Текст книги "Игра навылет"

– Немедленно пригласите сюда хирурга, – потребовал он. – Доктор должен был меня предупредить.

Женщина пожала плечами.

– Хирург, который вас оперировал, сейчас занят, – сказала она. – Зря вы расстраиваетесь раньше времени. Ничего ведь точно не известно пока.

Доктор забежал в палату на одну минуту.

– Извините, сегодня операционный день. Я займусь вами, когда освобожусь.

– Она меня не слушается, – пожаловался он. – И мне сказали, что могут быть тяжёлые последствия.

– Отёк со временем пройдёт. – Доктор вытащил из кармана халата иголку и воткнул её в распухшее синее колено. – Боль чувствуете?

– Вроде бы да, – сказал он неуверенно. – Как будто комар укусил.

– А в этом месте? – Теперь игла вонзилась в пах. – Сильнее или слабее?

– Ничего не чувствую. – Он схватил доктора за руку. – Вы не можете меня так бросить. Я пришёл сюда мужиком – и мужиком уйду. А если упирается в деньги – это не вопрос.

– Сейчас разговор не о деньгах. – Врачу позвонили на мобильный, и он ответил: – Да, я сейчас как раз у него, в десятой палате. Больной уже не спит, и вы сможете с ним побеседовать.

– Кому я там понадобился? – спросил он сердито. – Журналистам?

– Это следователи, – ответил доктор. – Они уже допрашивали одного раненого, а теперь идут к вам.

Их было, как и полагается по классике, двое – толстый и тощий. Толстый мурлыкал и щурился, как кот на сметану. Тощий вытягивал шею, шипел и бегал по палате, как гусак.

– Ну, мужик, ты даёшь, – веселился жирный. – У тебя уже вагончики в воздух поднимаются. Торнадо к нам сюда прилетел?

– Он за идиотов нас держит, – побелев от злости, ярился второй. – Любому понятно, что вагон взорвали. Осталось только выяснить, кто это сделал.

– Нормальная придумка, – ухмылялся толстый. – Типа ковра-самолёта, и на нём шесть таджиков. Прямым рейсом они улетают в рай.

– Вы меня обвиняете, что ли? – спросил он с обидой.

– Не станешь нам помогать – сядешь в тюрьму, – пригрозил ему худой. – Ты давай не хохми, – посоветовал котяра. – А расскажи нам всё без утайки. Кому мешали эти таджики, и кто хотел с ними расправиться? Ты ведь постоянно там болтался и не мог не знать про эти дела.

– Не было никаких дел, и никто их не взрывал. – Он взял у толстого листок, на котором следователь записывал его показания, и нарисовал схему. – Вот здесь стояла газовая плита, и они её никогда не выключали. Варили себе еду и около неё грелись.

– Хочешь убедить нас в том, что они сами себя взорвали? – наклонившись над листком, спросил тощий. – Обычная бытовуха, да?

– Рамы они никогда плотно не закрывали. – Он показал на плане, где были окна. – Знали, что могут угореть, и проветривали постоянно вагончик.

Он продолжал рисовать, и теперь на схеме появилась канава.

– Это Моника во всём виновата. Она заставила таджиков слезть с крыши, которую они покрывали шифером, – и чурки напились и завалились спать. А ветер погасил конфорку, и вагончик заполнился газом.

– Потом он просочился через щели на улицу и дошёл по канаве до сварщиков, – подхватил толстяк. – Те запалили газ и поджарили таджиков на костре.

– Вот именно, – согласился он. – Всё так и было.

– Тут есть парочка неувязок. – Худой забрал у него ручку и обвел жирно два прямоугольника. – Раму кто-то закрыл на крючок, а на дверь снаружи повесили замок. И это больше похоже на убийство, чем на несчастный случай.

– Я оставлю тебе свой телефон. – Толстый вынул из кармана и положил на тумбочку визитку. – Если вспомнишь что-то – звони.

Он вспомнил, что за минуту до взрыва ему навстречу проехала по дороге машина, и в ней сидели охранники. Возможно, стоило рассказать об этом следователю, но он не хотел никого больше втягивать в это дело.

Он знал настоящего виновника, а вернее сказать, виновницу. Но если бы назвал её имя, над ним бы просто посмеялись.

Та самая женщина, с которой его познакомил Солодов. И это была её месть.

