Текст книги "Полковник Магомед Джафаров"

Первые дни в Шуре

В городе мы с Нухом остановились в гостинице, т. к. дом Нуха был оставлен большевиками в таком состоянии, что без солидного ремонта в него зайти было нельзя. Жили мы вместе, но отношения между нами уже испортились. Его поступки ожесточили меня против него, но я сдерживался и стремился как-нибудь перетянуть Нуха на другой день.

Прежде всего, я настоял на созыве съезда и добился, чтобы Нух подписал приказ, что съезд должен собраться не позже 15 октября. Нух вообще сделался так предупредителен ко мне, потому что знал моё мнение по поводу его «диктатуры», боялся, как бы я не устроил переворота.

Я же об этом не думал. Я был занят снабжением продовольствием наших отрядов. На это нужны были большие средства, но у нас денег не было. Чтобы собрать кое-что, я вызвал Хизри Гаджиева и сказал ему: «Если вы смогли дать большевикам 20 тыс. руб., то можете и нам дать. Соберите купцов и всех, имеющих деньги, прикиньте между собой, и деньги представьте нам». Хизри, конечно, выполнил задание. Часть купцов охотно дала деньги, на некоторых пришлось нажать, но, в общем, денег немного набрали.

Но надолго этого не хватило.

Я стремился как можно скорее распустить отряд по домам. Ибо не только не было денег, но вообще в районе не было продовольствия, и положение с каждым днём становилось все сложнее.

Всё это время непрерывно продолжались столкновения с бичераховцами. Если не доходило до вооруженной стычки, то только благодаря Нуху. Он был маслаатчиком между нами. Он успокаивал их на мой счёт, а меня на их счёт, так что изо дня в день все шло пока спокойно.

Организацией власти мы пока особенно не занимались. Должностные лица остались почти те же, что были и при большевиках. Кое-как они там справлялись с делами. Остальное должен был решить съезд.

Разрыв с Нухом

Чем дальше, однако, тем лучше Нух Бек справлялся с чувством неловкости передо мной и, видимо, приходил к сознанию, что никакой опасности с моей стороны или с чьей-либо другой ждать не приходится. Нух как будто с каждым днём распоясывался. Он входил в свою колею диктатора. Тон его изменился, он командовал полком без всякого стеснения и ни о чём со мной не совещался. От Бичерахова, конечно, он получил большую сумму денег на формирование полка. Бичерахов дал эти деньги не даром. Мне сообщили, что по распоряжению Тарковского бичераховцам было выдано сукно и бурки, которые остались на складах после большевиков. Мне он об этом ничего не сказал, а между тем нам самим были эти бурки и сукна позарез нужны. Я узнал стороной и о целом ряде обязательств по отношению к Бичерахову, принятых на себя Нухом, хотя в точности, какие это были обязательства, установить не удалось.

С каждым днём мне становилась ясней его двойная игра и с турками, и с Бичераховым. Всё это делалось скрытно от меня. Я был начальником города и больше ничего. Мы стали видеться редко, и при каждом свидании у нас сразу появлялись разногласия. Так что мы больше спорили, чем беседовали.

Приглашения на съезд были посланы, но к 15 октября никто не приехал. Съезд не состоялся к видимому удовольствию Тарковского. Мне казалось, что это не без его тайного участия. Хотя более решающую роль сыграло другое обстоятельство. Если двойственная игра Тарковского, тщательно скрываемая от меня, не укрылась от моего наблюдения, то ее заметили, и о ней говорили другие, от которых он менее таился. Узнали о ней и население в горах, и турки.

Ко мне стали поступать запросы о наших отношениях к Бичерахову, а затем и прямые упреки в том, что мы снова призываем в Дагестан царскую власть, что это никогда не входило в наши планы, и горцы ни в коем случае моего поведения одобрить не могут.

Я видел, что я становлюсь ответственным за политическую недобросовестность Нуха перед массами. Мне нужно было вскоре рвать с ним.

