Текст книги "Армянские сказки"

Царская дочь

Жил на свете бедный сирота и звали его Аслан. Звали его так потому, что он был сильным и бесстрашным, как лев. На Востоке льва так и называют «аслан», а храбрецов – Асланами. Говорят, нелегко жилось нашему сироте-Аслану. Родители его умерли рано, и пришлось ему с детства самому зарабатывать себе на хлеб. Добрый пастух сжалился над мальчиком – взял его к себе в помощники и не ошибся. Однажды храбрый Аслан в одиночку поймал волка, который подкрался к стаду, и победил страшного зверя в неравном бою, поборов его своими сильными руками. Хозяин стада, узнав о таком бесстрашном поступке, сразу сделал Аслана главным чабаном.

С тех пор так и повелось, юноша каждый вечер угонял стадо на пастбище далеко в горы, потом, доверив его пастушьим собакам, ложился отдохнуть, а на камень в изголовье всегда ставил свою дорожную суму-хурджин с завтраком.

И вот пастух стал замечать, что кто-то ночью понемногу берёт у него еду из хурджина.

Ложится он спать, оставляет в нем четыре яйца и две лепёшки, а к утру находит там только два яйца и одну лепёшку. Решил Аслан подкараулить того, кто без приглашения делит с ним его хлеб.

На следующую ночь положил он суму на камень, лёг и притворился спящим. В полночь послышался шорох. Аслан приоткрыл глаза и видит: подошла к камню девушка-красавица, тихонько приоткрыла хурджин, достала лепешку, отломила от нее кусочек, запила глотком воды и уже собралась уходить. Гора перед ней распахнулась как ворота, девушка шагнула к ней и уже готова была скрыться в каменной пещере, но Аслан вскочил и ловко схватил ее за подол.

– Отпусти меня, – взмолилась девушка. – Я принесу тебе одни несчастья.

– Я ничего не боюсь, – ответил Аслан. – Ты так хороша, что за тебя я даже умереть был бы рад.

– Спасибо тебе, смелый юноша, за такие слова – вздохнула девушка, – так уж и быть, расскажу я тебе свою историю.

… Далеко-далеко отсюда, – начала свой рассказ красавица, – за семью высокими горами лежит царство грозного царя Зарзанда. Это мой отец. Год назад напал на нас враг, и отец с войском отправился на поле брани. Пока его не было дома, перелетел через семь гор трёхглавый дэв и утащил меня в свой дворец. Сорок дней умолял он меня стать его женой, но я отказалась, а на сороковой день дэв заболел и сказал своей матери:

– Пришел мой последний час, я умираю и уже не смогу жениться на этой девушке. Раз она не досталась мне, так пусть же не достается никому. Уведи ее, и спрячь подальше, пусть никто и никогда не станет её женихом, и она весь свой век проведет в одиночестве. – Так сказал дэв, а его мать привела меня к каменной скале и прочитала свое страшное заклятье:

– Камень, камень, приюти дочь царя Зарзанда, – шептала мать дэва. – Стереги ее, пока не придёт за ней юноша с миртовой веткой и не прилетят ласточки, которые ему помогут. Камень, камень, слушай меня и помни, когда он трижды коснётся тебя этой веткой, отпусти пленницу. А пока стереги пуще глаза и открывайся только на час – ровно в полночь. Если же пленница не вернется назад в назначенный час, порази её на месте.

Вот и всё, – вздохнула девушка. – Теперь прощай. Я должна возвратиться в свою каменную могилу.

– Я спасу тебя, красавица, – успел прокричать ей в след Аслан, прежде чем каменная скала сомкнулась.

Наутро вернулся Аслан в селение, оставил стадо, попрощался с хозяином и отправился по свету искать ласточек. Ходил он от дома к дому, из села в село, но нигде не встретил ласточек. Вдруг в одном дальнем селении, на самой его окраине, заметил он маленький покосившийся дом, а под его крышей сновали две ласточки. Вошел юноша в этот дом и видит: одинокая старушка зажигает свечу.

– Здравствуй, матушка, – сказал Аслан.

– Добро пожаловать, – ответила она.

– Матушка, я чужой в этих краях, пусти меня переночевать?

– Гость всегда послан Богом, – сказала хозяйка. – Заходи.

