Текст книги "Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия"

Продолжение истории Тадж-Эль-Мулука и султанши Дунии

Когда Тадж-Эль-Мулук услыхал эту историю, сердце его смутилось любовью к султанше Дунии. Вскочив на лошадь и взяв с собою Азиза, он вернулся в город к отцу, где дал ему дом и снабдил его всем, чем нужно, после чего отправился к себе во дворец. Слезы текли у него по щекам (так как рассказ может возбуждать такую же любовь, как и свидание), и в этом положении он пробыл до тех пор, пока отец его не пришел к нему и, увидав перемену в его лице, понял, что его что-то беспокоит.

– О сын мой, – сказал он ему, – расскажи мне, что с тобою случилось и отчего ты так переменился?

Царевич рассказал ему все, что он слышал о султанше Дунии, и как влюбился в нее по слуху, даже не видя ее, на что отец его заметил ему:

– О сын мой, ведь отец ее – султан, и страна его лежит далеко от нас; брось поэтому эту мысль и иди во дворец к твоей матери, так как в нем имеется пятьсот рабынь, одна красивее другой, и которая бы из них ни понравилась тебе, ты можешь взять ее; но если ни одна из них не понравится, то мы будем просить для тебя руки одной из царских дочерей, более красивой, чем султанша Дуния.

– О отец мой, – отвечал он. – Я никого не хочу, кроме нее; ведь это она вышивала ланей, которых я видел, и я хочу непременно жениться на ней, или же убегу в пустыню и убью себя от любви.

– Ну, потерпи, сын мой, – сказал ему на это отец, – чтоб я мог послать к ее отцу просить у него ее руки и исполнить твое желание, как было исполнено мое желание, когда я женился на твоей матери, и если он не даст согласия, то я пошлю на него такое войско, что хвост его еще будет около меня, в то время как голова его будет уж около него, и разорю все его царство.

Он позвал к себе молодого человека Азиза и сказал ему:

– О сын мой, знаешь ли ты туда дорогу?

– Знаю, – отвечал он.

– В таком случае, – продолжал царь, – я желаю, чтобы ты отправился с моим визирем.

– Слушаю и повинуюсь, царь веков, – отвечал Азиз.

Царь позвал своего визиря и сказал ему:

– Устрой, как умеешь, дело моего сына, и для того отправляйся на Камфорские острова просить руки дочери султана.

– Слушаю и повинуюсь, – отвечал он.

Тадж-Эль-Мулук вернулся в свои покои; болезнь и нетерпение его усилились, и, упав в обморок, он очнулся только к утру. Утром же к нему пришел отец и, увидав, как он изменился в лице и как осунулся, просил его потерпеть и обещал устроить его брак.

Царь снарядил Азиза с визирем и дал им с собою подарки.

Они отправились, и ехали день и ночь, пока не увидали Камфорских островов, где остановились на берегу реки, и визирь послал к царю гонца с уведомлением о своем приближении. Через полдня после отъезда гонца они вдруг увидали царедворцев и эмиров, вышедших к ним навстречу. Они явились к визирю и проводили его к султану, перед которым визирь разложил подарки и остался в продолжение четырех дней во дворце, а на пятый он встал и направился к султану и, стоя перед ним, сообщил ему о причине своего прибытия; но султан не знал, как отвечать послу, потому что дочь его и слышать не хотела о браке, и он некоторое время просидел, опустив голову вниз; затем, подняв ее, взглянул на одного из евнухов и сказал ему:

– Отправляйся к своей госпоже и доложи ей обо всем, что ты слышал, и о причине прибытия визиря.

Евнух ушел, но вскоре вернулся и сказал султану:

– О царь веков, когда я пришел к царевне Дунии и передал ей то, что слышал, то она страшно разгневалась и бросилась на меня с палкой, чтобы разбить мне голову, но я отбежал от нее, а она сказала мне: «Если отец мой заставит меня выйти замуж, то я убью того, за кого меня выдадут».

После этого султан сказал визирю и Азизу:

– Кланяйтесь вашему царю и скажите ему, что дочь моя не хочет и слышать о браке.

