Текст книги "Энергия кризиса"

В метрическом плане нечетные строки (Однажды Гегель ненароком и Назвал историка пророком) написаны самой распространенной IV формой четырехстопного ямба, что соответствует их нарочито традиционному повествовательному тону.

Во 2-й строке (И, вероятно, наугад) применена редкая II форма, делящая строку на две равные части четкого макро-ямбического рисунка. Редкость вторит смысловой и синтаксической странности, промежуточности этой строки[229]229
  Неразрешенность конструкции, накапливавшаяся с 1-й строки, достигает здесь максимума; ср. аналогичную синтаксическую затрудненность строк «Время он, нарвав охапку и Молний, с поля ими трафил» в «Гроза, моментальная навек» (Жолковский А. «Гроза, моментальная навек…»: цайт-лупа и другие эффекты // Он же. Поэтика за чайным столом и другие разборы. М., 2014. С. 62).


[Закрыть], а симметрия – приблизительной синонимии слов вероятно и наугад (сходных и огласовкой на А).

Заключительная 4-я строка (Предсказывающим назад) блистает самой редкой VI формой четырехстопного ямба, чем создается тоже симметричная, но совсем иная картина зияния в середине стиха – ретардации, напрягающей устремление к конечному ударению на рифме. И сама редкость этой формы, и накапливающееся по ходу ее развертывания нетерпеливое ожидание идеально отвечают как общей парадоксальности содержания строки – пуанты, отложенной до последнего стиха, последнего слова, последнего ударения и последней рифмы, так и смыслу делаемого здесь специфического утверждения о прыжке через историческое время. Эти эффекты поддержаны сильнейшим контрастом двух слов, составляющих строку, по длине (6 слогов / 2 слога), – турдефорсом, необязательным в данной форме и тем эффектнее реализующим нужный поэту смысловой кластер.

* * *

Гегелевский фрагмент воплощает, словно в капле воды, целый пласт пастернаковских инвариантов. Тут и сбывающиеся пророчества, и чудеса со временем, и метонимические сдвиги, и овеществление абстракций, и импровизационность, и эстетика небрежности, и обстоятельства великолепия, и автометаописательность, и аллитерации, перерастающие в парономазию, и иконика ритма… Все эти установки работают в полном согласии друг с другом, и даже там, где налицо смысловой срыв, он может восприниматься как простительный, а то и похвальный – ввиду его органичности для поэта, прокламирующего безразличие к ошибкам, лишь бы они были творческими.

Кризис эстетических парадигм

Триады…

Рената Лахманн

Что же лежит в основе трехчленных композиций, отношений между тремя точками, понятиями или элементами, иными словами, что лежит в основе всех тех трихотомий, которые встречаются как в естественных, так и в общественных и гуманитарных научных дисциплинах?[230]230
  Ср. триады в юриспруденции, технических науках, навигации, географии, социологии, психологии и так далее.


[Закрыть] Обусловлен ли магический авторитет числа три цифровым кодом или же имеется некая семантика упорядочения, определяющая триады и подчиняющаяся не алгебраическим аргументам? Трудно свести к единому принципу и магическое число три[231]231
  В то время как в своем труде «Тайная [оккультная] философия» («De occulta philosophia», 1531) приверженец таинственного знания Корнелиус Агриппа пытается философски истолковать магию триады, в XX–XXI веках магия числа три функционирует как реализованная метафора в банковском деле, в «магическом треугольнике» капиталовложений: рентабельность, безопасность, ликвидность.


[Закрыть], и число три в сказках, мифах и библейских сказаниях, и представление о божественной троице, и тройственные гипотезы, которые утвердились в антропологии и психологии, и трехзначные конфигурации в логике, диалектике и семиотике. Троичное мышление, в котором слились знание и теология, как в системе Раймунда Луллия и его последователей, развилось в прочную традицию, одной из кульминационных точек которой стала мистика триединства[232]232
  Апологеты тринитарности во главе с их известнейшим представителем Яном Амосом Коменским, вступившие в XVII веке в борьбу с антитринитарным движением (социанством), руководствовались в меньшей степени мистикой троицы, чем триединством разумного. Христианскую троицу искажали не только унитарии, но и приверженцы софиологии, вставлявшие в святую коалицию Отец – Сын – Святой Дух четвертый элемент – Софию.


