Текст книги "Полковник Магомед Джафаров"

Мы продвигаемся к ишкартам

Таким образом, несмотря на события на Араканском фронте, я не оставил своего поста. В последние дни мною было получено много новых известий. Они убедили меня, что борьба идёт к фатальному концу. Большевики изнемогают и скоро должны будут сложить оружие. Ссориться и расходиться в такие решающие дни было совершенно неблагоразумно, тем более, что с юга наступала новая сила, которую мы ещё не знали и оценить которую не могли. В этих условиях необходимо было крепче держаться друг за друга для того, чтобы представлять силу, способную к действию, которую должен был бы уважать и друг, и враг. В таком смысле я и ответил Кайтмасу.

На своём участке я решил прощупать противника, которого не видел уже долгое время, и размять несколько застоявшихся лошадей. Мы тронулись с наших позиций и, постепенно продвигаясь, дошли до Ишкартов.

Противника нигде не было видно. По сведениям, собранным непосредственно в Шуре, я узнал, что у большевиков очень плохо на фронте против Бичерахова, что они направили все усилия на защиту Петровска, и на нашу сторону не обращают никакого внимания. Меня это успокоило, и я расположился на позициях Шиншага, которую так неожиданно для самого себя должен был оставить после последнего боя.

На араканском фронте

Одновременно были получены и очень успокоительные сведения с Араканского фронта.

Нух – человек очень спокойный и опытный, конечно, не растерялся после ухода Алиханова с фронта. Пока что сил против слабеющих с каждым днём большевиков у него было достаточно. Спокойствие на фронте развязывало ему руки для внутренней работы по организации своих сил. Видимо, у него появились и средства. Он приступил к формированию конного полка, т. е. к собиранию бывших всадников и командного состава, расположившихся по всем аулам.

Формирование отряда шло в Хунзахе как в пункте, приближенном к фронту и естественном центре района, в котором жило большинство бывших всадников.

Под влиянием событий на плоскости, в особенности под влиянием известий о систематических поражениях большевиков на Бичераховском фронте, и настроений горских масс, произошёл перелом в благоприятную для нас сторону. Формирование полка было встречено населением очень сочувственно, тем более, что оно обещало скорее освобождение их от тягот держания фронта собственными силами. Всадники стекались на призыв довольно охотно, являлись в полном вооружении и на лошадях, которых они сохранили.

Формирование шло быстро и без инцидентов. По мере формирования полка Нух смог выделить часть сил на Нижне-Дженгутаевский боевой участок, который до этого почти пустовал. Таким образом, фронт принял более законченный характер.

Не знаю, одумался ли Кайтмас, остыв от своего раздражения, подействовало ли моё письмо на него, но он изменил и своё отношение к Араканскому фронту, и к Нуху. Кайтмас довольно охотно помогал формированию. Отпускал Нуху из склада продовольствие и др. нужные припасы, давал помещения для всадников и офицеров, фураж для коней.

Таким образом, мир постепенно восстанавливался. На фронте было спокойно. Это благополучие продолжалось до середины сентября 1918 года.

Осложнения в конном полку

В середине сентября положение круто меняется. Я получил от Тарковского письмо, в котором он вскользь говорит о том, что у него в полку неблагополучно и что он считает мой приезд необходимым.

От всадника, привёзшего письмо, я узнал, что в полку поднялось сильное недовольство Нухом и со стороны всадников, и со стороны офицеров.

Не зная ещё хорошо причины этого недовольства, я считал такое положение серьёзным и тотчас же выехал.

На месте я застал картину, которую уже описал выше и которая принудила меня принять командование полком. Положение, которое создалось там, было крайне сложным. Хотя офицерство и было против Тарковского, оно всё-таки не могло легко примириться с назначением меня командиром полка. Я был моложе многих. По производству и по правилу другие (Гасанилов, Нахибашев, Абдулл Бутай) имели больше прав на этот пост. Но ни один из них не мог удовлетворить всадников и народ, поэтому вопрос был решён практически компромиссно. Было два командира полка: я – официально для всадников и для народа; Нух – официально для офицеров. Поэтому у нас получились казусы в ходе случаев с посылкой отрядов Нурединова в погоню за Махачом. Нух даёт одни распоряжения офицеру. А когда Нурединов вышел на двор уже по-товарищески, я дал ему другие указания.

