Текст книги "Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия"

Когда старуха окончила рассказ, царевич сказал ей:

– О мать моя, как бы мне хотелось хоть разок взглянуть на нее, хотя бы для этого мне пришлось рисковать своею жизнью: выдумай что-нибудь, чтобы показать ее мне.

– Ну, так знай, – отвечала старуха, – что у нее есть сад, примыкающий к ее дворцу, и она каждый месяц на десять дней переселяется в этот сад. Теперь наступило время ее переселения, и когда она соберется в сад, я приду к тебе уведомить тебя, для того чтобы ты мог пойти туда и увидать ее, но из сада не уходи, потому что очень может быть, что, увидав твое красивое и приятное лицо, сердце ее тронется, и она почувствует любовь.

– Слушаю и повинуюсь, – отвечал он, и, встав, они вместе с Азизом покинули лавку и, взяв с собой старуху, отправились домой, и показали ей свое место жительства.

– О брат мой, – сказал царевич Азизу, – теперь лавка мне более не нужна, так как я достигнул цели, ради которой завел ее, и дарю ее тебе со всем, что в ней есть, потому что ты поехал со мной в чужие края и бросил свою родину.

Азиз принял этот подарок, и они сели беседовать: Тадж-Эль-Мулук спрашивал, что он думает насчет всех этих обстоятельств, а Азиз рассказывал ему о том, что случилось с ним. Затем, обращаясь к визирю, они сообщили ему о намерении царевича и спросили его, что тут делать.

– Пойдемте в сад, – отвечал он.

Все они оделись в богатое платье и пошли в сопровождении трех мамелюков прямо в сад. Сад был засажен деревьями, и в нем протекали ручейки, у ворот сидел смотритель. Они ему поклонились, и он ответил на поклон, а визирь подал ему сто червонцев, сказав:

– Прошу тебя принять эти деньги и купить нам чего-нибудь поесть, потому что мы чужестранцы, и вот со мною юноши, которых мне хотелось бы позабавить.

Смотритель сада взял деньги и отвечал:

– Войдите и позабавьтесь, как будто бы сад этот принадлежит вам, и присядьте, пока я не принесу вам чего-нибудь поесть.

Он отправился на рынок, а визирь и Тадж-Эль-Мулук и Азиз вошли в сад, после того как смотритель пошел на рынок. Вскоре, однако же, он вернулся и принес жареного барашка, которого и поставил перед ними. Они поели, вымыли руки и сели беседовать.

– Скажи мне, – сказал визирь, – принадлежит ли этот сад тебе или ты арендуешь его?

– Нет, он мне не принадлежит, – отвечал шейх, – а это сад царской дочери, султанши Дунии.

– А сколько, – спросил визирь, – получаешь ты жалованья в месяц?

– Только по одному червонцу, – отвечал шейх.

Визирь, осмотрев сад, увидал в нем старую, но высокую беседку и сказал:

– О шейх, мне хотелось бы сделать тут что-нибудь хорошее тебе на память.

– Что же хорошее хочешь ты сделать? – спросил шейх.

– Возьми вот эти триста червонцев, – сказал ему визирь.

Смотритель, услыхав о деньгах, отвечал:

– О господин мой, делай все, что тебе угодно.

Он взял деньги, а визирь сказал ему:

– Если Господу (да святится имя Его) будет угодно, то мы сделаем тут хорошее дело.

Они пошли от него и вернулись домой, и провели ночь дома, а на следующее утро визирь призвал маляра и живописца и хорошего золотильщика, и, снабдив их материалом, привел их в сад, и приказал им выкрасить павильон и хорошенько разрисовать его. После этого он приказал принести позолоту и ультрамарин и сказал живописцу:

– Изобрази тут наверху фигуру птицелова, только что разостлавшего сети, и голубку, попавшую в них и запутавшуюся в петле.

Когда живописец кончил эту картину, визирь сказал ему:

– Теперь в другом месте изобрази, что птицелов взял голубку и прикладывает нож к ее горлу, а с другой стороны нарисуй громадную хищную птицу, схватившую голубка и держащую его в своих когтях.

Живописец все это нарисовал, и когда рисунки эти были окончены, они простились со смотрителем и вернулись домой.