[Закрыть]. Такие троичные конфигурации, как вера, надежда, любовь (Первое послание к Коринфянам святого апостола Павла)[233]233
  Ср. также тернары в антропологии, например, memoria, fantasia, ingegno Джамбаттиста Вико («Szienza Nuova», 1744) или тернар в алхимии (спагирик): sal, sulphur, mercurius.


[Закрыть] или memoria, intelligentia, voluntas (De trinitate 10.10.13 Блаженного Августина), обозначаются термином ternar, появившимся в сочинении Франца фон Баадера о мистической тройственности «Über das Urternar» в качестве всеобъемлющего термина[234]234
  Ср. его мистические толкования троицы: genitor, genitus, spiritus («Über das Urternar», 1816, WW.I, 226).


[Закрыть]. В таких отраслях знания, как математика, химия, геометрия, тригонометрия, – тернар выступает как terminus technicus, в роли точки интердисциплинарного соприкосновения.

Совершенно очевидно, что постантичные троичные концепции формировались не только под влиянием христианского представления о триединстве. Даже в таких далеких от троичного мышления и берущих свое начало в Античности дисциплинах, как риторика, обнаруживаются трехчленные конструкции. Современные научные дисциплины, например лингвистика, опираются помимо двузначных и на трехзначные семиотические модели, историю развития которых можно ретроспективно проследить на примере трехчленных концепций вплоть до Античности.

В дальнейшем будет предпринята попытка выявить некий общий принцип упорядочения для тех трехчленных композиций, которые встречаются в научных отраслях, имеющих дело с языком. В отдельных моделях бросается в глаза первостепенная роль треугольника, которому отводится центральное место при визуализации троичных отношений, словно тригонометрия способна разъяснить или однозначно определить связь между тремя аспектами и тем, что они подразумевают. Треугольник выполняет, по-видимому, две различные функции: метафорическую, заключающуюся в иллюстрации отношений между тремя моментами, как, например, в семиотическом треугольнике[235]235
  Так называемый семиотический треугольник восходит к триадам Античности и их последующему развитию, например к различению signe (son, voix и caractère), signification и pensée в грамматике Пор-Рояля («Grammaire Générale et Raisonnée», 1660), но получает известность только благодаря развитию современной семиотики (Огден, Ричардс, Эко).


[Закрыть] (причем представление и познание дополняют здесь друг друга), и свою подлинную тригонометрическую функцию. Умозрительные рассуждения о треугольниках, бесконечно возобновляющаяся сеть троичных концепций[236]236
  Ср. фрактальность так называемого треугольника Серпинского (рекурсивное деление треугольника на другие треугольники).


[Закрыть], для которых предпочтительной моделью является равносторонний треугольник, уводят от конкретной упорядоченности этой формы и, очевидно, не играют в дисциплинах, связанных с языком, существенной роли. Однако треугольник постоянно присутствует в трехчленных рассуждениях в роли познавательной метафоры и наглядной троичной фигуры, что особенно четко видно на примере семиотического треугольника. Тригонометрическая фигура используется в качестве сигнификанта для тройного соотношения, которое следует из нее не благодаря умозаключению.

В лингвистической философии имеется удобный для литературоведения трехчленный набросок Вильгельма фон Гумбольдта, который, несмотря на то что он был предложен еще до Чарльза Сандерса Пирса, вполне может быть понят в семиотическом ключе. Философ-языковед и духовный ученик Гумбольдта, Александр Потебня, развивает эту концепцию до утверждения тройной семантики, применимой как к отдельному слову, так и ко всему художественному произведению, по поводу чего ведутся активные дискуссии в преддверии формализма и структурализма[237]237
  Ср., Лахманн Р. Демонтаж красноречия. СПб., 2001.


[Закрыть].

Роль третьего элемента в словесном знаке восходит к триаде Гумбольдта: произносимый звук (внешняя форма), внутренняя словесная форма (образ) и значение. Хейман Штейнталь вслед за Гумбольдтом также принимает принцип триады, когда различает: 1) звук, поглощение мысли; 2) внутреннюю языковую форму, или определенный способ упомянутого поглощения; и 3) совокупность идей или представлений и понятий, являющихся предметом сообщения[238]238
  Steinthal H. Die Classifikation der Sprachen dargestellt als die Entwickelung der Sprachidee. Berlin, 1850.


[Закрыть].

В опубликованной в 1862 году работе «Мысль и язык»[239]239
  Потебня А. Мысль и язык // Потебня А. Эстетика и поэтика. М., 1976. С. 22–35.