Вследствие этого визирь и спутники его вернулись, не исполнив поручения, и, прибыв к царю, сообщили ему о том, что случилось. Услыхав такой ответ, царь велел военачальникам собрать войско и послать их войною, но визирь сказал ему:

– Не делай этого, потому что султан не виноват; отказала его дочь, которая, услыхав о предложении, послала сказать: «Если отец мой заставить меня выйти замуж, то я убью того, за кого меня выдадут, а потом убьюсь сама».

Услыхав рассказ визиря, царь испугался за своего сына Тадж-Эль-Мулука и сказал:

– Если я пойду войною против ее отца и захвачу ее, то она убьется.

Он сообщил сыну все, что произошло, и царевич, выслушав его, сказал:

– О отец мой, я не могу жить без нее и потому отправлюсь к ней и буду искать возможности познакомиться с нею, хотя бы мне пришлось умереть от этого. И это я непременно сделаю.

– Как же ты отправишься к ней? – спросил отец.

– Я отправлюсь, переодевшись купцом, – отвечал он.

– Ну, если уж ты непременно этого хочешь, – продолжал царь, – то возьми с собой визиря и Азиза.

Он взял из казначейства для царевича денег, купил ему товаров на сто тысяч червонцев и условился с ним, как ему поступать. С наступлением вечера царевич пошел в дом Азиза и провел там ночь. Но сердце царевича было так полно любовью, что ни еда, ни сон не шли ему на ум, и он все время провел в раздумье. Мечтая о своей возлюбленной, он плакал горькими слезами, и Азиз, вспоминая о своей сестре, плакал вместе с ним. Так они просидели до утра, когда Тадж-Эль-Мулук встал и пошел к своей матери. Он был готов к поездке, и мать спросила его, что с ним. Он рассказал ей все, что случилось, а она, дав ему пятьдесят тысяч червонцев, простилась с ним и, когда он ушел, стала молиться о его безопасности и благополучном соединении со своей возлюбленной. Царевич прошел затем к отцу и просил его позволенья тронуться в путь; царь дал ему это позволение, и, кроме того, дал пятьдесят тысяч червонцев, и приказал раскинуть за городом палатку.

Для царевича была раскинута громадная палатка; пробыв в ней два дня, Тадж-Эль-Мулук пустился в путь. Он ласково обращался с Азизом и сказал ему:

– О брат мой, я не могу расстаться с тобою.

– И я точно так же, – отвечал ему Азиз, – и желал бы умереть у твоих ног, только меня тревожат мысли о моей матери.

– Когда мы достигнем наших желаний, – отвечал ему царевич, – то все будет хорошо.

Визирь советовал царевичу запастись терпением, а Азиз развлекал его, декламируя ему стихи и рассказывая ему истории и сказки, и они продолжали ехать и день, и ночь в продолжение двух месяцев. Такой долгий путь начал утомлять царевича, а сила его желания и страсти все увеличивалась, так что когда они подъехали к городу, он был очень рад, и его тревога и горе прекратились.

В город они въехали в одежде купцов, так же был одет и царевич; подъехав к помещению купцов, обширному хану, Тадж-Эль-Мулук сказал Азизу:

– Так это жилище купцов?

– Да, – отвечал Азиз, – только это не тот хан, в котором я останавливался, когда ехал с караваном; этот лучше, чем тот.

Они заставили верблюдов своих лечь и, сложив товары по магазинам, отдыхали четыре дня. Визирь научил их нанять большой дом, и они, слушая его совета, наняли такой большой дом, что в нем можно было задавать пиры. Они переехали в этот дом, и визирь с Азизом стали измышлять, что бы им сделать для царевича, который места не находил от бездействия. Визирь прежде всего порешил, что им надо открыть лавку и начать торговлю дорогими тканями, вследствие этого он обратился к царевичу и Азизу со следующими словами:

– Если мы будем так жить, то, конечно, не достигнем цели; но мне пришла в голову очень хорошая мысль, если будет угодно Господу.

– Поступай, как знаешь, – отвечал он, – так как люди в твои года разумны, в особенности в таких делах. Ты взялся руководить нами, и говори, что выдумал.

– По моему мнению, – сказал визирь, обращаясь к Тадж-Эль-Мулуку, – нам надо нанять для тебя лавку на рынке, где продаются ткани, и что тебе следует сесть в лавку и продавать, так как материи нужны как простому народу, так и знатным людям, и когда ты сядешь в лавку, то дело уладится само собою, если на то будет воля Аллаха (да святится имя Его), в особенности принимая в соображение твою миловидность. Азиз же будет твоим верным приказчиком и будет сидеть с тобою и подавать тебе товары.