Я отказался от всяких должностей и совершенно отошел от дел.

Наступление турок на Шуру

Привести в исполнение мое решение мне помогло еще следующее обстоятельство.

Турки двигались со стороны Левашей и были еще в Буглене, когда я узнал об этом. До этого Тарковский от меня тщательно скрывал это. Он открыл мне этот секрет тогда, когда ему стало известно, что в Буглене турки разворачивают фронт для операций против Шуры и Петровска.

Он решил поехать к ним, чтобы предотвратить столкновение, т. е. чтобы уверить их, что он с Бичераховым ничем не связан.

Перед отъездом он мне сказал, что наши отношения с Бичераховым должны остаться в строжайшем секрете от турок. Я вспылил и заявил ему, что я никаких отношений с Бичераховым не имею, а имеет он, Нух, и пусть меня в эти грязные дела не впутывает.

Он постарался замять эту свою неловкость и просил меня остаться за него на день, так как он должен поехать к туркам. Я, не подозревая ничего, согласился.

Оставшись за диктатора, я наутро должен был принять доклады от разных должностных лиц, между ними начальника штаба диктатора Каитбекова. Он в это время уже не был комендантом. Комендант города был назначен от Бичерахова с согласия Нуха. Из доклада Каитбекова я, к своему удивлению, узнаю, что турки двигаются на нас фронтом и что об этом знает целый ряд лиц в городе, а я ничего не знаю. Я был взбешен и решил лично проверить, насколько это правда.

Я сейчас же вызвал коменданта конного полка Алтая Нахибашева и приказал прислать мне одну сотню.

Как только сотня была готова, я выехал с ней в Нижний Дженгутай. Но, к своему все возрастающему удивлению, в Буглене я нашел бичераховские посты. Я понятия не имел, до чего дошел Нух в своих отношениях к Бичерахову.

Я вызвал офицера, командовавшего постом, и спросил его, зачем он здесь стоит.

– Против горцев и турок, – был спокойный ответ.

Наступление турок на Шуру. (продолжение)

– Так горцы же в Шуре уже давно, – удивился я. – Против каких горцев Вы стоите?

– Таков приказ, – был безразличный ответ.

Я оставил свою сотню в Буглене, а сам с вестовым поехал в Дженгутай. До Нижнего Дженгутая я никого не встретил. В Нижнем Дженгутае я вызвал стариков и спросил у них о положении дел. В один голос они отвечали мне, что большевики соединились с турками и сейчас идут против нас. Они сказали, что и в их ауле большевики собирают отряд для наступления на Темир-Хан-Шуру и назвали этих большевиков.

Сейчас же вызвав дженгутаевскую власть, я приказал немедленно арестовать этих большевиков и никому не давать ни одного человека ни для каких целей, так как никакой войны нет и никаких большевиков и турок нет.

Турок действительно нигде не оказалось, и я считал, что это просто очередная провокация большевиков, желающих вызвать смуту и недоверие крестьян к нам. Я считал, что и Тарковский введен в заблуждение этими провокаторскими слухами, и ему придется далеко ехать, чтобы встретить турок.

Юсуф Иззет Паша

Дженгутаевцы хотели оставить меня ночевать, предупреждая, что неблагоразумно ехать с одним всадником, т. к. ночь уже наступила, пока я возился со всеми этими мелочами. Но я не мог согласиться. Я остался за Нуха, был единственной властью в городе, и ответственность за него падала на меня. Я уже упрекал себя за свою горячность, ругая большевиков, которые заставили меня оставить мои обязанности, и, простившись со стариками, решительно повернул в Шуру.

В плену у турок

Я очень спешил, и мы ехали рысью. Мы уже поднялись на Билахбеш, когда раздался резкий окрик: «Стой, кто идет!»