Вошел Аслан в дом, старушка накормила его, напоила и спать уложила. На рассвете проснулся Аслан, вышел из дому и слышит: ласточки щебечут под крышей. Стал он прислушиваться и вдруг начал понимать птичий язык.

– Жёнушка, жёнушка, – щебетала одна ласточка.

– Что, муженёк? – откликалась другая.

– Посмотри, не тот ли это Аслан, который нас хлебными крошками угощал?

– Тот, тот.

– А зачем он сюда пришел?

– Хочет пленницу спасти, но не знает, как.

– Что ж, пусть он, уходя, трижды руку старой хозяйки поцелует и скажет трижды: «Спасибо, добрая матушка». Она его и научит.

Тогда пошёл Аслан к старушке, видит: она уже встала.

– Я спешу, матушка, позволь с тобой попрощаться, – сказал он и, прощаясь, трижды поцеловал ее руку и трижды повторил: «Спасибо, добрая матушка».

– Славный ты парень, – промолвила старушка. – Иди и ничего не бойся. – Знаю я, что тебе надо победить трёхглавого дэва и освободить дочь царя Зарзанда. Вот тебе четырнадцать желудей. Четырнадцать дней ты будешь скакать в замок дэва, и каждый день будешь съедать по жёлудю, становясь сильнее день ото дня. Вот тебе еще два ореха в придачу. Как отойдёшь от села, спрячься, чтоб тебя никто не видел, и расколи их. Увидишь, что будешь. Вот тебе ещё кувшин воды и мешочек муки. Крепость сторожит мать дэва. Брызни ей водой в лицо, она уснёт на три дня. Рядом с ней в вазе стоит зелёная миртовая ветка. Возьми её и торопись к пещере.

Поблагодарил Аслан хозяйку и отправился в путь.

Сначала, как велела старушка, нашёл он укромное местечко, разбил там орехи. Из одного вышел огненный конь, а из другого выпали меч, щит и воинские доспехи. Облачился Аслан в доспехи, взял щит и меч, сел на коня и поскакал в замок дэва. Увидел мать дэва у ворот, брызнул ей в глаза водой и усыпил ее на три дня, а потом схватил миртовую ветку и поскакал на своем коне прочь. Три дня скакал Аслан, не останавливаясь, а на четвёртый слышит: несутся за ним вскачь дэв и его мать и вот-вот догонят. Тут молвил ему конь человеческим голосом:

– Аслан, развяжи мешок и развей муку по ветру.

Открыл Аслан мешок, рассыпал муку и вырос вслед за ним непроходимый лес. Заблудились дэвы в лесу и пока пробирались сквозь шипы и колючки, далеко ускакал Аслан с миртовой ветвью. Скакал он, скакал, а через день снова услышал рев за спиной и понял: выбрались дэвы из леса и снова догоняют его.

– Не уйти нам от погони, – сказал Аслану огненный конь. – Придётся с трехглавым дэвом сразиться.

Повернул Аслан коня и помчался навстречу дэву. Ударом меча отсек он дэву одну из трёх голов. Кинулся на него разъярённый дэв, но огненный конь со всей силой ударил чудовище копытом, закачался дэв от удара, растерялся, а юноша отрубил ему вторую голову. Рассвирепел дэв, кинулся к высокой горе, отломал вершину и стал крошить ее и кидать каменные глыбы в Аслана. Но ловко прикрывался щитом храбрец и ни один камень не задел его. Все камни разбросал дэв. А когда повернулся и стал отламывать вершину у второй горы, подскочил к нему юноша на огненном коне да и снёс ему третью голову. Рухнул бездыханный дэв за землю, а Аслан повернул коня и помчался к пещере. Вдруг видит, откуда ни возьмись, раскинулось перед ним огромное озеро.

– Осторожнее, Аслан, – предупредил его конь. – Это мать дэва колдует. Вырви из моей гривы три волоса и брось на воду.

Вырвал Аслан три волоса из гривы, бросил на воду, и превратились они в крепкий мост. Проскакал Аслан по нему через озеро и оказался у той самой скалы, где в заточении была красавица. Трижды ударил по камню зелёной миртовой веткой и проговорил:

– Камень, камень, отворись, выпусти дочь царя Зарзанда.