Тадж-Эль-Мулук, услыхав это предложение, сказал:

– Это хорошая мысль!

И, тотчас же одевшись в купеческий наряд, он встал и пошел к своим слугам, дав одному из них тысячу червонцев для найма лавки.

Они все пошли на рынок, и когда купцы увидали Тадж-Эль-Мулука и разглядели, как он красив и миловиден, они изумились и начали говорить:

– Неужели Рыдван[180]180
  Привратник рая у мусульман называется Рыдваном.


[Закрыть], ткрыв двери рая, оставил их без присмотра, так что этот юноша поразительной красоты мог выйти оттуда?

– Это, верно, кто-нибудь из ангелов, – прибавил еще кто-то.

Когда они подошли к купцам, то спросили, где находится старшина рынка. Купцы повели их к старшине, сидевшему тоже с купцами. При виде приближавшихся незнакомцев все они встали и приняли их, и в особенности старшего визиря, с почетом, найдя, что он достойный почтенный старик. При виде Тадж-Эль-Мулука и Азиза они заметили:

– Шейх Амот, вероятно, отец этих молодых людей.

– Кто между вами старшина рынка? – спросил визирь.

– Вот он, – отвечали ему.

И визирь, внимательно посмотрев на него, увидал, что он старый человек, солидной и почтенной наружности, окруженный приказчиками и мальчиками. Старшина рынка любезно приветствовал пришедших и, посадив их подле себя, сказал:

– Может быть, у вас есть какое-нибудь дело, которое мне удастся устроить?

– Есть, – отвечал визирь. – Я старик уже преклонных лет, а эти молодые люди – мои дети. Я проехал с ними много стран и земель и не пропускал города, не прожив в нем целого года, для того чтобы они могли посмотреть его и познакомиться с обитателями. Теперь я прибыл в ваш город с намерением пожить в нем, и поэтому я желаю нанять самую лучшую лавку, чтобы начать торговать и чтобы молодые люди осмотрели город и выучились от здешних жителей общежитию и умению торговать.

– Вы не останетесь в убытке, – сказал на это старшина и, посмотрев на молодых людей, пришел в восторг и встал перед ними, как слуга.

После этого он пошел приготовить лавку, которая оказалась посреди рынка, самая красивая и большая, с отличной обстановкой и с полками из слоновой кости и черного дерева. Затем он вручил ключи визирю, одетому тоже купцом, и сказал:

– Да благословит Господь твоих обоих сыновей.

Визирь, приняв ключи от лавки, вошел в нее со своими слугами, которые принесли товары, и приказал переносить в лавки все, что они привезли с собой. Товаров у них было на целое крупное состояние, все их перенесли в лавку. Проспав эту ночь, визирь повел молодых людей утром в баню, где они вымылись и вволю насладились, после чего вернулись к себе домой, чтобы отдохнуть, поесть и попить, а следующую ночь они совершенно спокойно провели дома. Наутро они встали ото сна и, сделав омовение, прочитав молитвы и выпив утреннее питье, дождались того времени дня, когда открывались лавки, и, появившись на рынке, тоже открыли лавку. Слуги убрали лавку самым прелестными образом, устлали ее шелковыми коврами и положили на них два матраца, стоивших каждый по тысяче червонцев, и на каждый матрац они положили по обшитой золотой бахромой коже, на каких сидят только цари. Тадж-Эль-Мулук сел на один матрац, Азиз – на другой, а визирь сел посреди лавки, в то время как слуги стояли перед ними. Народ услыхал о них и толпился около лавки, а они продавали свои товары. Слава Тадж-Эль-Мулука разнеслась по всему городу, и слухи об его красоте и привлекательности распространились повсюду. Так прошло несколько дней, и народ продолжал к ним стекаться, а визирь уговаривал царевича ждать терпеливо и, поручив Азизу смотреть за ним, пошел домой обдумать план действий, который мог бы принести им пользу. Между тем молодые люди сидели и разговаривали, и царевич заметил:

– Может быть, кто-нибудь придет к нам от султанши?

Тадж-Эль-Мулук лишился совсем сна и, томимый страстью, страшно худел, тем более что он не мог ни есть, ни пить. Но все-таки он был красив, как ясный месяц.