Мелькнула мысль, что это бичераховцы, и моя сотня обеспокоена моим долгим отсутствием. Я спокойно крикнул: «Свои» и тронул лошадь. Однако, когда я подъехал, то увидел, что это кумыки, а затем выяснилось, что среди них большинство – губденцы. Они окружили меня и заявили, что я задержан, и они проведут меня к своему начальнику. Мы отправились. Под горой горели костры и было много народу. Проходя мимо, среди них я увидел турецких аскеров, но большая часть отряда состояла из дагестанцев.

Меня привели к турецкому офицеру.

Узнав, что я Джафаров, он заявил, что должен меня задержать до утра и потребовал, чтобы я сдал оружие. Я категорически отказался сдать оружие, заявив, что я – начальник края, и требовал, чтобы меня препроводили к их высшему начальнику. Турок обещал, что сделает, а пока приставил ко мне караул из турецких аскеров.

Немного погодя ко мне подошел турецкий аскер и сказал, что начальник приказал меня отправить на гору, к постам. Конечно, у постов мне делать было нечего, и отправлять туда меня было опасно, т. к. на пост могли напасть наши люди и освободить меня. Турецкий офицер этой глупости бы не сделал. Мне стало ясно, что они хотят меня расстрелять по дороге. Я заявил, что никуда не пойду, я арестован и буду сидеть здесь до утра, утром же пойду к их высшему начальнику. Меня не принуждали.

Я сидел всю ночь в напряжении. Мне по-аварски передали, что турецкий офицер сделал распоряжение расстрелять меня, и чтобы я был осторожен. Я заметил, что группа губденцев тоже не спала. Я не знаю, помешали ли они, или турецкий офицер не решался на открытое насилие надо мной, но меня больше не трогали.

Так прошла ночь.

Наутро отношение ко мне офицера резко изменилось. Он сказал мне, что сообщил о моём задержании в Губден своему начальнику. В дальнейшем он заявил мне, что всех нас он считает бичераховцами и ведёт борьбу против нас как против гяуров.

На следующий день из штаба в Губдене пришла бумага с приказом освободить меня. Это было около 9-ти утра. Турецкий офицер был очень любезен, объявляя мне об этом, но, видимо, отпускал с сожалением. Меня проводили по дороге и отпустили.

Свою сотню я нашёл в Губдене, не стал ни с кем разговаривать, скомандовал «марш» и поехал в Шуру.

Всё клокотало во мне. Я бы возмущён и оскорблен, как никогда в жизни.

В тот же день часам к 4-м после обеда в Шуру вернулся Нух в обществе нескольких турецких офицеров. Он уже знал о моём аресте и пытался смягчить моё возмущение и мою горечь. Он мне сказал, что он в турецком штабе заявил протест по поводу моего ареста, что штаб тотчас же этого офицера убрал и он будет наказан.

Но я категорически заявил, что больше работать с ним не буду, сдал ему свою должность, и с этого дня в канцелярию больше не приходил и ни во что больше не вмешивался.

В этот же день совершенно неожиданно для всех и для меня бичераховцы ушли из города, забрав с собой весь продовольственный склад.

Юсуф Иззет Паша

Я не пошёл встречать турок. Когда Юсуф Иззет Паша прибыл в Шуру, он сразу спросил про меня. Он знал обо мне и, видимо, был удивлён моим отсутствием на торжествах посвященных его встрече. Ему ответили дипломатически, объяснив моё отсутствие (действительную причину сказать не решались).

Вечером Нух прислал мне записку, что Иззет Паша ждёт меня у него, и очень хотел со мной познакомиться. Я пошел, так как причины отказываться от этого знакомства у меня не было, да и сам Иззет Паша, о котором я много слышал, меня заинтересовал.

Кроме Иззет Паши я застал у Нуха Тапу Чермоева и Доногуева. Иззет Паша сидел, склонившись над картой, и очень внимательно её разбирал. Тапа подошёл ко мне и говорит:

– Вот собираемся брать Петровск.

