Текст книги "Очерки душевной патологии. И возможности ее коррекции соотносительно с духовным измерением бытия"

Основной особенностью данного патохарактерологического типа является «жажда признания». Соответственно К. Ясперсу, истериков также объединяет «стремление казаться больше чем есть на самом деле и пережить больше, чем в состоянии пережить».

Так как для демонстрации и привлечения к себе внимания существует множество возможностей, то описать типичные затруднительно вследствие крайней вариабельности проявлений.

«Прочие страсти просты и однообразны, а эта многочастна и многообразна» (2—74).

Достаточно распространенной является претензия на оригинальность. Казаться непохожим на других – частый стиль поведения. Экстравагантность или отрешенность, восторженность или напускное безразличие, любая выделяющая их контрастность является маркером данного характера. В анналах судебной психиатрии описаны даже самооговоры в несовершенном преступлении, сделанные такими людьми лишь с одной целью – обеспечить общественный резонанс вокруг собственной персоны.

«Диавол, в ком не мог породить тщеславия благообразием статной и блестящей одежды, в том пытается всеять его одеждою неуклюжею, неопрятною и нищенскою; кого не мог ввергнуть в сию страсть честию, того подбивает на нее уничижением; кого не мог заставить превозноситься многознанием и умением красно говорить, у того вызывает это важничаньем в молчании» (2—75)

Они безусловно эгоцентричны, но это не эгоцентризм гордости шизоидов, а инфантильное самолюбование как бы со стороны. Для них невозможно длительное напряжение сил (за исключением редких случаев, связанных с перспективой необыкновенной популярности). Чаще они непостоянны, ориентированы на немедленный успех, легко переживают фиаско, из которого тут же извлекут выгоду, нередко путем суицидального шантажа и вновь, с невообразимой легкостью меняют амплуа.

Характерно преувеличение своих возможностей, таинственные полунамеки на могущественных покровителей, упоминание вскользь трагических обстоятельств жизни. Там где, как им кажется это срабатывает недостаточно впечатляюще, в ход идет неприкрытая аффектация с выставлением напоказ того, что принято скрывать.

«Уныние разслабляет душевную силу, а тщеславие болезненного делает здоровым, старика более сильным чем юноша, если только много свидетелей того, что делается… похвала многих возбуждает усердие» (2—261).

Фальшь сочетается с незаурядной наблюдательностью, позволяющей соответствовать (или противоречить) ожиданиям окружающих. Впрочем, им нередко отказывает чувство меры и порой они сами проникаются наивной уверенностью в собственных вымыслах. В психиатрии описан родственный истерической психопатии синдром Мюнхгаузена.

Истерики обычно (если не присутствует шизоидный радикал) поверхностны, их чувства привязанности лишены глубины, влюбленности романтичны и мгновенны, им чуждо постоянство и ответственность. Они обычно легко внушаемы, ими легко манипулировать, подкармливая восхищением.

«Прекрасно наши старцы изображают свойство этой болести, сравнивая ее с луком и чесноком, которые по снятии одного покрова оказываются опять покрытыми другим таким же и сколько раз не снимай покров, они все оказываются покрытыми» (2—75).

Клинические варианты:

Гистрионы – актерствующие личности, демонстрирующие в повседневной деятельности позерство, утрированность эмоций. Притворство пронизывает существование на любом уровне. Гибкость имеджей поражает или раздражает. Заносчивость сменяется изворотливостью, велеречивость взыванием к жалости, напыщенность кроткой наивностью. У них минимальная индивидуализация, широчайшая приемлемость окружающих. Другом становится тот, кто верит и подыгрывает, смертельный (впрочем они не жестоки) враг – тот кто разоблачает, или, что самое непереносимое, насмешливо не обращает внимания.