Распахнулась скала, выбежала из пещеры красавица и стала благодарить своего спасителя. А он ей в ответ:

– Дочь царя Зарзанда, не меня благодари, а одну бедную старушку. Позор нам, если мы забудем о ней и не возьмём с собой во дворец твоего отца.

Сели они вдвоём на коня и поехали к ней. Обрадовалась старушка, быстро собрала свои вещи в узелок и сказала:

– Вы скачите на коне, а я и так от вас не отстану.

Тут сняла она с головы платок, расстелила на земле, встала на него и полетела за ними вслед.

Вот прибыли они на границу царства грозного царя Зарзанда, а перед семью горами стоит надежная охрана и никого не пропускает. Не пустили стражники ни Аслана с царской дочерью, ни старушку.

– Что ж, – сказала старушка. – Придется лететь по воздуху. Расстелила она свою большую шаль, все поместились на ней; взвилась шаль под облака и перенесла их через все семь гор.

Прилетели они к дворцу, и Аслан хотел сразу пойти к царю, но девушка остановила его:

– Не ходи, Аслан, все его визири высоко сидят, а назири – далеко глядят и тебе навредят. Каждый из них мечтал, чтобы я вышла замуж за его сына; а как узнают назир-визири, что ты мой жених – не сносить тебе головы.

– Тогда я схожу к царю, – предложила старушка. Влюбленные согласились, а царская дочь дала ей медальон с портретом своей матери.

– Если тебе не поверят, – сказала она, – то покажи этот медальон и скажи:

«Мой отец самый сильный, а моя мать самая красивая», – так я говорила о них в детстве. Услышав эти слова, мой отец всё поймет.

Пошла старушка к воротам дворца и села на каменную скамью, на которую садятся сваты. Подошел к ней слуга и спрашивает:

– Что тебе надо, старая женщина?

– Я пришла сватать дочь царя Зарзанда.

– Но у царя нет дочери.

– Как это нет? Есть. Ведите-ка меня к царю.

Пришел слуга к царю, рассказал ему о странной женщине у ворот, а царь и говорит:

– Хочу я посмотреть на эту бессердечную старуху, которая решилась посмеяться над моим горем.

Подошел царь к окну, поглядел на неё издали, отвернулся и хотел уйти обратно в царские покои, а старушка заметила его и крикнула, что было силы:

– Мой отец самый сильный, а моя мать самая красивая!

Услыхал царь эти слова, дрогнуло его сердце, и велел он, чтобы старушку пропустили. Вошла она в царские палаты, а царь ее спрашивает:

– Скажи, старая женщина, откуда известны тебе слова, что любила говорить в детстве моя дочь? Бедняжку утащил дэв, и с тех пор нет у меня больше дочери.

– Твоя дочь сама и научила меня, – сказала старушка и протянула царю медальон.

Тут царь понял, что дочь его жива и здорова. А как увидел он свою красавицу, тут же приказал выдать ее замуж за спасителя, за храброго Аслана, и устроили во дворце свадебный пир.

Вдруг на пиру подошёл к Аслану царский конюх и говорит:

– В конюшню залетел овод, он так жалит коней, что мы боимся, как бы они все не взбесились.

Собрался Аслан в конюшню, а старушка ему и говорит:

– Подожди, Аслан. Я сама схожу.

Зашла она в конюшню, зажгла две сухие ветви и выкурила назойливого овода. Сразу догадалась мудрая женщина, что злым оводом обернулась мать дэва, и решила, что надо Аслана от ее козней беречь.

Ночью, когда все уснули, тихонько вошла старушка в комнату жениха и невесты, встала у них в изголовье. Ровно в полночь раздался в спальне тихий шорох. Видит она: подбирается к Аслану огромная змея. Схватила старушка острый трезубец и вонзила его прямо в голову змеи. Змея пискнула и испустила дух. И тут все увидели, что не змея это вовсе была, а коварная мать дэва.

За мудрость и доброту щедро наградили царь с царицей бедную старушку и воздали ей большие почести. Семь дней и семь ночей пировали во дворце. Так храбрый Аслан нашел своё счастье, и вы найдете своё.

Три желания

Жил на свете бедный дровосек, и всё, что он имел: топор в руке, да жена на шее. Каждый день, заткнув за пояс свой топор да намотав на руку веревку, уходил он в лес и до позднего вечера рубил деревья, колол дрова и тащил их домой, чтобы продать и прокормить семью.