Она была уже здесь, в больнице, и, постукивая каблучками, приближалась к палате. Вошла – и накрыла его своим облаком, и он задохнулся в её ароматах.

Протянула ему горшок, в котором росла фиалка, – лепестки имели тот же пронзительный лиловый оттенок, что и её глаза. Такого цвета обычно бывает небо после того, как уходит гроза.

– Почему вы ко мне пришли? – спросил он. – Милосердие вроде бы не в вашем характере. Я не прав?

– Да, конечно, – кивнула она. – Но я не люблю оставаться в долгу, и мне нужно было вас чем-то отдарить.

– Теперь мы квиты, – согласился он. – Но для чего было устраивать это идиотское шоу? Без пиротехники и спецэффектов нельзя было обойтись?

– Нет, – мотнула она головой. – Я не умею без этого обходиться, и лучше меня не заводить.

– И нужно, чтобы вам приносили жертвы, – продолжал он разбирать по косточкам её трудный характер. – А человеческая жизнь для вас ничто.

– Для меня важна только гармония. – Таков был её ответ. – И ей обязательно предшествует хаос.

Глава девятая
Пикколо

От этой поездки зависело будущее. Всего оркестра в целом и каждого из них в отдельности – и они это прекрасно понимали и репетировали как одержимые.

Поднимались затемно и, наспех помывшись и торопливо что-то проглотив, мчались в капеллу.

Рассаживались по местам и, спрятав за пюпитрами несвежие помятые лица, настраивали инструменты.

Появлялся старикан – и всё мгновенно затихало. Он сдержанно здоровался со всеми и, выждав пару минут, поднимал вверх дирижёрскую палочку.

Слушал тишину и, потянувшись волосатым ухом к оркестру, почти неуловимым движением руки извлекал из инструментов первые тягучие звуки.

Начиналась музыка, поначалу не очень стройная и мелодичная, но он заставлял повторить выбранную им часть много раз. Постепенно она становилась всё совершеннее и начинала звучать почти божественно.

– Стоп! – внезапно останавливал их старикан. – Я вами доволен, и вы можете немного передохнуть. Но сохраняйте, пожалуйста, настрой. Никаких анекдотов и похабных историй во время перерыва. Мы приближаемся к звёздам – и пошлость здесь неуместна.

– Он Бог, – положив в футляр скрипку, говорил Асатиани. – Как он понимает классику. Как чувствует время и стиль. Повезло нам со стариканом, дьявольски повезло.

– А я думала, что Бог – это ты. – Она приглаживала ладонью его растрепанные седые волосы и колючую бороду. – Неужели существует некто более великий, чем ты?

– Нет, конечно же, я не Бог. – Он вынимал из кармана две конфетки и одну закидывал себе в рот, а другую протягивал ей. – Я всего лишь гений, простой российский гений, – и на большее не претендую.

К их разговору с интересом прислушивалась юная скрипачка. И сочла необходимым тоже высказаться по данному поводу:

– Старикан у нас классный. – Девица пришла на репетицию в короткой юбке и в открытой кофточке и, устроившись на низеньком стульчике, демонстрировала всем своё бельё. – И команду он собрал неслабую, и играем мы нехило. Всё по делу.

Старикан довёл их до полного изнеможения и в начале четвёртого объявил, что на сегодня достаточно, и они могут разойтись. Но он не прощается с теми шестью музыкантами, которых отобрал для своего проекта. Хочет поиграть с ними Вивальди и Гайдна, и в семь часов вечера они снова должны явиться на репетицию. Только не в капеллу, а в другое место. И назвал адрес.

– Могу накормить тебя обедом, – предложил Асатиани. – Тут неподалёку есть неплохой ресторанчик.

– Нет, в ресторан сегодня не пойду, – отказалась она. – В Русском музее интересная выставка, и мне давно хотелось её посмотреть.

– Фу, какая мерзость! – Его перекосило всего от отвращения. – Драгоценные минуты отдыха потратить на поход в музей – только ты можешь до такого додуматься.

– Пригласи девочку, – шепнула она. – Ребёнок прямо ест тебя глазами. Наверное, жутко голодная.

Народу на выставке было немного, и она с удовольствием бродила по пустым просторным залам. Разглядывала рассеянно картины, не вникая особенно в содержание. Ей не сюжеты сейчас были нужны, а тишина и льющийся с полотен свет.