Блазированные – чувствительные, «мимозоподобные», обычно женщины хрупкого, грацильного телосложения. С первого взгляда тихие и терпеливые, они изводят близких своим «страдальчеством». Именно среди них часто встречаются пациентки с «букетом» разнообразных жалоб, охотно соглашающихся, что все их болезни «от стрессов, от нервов». Именно среди них часто встречается феномен «прекрасного безразличия», когда ненавязчиво но твердо, демонстрируется достойная восхищения терпеливость по отношению к незаслуженным «неимоверным мучениям».

«Кто сделался рабом тщеславия, тот ведет двойную жизнь; одну по наружности, а другую по образу мыслей и чувств, одну наедине с собой, а другую на людях» (2—542).

Мачо – или мужская истерия. Культивирование и подчеркивание типично мужественных особенностей поведения и чувств. Самолюбование проявляется пренебрежением опасностью (только на глазах окружающих). Усиленно подпитывается репутация авантюриста, бретера и ловеласа. Тщательно продумываются детали внешнего образа человека, безразличного условностям. Легко узнаваемый вариант по устало равнодушной позе, поигрыванию мускулатурой, особому эстетству в мелочах. Иногда культ мужской дружбы, излюбленный прием – «опущение» потенциального соперника. Всегда стремление к элитарности, экслюзивности, браваде.

Магна – дословно «большая истерия». Описывается в данном разделе лишь благодаря традиции, имеет большее отношение не к характерологическому типу, а к универсальным особенностям реагирования. То, что издавна именовалось «истерическим неврозом». Наибольшая подверженность реакциям такого рода существует среди примитивных личностей, часто с органической неполноценностью. Сохраняет практическую ценность разделение истерических симтомокомплексов на диссоциативные (синдромы расщепления) и конверсионные. В последнем случае речь идет о символическом выражении дистресса через выпадение функции части организма. Для прошлого века были характерны всевозможные параличи и припадки. Доныне актуально определение истерии Шарко – «великая притворщица». В то же время оправданным является другой постулат психиатрии «Хорошо изображается лишь то, что свойственно». Описаны случаи возникновения органических расстройств длительное время спустя по миновании очевидно функциональной симптоматики. В клинической психопатологии синдром Брике.

Заканчивая обзор разновидностей истерической психопатии, которой в американской классификации соответствует «нарцисстическое личностное расстройство», следует отметить действительную незаурядность и частую одаренность в кругу данного типа личностной патологии.

«Тщеславие весьма удобно прививается к естественным дарованиям» (2—542).

Впервые особенности такого устройства личности были описаны у лиц, страдавших эпилептической болезнью. Характерные проявления сводятся к сочетанию двух процессов: напряженно-тягучее накопление аффекта и эмоциональная взрывчатость.

«Гнев есть припоминание сокровенной ненависти. Вспыльчивость есть мгновенное возгорание сердца. Огорчение есть досадное чувство, застревающее в душе. Ярость есть осрамление души» (2—531)

При знакомстве они производят впечатление неторопливых, обстоятельных людей, со склонностью к застреванию на мелочах, долгому пережевыванию обид. Сближение с ними выявляет их недоверчивость, придирчивость, подозрительность, скаредность. Им свойственна повседневная защита в виде подчеркнутой сентиментальности, елейности, льстивости, угодливости, слащавости, нередко ханжества. Подмечена их привычка к уменьшительным суффиксам. Классический пример – Тартюф Мольера. Еще в Средние века сложилась поговорка о таких людях «с подобострастной улыбкой на тонких губах, Библией в руках и камнем за пазухой». На одном полюсе встречаются чваные, невежественные, деспотичные, своенравные самодуры, на другом – угрюмые, упрямые, завистливые, ворчливые скряги. И здесь и там характерно лицемерие, злопамятность и стремление к занудной поучительности.

«Сварливый и злонравный никогда не успокоится. Кто обличаемый в пороке молчит, тот скрывает в сердце своем памятозлобие» (2—403). «От ненависти и памятозлобия рождается злословие тонкий недуг, скрытая пьявица, высасывающая кровь души» (2—535).