– Нет, я уже отошел от всего этого, – отмахнулся я от него и подошёл к Доногуеву. – Я вижу, – сказал я ему, – что турки не к нам на помощь пришли, а пришли завоевать Дагестан. Пришли и чудят, разъезд в Чиркей послали, гоняют зря людей, как будто там кого встретить можно. Собираются Петровск брать, как будто это кому-нибудь нужно.

Я говорил по-русски и достаточно громко, совершенно не допуская мысли, что Иззет Паша меня может понять. Иззет Паша, однако, хорошо говорил по-русски, и чтобы доказать мне это, он заговорил тоже по-русски: «А от Темир-Хан-Шуры до Чиркея 25 вёрст». От неожиданности я сильно смешался. Но виду не подал. Посидел ещё немного и ушёл.

Несмотря на этот случай, Иззет Паша предложил мне принять участие в походе на Петровск. Я отказался, считая это предприятие диким и никому не нужным. Вернувшись из Петровска победителем, Иззет Паша гордо проехал мимо меня и бросил на меня уничтожающий взгляд. В городе говорили, что я в этом деле ошибся. Но это неверно, я и сейчас считаю этот поход диким.

Позже, встретив Бичерахова в Баку, я спросил его, почему он отступил, когда вполне мог защитить город. Мне он сказал, что отступление произошло по приказу англичан, который был получен уже во время боя.

Часть вторая

Турки в Дагестане. Турецкие эмиссары

Ещё в 1917 году, в апреле в Дагестан из Турции прибыл Шурки Бей (турецкий офицер, командированный турецким правительством). С ним прибыла целая группа молодых офицеров и инструкторов. Его прямой задачей было установить в Дагестане шариат, поднять Дагестан против русских и добиться организации вольной независимой шариатской монархии в Дагестане или даже на всём Северном Кавказе.

Шурки распределил людей своих по Чечне и всему Нагорному Дагестану, умело поселив их в больших сёлах, имеющих более или менее стратегическое значение. В этих селениях ими были организованы небольшие ячейки пантюркистов, занимающиеся пропагандой идеи священной войны с неверными. Опираясь на эти ячейки, турецкие офицеры и инструктора во многих сёлах приступили к обучению молодёжи турецкому строю и языку.

Руководитель этой группы Шурки бей, очень одаренный и энергичный человек, постоянно разъезжал по своей территории, наблюдая за работой своей организации, поддерживая между ними связь и объединяя их в одну стройную машину. Он часто бывал в Шуре, нередко выступал в Исполкоме, и скоро сделался в Дагестане вполне своим человеком, который всех и всё знал и с которым все считались. Исполком в его большинстве относился к нему с большим уважением и обращался с ним как с официальным представителем Турции в Дагестане, хотя формально он таковым не являлся.

Шурки оказался очень тонким политиком, сумевшим разобраться в очень тонкой политической игре дагестанских общественных группировок. Он рано понял огромную потенциальную силу движения имамистов и, несмотря на то что турки вообще впоследствии были против Нажмуддина, он стремился стать как можно ближе к нему, добиться его доверия. Это ему почти полностью удалось. Он часто бывал с имамом, безусловно держал под контролем всю его работу, искусно направлял этого тщеславного и алчного, но, безусловно, недалёкого человека.

Турецкие эмиссары. (продолжение)

Когда весной 1918 г. из Шуры выехала делегация в Турцию, Махач Дахадаев уехал в Баку, а Джалал Коркмасов – в Кизляр, Исполнительный комитет с нерешительным, беспринципным и слабовольным Тахо-Годи во главе ослабел и быстро терял власть и авторитет. Внезапно имам, до тех пор сидевший довольно спокойно в горах, двинулся вперёд с войском на Шуру с явной целью разогнать Исполком и захватить власть. В Шуре, конечно, узнали об этом намерении имама достаточно рано, чтобы принять необходимые меры обороны. Но Тахо-Годи растерялся, беспокойно метался из стороны в сторону, много говорил, но ничего не делал и упустил время.