Сидя однажды в лавке, он вдруг увидал старуху, подошедшую к нему в сопровождении двух рабынь и остановившуюся у его лавки. Залюбовавшись его стройной фигурой и его красивым и миловидными лицом, она пришла в восторг и сказала:

– Слава мудрости Того, Кто создал тебя! Слава мудрости Того, Кто сделал тебя соблазном для всех! Ты, должно быть, не смертный, – не переставая смотреть на него, продолжала она: – ты, вероятно, благородный ангел! – Затем, подойдя к нему, она поклонилась, и он поклонился ей в ответ и, встав, остановился перед нею и улыбнулся ей. Все это он сделал по указанно Азиза; после чего он посадил ее подле себя и обмахивал ее веером, пока она не отдохнула:

– О сын мой! – сказала она ему. – Ты совершенство красоты и изящества! Здешний ты или нет?

Тадж-Эль-Мулук приятным, мягким голосом отвечал ей:

– Клянусь Аллахом, о госпожа моя, я в жизни ни разу не был в этой стране и приехал сюда только для того, чтобы повеселиться.

Она, пожелав ему успеха и счастья, сказала:

– А какого рода ткани привез ты с собою? Покажи мне что-нибудь хорошее, потому что прекрасное должно и носить прекрасное.

Сердце царевича затрепетало при этих словах; но значение их он не понял, и, увидав знаки, которые ему делал Азиз, он сказал старухе:

– У меня есть всевозможные превосходные ткани, достойные царей и царских дочерей. Для кого хочешь ты купить, скажи мне, для того чтобы я мог показать тебе подходящие вещи?

Этим вопросом он хотел узнать, что подразумевала она под своими последними словами.

– Я желаю ткани, которые бы годились для царевны Дунии, дочери султана Шаха-Земана.

Услыхав, что дело идет о его возлюбленной, царевич страшно обрадовался и сказал Азизу:

– Принеси самую лучшую имеющуюся у нас ткань.

Азиз подал ему кусок, который и начали развертывать.

– Выбирай, что подойдет для нее, – сказал ей царевич: – таких товаров, как у нас, в другом месте не найдешь.

Старуха выбрала материю ценою в тысячу червонцев.

– Какая цена этой ткани? – спросила она.

– Что? – сказал он. – Да разве я стану торговаться с тобой из-за такого пустяка! Слава Богу, который привел тебя ко мне.

– Призываю на твое чудное лицо благословения царя вселенной, – отвечала старуха, – потому что ты действительно привлекателен и великодушен. Счастлива будет та, которую ты полюбил, в особенности если она будет так же хороша, как и ты.

Царевич так расхохотался, что упал навзничь и подумал:

«Через эту старуху могут исполниться мои желания!»

– О сын мой, как тебя зовут? – спросила она.

– Меня зовут Тадж-Эль-Мулуком, – отвечал он.

– Ведь это царское имя, – сказала она, – а ты между тем одет купцом.

– Родные его, – отвечал Азиз, – дали ему такое имя из любви к нему и потому, что придавали ему большую цену.

– Может быть, – заметила старуха. – Отстрани, Господи, от тебя завистливые взоры, хотя красотой своей ты можешь погубить многих.

Взяв ткань, она ушла, смущенная его миловидностью, любезностью и статностью, и, придя к султанше Дунии, она сказала ей:

– О госпожа моя, какой чудной ткани я тебе принесла.

– Покажи, – отвечала царевна.

– Вот она, госпожа моя, – отвечала старуха, – поверни и рассмотри ее хорошенько.

Царевна стала смотреть ее и вскричала.

– Поистине, о няня моя, это чудная ткань, и у нас в городе таких не делают!

– О госпожа моя, – отвечала старуха, – а продавец превосходит ее красотой. Можно предположить, что Рыдван, открыв двери рая, забыл их запереть, и продавец этой материи вышел из них. Желала бы я, чтобы он повидался с тобой, потому что он может вскружить голову всякой, кто только посмотрит на него. Он приехал к нам в город с этими тканями ради развлечения.

При этих словах старухи царевна засмеялась:

– Аллах накажет тебя, старая хрычовка, – сказала Дуния, – за те глупости, что ты говоришь. Ты точно с ума сошла. Подай-ка мне сюда материю, – прибавила она, – я хочу хорошенько рассмотреть ее.