Дома они сидели и беседовали, и царевич сказал Азизу:

– О брат мой, продекламируй мне стихи, может быть, это успокоит меня, рассеет мои мысли и утешит пламя, пожирающее мое сердце.

Азиз приятным голосом продекламировал следующие стихи:

 
Ибн-Зина уверял, что исцеленье
Влюбленных – слух ласкающее пенье
И что затем другая есть отрада
В вине, в сластях и в ароматах сада.
Не ты, другой придет по слову зова
Для исцеленья моего, и снова
Мне рок и случай помощь оказали.
В любви, как мои мысли угадали,
Болезни смертной той ядро таилось,
И потому-то средство не годилось.
 

Между тем старуха сидела одна дома, а царевне Дунии очень хотелось развлечься в саду, но она любила ходить туда только со старухой, поэтому она послала за нею, помирилась с ней, успокоила ее и сказала:

– Мне хочется пойти в сад, полюбоваться на деревья и плоды и насладиться цветами.

– Слушаю и повинуюсь, – отвечала старуха, – но сначала мне надо пойти домой и одеться, и затем я приду к тебе.

– Ну, так иди домой, – отвечала царевна Дуния, – но только не засиживайся долго.

Старуха ушла, и придя к Тадж-Эль-Мулуку, сказала ему:

– Собирайся и оденься в самое богатое платье, и отправляйся в сад к смотрителю, поклонись ему хорошенько и спрячься в сад.

– Слушаю и повинуюсь, – отвечал он.

Она условилась с ним относительно знака, какой подаст ему, после чего вернулась к султанше Дунии. После ее ухода визирь встал, одел Тадж-Эль-Мулука в самую роскошную царскую одежду, стоящую не менее пяти тысяч червонцев, и, подпоясав его золотым кушаком, осыпанным бриллиантами, вместе с ним отправился в сад. У ворот сада они нашли смотрителя, который, увидав Тадж-Эль-Мулука, встал перед ним, и с почтением и уважением отворил перед ним ворота, и при этом сказал:

– Входи и повеселись в саду.

Смотритель не знал, что царевна выйдет в сад в тот самый день. Тадж-Эль-Мулук вошел в сад и вскоре услыхал какой-то шум и не успел опомниться, как из дворцовой двери вышли евнухи и рабыни. Смотритель, увидав их, тотчас же пошел предупредить Тадж-Эль-Мулука и сказал ему:

– О государь мой, что же нам теперь делать? Ведь сюда идет царская дочь, султанша Дуния?

– Ничего дурного с нею не будет, – отвечал он, – так как я спрячусь где-нибудь в саду.

Смотритель просил его спрятаться хорошенько и ушел.

Когда царская дочь вошла в сад со своими рабынями и няней, старуха подумала так: «Если евнухи будут с нами, то цели своей мы не достигнем», – поэтому она сказала царской дочери:

– Знаешь, госпожа моя, я предложила бы тебе одну вещь, для тебя приятную.

– Предлагай, – отвечала ей царевна.

– Зачем тебе, госпожа моя, эти евнухи? В их присутствии ты по-настоящему веселиться не будешь. Отошли их.

– Ты права, – сказала султанша Дуния и отослала евнухов.

Вслед за тем она пошла со старухой по саду, и Тадж-Эль-Мулук увидал ее и смотрел на нее без ее ведома. Всякий раз, как он смотрел на нее, он от волнения лишался чувств, видя, как она хороша собою. Старуха между тем, разговаривая с нею, провела ее в ту беседку, которую визирь велел разрисовать, и султанша Дуния, взглянув на рисунки, увидала птиц, птицелова и голубей и вскричала:

– Да святится Создатель! Да ведь тут изображено то, что я видела во сне!

Она продолжала смотреть на птиц, птицелова и сеть и с удивлением говорила:

– Ах, няня, я всегда обвиняла мужчин и ненавидела их, но взгляни, вот птицелов убил голубку, а ускользнувший голубок хотел прилететь к ней на помощь, но хищная птица изловила его.