Медленное вынашивание обид сопровождается тщательно продумываемыми мстительными проектами и нередко заканчивается неожиданным для окружающих, а порой и для самого эпилептоида взрывом ярости. Разрядка можется сопровождаться действительным сужением сознания. Иногда повод к раздражению не соответствует выраженности реакции – ему наступают случайно на ногу, а он, не помня себя от захлестнувшего гнева, убивает обидчика.

Характерна повышенная сексуальность в диапазоне от похотливо-слюнявого сладострастия до мрачных, садистически-жестоких эксцессов. Нередко эротические переживания сублимируются в свойственную этим личностям набожность, окрашивая то, что воспринимается ими как духовность в мистическо-сентиментальные или экстатичные тональности поведения.

Клинические варианты:

Эксплозивный – характерна брутальность – (безсмысленная жесткость и жестокость) реакций. Легкость возникновения агрессивных актов обуславливает распространение такого рода личностей и стереотипов поведения в криминальной среде. Здесь нередок аффективно заряженный, не без показности драматизм (рубаху рвануть на груди), аутоагрессия в виде самоповреждений. Уровень рефлексии, коррелируя с интеллектом, достаточно низок.

Ригидный – характерна общая вязкость, фиксация на несущественном, тугоподвижность эмоциональных и интеллектуальных процессов. Это исполнительные педанты, аккуратисты и брюзги.

«Он (гнев) ослепляет очи сердца и налагая покров на остроту умного зрения, не дает видеть Солнца правды» (2—56). «Под солнцем можно понимать разум… и под запрещением гнева видеть заповедь не погашать сего светила страстью гнева; чтобы с захождением его не занял всего сердца нашего мрак бурного смятения» (2—58).

Характерными собенностями этого типа личностной дисгармонии являются: 1) неуверенность в себе; 2) нерешительность; 3) склонность к сомнениям, потребность в неадекватной перепроверке поступков;

«Которая душа не мужается и не переносит с твердостию всякого искушения и всякой скорби, но огорчается, унывает, негодует, тревожится и нерадит о подвиге или даже отчаивается, как не имеющая надежды на избавление…» (2—412). «Отняв всякое здравое разсуждение и возмутив сердце делает ее как бы обезумевшей и опьянелою и сокрушает и подавляет пагубным отчаянием» (2—64).

Клинические варианты:

Сензитивный – психастеник, описанный С. Сухановым в начале века. Это классический вариант тревожно-мнительной личности. Обычно он производит впечатление милого, отзывчивого, доброжелательного человека. Он впечатлителен, застенчив, кофузлив. Он часто находит себя в ситуации, когда ему неудобно, он робеет, краснеет, легко смущается. Он щепетилен, раб условностей, обостренно совестлив. Ему свойственно постоянное отыскивание поводов для беспокойства.

Примеры: а) тревожная мать, трепещущая от покашливания ребенка, кутающая его и окружающая давящей гиперопекой; б) Сверхдобросовестный незаметный труженик, чрезвычайно заботящийся о ввереном ему участке работы; в) «храбрец, бросающийся в атаку с зажмуренными глазами» (по Ганнушкину).

«если (печаль) получит возможность обладать нашим сердцем, то пресекает видение Божественного соцерцания, и душу всю низвергши с высот святого благонастроения, разслабляет в конец и подавляет» (2—63).

Экспансивный – тип, описанный Пьером Жане в конце конце прошлого века. Другое название – ананкастическая личность. Подверженность сомнениям не сопровождается здесь робостью и нерешительностью. Такой человек больше сомневается не в себе, а в других. Он внешне подтянут, застегнут на все пуговицы, консервативен. Он напряженно корректен, непреклонно отстраняется от неформальных отношений.