Однажды заметил дровосек под деревом огромную корягу, в три обхвата. «Мне повезло, столько дров сразу наколю!» – обрадовался бедняк, вытащил топор и со всей силой ударил по коряге. Вдруг как из-под земли вырос перед ним старик с длинной белой бородой.

– Сынок, – сказал он, – не разрушай мой дом, а за это я дам тебе скатерть. Только смотри, не говори по дороге домой:

 
Скатерть, милая скатёрка,
Покажи себя, скатёрка!
 

Взял дровосек подарок, понес домой, но на полпути призадумался: почему это старик не велел ему скатерть разворачивать, да заветные слова говорить? Разобрало бедняка любопытство, не стерпел он, да и говорит:

 
Скатерть, милая скатерка,
Покажи себя, скатерка!
 

И только промолвил эти слова, как скатерть сама собой развернулась, и на ней откуда ни возьмись появились самые вкусные, самые замечательные угощенья и напитки. Обрадовался дровосек, тут же присел к столу, поел-попил, и снова повторил:

 
Скатерть, милая скатерка,
Покажи себя, скатерка!
 

Волшебная скатерть свернулась сама собой. Не чуя под собой ног от радости, побежал дровосек домой.

– Эй, жена! – закричал он с порога. – Смотри, что я из лесу принес. Скатерть – всем на удивление… Только спрячь-ка ее подальше и не смей говорить:

 
Скатерть, милая скатерка,
Покажи себя, скатерка!
 

Обрадовалась жена, припрятала скатерть, а как только муж ушел из дома, достала ее, покрутила в руках, и стало ей так любопытно, что это за скатерка? Недолго думая, сказала жена заветные слова:

 
Скатерть, милая скатерка,
Покажи себя, скатерка!
 

Скатерть тут же развернулась перед хозяйкой, и откуда ни возьмись, появились на ней удивительные угощенья, чего там только не было, разве что птичьего молока не доставало. Наелась вдоволь жена дровосека и убрала волшебную скатерть на место. С той поры муж и жена жили – не тужили. Как только вздумается, доставали свою скатерть, произносили заветные слова, лакомились от души и не могли нарадоваться своему счастью, ведь они вырвались, наконец, из горькой нищеты и больше не задумывались о хлебе насущном.

Но однажды дровосек подумал-подумал и говорит своей жене:

– Пойду-ка я еще схожу в лес к той самой коряге, навещу старика. Если у него нашлась такая скатерть, то может быть, еще что-нибудь для нас отыщется?

Пришел дровосек в лес, отыскал знакомую корягу и давай бить по ней топором: стук-стук…

И снова перед ним как из-под земли вырос белобородый старик.

– Я же тебе, сынок, подарил скатерть, чтобы ты оставил мой дом в покое, – сказал старик. Зачем же ты опять стучишь ко мне? Ну, так и быть, раз уж пришел, подарю я тебе еще и маленький жернов. Но только смотри, больше тут не появляйся…

– Зачем мне этот жернов? – удивился дровосек.

– А вот зачем, – ответил старик. – Как будет нужда, скажешь:

 
Жернов, жернов, милый жернов,
Покажи себя, мой жернов!
 

Принес дровосек жернов домой и, как только произнес заклинание, жернов начал вращаться и молоть муку. И столько из него посыпалось муки, что жена уже и не знала, куда ее девать. Наполнила все свои мешки, сбегала за мешками к соседям, весь дом заставила мешками, и тогда решила жена дровосека торговать мукой. Но сколько она ни продавала, мука из жернова все сыпалась и сыпалась, и ее всегда оказывалось вдвое больше, чем продано. Стали они богатеть не по дням, а по часам.

Но прошло немного времени, и решил разбогатевший дровосек снова в лес сходить, старика навестить, любопытно ему стало, чем же старик откупиться на этот раз?

«Если у него нашлась волшебная скатерть и чудесный жернов, наверняка, есть что и получше», – решил он и как в былые времена заткнул за пояс топор, намотал веревку на руку и отправился в лес. Нашел знакомую корягу и стал по ней стучать топором: стук-стук… И снова появился перед ним белобородый старик.