[Закрыть] Александр Потебня перенимает триаду, пришедшую из лингвистической философии, дополняя ее такими понятиями, как внешняя форма, внутренняя форма, содержание, и развивает до описательной модели функционирования языка и поэзии.

При этом первый член, произносимый звук, преподносится не как сырой материал, а как звук, сформированный мыслью, второй член – как способ, которым передается содержание, а третий – как то, что поддается опредмечиванию при помощи звука. Аналогично понимается и художественное произведение: содержание (или идея), соответствующее чувственно ощущаемому образу или сформированному на его основе понятию; внутренняя форма, образ, указывающий на это содержание и соответствующий этому представлению (которое, однако, тоже является лишь символом, намеком на некую совокупность эмоциональных/чувственных восприятий); и, наконец, внешняя форма, в которой восприятие объективируется.

Толкование среднего звена триады становится отправным пунктом для теории поэтического или поэтичности, тесно связанной с теорией восприятия: на основе предполагаемой аналогии между языком и поэзией (поэтический язык обнажает языковую структуру) в рамках трехсоставной описательной модели внутренняя форма определяется как составная часть или зона действия поэтического в языке. Осознание отношения между звуком и значением или посредством внутренней формы предстает как процесс, как динамическое развитие внутреннего представления, получившее также название «образ». Поэтичность возникает внутри образа, в способе перевоплощения представления об объекте в слово; образ, однако, обеспечивает видимость объекта, то есть становится эстетически воспринимаемой связью между внешней формой и содержанием-значением.

Треугольник используется, как диаграмма, с целью продемонстрировать сочетание трех факторов и «объяснить» их взаимосвязь. Он представляет значимую как для лингвистов, так и для литературоведов графическую модель, принадлежащую к традиции семиотического треугольника и сохраняющую свою наглядную функцию вплоть до Умберто Эко (и позднее)[240]240
  Ср., Eco U. Einführung in die Semiotik. München, 1972; Trabant J. Elemente der Semiotik. München, 1976; Wienold G. Semiotik der Literatur. Frankfurt a/M., 1972.


[Закрыть]. Соотнесение внешнего знака значения с сигнификантом, внутреннего знака значения с интерпретантом и «значения» с референтом/сигнификатом кажется вполне убедительным.

Средний член триады является, по-видимому, значимым для семиотического процесса, которого, согласно Потебне, требует художественное произведение, и может быть освещен посредством (терминологически) различных определений, каждое из которых добавляет собственный оттенок к смыслу. В трехчленных концепциях дело всегда обстоит таким образом, что сигнификант и его объект не соотносятся прямо, а нуждаются в посредничестве дополнительного элемента.

Этот элемент, занимающий сложную позицию между носителем знака и объектом, располагается на вершине равностороннего треугольника. Он используется в качестве «значения», «определения», «идентификатора», «интерпретанта», «отсылки», «представления», «внутренней формы» между «словом», «обозначающим», «представителем», «сигнификантом» и «объектом», «вещью», «понятием», «денотатом».

В трехсоставной системе: 1) голос (τα ’εν τή φωνή); 2) движения души (’εν τή ψυχή παθήματα), 3) вещи (τα πράγματα), развитой Аристотелем в лаконичных рассуждениях в первой граве его сочинения «Peri Hermeneias» («De interpretatione», «Об истолковании»), сформулирован следующий принцип: «произнесенные слова – это знаки представлений в душе, а написанные слова – знаки произнесенных слов. Подобно тому как письменные знаки не у всех людей одинаковы, так же и слова не у всех людей равны; но представления в душе, чьими непосредственными знаками являются слова, у всех людей одни и те же, равно как и предметы, чьими отражениями являются эти представления, везде одинаковы»[241]241
  Aristoteles. Werke in deutscher Übersetzung. Bd. 1. Teil 2. Darmstadt, 1984.


[Закрыть].

Таким образом, предполагается тройная взаимосвязь между знаком (произнесенным словом, Аристотель также вводит букву в качестве самостоятельного знака), обозначаемым (предметом) и представлением («в душе»)[242]242
  Триада Аристотеля оказала влияние и на средневековую традицию: vox/conceptus/res.


[Закрыть].