Так продолжалось до нашего вступления в Шуру.

Гражданская война волнения в первом дагестанском полку

Я был на Аркасе и командовал Аркасским участком фронта. Это в сентябре 1918 года. Получил письмо от Нух Бека из Нижнего Дженгутая, где он был с первым полком. В письме Нух сообщал мне, что у него сложились нехорошие отношения с полком и селением, и он считает, ввиду важности, какую приобретает сейчас его участок фронта, необходимым, чтобы я приехал и разобрался. Почуяв недоброе, я тотчас же выехал верхом в сопровождении одного всадника. Поехал через Верхнее Казанище и здесь налетел на красных, которые едва не убили нас. Отстреливаясь, нам удалось ускользнуть.

В Нижнем Дженгутае первыми мне встретились всадники первого полка. Я спросил у них, в чём у них тут дело. Они мне объяснили, что полк возбуждён против Тарковского и не желает иметь его командиром. Причина – это его поведение. Он сажает в тюрьму, бьёт, штрафует крестьян за то, что они когда-то рубили его лес или косили сено.

Всадники думали, что они здесь для защиты свободы Дагестана от большевиков, а выходит, что они должны защищать Тарковского. Всадники говорят, что им никакого дела нет до личных интересов Тарковского.

Проехав дальше аул, я встретил урядников. Поговорил с ними. Они в один голос заявили, что поведение Тарковского не только разложило и возбудило недовольство всего полка, но что и всё население озлоблено и против Тарковского, и против всего полка и требует, чтобы полк оставил пределы селения.

Наконец, я виделся с офицерами, и они мне категорически заявили, что не могут и не будут больше служить с Тарковским и просили меня принять полк. Я сказал, что переговорю с Тарковским.

В тот же день я увиделся с Нухом. Нух признал, что он действовал неправильно. Но, говорит, что отношения его с полком настолько испортились, что он должен оставить полк. Просил меня принять полк и боевой участок.

Гражданская война. волнения в нижнем казанище

Я тогда сказал Тарковскому, что если он откажется от полка при всех офицерах и урядниках, то я согласен принять полк.

Сейчас же по принятию полка (при всех) передо мной стал вопрос об урегулировании взаимоотношений между полком и жителями. По всему было видно, что отношения крайне обострены и население раздражено.

Собрав сельчан, я доложил им, что полк признал поведение командира полка Нуха Тарковского неправильным, и Нух оставил полк. Теперь полк принял я. Полк имеет задачу бороться против большевиков и будет продолжать выполнять эту свою основную задачу, в другие же дела полк впредь вмешиваться не будет. Затем я их прямо спросил: «Изменят ли они своё отношение к полку?»

Крестьяне выслушали мою речь очень внимательно, но, видимо, изменить свою отношение к полку не могли. Репутация полка была испорчена. Они в один голос требовали, чтобы полк ушёл из селения, что держать его в селении они больше не могут.

«Мы не за большевиков, но заставить нас идти с вами тоже вы не можете. Уходите, и мы сами решим, как нам быть».

Видя, что тут ничего не поделаешь, я сказал им, что заставлять их идти и драться в наших рядах мы не хотим, заставлять их содержать полк тоже не намерены, но что я требую, чтобы они не выступали против нас. Что же касается полка, то полк уведу я из селения сегодня же.

На этом мы с ними разошлись.

В тот же день я собрал полк и оставил селение Нижний Дженгутай. Часть полка – 2 сотни – я оставил около Али-Тала на хуторе Нурича (по дороге из Дженгутая на Аркас, а с остальными отправился на Аркас. Тарковский поехал со мной в Аркас). В первом полку тогда было человек 200, он был сформирован Тарковским в Хунзахе из всадников 1 и 2 полка, в моём полку было тоже человек 250.

Гражданская война. Убийство Махача Дахадаева

О шуринских событиях в середине сентября слух дошёл до меня, когда я прибыл в Аркас. Там же я получил извещение, что Махач выехал из Шуры в направлении на Дженгутай–Леваши. Посоветовавшись с Нухом (хотя я и принял командование, но по всем вопросам советовался с ним), я решил его перехватить. Для этой цели я выслал в Дженгутай сотню под командой Нуредина Акаева. Перед самым отъездом я предупредил его, чтобы он был осторожным при исполнении поручения, что Махач нам нужен живой. С другой стороны, я обратил его внимание на то, что нам с Нижним Дженгутаем ссориться в этот серьёзный момент совершено невозможно. Поэтому всю операцию окружения и захвата Махача он может произвести только в том случае, если нижнедженгутаевцы не будут этому противиться. В противном случае лучше ему вернуться назад.