– Что опять явился? – спросил он. – Скатерть я тебе подарил, жернов тоже, нет теперь у тебя теперь нужды дрова колоть да в лес ходить. Зачем же ты снова пришел и разрушаешь мой дом? Ну, ладно так и быть, возьми эту курицу и больше меня не тревожь. Но смотри, не говори по дороге:

 
Ну-ка, милая несушка.
Покажи себя, несушка!
 

Взял дровосек курицу, понес ее домой, но по дороге снова не утерпел.

 
Ну-ка, милая несушка,
Покажи себя, несушка!
 

Сказал крестьянин заветные слова и тут же на ладони у него появилось золотое яичко. Обрадовался он, прибежал домой:

– Смотри, жена, что я принес: это не курица, а настоящее сокровище…

И снесла эта курица столько золотых яиц, что за один год дровосек с женой сказочно разбогатели. Построили высокий дворец, посадили вокруг роскошный парк, завели прислугу. Жену дровосека теперь стало не узнать: прежде она с утра до вечера с кизяком возилась, а теперь ходила только в шелках да атласе, в рубинах и кораллах, и столько было у нее дорогих колец, что пальцев не хватало, чтобы все перемерить. Стали муж и жена жить душа в душу и ни в чем не знали нужды. Но однажды пришел день, когда и этого бывшему дровосеку стало мало, и как в былые времена заткнул он за пояс топор, намотал на руку веревку и отправился в лес. Отыскал там старую корягу и хвать по ней: стук!

Раз ударил, другой, и тут выскочил из-под коряги тот самый старик и, схватив свою белую бороду руками сердито закричал:

– Ай-яй-яй! Опять ты явился разрушать мой дом? Три добрых дела сделал я для тебя, а тебе все мало… Раз так, прими от меня на память эту дубинку. Только смотри, не говори по дороге:

 
Дубинка, дубинка.
Покажи себя, дубинка!
 

Радости дровосека не было предела. «Ай, да старик! – подумал он. – Опять не поскупился!» Схватил крестьянин дубинку, побежал домой, чтобы скорее обрадовать жену, да на полпути не утерпел.

 
Дубинка, дубинка,
Покажи себя, дубинка!
 

Едва он произнес эти заветные слова, как дубинка сама выпрыгнула у него из рук, ударилась оземь и снова подскочила. Остановился дровосек и ждет: что же на этот раз посыплется из дубинки? Но дубинка, подскочив, начала колотить его, что было мочи: сначала по голове, потом по спине… Как не старался крестьянин увернуться, как ни пытался поймать ее – всё напрасно. Дубинка без остановки охаживала его до тех пор, пока он без сил не рухнул на землю. Долго ли, коротко ли он так лежал, но шли мимо добрые люди, подняли дровосека, привели в чувства и проводили до дома.

Подошел дровосек к своему дому и видит: стоит на месте роскошного дворца, его старая лачуга. А в ней больше нет ни курицы, которая несет золотые яйца, ни чудесного жернова, ни волшебной скатерти. И только сидит в углу его жена в заштопанном платье и сучит нитки веретеном.

Пядь родной земли

Вечерняя прохлада опустилась на персидскую столицу – шумный Тизбон. Город оживал после дневного зноя, и только в роскошном дворце Сасанидов царила напряженная тишина.

Задумчиво сидел на своём троне царь Шапух, ни один мускул не шевелились на его властном лице и только драгоценные камни мерцали на его тиаре, отражая последние лучи заходящего солнца. Но вот тяжелые занавеси тронного зала раздвинулись, бесшумно вошёл распорядитель дворцовых приемов и раболепно склонился перед царем.

– Разреши молвить, повелитель… – едва слышно произнес он. – Прибыли маги и звездочеты во главе с верховным жрецом.

Высокая тиара чуть качнулась на голове Шапуха, он повел рукой, и распорядитель приемов, пятясь, покинул зал.

Размеренным шагом в зал проследовали самые известные в стране маги и чародеи и остановились в двух шагах от трона.