Услышала за спиной странные звуки – шарканье и цоканье, и, обернувшись, увидела Бабу-ягу. И одновременно портрет, висевший на стене. Это была та же самая женщина, но лет на сорок моложе. Она парила над землёй и была похожа на птицу.

Там присутствовала одна деталь – большой крючковатый нос, и это давало возможность связать воедино два абсолютно разных образа.

– Непохожа, да? – усмехнулась старуха. – Я и сама сейчас порой себя не узнаю.

Бывшая танцовщица повернулась неловко, и у неё упал костыль – музыкантша наклонилась и подняла.

– Где вы хотите себя узнать? В зеркале? – спросила флейтистка. – Но там только лишь оболочка, и нужно особое зрение, чтобы разглядеть, что скрывается за ней. Таким зрением обладают художники, по крайней мере талантливые.

– У меня дома есть ещё картины. – Старуха сразу же опознала в ней родственную душу. – И этого художника, и других. Мы можем поехать прямо сейчас.

– Я обязательно к вам приеду, – пообещала она. – Но только в другой день. Сегодня меня ждут господа Вивальди и Гайдн, и эту встречу нельзя перенести.

– Дай вам Бог, – перекрестила её старуха. – Я очень рада, что мы с вами познакомились, и думаю, что никакая это не случайность, а перст судьбы.

Она вышла на улицу и, вынув из сумочки мобильник, позвонила Асатиани.

– Ты уже подъезжаешь? – Вглядываясь в темноту, пыталась высмотреть чёрный «форд» в потоке машин, огибавших сквер. – Куда мне идти?

– Стой где стоишь. – Он подъехал к памятнику Пушкину со стороны Невского и, увидев её, помигал фарами. – Сейчас пробка продвинется, и я тебя подберу.

Она влезла в машину и, вдохнув коньячный запах, посмотрела вопрошающе на скрипача:

– Вы напились, что ли? А если старикан учует?

– Мы будем дышать не наружу, а внутрь, – пошутил грузин.

– Ерунда, – поддержала его девица. – Во-первых, мы трезвые. А во-вторых, репетиция сегодня уже была. Старикан собирает нас вечером для другого. Оттянуться и музыку хорошую поиграть. Просто так, для души. Мы, кстати, не против.

Они подъехали к особняку одновременно с разных сторон – две группы оркестрантов, и, соединившись, вошли в обнесённый кирпичной оградой двор и поднялись на крыльцо.

Дверь отворилась, и одетый в камзол слуга провёл их в зал.

Горели свечи – огромное количество свечей, и в их колеблющемся свете музыканты увидели гигантский камин, занимавший половину стены, и большой обеденный стол.

Сбоку находилась лестница, и, стуча каблуками, по ней медленно спускался кто-то. Сначала появились кожаные башмаки, украшенные медными пряжками. Потом шёлковые чулки, короткие панталоны и камзол. Белое кружево манжет. Драгоценная брошь на воротнике. Напудренный парик и аскетическое лицо.

Они не сразу смогли узнать в вельможе своего старикана.

Он хлопнул в ладоши, и к нему подбежал слуга.

– Я буду ужинать, – объявил он. – А господа музыканты будут для меня играть. Поставьте стулья и пюпитры.

Они расселись и, косясь на хозяина и перешёптываясь, достали инструменты и раскрыли ноты.

Зазвучал Вивальди, и за окнами запела вьюга, а на стёклах появились ледяные узоры.

В камине запылал огонь. Старикан опустился в кресло и, засунув за воротник салфетку, придвинул к себе тарелку и взял в руки вилку и нож.

Ему принесли жареного поросёнка и оплетённую прутьями бутыль вина.

Он ел мясо, отрезая себе огромные куски, и слуга постоянно подливал ему в бокал игристое вино. Потом пил кофе с коньяком и закусывал шоколадными конфетами.

Покончив с ужином, вышел из-за стола и устроился на мягком низеньком диванчике. Голова опустилась на грудь, и он начал похрапывать.

Встрепенулся, услышав фальшивую ноту, и посмотрел изумлённо на музыкантов:

– Хотите с такой игрой ехать в Зальцбург?

За всех ответил обиженный холодным приёмом контрабас:

– Там мы будем играть на сцене, и нас будет слушать публика. А вечеринка – это совсем другое.

– Господи, вразуми их! – взмолился дирижёр. – Как мне им объяснить?! Не имеет значения, в какой обстановке играть и для кого. Ничего не должно существовать – только музыка и гармония. Больше ничего.