Нуредин выехал, но вернулся, даже не доехав до Дженгутая. Я в тот момент не занялся этим вопросом и не знаю сейчас, почему он вернулся: настроение всадников показалось ему подозрительным, или у него самого не было охоты ловить Махача, не знаю.

Дня через два ко мне в Аркасе прибежали два типа. Один из них – бывший прапорщик из Нижнего Дженгутая. Он командовал у большевиков сотней.

– Убили, – говорит.

– Кого?

– Его.

– Кого его?

– Махача…

Я был поражён и крайне возмущён. Нух, сидевший тут же, тоже был в замешательстве. Мёртвый Махач никому не был нужен. Одна эта жизнь никакого вопроса не решала. Нам Махач нужен был живой. Но было уже поздно.

Лазарь Бичерахов

– Ты, вероятно, это сделал, чтобы загладить свою службу у большевиков, – презрительно бросил ему Нух.

– Нет, – был ответ.

Сейчас не помню подробностей, но, по его словам, вышло так, что он сам, по своей инициативе, организовал верхнедженгутаевскую молодёжь, устроил засаду, схватил Махача и расстрелял его.

Родственница дженгутаевского бека мне потом рассказывала, что она видела, как проводили Махача мимо их дома. Он остановился и попросил воды. Ему вынесли воды, но что было дальше, она не знает.

В это время у нас с Верхним Дженгутаем не было никакой связи. В то время, когда я с полком шёл из Нижнего Дженгутая в Аркас, мне встретились Казалинцев и Патимат Тарковская, которые спустились с гор и уехали в В. Дженгутай.

Убийца Махача ни тогда, ни после у нас не служил. Он после сообщения передал нам взятые у Махача, кажется, 150 тыс. руб. денег и ещё какие-то бумаги, и больше его не видели.

В моей памяти сохранились слухи, которые тогда ходили среди крестьян. Говорили, что Махач выехал из Шуры с Джамалдином Кулецминским. С ним же он приехал в Нижний Дженгутай. Махач будто бы сказал Джамалдину: «Если мы пойдём дальше вместе, то можем оба погибнуть, а если разойдёмся, то один из нас дойдёт до места». Они поделили деньги, которые были при Махаче, и пошли разными дорогами…

Роль и значение появления отряда Бичерахова в Дагестане мне долго не были понятны, да и до сих пор неясны.

Бичерахова я знал раньше и имел случай оказать ему как офицеру большую услугу однажды в Пятигорске. Но я никак не мог себе представить его роли в революции.

Переговоры с Бичераховым Нух начал совершенно самостоятельно, значительно раньше, чем я приехал на Араканский фронт, и, следовательно, до занятия нами Шуры и до убийства Махача.

Во время этих переговоров Нух Бек однажды ездил к Бичерахову в Петровск. Насколько мне сохранила этот факт память, эта поездка была совершена с ведома большевиков. Автомобиль был подан Тарковскому в Буглен, на участке фронта, где стояли большевистские части. Нух приехал в Буглен верхом, оставил там свою лошадь, а сам сел в автомобиль и поехал в Шуру. Здесь, не задерживаясь, он поехал прямо на вокзал, сел в поезд и приехал в Петровск. Таким же путём он приехал обратно. Результатов переговоров я не знаю.

Переговоры эти велись с ведома и согласия Зубаира Темирханова, который всё время был с Нухом. Но, конечно, об этих переговорах ничего не знали турки. От турок эти переговоры скрывались.

Вообще Нух был больше на стороне Бичерахова, чем турок, но об этом, конечно, он нигде громко не говорил. Нух был уверен, что Бичерахо в сохранит ему его титул, чины и главное – его земли. Сделают ли то же турки, он сомневался.

Эти его сомнения впоследствии подтвердились целым рядом фактов и прежде всего отношением турок к Махачу и Коркмасову. Однажды в присутствии Исмаил Хаки Бея зашла речь о дагестанских социалистах. Нух и я осуждали Коркмасова и Дахадаева за их непатриотичность и большевизм. Исмаил Хаки Бей заступился за Коркмасова. Он сказал, что знает его лично давно и считает его весьма полезным человеком, вполне достойным уважения.