Старуха подала покупку, и царевна, осматривая ее, нашла, что ее очень мало и что она дорога. Но все-таки она не могла на нее налюбоваться, так как никогда в жизни не видала ничего подобного. А старуха сказала ей:

– О госпожа моя, если бы ты видела хозяина этой ткани, то согласилась бы, что красивее его нет человека на свете.

– Спросила ли ты у него, – сказала ей Дуния, – нет ли у него какого-нибудь желания, которое мы могли бы исполнить, и ты исполнила бы его за нас?

– Аллах да благословит твою догадливость, – качая головою, отвечала старуха: – разве могут быть люди без желаний!

– Так пойди к нему, – сказала царевна Дуния, – поклонись ему и скажи, что я польщена его прибытием в город и что готова исполнить его желание, если таковое у него есть.

Старуха тотчас же отправилась к Тадж-Эль-Мулуку, сердце которого при виде ее затрепетало от радости, и он, поднявшись со своего места, подошел к ней и, взяв ее за руку, посадил подле себя. Отдохнув, она передала ему поручение царевны. Выслушав поручение, он страшно обрадовался; грудь его поднялась, и он подумал, что желание его исполняется.

– Может быть, – сказал он старухе, – ты согласишься передать ей письмо от меня и принести мне ответ?

– Слушаю и повинуюсь, – отвечала она.

Услыхав ее ответ, он сказал Азизу:

– Принеси мне рожок с чернилами, бумаги и медное перо.

Азиз исполнил его приказание, и царевич написал следующие стихи:

 
Тебе письмо пишу, моя богиня,
И говорю я в нем про муки ада,
В которых лишь разлука виновата,
В письме этом тебе я сообщаю
Про пламя страстное души моей;
А во-вторых, горячее желанье
Мое и нетерпенья пытку; в-третьих,
Конец моей и жизни, и терпенья;
В-четвертых, что вся бурность остается
Моей любви; а в-пятых, вопрошаю,
Когда тебя увижу я? В-шестых,
Когда союза нашего наступит день?
 

Внизу же он прибавил: «Это письмо от пленника желаний, заключенного в темницу, откуда может освободить его только свидание, хотя бы с призраком предмета его надежд, так как он терпит невыразимые страдания от разлуки с возлюбленной». Тут у него полились слезы, и он прибавил еще следующие стихи:

 
Пишу тебе я, проливая слезы,
И слезы катятся из глаз моих
Струею непрерывною теперь.
Но уповаю я на милость Бога,
Что час придет, когда на заключенье
Союза нашего Он согласится.
 

Затем он сложил письмо, запечатал его и передал старухе, сказав:

– Отдай это султанше Дунии.

– Слушаю и повинуюсь, – отвечала она.

– А это тебе от меня подарок, – сказал царевич, вручая ей тысячу червонцев.

Старуха взяла золото и пошла, благословляя его.

Она шла, не останавливаясь, пока не пришла к султанше Дунии, которая, увидав ее, сказала:

– Ну что, няня, просил он сделать для него?

– Вот, о госпожа моя, – отвечала старуха, – письмо от него к тебе, а что он пишет – я не знаю.

Она подала царевне письмо, и та, взяв его, стала читать и, поняв, вскричала:

– Кто он такой, и что у него за надежды, что, будучи купцом, он осмеливается вступать со мною в переписку?

– Если бы у меня не было страха Господа, – закрыв лицо руками, прибавила она, – то я велела бы его распять над его же лавкой.

– Что же написано в этом письме, – спросила ее старуха, – что так могло рассердить тебя? Жалуется ли он в нем на притеснение или же спрашивает плату за ткань?

– Горе тебе! – вскричала царевна. – Он пишет все не об этом, а говорит о своей любви и привязанности, и в этом виновата ты. Если бы это было не так, то как осмелился бы этот дьявол произносить подобные слова?

– О госпожа моя, – отвечала старуха, – ты живешь в таком высоком дворце, что до тебя не добраться даже летающей птице. Аллах да спасет тебя от порицания и злословья. Чего тебе бояться лая собак? Не сердись на меня за то, что я принесла тебе письмо, не зная его содержания, но все-таки я думаю, что тебе следует написать ему ответ, и погрозить ему смертью, и запретить ему обращаться к тебе с подобными словами, и он будет бояться, и вперед поступать так не будет.