Теперь они играли совсем по-другому и вложили в музыку всё своё умение и страсть.

Старикан подошёл к окну и увидел, что на улице всё растаяло. В лужах отражается солнце, и под балконом расцвёл жасмин.

– На этом, пожалуй, пока и остановимся, – снова подобрев, сказал дирижёр. – Не будем слишком уж торопить ход времени.

– А как же Гайдн? – спросил контрабасист. – Его мы не будем сегодня исполнять?

– Да, конечно, – кивнул старикан. – Как без Гайдна? Без него нельзя. Как встретят и проводят – это зависит от нас самих.

Слуги погасили лишние свечи, оставив только те, что освещали ноты.

Маэстро взял виолончель и смычок и сел играть вместе со всеми. Он делал это искренне и просто, без лишнего надрыва, но так виртуозно, что ему аплодировали звезды.

Закончив партию, загасил свою свечу, и все музыканты сделали то же самое.

Вышли на улицу, и она опять влезла в «форд».

– А где наша фея? – поинтересовался Асатиани. – Куда подевалось юное дарование?

– Не знаю, – пожала она плечами. – Почему-то решила тебя не ждать. Наверное, уехала с ребятами.

Давид довёз её до дома и, когда она с ним прощалась, взял за талию и притянул к себе.

– Поцелуй-то я по крайней мере заслужил? – Он дотянулся толстыми губами до её лица и чмокнул в глаз. – Не говоря уже о чём-то другом.

– Нет, пожалуйста, не нужно. – Она отпихнула скрипача от себя. – Я не хочу участвовать в таких играх. Девчонка ускользнула от тебя, и ты решил снова заняться мной. Конечно, старухи всегда доступнее.

– Беда с вами, с умными, – тяжело вздохнул Давид. – Как ты думаешь, мудрая женщина, чем она сейчас занимается? Трахается со стариканом?

– Фу, как грубо, – поморщилась она. – Я думаю, что они музицируют, и у них может сложиться прекрасный дуэт.

– Жалко, что у нас с тобой ничего не получилось. – Он хотел захлопнуть дверцу, но она не дала.

– Ты не должен с этим мириться. Слышишь? Не должен.

У неё подозрительно заблестели глаза, и он вытащил из кармана платок и протянул ей.

– Я не знаю, что тут можно сделать. – Скрипач пожал плечами. – Набить рожу старику?

– Кому нужны твои кулаки? – Она не понимала, как можно быть таким глупым. – Ты импозантный мужчина, и любая девчонка пойдёт за тобой с радостью – только позови.

– Думаешь, делает это нарочно? – До него понемногу начинало доходить. – Чтобы меня завести?

– Вот именно, – кивнула она. – Ты хочешь, чтобы с тобой сразу ложились в постель. Цветы, духи и прочее – это необязательно.

– Ладно, – согласился он. – Завтра пошлю ей букет.

– Давай, Давид, действуй! – напутствовала она. – Не будь мямлей. Ты ведь грузин.

Вернувшись домой, первым делом отправилась в ванную. Долго отмокала в горячей воде и надраивала тело мочалкой, счищая всю прилипшую за день грязь.

Потом разглядывала себя в зеркале, и ей не нравилось то, что там отражалось.

С той стороны на неё смотрела незнакомая женщина. Мерцали таинственно глаза, и сияло лицо, пропитанное голубым лунным светом.

– Хочешь сообщить мне что-то важное? – спросила она.

– Нет, – мотнула головой незнакомка. – Ты знаешь всё сама.

Помахала ей рукой и растаяла в чёрном тумане.

– Ну и зачем приходила? – спрашивала она себя. – Что ей от меня нужно?

Кто-то должен был ей объяснить, и, взяв трубку, она набрала номер, который появился в её записной книжке всего несколько часов назад.

– Я ненормальная, – оправдывалась она. – Бога ради извините, что потревожила. У меня бессонница, и нервы стали никудышные. Всякая чертовщина мерещится.

– Можешь не извиняться, – сказала старуха. – Я сова, и все мои знакомые звонят по ночам. Есть проблемы – выкладывай.

– К вам смерть приходит? – спросила она. – Ко мне чуть ли не каждый день. Вся такая холодная, как будто её только что вынули из проруби. У меня от неё мурашки по телу бегут.