По его словам, Коркмасов стремится к тем же целям, что и турки. Махач, по его мнению, как товарищ Коркмасова не может быть иным человеком. Раз они оба вели свою линию, то, вероятно, в данных условиях это и была более правильная линия.

После этого у меня с Нухом по поводу турок был разговор, и Нух высказал подозрение, что турки могут спеться с Коркмасовым и Дахадаевым, и мы можем остаться ни при чём.

Перед занятием Шуры

В то время, когда Нух ездил к Бичерахову, турок ещё не было. Только пронесся слух, что в Леваши прибыли инструкторские кадры с пулемётами. Переговоры у Нуха с Бичераховым, видимо, были о борьбе с большевиками. О турках разговора не было. По борьбе с большевиками Нух достиг с Бичераховым соглашения.

Как случилось, что большевики исчезли из Шуры, ни Нух, ни я не знали. Однажды мы обнаружили, что на фронте большевиков уже нет, а стоят бичераховские посты.

25 сентября мне пришлось по вызову Бичерахова поехать к нему в Петровск. Собственно, должен был ехать Нух, но он отказался. Думаю, что это он сделал, боясь вызвать у турок подозрение. В это время мы уже вошли с турками в контакт. Зубаир Темирханов поехал в Леваши, откуда непрерывно сносился с Нухом. Наша главная задача в эти дни была занять Шуру раньше турок. Думаю, что у Нуха было всё согласовано с Темирхановым, а через него и с Исполкомом. Без согласия Исполкома едва ли Нух решился бы на какие-нибудь самостоятельные шаги в эти смутные дни. Во всяком случае, без согласия Исполкома Нух не занял бы Шуру.

Для меня это было самое трудное время. Турки, Бичерахов, большевики – это все для меня были враги. Я хотел самоопределения Дагестана без штыковой помощи кого бы то ни было.

Я выехал в Шуру из Араканов через Верхнее Казанище. В Верхнем Казанище я наткнулся на бичераховский пост, который не хотел меня пропустить. Я сказал, что еду для переговоров, и просил сообщить об этом в Шуру. Из Шуры пришло распоряжение пропустить меня. Я приехал в Шуру и в штабе Бичерахова нашёл Николая Коблицкого, который был начальником штаба. Я заявил ему, что являюсь начальником Араканского фронта и до сих пор дрался, так же, как и они, против большевиков. Теперь, когда уже большевиков нет, они свою миссию уже закончили и могут уходить, передав нам народ. Драться с ними ни у меня, ни у отряда моего нет желания, но и быть им теперь в городе незачем.

Коблицкий ответил, что он не правомочен решать такие вопросы, а сообщит моё требование по телеграфу в Петровск, и просил подождать ответа. Я согласился, и скоро пришёл ответ, которым Бичерахов вызывал меня в Петровск.

Поездка к Бичерахову

Мне подали автомобиль, и я тотчас же поехал в Петровск. Было очень любопытно встретиться с Бичераховым в эти смутные дни. Но дело было прежде всего. Так подошёл к делу и Бичерахов. Он принял меня официально, я тоже держался с ним официального тона. На его вопрос я ответил ему, что мы желаем, чтобы он вывел свои части из Шуры, т. к. борьба с большевиками кончилась, и делать им там больше нечего. Мы должны занять город и приступить к восстановлению порядка и организации власти. Ссориться с Бичераховым у нас нет основания, тем более воевать с ним.

Бичерахов ответил, что у него по этому поводу есть полная договорённость с Нухом, что он ничего не имеет против того, чтобы наши части вошли в город немедленно и чтобы мы приступили к организации власти. Но он не имеет возможности сейчас вывести свои части из Шуры, что его части должны ещё остаться в городе.

Я с этим не соглашался и соглашаться не мог. Я категорически заявил ему, что он должен уйти из Шуры. У него есть свои задачи, у нас свои. Пусть он занимается своим делом и не мешает нам заниматься своими. Я сообщил ему, что нами принято решение: до тех пор, пока в России не установится какое-либо постоянное правительство, жить совершенно отдельно и самостоятельно и ни к какой группировке не присоединяться. Всех же, кто захочет силой завладеть Дагестаном, мы будем считать врагами и драться с ними.

– А турки? – ехидно спросил Бичерахов.

