Текст книги "Полковник Магомед Джафаров"

Докладная полковника Магомеда Джафарова

В 1907 году был произведен в офицеры, участвовал в войне с Германией. Революция застала меня в 1-м Дагестанском конном полку на Австрийском фронте; был выбран членом полкового комитета, затем назначен командиром маршевой сотни в городе Темир-Хан-Шуре. Здесь от сотни был выбран всадниками в Совет Солдатских и Рабочих Депутатов. Сотня подчинялась Областному исполнительному комитету и непосредственно Областному комиссару. В марте 1918 года по приказанию Исполнительного Комитета был отправлен с регулярными частями и охотниками Кюринского и Самурского округов на помощь бакинским мусульманам. Бой был под Хурдаланом, после которого наши части отступили и вернулись в Петровск. Вернувшись, в Петровске застали Нажмуддина Гоцинского – руководителя Дагестана. Им были собраны аскеры с гор для защиты Дагестана от наступающих отрядов большевиков со стороны Баку и острова Чечень. После отступления к Кумтуркале и ранения командира 2-го Дагестанского Конного полка полковника Магомеда Халилова и контузии полковника Каитбекова я был назначен командиром полка и начальником отряда. Отряд состоял из 23 человек при 2-х винтовках. Пробыв в Кумтуркале сутки, вернулся в Темир-Хан-Шуру для доклада. Здесь я узнал, что Дагестан вступает в переговоры с большевиками и готов удовлетворить все их требования. Одним из требований была выдача дагестанских офицеров, принимавших участие в боях против них.