– Ко мне тоже таскается. Натуральный скелет – все кости наружу торчат, – делилась своими впечатлениями старуха. – Ужасно грубая и вульгарная особа и всё время говорит пакости. Типа, пожила, бабуля, и хватит. Уступи место другим.

– Правда?! – удивилась она. – Так прямо и говорит? Моя почти рта не раскрывает, и я не могу понять, чего она от меня хочет.

– Скоро узнаешь, – сказала старуха. – Может, ей кто-то другой нужен, а от тебя она помощи ждёт. Они ведь без помощников редко обходятся.

Ночь провела без сна, и утром её всю ломало. Раскалывалась голова, хрипело в горле.

А ещё и погода выдалась жуткая, с ветром и со снегом. Она выскочила на улицу в лёгком плащике и, поджидая застрявшего в пробке Давида, промёрзла до костей.

Прыгнула в машину и потом ещё долго не чувствовала своего тела. Сначала оно было белое, и, постепенно отогреваясь, кожа порозовела, а потом стала красной и влажной, как после парилки.

– Паршиво выглядишь, – скосив на неё глаза, заметил Асатиани. – Может, тебе на больничном недельку посидеть?

– Ничего, пройдёт. – Она покашляла, прочищая горло. – Что толку об этом говорить? Всё равно ведь меня некем заменить.

– Ты ещё ничего не знаешь? – Он удивлённо посмотрел на неё. – Наша юная солистка привела свою подругу, флейтистку. Было прослушивание, и старикан сказал, что берёт её в оркестр.

Давид оставил свой «форд» на стоянке, около Мойки, и, пока они добежали до капеллы, она снова превратилась в ледышку.

– У меня ничего не слушается – ни пальцы, ни губы, – жаловалась она скрипачу. – Не знаю, как буду играть.

– Ничего, сыграешь как-нибудь, – успокаивал её Давид. – Сейчас оттаешь – и всё наладится.

Вошли в зал, и она сразу увидела девиц.

Они были удивительно похожи. Обе блондинки, с длинными волосами, доходившими до плеч. С одинаковыми кукольными личиками. Их можно было принять за близняшек.

– Не сразу и отличишь, – шепнул ей скрипач. – Может, это клоны?

– Вполне возможно, – согласилась она. – Теперь это легко делается, и они размножаются простым делением.

Она достала из чехла флейту и, приложив к губам, попробовала извлечь из неё хоть какой-нибудь звук. Но инструмент упрямо молчал.

Появился маэстро, и, приветствуя его, все поднялись.

– У меня есть для вас новость. – Дирижёр подошёл к молодой флейтистке, стоявшей в тёмном углу, и, взяв её за руку, подвёл к оркестру. – Это наш новый музыкант, и сегодня она будет репетировать вместе с основным составом. А те, кто поопытнее и постарше, посидят в сторонке и послушают. Потом мы сравним – у кого получается лучше.

Новенькая сыграла вполне прилично, а кое-что даже с блеском. Но это был ненатуральный блеск, и его породил не бриллиант, а дешёвая стекляшка.

Никто не умирал от страсти, и любовью занимались, как занимаются продажей сигарет.

Трели соловья напоминали звуки, которые издаёт мобильный телефон.

Ураган раскачивал и ломал не деревья, а картонные декорации.

Стоны ветра и крики птиц были записаны на магнитофон заранее, и потом их наложили на мелодию.

И ни разу не возникло ощущение полёта. Когда отрываешься вдруг от земли и летишь вверх тормашками в небеса.

Накупавшись в синеве, отдыхаешь на облаке и разглядываешь то, что под тобой, – поля, дома, людей. Сверху всё кажется ужасно маленьким, а ты словно бы Бог.

– Ты тут заснула, что ли? – Возвращая к действительности, Асатиани хлопнул её по спине. – Всё, разбегаемся. Сегодня нас не будут долго мучить – у старикана какие-то дела.

– А вы куда намылились? – Увидев девицу, выглянувшую из-за широкой спины скрипача, сразу же поняла, что Давид начал действовать.

– Мы собираемся посетить музей. – Лицо было серьёзное, но Пикколо ему не поверила:

– Кончай прикалываться. Опять потащишь девчонку в кабак?

– Мероприятие чисто просветительское, – ухмыльнулся скрипач. – Хочу познакомить девочку с коллекцией старых французских вин и с некоторыми видами редких морских животных.