Старуха же делала вид, что ничего не понимает, и продолжала, болтая, увлекать ее далее к тому месту, где был спрятан Тадж-Эль-Мулук, которому она знаками приказала пройтись под окнами беседки. Царевна Дуния стояла у окна и, увидав его и заметив, как он красив, сказала:

– О няня, кто этот красивый юноша?

– Я его не знаю, – отвечала старуха, – но надо думать, что он сын какого-нибудь царя, потому что он и красив и миловиден.

Султанша Дуния сильно в него влюбилась. Предрассудок, связывающий ее, уничтожился, и все ее благоразумие разлетелось при виде его красоты и изящной фигуры, и она почувствовала сильную любовь.

– Ах, няня, – сказала она старухе, – как хорош этот юноша!

– Ты права, госпожа моя, – отвечала старуха, и знаком приказала царевичу уйти.

Огонь страсти пожирал его, и от любви он совсем потерял голову, но все-таки, простившись со смотрителем, повинуясь старухе, он ушел домой и объяснил визирю и Азизу, что старуха отослала его. Оба они советовали ему быть терпеливым, говоря:

– Если бы старуха не думала, что своим уходом ты добьешься чего-нибудь, то она не делала бы тебе знака.

Теперь вернемся к султанше Дунии.

Желания стали ее мучить, любовь стала усиливаться, и она сказала старухе:

– Свидание с этим молодым человеком можешь устроить только ты.

– Избави меня, Аллах, от искусителя! – вскричала старуха. – Ведь ты не любишь мужчин: так каким же образом могла ты не испугаться любви к нему? Хотя, клянусь Аллахом, никто не подойдет к тебе так, как этот юноша.

– Ах, няня, – отвечала царевна. – Устрой мне как-нибудь свидание с ним, и ты получишь от меня тысячу червонцев, и одежду в такую же цену. Если же ты не поможешь мне, то я непременно умру.

– Иди во дворец, – отвечала старуха, – а я выдумаю что-нибудь, чтобы доставить вам свидание, и жизни своей не пожалею, чтобы обоих вас успокоить.

Султанша Дуния вернулась во дворец, а старуха пошла к Тадж-Эль-Мулуку, и он, увидав ее, встал и, стоя, почтительно встретил, а затем посадил подле себя.

– Уловка наша удалась, – сказала она ему и рассказала все, что произошло между нею и султаншей Дунией.

– Когда же будет свидание? – спросил он.

– Завтра, – отвечала она.

Он дал ей тысячу червонцев и в такую же цену платье, и она, взяв подарки, пошла с ними прямо к султанше Дунии.

– Ах, няня! – вскричала Дуния. – Какие принесла ты мне известия о моем возлюбленном?

– Я узнала, где он живет, – отвечала она, – и завтра приведу его к тебе.

Султанша Дуния так обрадовалась, услыхав это, что дала ей тысячу червонцев и одежду в такую же цену, и, взяв все это, старуха вернулась к себе домой.

Переночевав, утром она пришла к Тадж-Эль-Мулуку и, одев его в женское платье, сказала ему:

– Иди сзади меня и переваливайся с боку на бок, не торопись и внимания не обращай, если кто-нибудь заговорит с тобою.

Сделав ему подобное наставление, она пошла вперед, а он, в виде женщины, сзади нее, и дорогою она продолжала учить его, для того чтобы он не боялся. Таким образом они шли до самых дверей дворца, куда вошла она, и царевич вслед за нею. Они шли по различным комнатам и пришли, наконец, к седьмым дверям. У этих седьмых дверей она сказала Тадж-Эль-Мулуку:

– Будь тверд духом, и когда я скажу: «Рабыня, войди, не медли, и иди поспешным шагом, и, войдя в комнату, взгляни налево, и увидишь гостиную с семью дверьми; отсчитай пять дверей и войди в шестую, где и увидишься с предметом твоих желаний».

– А ты-то куда идешь? – спросил Тадж-Эль-Мулук.

– Мне туда идти не следует, – отвечала она. – Но только я подожду, пока тебя не пропустит старший евнух.

Она пошла в сопровождении царевича к двери, у которой сидел старший евнух. Взглянув на Тадж-Эль-Мулука в женском платье, евнух сказал:

– Что надо этой рабыне?