Шапух приветствовал их едва заметным поклоном, подождал, пока они расселись на подушках у стены, а потом заговорил:

– Всем вам известно, что вот уже тридцать лет воюем мы с государством армян, никак не можем заставить их принять священное учение Лура-Мазды и склонится, наконец, перед нашим могуществом. Я послал приглашение армянскому царю Аршаку и во что повелел написать в нём:

– «Хватит нам враждовать друг с другом. Приезжай ко мне в Тизбон, и станем мы отныне как отец и сын, и пусть воцарятся между нами мир и дружба!»

Поверил мне царь Аршак, едет в Тизбон вместе со спарапетом Васаком Мамиконяном… Но неспокойно у меня на душе. Не верю я, что царь армян передаст свою страну и народ свой под власть мою, отвернется от Византии и перестанет знаться с проклятым племенем кочевников. Сначала я хотел было отпустить его с почестями обратно, но теперь опасаюсь, что возвратившись домой, он откажется повиноваться мне. Посоветуйте же, мудрые мужи арийские, как мне поступить?

Первым поднялся верховный жрец огнепоклонников, воздев руки к небу, он проговорил:

– Живи во славе и счастье, царь царей! Мудро ты поступаешь, помня о заповеди: «Трон – опора алтарю, и алтарь – опора трону». Мудро поступил ты и тогда, когда пригласил царя армян к себе в Тизбон, не зря говорят: льва заманивают в западню приманкой, а человека – добрым словом. Я воззвал духом своим к великому Ахурамазде, и вот что открылось мне: прими с почетом гостя своего, развлекай его пирами и охотой, пока не привезут тебе из страны армян два мешка земли и бурдюк горной воды. А как привезут – прикажи слугам посыпать половину тронного зала персидской землей и окропить ее нашей водой, а другую половину зала посыпать армянской землей и окропить водой армянской. И еще прикажи, чтоб расстелили на первой половине зала ковры персидские, а на второй – армянские. После этого пройди с царем армянским сначала туда, где посыпана персидская земля, и задай ему несколько хитрых вопросов… Потом пройди с ним туда, где пол посыпан землей его родины, и задай ему те же вопросы… Тогда и узнает повелитель арийцев: останется ли верен царь армян союзу с Персией, если ему позволят уехать с миром в его Армению…

Тотчас послал Шапух гонцов на быстроногих беговых верблюдах в Армению за землей ее и водой ее. И доставили они то, что им было приказано. А царь всё сделал так, как посоветовал ему верховный жрец.

Вот прибыли в шумный Тизбон армяне, и Шапух принял их с великими почестями: два дня он чествовал их пирами, пригласил на большую охоту, а на третий день передал через смотрителя дворца приглашение пожаловать к нему в тронный зал.

Взяв за руку царя Аршака, Шапух вёл его по тронному залу и, когда дошли они до половины зала, посыпанной персидской землей, персидский царь ласково спросил:

– Ответь мне, царь армян, почему ты затаил в сердце вражду против меня и тянешься к врагам арийской державы – Византии коварной и варварам-кочевникам? Ведь я возлюбил тебя как сына, собирался отдать тебе в жены свою дочь… А ты не принял моей дружбы и вот уже сколько лет враждуешь со мной, не хочешь мне покориться!

Горела под ногами у Аршака чужая земля, пал он духом и ответил, потупив взор:

– О, царь арийцев, я признаю свою вину…

Но вот увлек его Шапух, беседуя, на ту половину тронного зала, где пол был посыпан землей армянской и окроплен водой армянского родника. Воспрянул духом армянский царь и на повторные упреки Шапуха с возмущением ответил:

– Не пытайся притворной лаской обмануть меня, искуситель! Разве могу я забыть пролитую тобой кровь моих соотечественников, опустошение моей родины посланными тобой разбойничьими войсками?! Вижу, что допустил я ошибку, дал себя обмануть лукавыми обещаньями мира. Но ведь так жаждет мира мой измученный, трудолюбивый народ!

Нахмурился Шапух и, напомнив, что вечером ждет гостя на торжественный пир в его честь, отпустил Аршака.

Вечером вошёл царь армян в тронный зал и удивился: его почетное место рядом с персидским царём было занято, и дорого гостя проводили в самый дальний угол. Там хозяева высыпали мешок армянской земли, окропили ее армянской водой и предложили царю сесть прямо на неприкрытый пол.