19 апреля 1918 года в 11 часов вечера я выехал к себе домой в горы, где проживал, не вмешиваясь ни в какие дела до прихода турок. Турецкими властями был мобилизован как офицер и отправлен в Гимры начальником отряда. Руководил аскерами, сражавшимися под Каранаем. По занятию города Темир-Хан-Шуры отрядом Бичерахова и нашем входе, был назначен начальником города. С приходом турок в Шуру отказался от должности, не сочувствуя их политике в Дагестане, и проживал, не состоя нигде на службе. По уходе турок при Горском правительстве был назначен в 1919 году Губернатором и Командующим войсками Чечни. К моему приезду в Чечню Грозный уже был занят Доброармией. Когда я приехал туда со своим штабом и милицией из дагестанцев, мне было предложено генералом Шатиловым (начальником дивизии Доброармии) покинуть Грозный ввиду того, что их взаимоотношения с Горским правительством пока не выяснены. Предложение это мной не было выполнено до получения приказа от Горского правительства. К этому же времени приехал Председатель правительства П. Коцев, Пензулаев и Темирханов для переговоров с Главноначальствующим Терско-Дагестанским Краем генералом Ляховым. В Грозном были собраны представители чеченского народа, которые заявили на собрании генералу Ляхову, что судьбу своего народа они вручают Горскому правительству, председателю Коцеву, и что Доброармия может вести переговоры с представителями правительства, которым они вполне доверяют и подчиняются. По окончании общего собрания состоялось заседание, на котором присутствовали председатель Горского правительства Коцев, Пензулаев, Темирханов и я, от Доброармии – генералы Ляхов и Шатилов. Точно всех переговоров припомнить не могу, помню фразу генерала Ляхова, обращенную к Коцеву: «Уступите мне Чечню». На это Коцев ответил, что Парламентом не уполномочен на разрешение подобных вопросов и что приехал лишь узнать цель Доброармии, высказать желание Горского правительства. В общем, на этом заседании ни к чему определенному не пришли. Коцев уехал в Темир-Хан-Шуру, где, очевидно, и доложил Правительству о переговорах. Мне же было приказано Коцевым переехать в Шали. Здесь я получил пакет по аэроплану, где добровольцы предлагали мне должность Правителя Чечни, от чего я отказался, считая это изменой Горскому народу, пока Горское правительство и Парламент не признают их власть. Через несколько дней после моего отказа добровольцы повели наступление на Чечню. Считая это со стороны Доброармии посягательством на свободу горских народов, я принял бой – по тревоге созвал чеченцев, с ними и с милицией из дагестанцев сам перешел в наступление, после чего добровольцы отступили к Грозному. Бои продолжались в течение недели с успехом на нашей стороне. Не получая обещанных боевых припасов и помощи со стороны Дагестана и Азербайджана вооруженной силой, мы должны были временно прекратить военные действия и начать мирные переговоры. Представители чеченского народа предложили мне как своему представителю лично принять участие в переговорах с Доброармией, от чего я отказался, считая, что без ведома Горского Правительства никаких переговоров вести не имею права. Чеченцы тогда выбрали делегатом Ибрагима Чуликова, я же уехал в Дагестан для доклада о своих действиях и для выяснения причин: недостаток боевых припасов, подкрепления, обещанные воинскими частями, и почему все мои военные донесения были оставлены без внимания. В одном из первых донесений я просил Горское правительство спешно доставить подкрепление, как боевыми припасами, так и вооруженной силой, указывая на то, что ответственность за все бедствия, которым могут подвергнуться чеченцы, ляжет на их совесть, если они своевременно не окажут надлежащую помощь. По приезде в Дагестан я убедился, что на помощь извне чеченский народ рассчитывать не может, о чем и сообщил Ибрагиму Чуликову через сына Лен (…) Шейха. Сам же остался в Дагестане по получении донесения Ибрагима Чуликова о ходе переговоров с Доброармией. Одним из требований добровольцев было – выдача меня и дагестанских офицеров, работавших со мной в Чечне. В Дагестане я был назначен помощником Военного министра, от чего дня через два отказался и временно был не у дел. В это же время Горское правительство и Парламент сложили свои полномочия, объявив свою несостоятельность. Управление Дагестаном было возложено на генерала Халилова. После разложения Горской республики я был назначен командиром 1-го Дагестанского конного полка. Командуя полком, я не был в курсе политических событий. Знаю, что офицерская корпорация подала письменное заявление по моей инициативе заместителю Шейх уль-ислама Абдул Басиру Хаджи, где указывалось, что офицеры готовы бороться со всякой силой, посягающей на свободу Дагестана, просили пополнить полки и батальоны путем вербовки молодых из горцев. Абдул Басир Хаджи отклонил просьбу, ссылаясь на то, что шариат не разрешает бороться против превосходящих сил, и что Доброармия имеет силы, против которых Дагестан не сможет устоять. Вступление добровольцев в Петровск под начальством генерала Драценко, а затем и в Темир-Хан-Шуру было полной неожиданностью для меня и, думаю, для большинства дагестанцев. Отказ от командования полком при вступлении добровольцев мог иметь только печальные последствия для меня, а, оставаясь на службе при них, я считал возможным принести пользу своему народу, тем более, что инцидент с моей выдачей был улажен английской миссией. Не прошло много времени после прибытия добровольцев в Дагестан, как горцы повели наступление по двум направлениям – Аркасские ворота и Кизлярские высоты. Добровольческие и Дагестанские регулярные части, которые в военном отношении подчинялись Доброармии, но еще не были зачислены в нее, впервые столкнулись с горцами под Н. Дженгутаем и В. Казанищем. После 4-часового боя горцы отступили, а добровольческие силы совместно с дагестанскими частями преследовали отступающих по дороге из Н. Дженгутая на Доргели и Кадар. Мой полк прибыл в Н. Дженгутай, который добровольцами совместно с Шамилевским батальоном был очищен и некоторые части были отправлены преследовать отступающих горцев по дороге на Доргели. Мне же было приказано с полком выйти по дороге через В. Дженгутай во фланг Доргели. При занятии и его разорении мой полк находился в В. Дженгутае и прибыл туда на следующий день утром, не выполнив возложенной на него задачи. При наступлении на Кадар и его разорении полк был на правом фланге наступающих и должен был отрезать путь наступления для горцев, что мною не было выполнено, хотя имел возможность. В Кадар я прибыл с полком после его взятия. Здесь у меня был крупный