– Султанша Дуния, – отвечала старуха, – слышала, что эта рабыня большая рукодельница, и хотела купить ее.

– Я не знаю этой рабыни, – отвечал евнух. – И пройти без моего осмотра я не позволю. Таков приказ царя.

Старуха, очевидно, разгневалась и сказала ему:

– Я всегда считала тебя разумным и вежливым человеком, и если ты изменился, то я доложу об этом султанше, и скажу, что ты не пустил к ней рабыню.

Он крикнул Тадж-Эль-Мулуку, сказав:

– Иди, рабыня!

Царевич тотчас же вошел, и евнух замолчал и не протестовал более. А Тадж-Эль-Мулук отсчитал пять дверей и, войдя в шестую, нашел султаншу Дунию, ожидавшую его.

Увидав его, она тотчас же его узнала и прижала его к своей груди, а он поцеловал ее; старуха же, войдя туда, под каким-то предлогом отпустила всех рабынь.

После этого султанша Дуния сказала ей:

– Охраняй двери.

Она осталась одна с Тадж-Эль-Мулуком, и они провели всю ночь в невинном развлечении[181]181
  Надо заметить, что в частных покоях восточных султанш гость может лечь в присутствии других, и мужчине провести там ночь не считается неприличным.


[Закрыть]. На следующее утро она заперла двери за ним и за старухой и, войдя в другую комнату, села там по своему обыкновению, а к ней пришли ее рабыни, и она стала болтать с ними, и затем сказала им:

– Теперь уходите от меня, так как мне хочется побыть одной.

Рабыни ушли, а она вернулась к Тадж-Эль-Мулуку, и старуха взяла с собою для них еды, и таким образом они прожили целый месяц.

Визирь же и Азиз после ухода царевича во дворец царской дочери, откуда он не вернулся, порешили, что он никогда не вернется и что он безвозвратно погиб, и Азиз сказал визирю:

– О отец мой, что станем мы делать?!

– О сын мой, – отвечал визирь. – Это дело трудное, и если мы не вернемся к его отцу, чтобы сказать ему об этом, то он обвинит нас.

Они тотчас же собрались и поехали в столицу царя Сулейман-Шаха, и доложили ему о том, что случилось с его сыном, и что они не получали о нем известий с тех пор, как он вошел во дворец царской дочери. Услыхав это, царь точно явился на Страшный суд; горе его было ужасно, и он приказал по всей стране объявить о своем намерении начать войну. После этого он выслал войско за город и приказал стать лагерем и ждать, пока другие войска не соберутся со всех концов царства. Подданные его любили за его справедливость и доброту, и он отправился с армией, растянувшейся на громадное расстояние, чтобы потребовать сына своего Тадж-Эль-Мулука.

Между тем Тадж-Эль-Мулук и султанша Дуния продолжали целых полгода жить таким образом, и любовь их с каждым днем усиливалась, и царевич так привязался к султанше, что не мог более таиться от нее, и сказал ей:

– Знаешь, возлюбленная моя, чем ближе я узнаю тебя, тем сильнее влюбляюсь и тем более стремлюсь исполнить свое желание.

– А что это за желание? – спросила она, – свет глаз моих, радость души моей!

– Я желаю рассказать тебе по правде всю свою историю, – отвечал он, – ведь я вовсе не купеческий сын, а сын царя, верховного царя Сулейман-Шаха, который присылал своего визиря послом к отцу твоему, чтобы просить твоей руки. Но ты отказала ему.

Он рассказал ей всю свою историю с начала до конца и прибавил:

– Я желал бы вернуться к своему отцу, для того чтобы он снова послал посла просить твоей руки, чтобы мы могли жить спокойно.

Услыхав это, она очень обрадовалась, и они провели ночь в разговорах.

Но судьбе угодно было, чтобы сон преодолел их в эту ночь, и они спали, когда уже солнце взошло. Царь Шах-Земани сидел на троне, окруженный эмирами, и к нему явился главный золотых дел мастер и принес большую круглую шкатулку. Подойдя к царю, он открыл шкатулку и вынул оттуда изящный ящичек, стоящий до тысячи червонцев вследствие заключавшихся в нем бриллиантов, изумрудов и яхонтов. Царь, увидав ящичек, залюбовался им и, взглянув на старшего евнуха, сказал:

– Возьми, Кафур, этот ящичек и снеси его к царевне Дунии.