Возмутился Аршак, обернулся к Шапуху и гневно воскликнул:

– Ты что же забыл, хозяин, что я почетный гость, прибывший по твоему приглашению и что мое место рядом с троном, на котором восседаешь ты?! Знай, я не забуду этого унижения, и отомщу тебе, помню я, что ты – сын похитителя царского престола, который отнял его у законного наследника!

В самое сердце ранили эти слова Шапуха. Слишком хорошо он знал, как его прадед Арташир взошёл на персидский престол, обагрив свои руки кровью законного царя.

– Знай, дерзновенный, отныне не видать тебе страны своей, ты сгинешь у меня в тюрьме и горько раскаешься в своем неповиновении! – воскликнул персидский царь и приказал начальнику дворцовой стражи:

– Закуйте его в цепи и заточите в «Крепость забвения»!

Стража тут же бросилась к Аршаку:

– Ты заманил меня сюда обманом и предательством, коварный повелитель арийцев! Ты можешь заковать в цепи мои руки и ноги, но никогда не заковать тебе в цепи мой дух! – гордо ответил ему царь армян.

– Повелитель арийцев, веди себя как царь, а не как обманщик царей! – воскликнул пораженный предательством спарапет армян Васак Мамиконян. – Жаль, что я приехал сюда как гость и не взял с собой своего меча. Но помни, не всегда буду я безоружен, и рано или поздно придет возмездие за предательство твое!

– Эй, хитрый лис, ты думаешь, я забыл, столько лет ты истреблял лучшие отряды моих воинов?! Но вот наконец-то попал ты ко мне в ловушку, чтоб умереть смертью затравленного плута! – злорадно рассмеялся Шапух.

Спокойно прозвучал в ответ голос Васака:

– Это меня ты называешь теперь плутом? Но, помнится мне, что не так давно стоял я, опираясь ногами своим на две высокие горы. Когда переносил я всю тяжесть на правую ногу, – поддавалась под пятой у меня правая гора, а когда переносил всю тяжесть на левую ногу, – поддавалась под нею левая…

– Поведай же мне, – какие это горы попирал ты своей пятой? – усмехнулся Шапух.

– Так, значит, не знаешь ты, что одной горой был ты, а другой – кесарь византийский?! – насмешливо спросил Васак.

Пена выступила на губах у Шапуха, глаза его налились кровью:

– Смертью пойманной лисы умрешь ты у меня! – снова прошипел он.

– Ну что ж, доводи свое предательство до конца, державная лиса! – не дрогнув, ответил ему спарапет. – Но помни – ты можешь убить и меня, и моего царя, но поставить на колени народ армянский ты не в силах!

– Содрать с него кожу, набить соломой и послать в «Крепость забвения» в подарок его царю! – завопил обезумевший от ярости Шапух.

И, оглядев присутствующих, с усмешкой хладнокровно добавил:

– Ведь спарапет армян предан царю своему и был неразлучен с ним. Поэтому я не буду разлучать их – пусть вечно стоит он перед глазами царя своего!

С той поры ни днем, ни ночью не знала покоя жена плененного царя – прекрасная Парандзем, оплакивая участь мужа, выискивая способ передать ему весточку и не зная, как спасти его. И привиделся как-то измученной тяжелыми думами царице сон, как будто из окна «Крепости забвения» протянул к ней свои закованные в цепи руки царь Аршак, прильнул к решетке и безотрывно смотрит в сторону родины, словно хочет о чем-то поведать ей.

Едва дождалась утра Парандзем и велела послать за князем Драстаматом Камсараканом, толкователем снов, который слыл провидцем. Рассказала царица ему свой сон, и поник головой мудрый старец.

– Страдает наш царь от разлуки с родной страной… О том и поведал он тебе в вещем сне! – сказал князь с горечью. – Возьми щепотку земли с могил его предков и отошли ему, чтоб придала она сил нашему царю выдержать муки и не поддаться тоске по отчизне!

– Но кто же решится доставить эту землю царю во вражеский стан?! – горестно покачала головой Парандзем.

В ответ старец лишь улыбнулся.

Глазам своим не поверил царь Аршак, когда на плечо ему вдруг уселся проскользнувший между прутьями темницы сокол. Сразу заметил он мешочек на шее у верной птицы, развязал шнурок – и догадался, что находится в нем.