Собственно говоря, много самостоятельного, как председатель Исполнительного комитета и от имени комитета, он сделать не мог, даже если бы был способен к действию. Исполнительный комитет в то время был уже активной организацией власти, не имевшей совершенно никакой опоры в массах. Он существовал просто по инерции. Никто его не трогал, ибо он никому не был нужен, но и никому не мешал. В Дагестане в это время существовали две общественные силы, две политические партии: социалистическая и имамская. Но и та, и другая были вне Исполкома и обходились без него. Исполком мог что-либо предпринять, столковавшись с социалистами. Тахо-Годи как человек, близкий к социалистам, столковаться с ними мог бы. Но он на это не решился. Социалисты со своей стороны никаких мер не предприняли против имама. Шура перед угрозой второго нашествия имама оказалась одинокой беззащитной.

В день, когда имам должен был войти в город, Тарковский вызвал меня утром и предложил мне поехать с полком навстречу имаму.

– Как это так? – удивился я. – Ты командир полка, а я с полком поеду. Да и что я с имамом делать буду?

– Нет, – говорит, – ты должен поехать, а не я. Тебя об этом просит Исполком, у тебя хорошие отношения с имамом, поэтому лучше, чтобы ты поехал, а не я. Он тебя послушает, и ты можешь повлиять на него, чтобы он не трогал Исполком и вообще вошёл бы в город мирно.

– Значит, маслаатчиком я должен стать?

– Да.

Весь город был в движении с раннего утра. Каждый по-своему готовился к встрече имама. Всем было уже известно, что сопротивление оказано не будет. Одни исправляли замки у дверей и крючки у окон, другие прятали или перепрятывали свои пожитки, третьи сговаривались о взаимной помощи в случае нужды. В Джамиат уль-исламие готовили торжественные речи. В Исполкоме совещались. Все закупали и заготавливали продовольствие. Я выехал с полком среди этой сутолоки, провожаемый удивлёнными взглядами обывателей.

Имам двигался в Гимры через Верхний Каранай. Мы встретили его на Гирей-Авлаке. Имам ехал на фаэтоне, и рядом с ним сидел Шурки бей.

Увидев меня, Нажмуддин остановил фаэтон, слез и направился ко мне. Я слез с лошади и поспешил к нему навстречу. Мы поздоровались очень приветливо, и он спросил меня о положении в городе. Я ответил, что в городе по-прежнему всё спокойно и что его ждут.

Имам резко заявил, что настала уже пора покончить с этой канителью и прежде всего с Исполкомом. Всё это ни к чему. Он избран в Гимрах имамом всего Дагестана и теперь едет, чтобы окончательно установить шариат. Обращаясь лично ко мне, он пожалел, что я учился в русской школе и служил русскому царю. Но мой дед, отец и дядя все до смерти боролись за шариат, и если я хочу исправить прошлое и быть достойным моих предков, я тоже должен был присоединиться к ним и драться за шариат.

И его тон, и эти слова меня одинаково возмутили.

– Если будет нужен шариат народу и если за него нужно будет с кем-нибудь драться, – сказал я решительно, – то в своё время я не потребую ни советов, ни напоминаний. Я сам знаю где, когда и за что мне драться. Но, – предупредил я, – если ты сейчас захочешь драться с Исполкомом, то видишь этот полк? Знай, он будет драться с тобой беспощадно.

– Что же это, ты прислан Исполкомом драться со мной? – удивился имам.

– Нет, – говорю, – сейчас мы говорим: ты и я. Я тебе сказал то, что считал нужным сказать. Дальше ты думай сам. Сейчас нам драться с тобой нельзя. Но если ты думаешь иначе, я тебе отвечу и сейчас. Тарковский от имени Исполкома просил меня тебя встретить. Исполком тебя ждет и будет работать вместе с тобой. Ты можешь свободно ехать в город. Но ты поедешь вперёд, я за тобой, за мной мой полк, а твои горцы сзади. И смотри, чтобы всё было в порядке.