Евнух взял ящичек и пошел в комнату царской дочери, и нашел двери запертыми, и увидал спящую на пороге старуху.

– Как это ты спишь до такого часа?

Старуха, услыхав его возглас, проснулась и, испугавшись, сказала:

– Подожди, я принесу ключи.

Она поспешно соскочила и побежала, а евнух, заметив, как она испугалась, снял двери[182]182
  Двери восточных домов держатся на деревянных спицах, так что их нетрудно снять с них.


[Закрыть] и вошел в комнату, где спали царевна Дуния и Тадж-Эль-Мулук. Увидав это, он был так поражен, что тотчас же хотел вернуться к царю, но в это время царевна Дуния проснулась и увидала его. Она смутилась, побледнела и сказала ему:

– Скрой, Кафур, то, что скрыл Господь!

– Я не могу ничего утаивать от султана, – отвечал евнух.

Он запер за собою двери и вернулся к царю.

– Отдал ты ящичек своей госпоже? – спросить его царь.

– Возьми ящичек, вот он, – отвечал ему евнух. – Я не могу ничего утаивать от тебя. Я застал царевну Дунию спящей в одной комнате с молодым человеком.

Царь приказал привести их обоих к себе и, когда они явились, сказал им:

– Это что за штуки?

Царь в ярости схватили кинжал и хотел ударить им Тадж-Эль-Мулука, а царевна загородила его собою и сказала:

– Сначала убей меня.

Но царь оттолкнул ее и приказал увести обратно в ее комнату. Затем, посмотрев на Тадж-Эль-Мулука, он сказал:

– Горе тебе! Откуда ты, и кто твой отец, и как ты смел поступать так с моей дочерью?

– Знай, царь, – отвечал Тадж-Эль-Мулук, – что если ты предашь меня смерти, то погибнешь, и как ты, так и все твои подданные горько в этом раскаетесь.

– Это почему? – спросили царь.

– Потому что я сын царя Сулейман-Шаха, – отвечал он, – и ты ответишь, когда он подойдет со своей конницей.

Услыхав это, царь Шах-Земан не стал убивать его, а велел посадить в темницу, чтобы посмотреть, правду ли он говорит, но визирь его сказал ему:

– О царь веков, я посоветовал бы тебе поспешить с казнью этого юного обманщика, раз он виноват перед твоею дочерью.

– Ну, так руби ему голову, – сказали царь, – он изменник.

Палач взял царевича и крепко связал его, и, подняв руку, ждал приказания от эмиров, стараясь по возможности оттянуть казнь, так что царь закричал ему:

– Чего же ты ждешь? Если ты будешь медлить еще, то я отрублю голову тебе.

Палач поднял руку так, что она обнажилась, и только что хотел рубить голову, как послышались крики, и все купцы начали запирать лавки.

– Не торопись, – сказал тогда царь и послал гонца узнать о причине криков. Гонец скоро вернулся и доложил, что к городу их движется войско, словно волнующееся море. Лошади гарцуют, и вся земля дрожит под ними. Царь испугался, что его хотят свергнуть с престола, и сказал своему визирю:

– Разве войска наши не вышли навстречу этой армии?

Но не успел он кончить этой фразы, как к нему вошли послы от приближавшегося царя, и с ними визирь, приезжавший с Тадж-Эль-Мулуком. Он начал с поклонов, и царь встал, чтобы принять его, и, подойдя к нему, спросил о причине их прибытия; в ответ на что визирь выступил вперед и сказал:

– Знай, что человек, двинувшийся в твою страну, – царь, но не такой царь, какие приходили до него, и не такой султан, какие были в прежние времена.

– А кто же он такой? – спросил Шах-Земан.

– Он владыка правосудия и безопасности, – отвечал визирь, – слава и величие которого разносятся всеми караванами, он – султан Сулейман-Шах, владетель Эль-Арда-Эль-Кадра, и Эль-Амудейна, и гор Испагани, ненавидящий гнет и тиранию. Султан велел тебе сказать, что сын его находится у тебя в стране, и если он найдет его здравым и невредимым, то вы будете вознаграждены, если же с ним случилась какая-нибудь беда, то вся ваша земля будет разрушена и разбита, и обратится в пустыню, в которой будут каркать только вороны. Я передал тебе, и да будет над тобою мир.