разговор с одним из командиров частей, а именно из-за грабежей и надругательства над религией (солдаты выносили Кораны из мечетей и рвали их на папиросы). Оскорбленный и обиженный такими действиями, дав немного отдохнуть людям и лошадям, я самовольно вернулся обратно в Дженгутай. Здесь я получил письменное приказание от генерала Халилова – с полком и приданной к нему Конно-горной батареей двинуться по дороге из В. Дженгутая в Леваши как головной отряд с целью разведки. Исполняя это приказание, отряд дошел до Леваши, не встречая нигде по дороге вооруженного сопротивления. В ауле Леваши отряд был встречен поверенными и обществом, изъявившим покорность и готовность выполнять все требования Доброармии, о чем мною было донесено в Темир-Хан-Шуру генералу Халилову. В Леваши отряд пробыл несколько дней. За все время пребывания там люди и лошади довольствовались за счет населения Даргинского округа. Начальник округа должен был представить счета на расходы по довольствию отряда для оплаты генералу Халилову. Отряд состоял из 3-х сотен Первого Дагестанского полка, 1-й сотни Второго Дагестанского конного полка и Конно-горной батареи из добровольцев – солдат. Одна сотня 1-го Дагестанского Конного полка находилась в Петровске еще со времен Горского правительства. Мною было приказано этой сотне присоединиться к полку в Леваши. Но от командира сотни я получил докладную записку, что сотня назначена в Казачий отряд, который через Дешлагар должен направиться в Даргинский и Гази-Кумухский округа. Получив такой ответ, во избежание грабежей и насилия над населением со стороны казаков, я взял на себя инициативу пройти эти округа со своим отрядом, что и было выполнено самовольно, о чем я донес начальству по выступлении из Леваши. Отряд прибыл в Хаджалмахи, где был встречен населением с хлебом и солью и выражением готовности выполнять все требования Доброармии. В Хаджалмахи был устроен большой привал за аулом у моста. После полудня отряд прибыл в Цудахар, где встреча была такая же. Вечером того же дня ко мне пришли представители аула с полковником Мутаевым и просили в знак благодарности, ввиду того, что не было пролито ни капли крови и не было никакого насилия, принять сто кусков шали для отряда, на что я согласился, так как полк был плохо обмундирован. Из Цудахара я послал телеграмму Халилову, что аул выражает полную покорность и готов выполнить все требования власти. Телеграмма была послана мною с целью предупредить приход казачьего отряда. Никакого насилия, грабежей, оскорблений и обид моим отрядом Даргинскому округу не было нанесено, наоборот, отношение к населению было самое корректное. Частные лица доносили мне о местах нахождения аульских большевиков, на что я не только не принимал мер к их задержанию, но оказывал некоторым посильную помощь. Через день отряд направился в Гази-Кумухский округ совместно с Начальником округа. Все попутные аулы и Кумух встретили отряд так же, как и в Даргинском округе. Там мы пробыли недели две, производилась реквизиция продуктов. Разверстка на продукты и шали была составлена под председательством Начальника округа и представлена мне, из нее я многое вычеркнул. Отряд из Гази-Кумухского округа я вывел спешно, без приказа, когда узнал, что казачий отряд прибыл в Леваши, боясь их дальнейшего продвижения. В Левашах я имел беседу с начальником их отряда и убедил его, что поездка дальше в горы вызовет неудовольствие населения и может кончиться вооруженным столкновением. Послал нарочного офицера к генералу Халилову, прося его ходатайствовать перед начальником группы генералом Поповым об отводе казачьего отряда обратно. Все это делалось мною для того, чтобы аулы Дагестана не подверглись той же участи, что и аулы Чечни. Из Левашей я с отрядом был вызван в Темир-Хан-Шуру и, не дав отдохнуть полку, несмотря на мои письменные и устные просьбы оставить полк в Дагестане, нас спешно отправили на Царицынский фронт. Полк принимал участие в боях, в одном из которых я был ранен и вернулся на лечение. Отпуск, данный мне для лечения, я использовал, ездил по всем штабам с просьбой отвести полк в Дагестан. С этой же целью приехал в Темир-Хан-Шуру. В Дагестане было восстание горцев против Доброармии, и брат мой Магомед-Ага перешел на сторону горцев. Добровольцы, не доверявшие мне и на Царицынском фронте, имевшие зуб за восстание в Чечне, вторично взялись за меня, предложив выехать из Дагестана во Владикавказ в штаб генерала Эрдели. По приезду моему в штаб дежурный генерал заявил мне, что меня хотят отправить в Новороссийск, в штаб Деникина. Между тем, линия Минеральные Воды – Прохладное была уже занята красными войсками, таким образом, меня, очевидно, вновь хотели вывести в расход. Я подал письменное заявление Осетинскому малому съезду, который своим вмешательством спас мне жизнь, и мне была представлена возможность вернуться в Дагестан. По моему возвращению в Шуру здесь шли бои с наступающими горцами. Мне было предложено генералом Пиковским собрать всадников полка, находящихся в отпуску и на излечении, и принять участие в боях. От этого я категорически отказался, поехал на пост, собрал всадников, передал им приказание и сказал, что они могут поступать по своему усмотрению как отпускные и находящиеся на излечении, но что я лично отказался. Выйдя из казармы, я сказал бывшему вахмистру Магомеду Гамзаеву – жителю Хунзаха, чтобы он воспрепятствовал выступлению даже отдельных всадников полка. По прошествии нескольких дней горцами были заняты Темир-Хан-Шура и Петровск. Добровольцы же на пароходах отступили в Баку. По уходу Доброармии и установлению в Дагестане советской власти я все время жил в горах и никуда не выезжал, хотя и имел возможность, как и мои сослуживцы, уехать в Грузию. Преследуемый в течение семи месяцев работниками советской власти, скрывался и никакого участия в подготовке поднятия народом последнего восстания не принимал. Восстание, начатое в Анцухо-Капучинском участке под руководством Н. Гоцинского, дошло и до моего аула, я получил записку от Гоцинского явиться в селение Ругуджа Гунибского округа, где находился его штаб. В Ругуджу я поехал не с целью принять участие в восстании, а получить пропуск на поездку в Грузию, чего я и добился после долгих бесед с Гоцинским. По дороге из Караулки Ибрагимчи (Аваро-Кахетинской дороге) в Анцух встретился с К. Алихановым, который возвращался из Грузии, он категорически запретил мне ехать дальше, пользуясь сопровождавшими его людьми, я же был один с проводником и должен был подчиниться силе и вернуться обратно вместе с ним в Караулку Ибрагимчи. Здесь я задал ему несколько вопросов:

1. Кем начато это восстание?

2. Что побудило поднять его?

3. На какую силу и помощь рассчитывают?

На что К. Алиханов мне ответил, что подготовка к восстанию начата им и Гоцинским во время пребывания их в Грузии. Причинами поднятия народа на восстание послужили жалобы приезжающих в Грузию дагестанцев на насилие и угнетение народа работниками советской власти и расстрелы граждан без гласного суда. Помощь обещана грузинским правительством: боевыми припасами, оружием, материально и даже войсковыми частями, если это понадобится. Ответ этот меня не удовлетворил, и я начал настаивать на своей поездке в Грузию, дабы убедиться на месте. Но он мне не дал пропуска и начал доказывать, что я не имею права уходить от народа, когда он ждет от меня помощи как от специалиста-военного. Не имея возможности пробраться в Грузию, я вынужден был подчиниться требованию народа, представители которого неоднократно приходили ко мне с просьбами взять на себя труд помочь им в военных указаниях и руководить ими. Припертый к стене и зная, на какую провокацию в случае моего отказа способны Гоцинский и Алиханов, тем более у них был повод, не раз ими пущенный в ход, что я женат на христианке, мне пришлось согласиться. В первый период восстания до приезда Саидбея главой шариата и руководителем военных действий был Гоцинский. Во время наступления красных сил на Малый Гоцатль Гоцинский и Алиханов переехали в Танус и Гацалух, куда приезжал грузинский представитель. Переговоры с ним велись без меня, несмотря на мою просьбу вызвать меня на совещание. Мне сообщили об этом лишь после его отъезда, таким образом, сущность переговоров составляла для меня секрет, и потому я не знаю, какие обязательства взял на себя Дагестан в обмен на помощь, которую обещала оказать Грузия. Из разговоров с Гоцинским и Алихановым я вынес, что Дагестан являлся заслоном от вторжения красных сил в Грузию с его стороны. Совместная работа с Гоцинским и Алихановым была мне не по душе. Я не раз собирался уехать из Дагестана и не вмешиваться ни в какие дела, но посты и уговоры населения не дали мне возможность выехать. В первый период восстания я принимал участие в боях у Карадахского моста, Малый Гоцатль, у Араканов и в Ботлихе, давая военные указания. Второй период начался с приездом Саидбея Шамиля в Гидатль, Гацалух, Гоцатль и далее в Андийский округ. Саидбей Шамиль был встречен народом с большой радостью, от него как внука знаменитого Шамиля ожидали очень многого. Когда же народ увидел, что обещанная помощь оружием и обмундированием не получается, то постепенно стал отходить от него. С. Шамиль говорил представителям народа, что он не добивается имамства в Дагестане и что у него самого нет мысли стать во главе народа или быть имамом; ссылался он на свою молодость и на то, что ему нужно закончить образование. Цель С. Шамиля была освободить Дагестан от русского влияния и дать возможность свободного существования, как захочет сам народ после своего учредительного собрания. Насколько я понимал, С. Шамиль принадлежал к партии панисламистов и хотел установить социализм в Дагестане, согласуя его с шариатом. Помощь С. Шамиля была обещана, как он сам говорил, французской миссией в Тифлисе, но и этой помощи восставшая часть Дагестана не видела. Во второй период бои происходили под Гергебилем, Ругуджой, были мелкие стычки по всему фронту, затем началось отступление. Я же в этот период находился на правом фланге в районе Согратль, Бухты, затем Карадах, Гидатль и, наконец, на Анцухо-Капучинском участке.