– Я боюсь писать ему, – сказала Дуния, – чтобы не дать повода еще обращаться ко мне.

– Когда он услышит угрозу, – отвечала старуха, – и обещание предать его наказанию, он бросит свою блажь.

– Ну, так принеси мне чернила, бумаги и медное перо, – сказала она, – и, когда все было принесено, она написала следующие стихи:

 
Любви, ночей без сна, тяжелых мук
И чувств горячих страсти и тревоги
Искатель. Неужели все желаешь
Свидания с луною ты, безумец?
Никто не может от луны добиться,
Чтобы она назначила свиданье.
Советую тебе я отказаться
От своего намеренья теперь;
Имей терпенье, так как угрожает
Тебе опасность. Если снова ты.
Употребишь подобные слова,
То я явлюсь к тебе для наказанья,
И в высшей мере строгого притом.
Клянусь я тем, кто создал человека
С горячей кровью, свет луны и солнца,
Что если повторишь ты предложенье,
То распну тебя я непременно
На первом встречном дерева стволе.
 

Затем она сложила письмо и отдала его старухе, сказав ей:

– Отдай ему это письмо и скажи ему, чтобы он воздержался от этих слов.

– Слушаю и повинуюсь, – отвечала она.

Она взяла письмо, довольная своей судьбой, и отправилась к себе домой, где провела ночь, а утром пошла к лавке, где Тадж-Эль-Мулук уже ждал ее. Увидав ее, он чуть не подпрыгнул от радости, и когда она приблизилась, то встал, подошел к ней и посадил ее подле себя, она же подала ему письмо, сказав:

– Прочти, – и затем прибавила: – когда султанша Дуния прочла твое письмо, то она пришла в негодование; но я начала ее уговаривать и шутить с нею, пока не заставила ее засмеяться, и она сжалилась над тобою и ответила тебе.

Царевич поблагодарил ее за это и, приказав Азизу дать ей тысячу червонцев, прочел письмо и понял его. Он так горько заплакал, что старухе стало его жаль, и слезы его тронули ее.

– О сын мой! – сказала она ему. – Что такое она написала тебе, что ты таки плачешь?

– Она грозит, что убьет меня и распнет, – отвечал он, – и запрещает мне писать ей; но если я не стану писать, то смерть предпочту жизни; поэтому возьми ответ на ее письмо, и пусть она поступает, как знает.

– Ради твоей юности, – отвечала старуха, – я рискну для тебя своей жизнью, и помогу тебе достигнуть твоего желания, и сделаю для тебя то, чего тебе хочется.

– Что бы ты ни сделала, – сказал Тадж-Эль-Мулук, – я за все был бы тебе благодарен; и судьбу мою решишь ты, потому что в таких делах ты опытна и к интригам ты привыкла, так что все трудное тебе будет легко, а Господь может сделать все.

Он взял бумагу и написал такие стихи:

 
Она грозит мне казнью. Что за радость!
Ведь казнь мне будет только облегченьем,
Отрадой – смерть.
                       Смерть лучше долгой жизни,
Безрадостной и угнетенной мукой
И жгучим пламенем любви к тебе.
Молю тебя Аллахом посетить
Любящего любовью безнадежной;
Ведь я твой раб, а раб всегда в плену.
Владычица моя, хоть сожаленье
Имей ты к страсти пламенной моей.
Ведь тот, который чистым сердцем любит,
Вполне достоин сожаленья всех.
 

Написав письмо, он тяжело вздохнул и заплакали так, что старуха заплакала с ним же, после чего она взяла письмо и сказала ему:

– Будь счастлив и весел, так как твое желание я для тебя исполню.

Она встала и оставила его, как на горячих угольях, и прошла к царевне Дунии, которую нашла с мрачным лицом и негодующей на первое письмо Тадж-Эль-Мулука. Когда она подала ей второе письмо, негодование ее усилилось, и она сказала старухе:

– Не говорила ли я тебе, что он станет нас беспокоить?

– Неужели какая-нибудь собака, – возразила старуха, – может надеяться на твое внимание?

– Иди к нему, – сказала султанша Дуния, – и скажи ему: если ты еще раз напишешь ей, то она отрубит тебе голову.

– Напиши лучше это ему в письме, – сказала ее старуха, – а я снесу его, для того чтобы он еще сильнее испугался.

