатом Сталинской премии за открытие отечественного каучуконоса. Но после был репрессирован и уволен из МГУ. В 50-е годы он работал в Орехово-Зуеве профессором педагогического института. Я недавно узнал, что он под псевдонимом, под русской фамилией, издал книгу «Хозяйственная ботаника, ее предмет, система и метод». Этот курс был даже переведен за границей.

Так вот, Боссе был человеком беспокойным и представил в ВООП какие-то свои методички, которые с точки зрения чиновников Общества были недостаточно современными. И моя задача была в том, чтобы добавить новое, актуальность какую-то, что я и сделал. И методичку издали. Это моя первая книжка, и я с гордостью ее всем показываю!

С третьего курса началась специализация и распределение по кафе-драм. Мне было совершенно ясно, что я должен идти на кафедру зоологии позвоночных. Я считал, что должен быть только зоологом, а чем в зоологии заниматься – не так уж и важно. Кто-то орнитолог, кто-то занимается рептилиями, а кто-то с профессором Наумовым – мышевидными грызунами. Я попал в руки Бориса Степановича Матвеева и стал заниматься морфологией. Моя первая курсовая работа у Матвеева была сделана по морфологии мозга мышевидных грызунов. Мне нужно было сравнить мозг у мышевидных грызунов из разных семейств и показать экологически обусловленные различия в морфологии: у кого больше развиты обонятельные доли, у кого – зрительные доли мозга, и т. д.

Когда я попал к Матвееву, я еще не понимал, насколько он хороший, глубокий морфолог. Возможно, этим я тоже обязан маме. Матвеев был учеником Северцова и совмещал преподавание в университете с работой в Институте морфологии животных. А мама работала в Палеонтологическом институте, который и тогда, и сейчас занимает помещения на Ленинском, 33, в одном здании с Институтом морфологии. И конечно, они с Матвеевым бывали на общих встречах биологического отделения Академии наук.

Думаю, что я – неплохой морфолог, и это только потому, что попал в руки к Матвееву. С Матвеевым работал доцент кафедры зоологии позвоночных Александр Николаевич Дружинин. Потрясающий совершенно человек, который вел Большой практикум. Для любой специализации, на любой кафедре очень важен Большой практикум. Он длится обычно два семестра, и там приобретаются все профессиональные знания и навыки. Матвеев был профессором – это теоретическая часть всего курса. А практическая – где нас учили препарировать – это был Дружинин, и он был интересен. У нас с Матвеевым потом сложились добрые теплые отношения на всю жизнь. Помню, как мы с ним в машине чуть не перевернулись. Водителем он был безумным совершенно. Мне сейчас 80 лет, а ему тогда было 70 лет, и он так водил машину! Невероятный был хулиган на дороге. Ездил он на маленьком горбатом «Москвиче». И однажды перевернулся на этом «Москвиче» через крышу, встал и поехал дальше.