М. Джафаров. 1928 г.

Н.И. Подвойский дает задание начальнику школы верховой езды Юнгу. 1928 г. Справа М. Джафаров

Диплом 1-й степени М.Джафарова

Слева направо сидят: Демчинский, Ипполитов, Иванов, Джафаров, Шевцов. Москва. 1930-е гг.

М. Джафаров преподает верховую езду группе рабочих завода ДУКС. 1928 г.

Когда я прибыл в Анцухо-Капучинский участок с отступающими частями в Караулку Анцух, то Кебед Магома из Бежито вызвал по моей и Джамала Айдемирова просьбе полномочных представителей аулов. На состоявшемся собрании я указал им, что рассчитывать на помощь извне не приходится, что весь Дагестан, за исключением их и Дидоевского участка, покорился советской власти. Место нахождения Саидбея неизвестно, и они могут войти в переговоры с большевиками и впустить их без боя или же продолжать оборону. Представители аулов высказались за то, чтобы продолжать военные действия до возвращения их делегатов из Тифлиса. Если выясниться, что помощь ниоткуда не сможем получить, то собраться вторично, и тогда будет видно, что делать. Настояли на том, чтобы я и Джамал Айдемиров ведали военными делами, а Кебед Магома административными делами. Выехать мне не разрешили, предупредив, что всюду расставлены посты. Таким образом, я остался на Анцухо-Капучинском участке. При ликвидации последнего восстания я уже был в Закаталах. За все время восстания люди, лошади аскеров довольствовались путем добровольного пожертвования, размещением по квартирам и, наконец, налогом определенного количества продовольствия на население. Патроны закупались у частных лиц, выменявших их у красноармейцев, а также доставались после удачных военных стычек. Жалование аскеры не получали. В аскеры поступали добровольно на неопределенный срок и по разверстке.

М.Джафаров (сидит) со своими учениками. 1930-е гг.

В заключение я должен сказать, что одной из причин последнего восстания послужило и то, что мелкие советские работники не сумели понять психологию дагестанского народа и слишком круто стали проводить идеи советской власти. Не считаясь с религиозностью и фанатизмом почти первобытно-некультурного Дагестана, мелкие советские работники стали сводить старые личные счеты, неправильно толковали коммунистическую программу. Например, непризнание Бога, религии, Корана, что воспрещает заключать кебин (брак по шариату. – Ред.), отменяется право даже на мелкую собственность, во многих случаях беспричинные аресты, частые расстрелы без гласного суда, запрещение их погребения по обряду мусульман и отдания последнего долга родственниками погибшим; также все реквизированное у контрреволюционеров, кулаков-спекулянтов, ханов и беков, которое, казалось, должно было составлять народную казну и распределяться между беднейшими, попадало в руки отдельных лиц. Антибольшевистские сторонники воспользовались этими данными для распространения своей агитации и пропаганды. Большинство населения Дагестана, особенно нагорной части, и я сам не были знакомы с программами политических партий.

М.Джафаров со своими ученицами, народными артистками театра им.Вахтангова Арочко и Львовой. 7 июня 1928 г.

Знали одно: что революция дала народу свободу и право на самоопределение, которые должны были, по нашему мнению, осуществляться лишь по воле самого народа без участия внешней вооруженной силы, которая могла бы навязать чуждые духу горцев политические формы. Работая солидарно с народом, я никогда не был авантюристом и не преследовал с корыстной или иной целью личные интересы, всегда шел с народом, честно боролся по убеждению и как народник направлял свои военные знания и опыт против тех групп, со стороны которых, как мне казалось, могло исходить насилие против родного мне народа и его быта. В борьбе с врагом мною не руководило чувство национальной вражды, и я старался внушить это той части населения, которая шла за мной. За все время своей деятельности в горах я никого не предал, никого не ограбил и не только не нажился, как некоторые авантюристы, примазавшиеся к той или иной партии, а наоборот, окончательно расстроил свое здоровье и привел к полному разорению свое бедное, но честной службой добытое материальное положение. Готов и теперь принести в жертву свою жизнь для блага народа, если это понадобиться. Считаю также своим долгом высказать, что никого не должна удивлять моя добровольная явка, ибо каждый сознательный человек должен понять, что с изменением политической жизни народа могут измениться убеждения у человека, живущего интересами его. Я как народный работник нахожу, что советская власть при правильном и честном проведении в жизнь ее программы и при стремлении к умиротворению населения путем забвения всяких счетов и мести может дать народу все блага жизни.

М. Джафаров

10 сентября 1921 года, г. Буйнакск