Это рутинер и педант. Образ мышления и действий характеризуется негибкостью и категоричностью. Любая неожиданность ставит его в тупик и рождает тревогу, нередко с вегетативными расстройствами и бессоницей. Оказываясь на административном посту, он буквоед, ни на йоту не отклоняется от инструкций; в ситуации выбора, крайне тягостной для него, он предпочтет отказать. «Как бы чего не вышло» – может быть его девизом. Он сверхответственен за порученное ему дело. Доходящее до абсурда стремление к симметрии, стабильности и порядку (одна из наших пациенток мыла окна в 3-х комнатной квартире ежедневно) может приводить в процессе патологической динамики к формированию ритуалов (невроз навязчивости).

«Мы не бываем в состоянии принять с обычной приветливостью посещение даже самых дорогих и нужных нам лиц, и что бы ни было ими сказано в подходящем разговоре почитается нами неуместным и лишним; и не дается им никакого приятного ответа по причине преисполнения всех изгибов сердца нашего желчной горечью» (2—65). «Не та печаль, которая соделовает покаяние ко спасению несомненно верному, благопокорлива, приветлива, смиренна, кротка, приятна и терпелива… а эта мира сего печаль, – крайне ропотливая, нетерпеливая, жесткая, исполненная отталкивающей строптивости, бесплодного горевания и пагубного отчаяния» (2—66). «Печаль же есть унылость души и бывает следствием гневных помыслов; ибо гнев желает отмщения; неуспех же в отмщении порождает печаль» (2—253). «Благодарением прогоняя печаль от постигающих тебя скорбей, не омрачишь ты блистательной красоты мужественного благодушия» (2—257).

В этом типе личностной патологии мы объединили два различных этиологически, но сходных феноменологически варианта. Первый из них – невропатическая конституция – врожденная слабость нервно-психических процессов. Она проявляется тенденцией к быстрой астенизации, то есть истощаемости с раздражительностью. Динамикой этого варианта является неврастения, первое, исторически описанное невротическое расстройство (G.Beard) и столь популярный последнее время синдром хронической усталости.

«Уныние есть разлабление души» (2—539). «Уныние есть изнеможение души, а душа в изнеможении, не имея того, что ей свойственно по естеству, не устаивает мужественно против искушений» (2—257).

Вторым клиническим вариантом гипотимии является конституциональная депрессивность, как противоположность гипертимии. Это прирожденные пессимисты, люди, не умеющие радоваться. Они могут быть унылы, флегматичны, меланхоличны или добродушно-ворчливы.

«Скука или тоска сердечная. Она сродна печали» (2—67). «Душа дремлет в это время, действительно засыпает для всякого стремления к добродетели и наблюдения за своими духовными чувствами» (2—69).

Они могут выглядеть грустными, угрюмыми или трусливыми, но можно одидать, что за этим фасадом скрывается способность к состраданию, эмоциональному резонансу. Характерна как отзывчивость по отношению к другим, так и рефлексия, проявляющаяся копанием в собственной «израненной душе».

Будучи субьективно приятными и теплыми людьми, в силу того, что вызывают чувство жалости, они редко бывают хорошими работниками, часто рассеяны, озабочены своими безчисленными проблемами и расстройствами.

«Дух уныния нас разленивает, от дел отбивает и к праздности приучает» (2—70). «Легкий ветерок наклоняет слабое растение и мысль о странствовании легко увлекает унылого» (2—257)

Они лишены сильных движений души, порывов, как положительной, так и отрицательной значимости:

«Монах, любящий деньги, не знает уныния» (2—540).

Основной характеристикой этого типа является повышенная витальность, носящая грубый, приземленный характер.

Страсти чревоугодия свойственно «леность, многословие, дерзость, смехотворство, кощунство, прекословие, жестоковыйность, непослушание, нечувствие, пленение ума, самохвальство, высокомерная и безумная самонадеянность, любовь к миру, а за всем этим следует отчаяние – самая лютая из всех страстей» (2 – 519).