– Бог тебе в помощь. – Она пожелала ему удачи вполне искренне.

– Спаси и сохрани. – Перекрестив высокий лоб, он оглянулся в страхе – не слышит ли их кто.

Вечером её снова посетил призрак, и, увидев его в зеркале, она даже обрадовалась – может быть, сегодня всё и прояснится.

В этот раз смерть придвинулась к ней совсем близко, и она смогла рассмотреть её как следует. Образ был вполне конкретный, а длинные светлые волосы и грустное детское личико делали его узнаваемым.

– Это юная особа, да? – спрашивала она. – Ты хочешь, чтобы я её прикончила?

И призрак кивнул несколько раз, показывая, что она поняла правильно.

Сразу же позвонила старухе и сообщила, что знает теперь, чего хочет от неё голубая леди.

– Ты только не вздумай эту пигалицу жалеть, – сказала ей бывшая звезда. – Они-то уж точно нас не пожалеют.

– Вряд ли у меня что-то получится, – сомневалась она. – Я и гусеницу-то не могу на асфальте раздавить, а тут нужно человека убить. Как я это сделаю?

– Ты лови момент, – посоветовала ей старуха. – Жизнь подскажет, как нужно поступить. И шанс обязательно появится.

Он и появился, стопроцентный железный шанс, и она им не воспользовалась. Только потому, что не хотела подставлять Давида.

Они дали несколько концертов в Зальцбурге, и это был их последний вечер.

Поужинали вместе в ресторане и разбрелись по отелю. Кто-то завис в баре, а другие заперлись в номерах. И предались пьянству и разврату.

Она сидела в своей монашеской келье и просто отдыхала. Тишина, неяркий рассеянный свет, строгие классические фасады зданий за окном. Этого было вполне достаточно, чтобы чувствовать себя счастливой.

Но и в этот тихий уютный мирок постоянно вторгались посторонние.

Сначала в дверь ломился пьяный контрабасист, и, когда она его прогнала, постучалась скрипачка.

– Там все гуляют, а вы тут сидите одна. – Девица протянула букет, который ей вручили после концерта. – Вам, наверное, ужасно грустно, и я подумала, что эти цветы как-то скрасят ваше одиночество.

– Это очень мило с твоей стороны. – Пикколо поставила букет в вазу. – Но ты ошибаешься, считая, что я тут страдаю. Терпеть не могу сходняки, и единственная компания, которую я выношу, – это общество меня самой.

Потом за стенкой шумела вода – скрипачка намывалась под душем.

Простучав по коридору, в номер вошли башмаки. Загудел низкий мужской бас, и к нему присоединилось сопрано. А несколько минут спустя она услышала инструментальный дуэт – виолончель и скрипку.

– Ты чем сейчас занимаешься? – позвонив Давиду, спросила она.

– В каком смысле? – не понял он. – Что тебя интересует?

– Можешь не отвечать, – разрешила она. – Я и сама знаю – трахаешь флейтистку. А теперь угадай, что делает старикан.

– Терзает виолончель, а кроме неё заставляет ещё мучиться и скрипку.

– Молодец, – похвалила она. – Голова у тебя работает.

– Не только голова, – отвечал он. – Но и другие части тела тоже. Ты позвони мне, пожалуйста, когда старикан от неё уйдёт. Хорошо?

Они музицировали до полуночи и продолжали бы, наверное, и дольше. Если бы не пришёл администратор и не попросил их прекратить.

Старикан отправился к себе, и какое-то время за стенкой было тихо. Но потом там появился Давид и врубил на полную громкость телевизор.

Она терпела новый вид пытки часа два. Попыталась до них дозвониться – они отключили телефоны. Стучала кулаками в стену – они не слышали.

Наконец решилась на отчаянный шаг – сама отправилась к шумным соседям.

Дверь была распахнута настежь, и любой желающий мог беспрепятственно войти в номер. Выпить виски или коньяка, выбрав одну из бутылок, стоявших в баре. Надеть платье с блёстками или бархатный пиджак. Нацепить на себя золотые украшения, лежавшие на маленьком столике. И спокойно уйти.

Никто бы даже не дёрнулся. Насытившись друг другом, любовники крепко спали. Давид разлёгся на кровати, а девица уснула в ванне.

Она примерила колечко – оно было ей немного маловато. Приложила к ушам серёжки с бриллиантами и, прогулявшись до зеркала, убедилась, что ей они не идут.