Она взяла бумагу и написала следующие стихи:

 
О ты, который потерял от ряда
Бед голову и не имеет силы
Союз тобой желаемый устроить.
Безумец, неужели думать можешь
Достигнуть ты Эссухи, если даже
Ты на луну никак попасть не можешь?
Как можешь ты дерзать иметь надежду
На наш союз и стройный как копье
Мой стан держать в объятьях? Этот план
Оставить навсегда обязан ты
Под страхом пред моей тебе угрозы
Про день несчастья, когда твои
Все волосы мгновенно поседеют.
 

Завернув это письмо, она подала его старухе, которая, взяв его, отправилась с ним к Тадж-Эль-Мулуку. При виде ее он встал и сказал:

– Молю Бога никогда не лишать меня счастья твоего появления.

– Получи ответ на твое письмо, – отвечала старуха.

Он взял бумагу и прочел ее, и, горько заплакав, сказал:

– Теперь я желаю, чтобы кто-нибудь убил меня, потому что смерть легче моего настоящего состояния.

Он взял чернила, перо и бумагу и написал письмо в таких стихах:

 
О ты, моя надежда, не упорствуй
В презрении и злобе, но блаженство
Свиданья дай влюбленному, который
Весь поглощен своей горячей страстью.
Не думай, что я в силах пережить
Твое сопротивление, что душа
Моя не разорвется от утраты
Мучительной возлюбленной моей.
 

Он завернул письмо и подал его старухе, сказав:

– Я понапрасну утомил тебя. – И, снова приказав Азизу дать ей тысячу червонцев, он прибавил: – О мать моя, после этого письма должен последовать или союз, или полный разрыв.

– О сын мой, – отвечала старуха, – клянусь Аллахом, что я желаю для тебя только счастья, и желаю, чтоб она сошлась с тобою, потому что ты – ясный месяц, а она – восходящее солнце, и если я не соединю вас, то жизнь я прожила напрасно. Всю жизнь я хитрила и обманывала и таким образом дожила до девятидесятого года, так неужели теперь мне не удастся соединить вас двоих?

Пожелав ему всего хорошего и успокоив его, она ушла и, не останавливаясь, дошла до султанши Дунии, но записку она спрятала к себе в волосы, и, поговорив со своей госпожой, она почесала в голове и сказала:

– О госпожа моя, не причешешь ли ты мне голову, потому что я давно не была в бане.

Султанша Дуния засучила себе рукава до локтей и распустила волосы старухи, из которых тотчас же вывалилась бумажка. Султанша Дуния, увидав ее, сказала:

– Что это за бумажка?

– Вероятно, – отвечала старуха, – когда я сидела в лавке, то ко мне пристала эта бумажка. Дай-ка мне ее, я верну ее туда.

Но султанша Дуния уже развернула ее и прочла, и, поняв ее содержание, вскричала:

– Это твои штуки, и если бы ты не вынянчила меня, я сама расправилась бы теперь с тобой. Господь наказал меня чрез этого купца, и все, что я испытала от него, устроила ты. Я не знаю, из какой страны явился этот человек. Никто другой, кроме него, не позволил бы себе такой со мной дерзости. Я боюсь, что это происшествие, случившееся со мной, как-нибудь откроется, и окажется, что молодой человек не из наших родственников и даже не равный мне по происхождению.

– Нет, – возразила ей старуха, – никто против тебя слова не скажет из боязни перед тобою и перед властью твоего отца, и если ты ответишь ему, ничего дурного из этого не выйдет.

– Ах, няня, – отвечала царевна, – ведь он настоящий дьявол. Как смел он писать таким образом и не побоялся власти султана? Это меня просто ужасает, ведь если он даст приказ убить его, это будет ужасно, а если я оставлю его без наказания, то он станет еще наглее.

– Напиши ему письмо, – отвечала старуха, – и это, может быть, остановит его.

Царевна велела подать себе бумаги, чернил и перо и написала ему следующие стихи:

 
Хотя тебя не раз я упрекала,
Но все еще большое заблужденье
Тебя одушевляет. Сколько раз
Должна моя рука писать стихами,
Чтоб переписку запретить тебе?
Но при препоне каждой у тебя
Все вырастает жарче пламя страсти.
Позволю я тебе скрывать свою
Глубокую тайну. И свою любовь
Скрывай в душе и больше никогда
Ее высказывать не думай, так как
Когда ты выскажешь, то и взглядом
Тебя не удостою. Если ты
Решишься повторить, что говорил,
То вороном разлуки возвещен
Удел твой будет. Скоро смерть тебя
Возьмет с собою, и покоя место
Найдешь ты под землей. Семью твою,
Обманутый, оставишь ты в печали,
Когда мечи любви здесь не допустят
Побега и тебя удержат здесь.
 