Чарльз Сандерс Пирс так определяет семиозис: «действие или воздействие, которое вовлекает во взаимные отношения три элемента – знак, его объект и интерпретант; это тройственное взаимодействие никоим образом не разрешимо на уровне отношений между любыми двумя его членами»[243]243
  Collected Papers of Charles Sanders Peirce. Vol. 1–6. Cambridge: Harvard University Press, 1958–1956.


[Закрыть]. Термины action/influence (действие/воздействие) одновременно подразумевают движение и (воз)действие, как это можно наблюдать в лингвистической философии, наследующей гумбольдтовской традиции.

Пирс вводит в обиход понятие «триадомания», а точнее, предлагает ввести этот термин в психиатрию для обозначения так называемой болезни трех цифр, которой сам он, по собственному мнению, не страдает. То, что он был буквально опутан триадами, доказывают его сложные, множество раз истолкованные семиотические вычисления, чье значение для логики и семиотики являлось предметом неоднократного обсуждения. В первую очередь значение приобретает основополагающая онтологическая триада. Она состоит из местоимений: I, Thou, It. «It – это материальный мир ощущений; Thou представляет дух/интеллект (предмет психологии и неврологии); I представляет абстрактный мир (предмет теологии)». I, Thou, It, местоимения[244]244
  О триаде Пирса и тяге Фрейда к трехчленным моделям (три составные части психического аппарата: Я, Оно и Сверх-Я) см.: Larsen S. E. La structure productrice du mot d’esprit et de la sémiosis. Essai sur Freud et Peirce // Degrés. 1980. Vol. 8 (21). P. 1—18.


[Закрыть], представляют нисходящее устройство бытия, первостепенность, второстепенность и третьестепенность. Настораживает здесь не только онтологический постулат, но и сами трехсоставные определения, образующие переплетенную панораму семиотических подтриад: изображение, объект, интерпретант/знак, указатель, символ/свойство, факт, репрезентация – с их дальнейшими под– и под-подразделениями. Помимо онтологической, семиотика Пирса имеет и фундаментальную логическую направленность, рассматриваемую в контексте современной логики[245]245
  Peirce Ch. S. Schriften I, II. Frankfurt a/M., 1967, 1970.


[Закрыть]. В силлогистической области дедукции, индукции и абдукции Пирс создает семиотические модели, то есть объясняет логику с помощью семиотики. Должно быть, это максимально возможный троичный союз между указанными дисциплинами. Кроме того, Пирс усматривает в христианском триединстве доказательство безграничности триад, утверждая нечто вроде метафизики семиотики.

Исследователи Пирса используют для демонстрации его трехтриадной модели треугольник, лишний раз подчеркивающий, с одной стороны, его когнитивную, а с другой – репрезентативную функцию.

Для научных дисциплин, занимающихся языком, большее значение, чем теория Пирса, имеет семиология де Соссюра, где изначальная двухсоставная модель знака заменяется трехсоставной. В «Природе языкового знака» триада состоит из знака, означающего и означаемого, причем из синтеза звукового и мысленного моментов возникает суммарный/целостный знак[246]246
  См.: Bally Ch., Sechehay A. (Hg.) Grundlagen der Allgemeinen Sprachwissenschaft. Teil 1. Allgemeine Grundlagen. Berlin, 1967. S. 76–93.


[Закрыть].

Изначальная двухчленность соссюровской лингвистической мысли (невероятно продуктивное противопоставление langue и parole так же, как и противопоставление произвольности и мотивируемости), будучи воспринята формалистами и структуралистами, сначала приводит к дихотомически ориентированным концепциям, например к построению таких оппозиций, как «маркированный – немаркированный» в фонетике Романа Якобсона, или к противопоставлениям парадигмы и синтагмы, подобия и смежности, селекции и комбинации, также используемым Якобсоном в его лингвистической поэтике[247]247
  Особенно большое влияние на последующее развитие науки оказала дихотомия Якобсона в его работе: Якобсон Р. Два аспекта языка и два типа афатических нарушений // Теория метафоры. М., 1990. С. 110–132.


[Закрыть]. Такие предпочитаемые формалистами оппозиции, как норма/отклонение, поэтический язык / повседневная речь или различение синхронии и диахронии, а также такие понятия, как двойственный знак и двойная структура, оказали колоссальное влияние на структуралистскую мысль. Однако уже дихотомически ориентированный структурализм допускал и троичные модели: даже в двухчленной семиотике такого последовательного «дихотомика», как Якобсон, встречаются трехчленные соотношения. Его таблицы фонем оказываются треугольниками. В его «Фонологии и фонетике» (1956), описывающей типы признаков и отличительные признаки, в главе «Фонетический порядок» фонетические отношения между соответственно двумя членами оппозиции показаны при помощи треугольников. Речь идет о «первичном треугольнике», который делится на «консонантный» и «вокалический».