Шах-Земан, услыхав эти слова, смутился и испугался за свой престол. Он созвал весь двор и сказал царедворцам:

– Горе вам! Идите и приведите этого молодого человека.

Царевич находился в руках палача, и от страха лицо его сильно изменилось. Визирь, увидав царевича на кровавой коже[183]183
  Так как в восточных дворцах зачастую срубают головы, то для этой казни употребляют круглый кусок кожи, с продернутой кругом веревкой


[Закрыть], тотчас же узнал его и бросился к нему, как бросились и другие послы. Они развязали его и стали целовать ему руки и ноги. Тадж-Эль-Мулук, открыв глаза и узнав визиря и друга своего Азиза, от радости упал в обморок.

Царь Шах-Земан и смутился, и испугался, открыв, что aрмия пришла по поводу молодого человека, и, встав, он подошел к царевичу и, поцеловав его в голову, со слезами на глазах сказал:

– О сын мой, не сердись на меня, а сжалься над моей сединой и не дозволяй опустошать мои владения.

Тадж-Эль-Мулук подошел к нему и, поцеловав его руку, сказал:

– Ничего дурного с тобой не случится, потому что я почитаю тебя как своего отца, но смотри, чтобы чего-нибудь не случилось с моей возлюбленной султаншей Дунией.

– О государь мой, не бойся за нее, – отвечал царь, – так как ее, кроме счастья, не ждет ничего.

Он стал извиняться перед ним и задабривать визиря, обещая ему крупную сумму денег, если он скроет от Сулейман-Шаха то, что видел. После этого он приказал своим сановникам свести Тадж-Эль-Мулука в баню, одеть его в богатое царское платье и поспешно привести обратно. Все это они исполнили, и когда царевич, вернувшись, вошел к царю, то Шах-Земан и весь двор встали и стоя приняли его. После этого Тадж-Эль-Мулук сел с визирем своего отца и с Азизом и стал рассказывать, что с ним случилось, а они отвечали ему:

– А мы в это время отправились к твоему отцу и передали ему, что ты вошел во дворец царской дочери и не выходил оттуда, что показалось нам сомнительным. Услыхав это, он собрал войска и пришел сюда, и теперь очень рад и счастлив.

Царь же в это время пошел к своей дочери, царевне Дунии, и застал ее плачущей о Тадж-Эль-Мулуке. Она взяла меч и, поставив его эфесом к полу, приложила острием к своей груди и, нагнувшись к мечу, сказала:

– Я убью себя, потому что не хочу жить после своего возлюбленного.

Отец ее, увидав ее в таком положении, подошел к ней.

– О лучшая из царских дочерей, не делай этого, но сжалься над своим отцом и его подданными! Умоляю тебя, – прибавил он, – не делай этого, чтобы не навлечь несчастья на твоего отца.

Он рассказал ей, что ее возлюбленный, сын Сулейман-Шаха, желает жениться на ней и ждет ее ответа. Она улыбнулась и сказала:

– Разве я не говорила тебе, что он сын султана? Вот я попрошу его распять тебя.

– Аллахом умоляю тебя, – сказал он, – сжалься над твоим отцом.

– Ну, так иди к нему и приведи его ко мне, – отвечала она.

– Не замедлю, – проговорил он, и тотчас же пошел к Тадж-Эль-Мулуку и обрадовал его своим приглашением. Царевич встал и вместе с царем прошел к Дунии. Увидав царевича, она в присутствии отца обняла его и сказала ему:

– Отсутствием твоим ты привел меня в отчаяние, – затем, взглянув на отца, она прибавила: – можно ли поступать несправедливо с таким красивым юношей, да еще вдобавок с царским сыном?