Сложив письмо, она отдала его старухе, которая, взяв его, пошла с ним к Тадж-Эль-Мулуку и вручила ему, и он, прочитав послание, убедился, что она жестокосердная и что ему не добиться свидания с нею. Он рассказал о своем горе визирю и просил его совета.

– Тебе остается только один исход, – отвечал визирь, – а именно: ты должен написать еще письмо, в котором просишь Бога наказать ее.

– Брат мой Азиз, – сказал тогда царевич, – напиши вместо меня, как умеешь.

Азиз взял бумаги и написал следующие стихи:

Я главными святыми заклинаю

 
Тебя, о Господи, спаси меня;
Перенеси ты все мои страданья
На ту, которая их причинила.
Ты знаешь, как мои жестоки муки
От пламени, которым я горю.
Возлюбленной моей сурово сердце,
И мне сопротивляется она,
И не имеет жалости ко мне.
Доколе будет жить в моей душе,
Наполненной печали, та страсть?
Доколе издаваться она будет
Над слабостью моею? Приближаюсь
К концу страданий и нигде не вижу
Я помощи в беде моей, о Боже!
 

Азиз сложил письмо и подал его Тадж-Эль-Мулук, который прочел его, нашел его хорошим и передал старухе.

Старуха взяла письмо и снесла царевне. Царевна, прочитав и поняв его значение, пришла в страшное негодование и вскричала:

– Все, что случилось со мною, случилось из-за этой злонамеренной женщины!

Она позвала своих рабынь и евнухов и сказала:

– Схватите эту лукавую старуху и бейте ее своими туфлями.

Все бросились бить ее туфлями и били, пока она не лишилась чувств. Когда же она пришла в себя, то султанша Дуния сказала ей:

– Ах ты, скверная старуха, не будь во мне страха Господа (да святится имя Его), я убила бы тебя! Бейте ее еще, – сказала она, обращаясь к своей прислуге.

И старуху стали бить снова до тех пор, пока она не лишилась чувств; после чего она приказала выбросить ее за двери, и ее потащили вниз лицом и вытащили ее за дверь.

Когда старуха пришла в себя, она встала и, едва передвигая ноги, добралась до своего дома. Подождав до утра, она встала и отправилась к Тадж-Эль-Мулуку, которому рассказала все, что с нею случилось. Это его очень смутило, и он сказал ей:

– Мы очень огорчены, о мать моя, тем, что с тобой случилось, но все делается так, как решено судьбой.

– Будь счастлив и благополучен, – отвечала она, – потому что я не сложу рук до тех пор, пока не доставлю тебе с нею свидания и пока не добьюсь, чтобы тебя приняла эта злая женщина, измучившая меня побоями.

– Скажи мне, – сказал ей царевич, – по какой причине она ненавидит мужчин?

– Она ненавидит, – отвечала старуха, – после того сна, который она видела.

– А что это был за сон? – спросил он.

– Заснув однажды, – отвечала она, – она увидала птицелова, расставлявшего сети, и рассыпавшего кругом пшено, и усевшегося тут же неподалеку. Все летавшие кругом птицы подлетали к этим сетям. Между прочими птицами были голубок и голубка, и вдруг ножка голубка запуталась в сеть, и он начал биться. Все другие птицы в страхе разлетелись, но голубка вернулась к голубку и стала летать кругом него, и, спустившись на сеть, клювом расширила петлю, и в то время как птицелов не смотрел на раскинутую сеть, она освободила ногу голубка, и они оба улетели. После этого птицелов поправил сеть и сел на некотором расстоянии. Вскоре птицы прилетели снова, и в сети попалась голубка; после чего все птицы разлетались, и голубок улетел тоже и не вернулся более к своей подруге; птицелов пришел и, вынув голубку, убил ее. А султанша Дуния проснулась в сильном страхе и сказала: «Все мужчины похожи на такого голубка и не умеют любить женщин».