Он согласился в раздумье. Мы тронулись.

Турецкие эмиссары

Перед самым городом имама торжественно встретила делегация от горожан и поднесла ему хлеб-соль. Всё было очень пышно обставлено. Апашев произнёс напыщенную речь.

Имам, видимо, был очень доволен и польщён этой встречей. Он благодарил делегацию и довольно улыбался. Затем он снова сел в фаэтон и поехал прямо в Исполком. Наш кортеж следовал за ним неотступно. Позади потянулись беспорядочные толпы горцев.

На крыльце Исполкома Нажмуддина встретили все наличные члены Исполкома с Тахо-Годи во главе. Адиль-Гирей Даидбеков произнёс большую и торжественную речь, в которой всё время подчёркивал, что между Исполкомом и имамом нет никаких разногласий и поводов для столкновения. Даидбеков заявил, что Исполком всегда желал его скорейшего приезда в Шуру и сегодня очень счастлив видеть его здесь. Исполком за всё время отсутствия имама в городе стремился поддержать порядок и делал всё, чтоб он смог приехать и провозгласить шариат. «И сейчас, – закончил Даидбеков свою речь, – Исполком всецело подчиняется твоим приказаниям и пойдет только по тому пути, который ты, имам, ему укажешь».

Имам, видимо, был очень обрадован и удовлетворён этой льстивой речью. Мир восстановился. Ссоры не будет. Маслаатская миссия моя закончилась. Не говоря никому ни слова, я отпустил свой полк по квартирам и сам поехал домой.

Из Исполкома имам поехал в дом одного гимринца, что на улице Свободы, где когда-то была пекарня на втором этаже. Там он и поселился. Члены Исполкома вереницей тянулись к нему ежедневно. Иногда и он захаживал в Исполком. Но всё шло по его указке. Исполком слушался его беспрекословно и постепенно превратился в личную его, имама, канцелярию.

Шурки всё это время и после, вплоть до нашего бегства от большевиков, неотлучно находился при имаме и был его постоянным советчиком. Позже, когда имам бежал, Шурки бей уехал в Чечню.

Вообще работа турок в Дагестане, Чечне и Баку велась очень активно. С каждым (днём) месяцем число их агентов возрастало. Они были всюду и везде, всюду направляли движение по определённому национально-религиозному руслу.

Вскоре после водворения имама в Шуре из Баку в Шуру прибыла мусульманская делегация просить помощи имама против большевиков. Эта делегация была тоже организована турками. Когда я позже поехал с отрядом в Баку, там нас ждали турки. Руководитель их, офицер турецкого генерального штаба, говорил мне, что он уже давно работает в Азербайджане и имеет здесь очень много сотрудников. Цель их была поднять всех мусульман Закавказья, при помощи которых утвердить свою власть на Кавказе. Дагестан как самая мощная военная страна был предметом их особого внимания. К сожалению, всё это лишь теперь становится ясным.

Тогда нам истинные корни этой удивительно настойчивой и напряженной работы, этой траты безумно больших, с нашей точки зрения, средств совершенно были не видны. Почти столетней работой турецкие эмиссары достигли того, что в эти тяжёлые годы среди всеобщей смуты и беспрерывной войны всё население Дагестана, особенно Нагорного Дагестана, ждало турок с каким-то священным трепетом, с какими-то особыми сверхчеловеческими надеждами. Когда они пришли, наконец, их встречали как всесильных богов, которые избавят страдальцев гор не только от всех врагов и треволнений смутного времени, но и вообще от всех бед и лишений их полуголодного существования среди вечно враждебной и малодоступной им природы Нагорного Дагестана.