Однако речь здесь идет о построении оппозиционных отношений, описываемых соответственно между двумя элементами (например, интонационная оппозиция), фонема а противопоставляется смычным p (лабиальная/губная) и t (дентальная/зубная). Обе смычные фонемы противопоставлены друг другу. Это первичный треугольник, который разбивается на консонантный и вокалический, для чего вводится противопоставление двух чередующихся гласных, выступающих в оппозиции к а. К согласным добавляется заднеязычная смычная k. Таким образом изначальный треугольник делится, по Якобсону, на две самостоятельные двухмерные схемы, на консонантный и вокалический треугольники[248]248
  Ср. нем. пер.: Jakobson R., Waugh L. Die Lautgestalt der Sprache. Berlin, 1986.


[Закрыть].

Обсуждение позиции Якобсона не является целью настоящей статьи, здесь хотелось бы лишь подчеркнуть, что именно треугольник призван у него графически зафиксировать фонемные соотношения. Таким образом, треугольник вновь выполняет у него упомянутые выше функции процесса познания и репрезентации.

В своей модели, выделяющей шесть функций языка, Якобсон вновь обращается к принципу триады. Опираясь на триаду Карла Бюлера: функция выражения (экспрессивная), функция призыва или обращение (апеллятивная), функция представления (репрезентативная), Якобсон дополняет ее функциями: установления контакта (фатической), металингвистической и поэтической.

Однако и столь важные для литературоведения дихотомии Якобсона, на которых основан его тезис поэтичности, представления о двух полюсах языка, связанных с подобием и смежностью (метафорой и метонимией), могут быть истолкованы при помощи таинственного Третьего[249]249
  В семиотике культуры московско-тартуской школы используются как двухсоставные, так и трехсоставные модели. Ср.: Merrell F. Lotman’s Semiosphere, Peirces’s Categories, and Cultural Forms of Life // Semeiotike. Sign System Studies. 2001. Vol. 29. № 2. Р. 385–414.


[Закрыть].

Как было сказано выше, многие научные дисциплины, уходящие корнями в Античность, подчинены представлениям о троичности. В науках, относящихся к языку, ею является риторика, система которой определяется тройными фигурами: три функциональных типа речи (genera dicendi): совещательный (склоняющий или отклоняющий), судебный (обвинительный или защищающий), торжественная, или церемониальная (хвалебная или порицающая); три стиля речи (genera elocutionis): высокий, средний, низкий; три способа речевого воздействия: probare, movere, delectare. Риторическое описание создания теста (речи) включает проецирование трех регистров правил: inventio, dispositio и elocutio – и подразумевает, таким образом, трехсоставную модель текста, в которой различаются семантический, синтаксический и прагматический уровни.

Трихотомия учения о стилях имеет особенно далеко идущие последствия. Трехчленность как организационный принцип античного учения о стилях связана с самыми разными критериями: географическими, социальными, эстетическими, функциональными. Эти критерии могут иметь разное значение для троичных определений и их иерархического упорядочения. Происходит объединение географической и эстетической плоскости, которое, исходя из «идеального стиля», а именно – аттического, понимаемого как краткий и ясный, выделяет два других, географически маркируемых стиля: азианский (цветочно-вычурный) стиль и родосский стиль (средний между аттическим и азианским).

Притязания учения о стилях на всеобщую значимость выражаются в объединении лингвоэстетических и функциональных критериев, которые приспосабливаются к внеязыковой классификационной схеме, основанной на представлении о трех категориях объектов: высшей, средней и низшей, каждой из которых соответствует свой языковой стиль. Эти притязания также нашли свое выражение в оказавшем большое влияние на всю средневековую традицию риторики и поэтики колесе Вергилия (rota Vergilii)[250]250
  См.: Curtius E. R. Die Lehre von den drei Stilen in Altertum und Mittelalter // Romanische Forschungen. 1952. Bd. 64. S. 57–70.