С благоговением поцеловал царь-узник ладанку с родной землей и спрятал ее на груди. В этот миг почудилось ему, что затянулись его кровоточащие раны, спали с рук и ног тяжелые кандалы и раскрылся тесный железный воротник с шипами, который до него носил византийский кесарь Валериан, также обманом плененный персами.

А сокол вспорхнул и опустился на плечо набитого соломой чучела, подвешенного на цепях в углу темницы. Шапух выполнил свою страшную угрозу: по его велению с Васака Мамиконяна содрали кожу и, набив ее соломой, повесили перед Аршаком, чтобы вечно мучился царь армян, сознавая свое бессилие отомстить деспоту за преданного спарапета.

Со слезами на глазах смотрел Аршак на сокола, который перелетел с одного плеча замученного товарища на другое, словно удивляясь тому, что хозяин не узнаёт, не ласкает его.

Тем временем воинская удача изменила Шапуху. Воинственные кочевники, как ураган, пронеслись над Персией и разбили его войско, а сам царь с несколькими приближенными попал в засаду. Гибель его казалась неизбежной. Но вдруг вдали показался отряд всадников. Увидев его, кочевники опустили оружие и отступили. Шапух не верил своему счастью, он был спасен от позорного плена и неминуемой смерти: степняки ни за что не пощадили бы ненавистного царя персов.

Спасителем царя персов оказался армянский князь Драстамат Камсаракан.

Вернувшись в родной Тизбон Шапух в присутствии знатнейших своих сановников поведал о подвиге князя Драстамата и, обращаясь к нему, сказал:

– Ты спас жизнь и честь царя арийцев. Проси что пожелаешь, ты ни в чём не получишь отказа!

Тогда склонился перед ним князь и молвил:

– Повелитель, позволь мне, увидеть моего царя, чтоб я мог хоть на день снять с него оковы и оказать ему почести, подобающие повелителю всех армян!

Рассердился Шапух, услышав такую дерзкую просьбу, но не мог не сдержать своего обещанья, данного в присутствии знатнейших вельмож Персии.

– Возьми назад просьбу свою, князь Драстамат… – хмуро ответил он. – Разве ты не знаешь, что имя человека, заключенного в «Крепости забвения», никогда не упоминается в присутствии царя и навсегда предаётся забвению? Своей просьбой ты нарушил этот запрет, и я могу казнить тебя! Но я прощаю тебе твой проступок, ибо велик совершенный тобой подвиг и велика заслуга твоя перед персидским троном. Ступай с миром, обдумай свои слова и проси себе достойной награды – проси земель, проси сокровищ и золота!

– Я уже высказал тебе просьбу свою, повелитель арийцев! – твердо сказал Драстамат. – Не нужны мне ни почет, ни земли, ни богатство. Теперь тебе решать, выполнить её или нет.

Нечего было возразить царю арийцев, дал он князю почетную охрану и именной указ с царской печатью и разрешил ему войти в «Крепость забвения». И вот настал заветный день – с лязгом распахнулись перед Драстаматом ржавые ворота темницы, в которой томился армянский царь, князя провели темными переходам, и открыли перед ним дверь каземата.

Драстамат с ужасом и яростью оглядел его полутемную каморку: в углу была свалена охапка соломы – ложе царя; на полу – ячменная лепешка и миска с водой – его обед.

Волоча тяжелые цепи, к двери подошел сам Аршак. Мертвенно бледным стало его лицо, подбородок зарос всклокоченной бородой, но священным огнем горели впавшие глаза.

Драстамат бросился к узнику, обнял его, поцелуями покрывая скованные руки.

– Ты ли это, мой верный Драстамат?! – взволнованно спросил Аршак. – Как добрался ты до этого земного ада?!

Не отвечая ему, Драстамат обернулся к начальнику тюрьмы и повелительно махнул рукой.

В комнату тотчас вбежали тюремщики и кузнец, они расковали царя, сняли с него тяжелые цепи. Потом внесли в темницу тюки с одеждами, корзины и ящики со съестными припасами, кувшины с вином и флаконы с благовониями. Драстамат сам омыл теплой водой царя, умастил его душистыми маслами и облачил его в царские одежды. Затем, усадив на шелковые подушки, разложил перед ним подносы с изысканными яствами, отбил горлышко у запечатанного кувшина с десятилетним вином.