Подойдя к скрипачке, положила руки ей на плечи – девица ничего не почувствовала. Попробовала слегка на неё надавить – тело погрузилось в воду почти полностью, а на поверхности осталась только голова.

Пикколо могла утопить эту дурочку, как котёнка, но отвечать тогда пришлось бы Давиду. И это было бы неправильно.

– Ладно, – сказала себе Пикколо. – Никуда эта сучка не денется. Пусть ещё немного поживёт.

Утром их отвезли в аэропорт, а уже в полдень они были на Майорке. Гуляли по берегу моря, заваленному гниющими водорослями, и с опаской поглядывали на высокие волны.

– Плохо нас тут принимают. – Давид снял башмаки и походил немного по мелководью. – Ветер сильный и вода холодная – долго в море не просидишь.

– А мне нравится, когда море такое, – не соглашалась с ним юная флейтистка. – Оно напоминает нашего старикана. Есть в нём что-то грозное и нежное, и эта стихия притягивает к себе и долго не отпускает потом.

– Что касается меня, я уже устала от него, – призналась скрипачка. – И музыка высоких сфер мне тоже надоела. Хочется чего-то совсем простого. Трёхструнной балалайки и похабных частушек. И холодной водки под солёный огурец.

– Пойдём где-нибудь посидим, – предложила подружка. – Пока старикан нас не заловил.

Девчонки висли на могучих плечах скрипача, и Давид шлёпал их по тощим попкам:

– Отвяжитесь вы от меня. Дайте хоть немного полежать спокойно на песочке. Я сюда отдыхать приехал.

Он увидел, что мимо проплывает прогулочная лодка, и помахал рукой матросу:

– Давай подгребай сюда.

– Синьор желает покататься? – приблизившись к берегу, спросил смуглый парень.

– На тот островок можешь меня отвезти? – Давид показал на выступавший из моря кусок суши. – Я хочу стать Робинзоном Крузо.

– Да, синьор, – растопырив пальцы обеих рук, ответил парень. – Это будет стоить десять евро.

– Решил от нас удрать? – Юная флейтистка вошла в воду и, перевесившись через борт, плюхнулась в лодку. – Ничего у тебя не выйдет.

– Никуда от вас не денешься, – тяжело вздохнул грузин. – Ладно уж, так и быть, садитесь тоже.

– Подождите меня пять минут, – попросила скрипачка. – Я сбегаю в отель за купальником.

– Ну и на фига он ей нужен? – не понял Давид. – Там наверняка можно загорать нагишом.

Проводив взглядом скрипачку, он подсел к подруге и обнял за талию.

– Ты точно хочешь её дождаться? – Целуя его в шею, спросила девица. – Может, тебе хватит меня одной?

– Пожалуй, будет достаточно, – согласился Давид. – Да и старикана не хочется обижать. Он тоже заслужил свою порцию ласки.

К ней это не имело никакого отношения. Пусть они соединяются в любых комбинациях. Старые и молодые. Глупые и наивные. Бараны и овцы. Есть Бог – и Он видит всё.

Пикколо надула резиновый матрац, принесённый из отеля, и, устроившись в тени, под пальмой, закрыла глаза и попыталась заснуть. Но ей опять помешали.

Скрипачка бегала по берегу и, размахивая руками, кричала и пыталась вернуть лодку. Нырнула с пирса в набегавшую на берег волну и хотела догнать беглецов вплавь. Поняла, что сил у неё не хватит, и вернулась обратно. Села на камень и заплакала.

– Перестань реветь, – сердито сказала Пикколо. – Бери мой матрац и плыви к ним. Ветер сейчас как раз поменялся – через полчаса будешь на острове.

– Думаете, доплыву? – Скрипачка посмотрела на неё с сомнением. – Не унесёт меня в океан?

Пикколо пожала плечами:

– Откуда я могу знать? Но мне кажется, что они тебя увидят и подберут.

Вытащила из сумочки маленькую пилку для ногтей и проткнула незаметно в нескольких местах резину. Матрац сдулся немного, но форму пока держал. Она швырнула его в море – и он закачался на волнах.

– Ну я поплыла. – Скрипачка легла на матрац и сделала несколько энергичных гребков. – Молитесь за меня.

– Всё будет хорошо, – успокоила Пикколо девицу. – Я за тебя давно уже молюсь.