[Закрыть]. Колесо Вергилия (образцом для которого служат три регистра творчества Вергилия: Буколики, Георгики, Энеида) представляет собой попытку упорядочения социокультурного контекста со всеми его проявлениями в одном семиотическом единстве, а именно – в ряде связанных между собой типов производства смыслов, охватывающем стили, жанры и сословия (пастухи, крестьяне, воины), а также включающем в эту схему и созданные в определенных жанрах и стилях реалии (виды деревьев, населенные пункты, утварь, животных). Еще одной особенностью данной классификации является связь отдельных стилей с определенными стилистическими приемами, оказывающими эстетическое воздействие в иерархической последовательности (слабая, средняя и высокая степень украшения, соответствующие уровни остранения). Иерархический порядок триады стилей также обоснован и возможностью оценки силы выразительности для различных речевых задач. Мы имеем здесь дело с оценкой, которую определяют эстетические нормы. Grande, sublime, amplum genus dicendi, – summissimum, tenue genus dicendi, – mediocre, moderatum, medium genus dicendi – понятия, отражающие данное представление о порядке, а также содержащие ясные указания относительно конкретных стилистических приемов.

Учение о трех стилях основано на условном соглашении, возникшем в частной речевой ситуации и ставшем благодаря определенной культурной ситуации центральным элементом европейского языкознания. Каждая система народных говоров и диалектов, стремящаяся к однородности и одновременно к закреплению за своими «языками» нормативных стилистических уровней (высокий, средний и низкий стиль), перенимала и частично ассимилировала наделенное авторитетом Античности учение о трех стилях.

В рамках элокуции (elocutio) встречаются образы и тропы, которые можно истолковать особым троичным способом, несмотря на то что они кажутся поначалу бинарно сконструированными, – это оксюморон, синекдоха, метафора, силлепсис. Переплетенные в оксюмороне крайности, или антонимы, не только отражают друг друга, но и частично включаются друг в друга. Между ними возникает «скользящий» смысл, семантическое колебание, происходящее между положительным и отрицательным полюсами; именно это колебание, или опрокидывание, и привносит, а точнее, создает третий компонент, необходимый при сравнении двух (tertium).

Впрочем, и теория интертекстуальности, связывающая тексты и реалии, вращается вокруг порожденного ею Третьего. Так в силлепсисе, то есть в интертексте, принадлежащем к двум текстам, текстовым системам или жанрам – скрытому и явному, – в ходе контакта рождается Третий[251]251
  Ср.: Riffaterre M. La syllepse intertextuelle // Poétique. 1979. Vol. 40. Р. 496–501. Теория интертекстуальности различает три модели: участия, преодоления влияния (troping against в терминах Харольда Блюма) и трансформации. Ср., Lachmann R. Gedächtnis und Literatur. Frankfurt a/M., 1990. S. 25–50.


[Закрыть].

Если некоторые исследователи тропов исходят из скрытой троичной семантики отдельных структур[252]252
  См.: Richards I. A. The Philosophy of Language. New York, 1950. Р. 96; Todorov T. Synecdoques // Communications. 1970. Vol. 16. Р. 26–35.


[Закрыть], то метрика содержит множество элементов и систем (дактиль, амфибрахий, анапест), чья трехсоставность очевидна и требует соответствующей словесной формы.

Трехступенчатость силлогизма также разворачивается по правилам построения логических выводов и демонстрирует троичную природу умозаключения особенно тогда, когда третий элемент опускается, как в укороченных умозаключениях в enthymema, encheirema и sorites[253]253
  Укорачивание приводит к интересным ложным выводам, которые появляются в барочной поэтике кончетто (сoncetto).


[Закрыть].

Однако порядок трехчленных классификаций нельзя свести лишь к умозаключению, поскольку, как было показано выше, в некоторых случаях мы имеем дело с динамическим семантическим процессом, который можно было бы скорее рассматривать как синтез, нежели как разделение, несмотря на то что процессульность позволяет представить поступательное развитие смысла. Логические законы построения умозаключений также мало способны объяснить тройственные антропологические или теологические модели. Трехчленные конфигурации в семиотике, лингвистике и риторике, казалось бы, воспроизводят существующее положение вещей, то есть в определенном смысле служат прототипами, при этом дело, несомненно, не в причинно-следственной связи, а скорее в иерархии или системообразующих критериях упорядочения[254]254
  Характеризуемый как строгий частичный порядок, порядковый тип, принятый в математике, был назван «трихотомическим».


[Закрыть].

Поиски универсального объяснения для троичных структур в конечном итоге не смогут обойтись без метатриадичных умозрений.

Перевод с немецкого Н. Зандер