Царь Шах-Земан вышел и запер за собою дверь и, явившись к визирю и другим послам, приказал им уведомить султана Сулейман-Шаха, что сын его здравствует и благоденствует и пользуется радостями жизни. Кроме того, он приказал доставить войскам продовольствия и денег, и когда все это было отправлено, он послал Сулейман-Шаху в подарок сто коней, сто верблюдов, сто мамелюков, сто рабынь-красавиц, сто черных рабов и сто рабынь-прислужниц.

После этого он отправился к султану вместе со своей свитой, и когда они вышли за город, то Сулейман-Шах встал, чтобы встретить их. Визирь и Азиз уже сообщили ему приятную новость, и он с радостью вскричал:

– Слава Богу, исполнившему желание моего сына!

Он обнял царя Шах-Земана и посадил его рядом с собою на ложе, и они стали беседовать, после чего прислуга поставила перед ними съестное, и когда они наелись, им подали лакомства. Вскоре после этого в «лагерь в богатой и роскошной одежде пришел Тадж-Эль-Мулук, и отец, увидав его, встал и поцеловал; все присутствующие тоже встали, и после того как все они беседовали, царь Сулейман-Шах сказал:

– Я желал бы заключить брачный контракт моего сына с твоей дочерью в присутствии свидетелей.

– Слушаю и повинуюсь, – отвечал Шах-Земан.

Он позвал кади и свидетелей, которые, придя, и написали свадебный контракт, и войска громко выразили свою радость. Царь же Шах-Земан начал снаряжать свою дочь.

– Поистине какой Азиз великодушный человек, – сказал Тадж-Эль-Мулук своему отцу, – какую оказал он мне услугу, и утомлялся, и ездил со мной, и помог мне достигнуть цели, и целых два года не видал своей родины. Поэтому мне хотелось бы дать ему возможность купить товары, так как родная страна его близка.

– Мысль твоя превосходна, – отвечал ему отец.

Таким образом, они приготовили ему тюки с самыми дорогими тканями, и царевич простился с ним, сказав ему:

– Брат мой, прими от меня этот подарок.

Он принял его и поцеловал прах у ног его отца и у его ног. Тадж-Эль-Мулук вскочил на лошадь и проводил Азиза за три мили; после чего Азиз умолял его вернуться.

– Не будь у меня матери, – сказал он ему, – я не вынес бы разлуки с тобой. Аллахом умоляю тебя постоянно уведомлять меня о себе.

Сказав это, он простился с ним и поехал далее. Он увидал, что мать его воздвигла ему могилу посреди дома и постоянно посещала ее; и когда он вошел в дом, то застал ее с распущенными волосами и со слезами на глазах, декламирующей следующие стихи:

 
Клянусь Аллахом, что могила эта
Утратила всю прелесть для меня.
Ни садом и ни небом ты была,
Забытая могила; как в тебе
Могли тогда соединяться вместе
Луны свет полной и убор цветов?
 

Затем она застонала и прочла еще новые стихи; но не успела она кончить, как Азиз подошел к ней, и она, увидав его, вскочила и обняла его, и спросила его о причине его долгого отсутствия. Таким образом, он сообщил ей все, что с ним случилось, и рассказал, какой богатый получил он подарок от Тадж-Эль-Мулука, чему она очень обрадовалась. Такова была история Азиза.

Что же касается до Тадж-Эль-Мулука, то он вернулся к своей возлюбленной царевне, и царь Шах-Земан снарядил ее, чтобы отправить в дорогу вместе с ее мужем и свекром: он послал им продовольствия и подарков, и редкостей, и они нагрузили свой вьючный скот и отправились, а царь Шах-Земан провожал их до трех дней пути. И затем простился с ними. Царь Сулейман-Шах умолял его вернуться, и он вернулся, а царевич, жена его и отец продолжали свой путь и день, и ночь, пока не увидали своего города. Город был для них убран, и они въехали в него, и царь Сулейман-Шах сел на свой трон рядом со своим сыном Тадж-Эль-Мулуком, и роздал подарки, и освободил людей, сидевших по тюрьмам; после чего он справил во второй раз свадьбу своего сына. Целый месяц раздавалось пение и игра на инструментах, и красильщицы окружали султаншу Дунию, и все любовались на нее. Тадж-Эль-Мулук, переговорив с отцом и матерью, занял с женою отдельный дом, и они зажили припеваючи.