– Турок мы не приглашали, – ответил я решительно, и не собираемся с ними быть вместе. Я говорю сейчас от имени своего Северного Дагестана, хотя официальных полномочий для этого не имею. Но я утверждаю, что никто в Северном Дагестане турок не приглашал и не собирается быть с ними. Так же и мой отряд. У нас уже назначен съезд и, как только мы займём Шуру, съезд соберётся и решит, как быть с турками. Сейчас же переговоры ведёт не Нух, а я. Мне необходимо, чтобы ваши части ушли из Шуры.

– Нет, – ответил твёрдо Бичерахов. – Части мои останутся в Шуре. Драться с вами мы не будем. В город вы можете войти, когда хотите.

– Что же это, – говорю, – выходит, что ты для нас очистил город от большевиков, теперь мы можем войти туда и делать всё, что угодно.

– Нет, в оперативном отношении вы должны подчиниться мне, а в остальном делайте всё, что хотите.

– Значит, ты хочешь завоевать Дагестан?

– Нет, это неверно, – сказал Бичерахов, вставая. – У меня совершенно другие задачи. Но пока что я должен иметь в Шуре свои части. В этом отношении у меня полная договорённость с Нухом и никаких изменений быть не может.

На этом наш разговор закончился. Я уехал неудовлетворённым.

Нух – диктатор Дагестана

Приехав в Шуру, я написал Нуху в Араканы, что он может входить в город на условиях его договора с Бичераховым. Меня эти условия не удовлетворяют, добавил я, но об этом поговорим после, когда будем в Шуре.

Отправив всадника с этим письмом, я решил немного заняться городом. Ко мне пришли сообщить, что часть оставшихся красных желает перейти к нам на службу и не хочет служить Бичерахову. Я сейчас же собрал их и принял на службу. Собралось человек 40 строевых и несколько трубачей.

Утром я собрал свою новую часть и вышел за город встретить отряд. Отряд мы встретили за рекой между Шурой и Казанищами. Присоединились к нему и вместе с ним вошли в город. У города отряд встретила делегация от населения. Речи говорили Апашев и доктор Янкелевич.

Тотчас же по прибытии в город Нух объявил себя диктатором Дагестана. Для нас всех и особенно для меня это было совершенно неожиданным. Это, между прочим, не было согласовано и с Исполнительным комитетом. Вообще до этого о диктатуре не было ни одного слова.

В Аркасе мы договорились, чтобы не допустить грабежей, если займём город с боем или без боя, и всякого рода возможных в эти моменты бесчинств, я назначаюсь начальником города, а Нух принимает командование полком и формированием. Тотчас же по занятии города мы собираем съезд, и съезд избирает постоянную власть. Одним росчерком пера Нуха все эти разговоры пошли насмарку.

В занятом нами городе

Комендантом города был Каитбеков. Оказалось, что он, будучи в городе при большевиках ещё до моего приезда, начал организовывать нелегальные воинские части и производить нечто вроде разведки. Когда я вернулся из Петровска и узнал об этом, я назначил его комендантом города и поручил ему смотреть за порядком. При этом Коблицкого я не спрашивал и Бичерахову ничего не сообщил. Считал это необязательным, т. к. и Бичерахову сказал, что я подчиняться не буду.

Ещё накануне вступления нашего отряда в город Каитбеков произвёл в городе ряд арестов. Но кого и почему он арестовал, я не знаю, и в это дело вообще не вмешивался. Я никого и ничего в городе не знал, а Каитбеков, как бывший в городе всё время при большевиках, знал всех и каждого. Был единственный случай моего вмешательства во внутренние дела города. Это по следующему поводу.

Я проходил по базару и увидел, что несколько вооружённых людей напали на проходившего с женой Османа Османова и отняли у него револьвер. Я подошёл, чтобы узнать, в чём дело. Оказывается, это были каитбековские милиционеры. Они обезоружили Османа Османова и объявили его арестованным.

– Почему вы его арестовали? – спрашиваю.

– Он большевик.

– Откуда вы это знаете?

Молчание.

– Есть ли у вас приказ об аресте?

– Нет.

– Ну так возьми револьвер, – сказал я Осману Османову. – Отдашь его тогда, когда тебе покажут мою записку о твоём аресте.

Османов взял револьвер и пошёл.

На это меня толкнули мои личные отношения к Османову.