Это оптимистичные, неунывающие, жизнерадостные, нередко грубовато-фамильярные люди. Это обжора и любитель компанейского веселья Фальстаф. Они самоуверены, шумливы, часто бестактны. Это задиристый, вспыльчивый, но быстро забывающий любые обиды бахвал Ноздрев. Им свойственно задумывать большие проекты, но никогда не доводят они их до конца, бросая и увлекаясь новым.

«Ум, подавленный бременем явств не бывает… силен… править кормилом рассуждения. Излишество… делает его шатким и колеблющимся. (2—21)

Они отвлекаемы, нетерпеливы, нередко склонны к авантюризму. Это веселые попутчики из тех, кого называют «душа компании», нередко тянет выговориться им, но в ответ встречаешь поверхностность и полное непонимание того, как у людей могут возникать какие-то проблемы. Подобно своим антиподам – гипотимикам, они плохие работники, но в отличие от них, – из-за разбросанности, беспечности, тенденции ввязаться в рискованное дело, из которого, обычно, выходят без неприятностей и неунывающими.

Они любят наслаждения, но в силу легкости характера, редко впадают от них в зависимость.

«Чревоугодию паче всего сродственно сладострастное движение, неутолимая забота и нескончаемая суетность без меры» (2—233).

В заключение следует отметить, что духовные составляющие человеческой экзистенции оказываются совершенно недоступными для сугубо практического устройства внутренней жизни этих людей. Обычно добрые и синтонные, здесь они выказывают либо скуку, либо цинизм.

«Жизнь сытная, в довольстве, погружает ум в глубокое усыпление» (2—230). «Как тучные птицы не могут высоко летать, так и угождающему своей плоти невозможно взойти на небо» (2—519). «Не только качество пищи но и количество разслабляет душу, возжигая в ней вредоносный греховный огонь» (2—21). «Множество дров разжигает великий пламень, а множество снедей питает похоть» (2—230). «Скудно питаемое тело – добре объезженный конь, не рвется из рук возседающего на нем помысла, не ржет, как делает, будучи движимо страстным порывом» (2—232).

Психологическим объяснением этого типа характеропатии является врожденный волевой дефект. Отсюда им усвояются названия: безвольные или безудержные.

«Ударами волн бросается туда и сюда не нагруженный корабль, а блудным помыслом – невоздержный ум» (2—234).

Они неспособны к последовательной, длительной, целеустремленной деятельности. Непостоянство их стиля жизни проявляется частой сменой увлечений, мировоззрений, ценностей, установок, занятий и профессий. Их безудержность проявляется тенденцией к поиску все новых наслаждений. Их характеризует полное отсутствие сопротивление среде, отсутствие порядочности и брезгливости. Один из наших пациентов, сменивший на протяжении года профессии санитара морга, контролера общественного транспорта, грузчика в винном отделе; живет на содержании вдвое старше его уборщицы с тремя детьми и является на прием с постоянными синяками на лице (речь идет о доперестроечных временах).

Основанием для корреляции этого типа психопатии со страстью блуда является не столько присущая им похотливость, кстати, вовсе не определяющая их эссенциальную сущность, но скорее бесцельное «блуждание». Это разнузданные, безалаберные, ветреные, азартные, бездумные, продажные, бесшабашные люди, склонные к грубому («бычьему» на современном арго) гедонизму, без всякого намека на эстетизм.

«Удерживайся брат от шуток, чтобы не сделали они тебя безстыдным, безстыдство же есть матерь непотребства» (2—385). «Привычка к послаблению никогда не даст тебе приобрести строгость» (2—385).

Типичным является отрицательное воздействие на них антисоциальной среды. Их всегда можно встретить в воровских шайках и тусовках фанов низкого пошиба. При невозможности возникновения глубоких чувств и сильных привязанностей, они быстро перенимают как хорошее так и дурное (второе проще) и быстро осваиваются на подчиненных ролях в любом обществе. Отсутствие внутреннего волевого стержня быстро приводит к социальной деградации. По некоторым данным, личности с чертами неустойчивости составляют до 50 процентов алкоголиков и до 70 процентов наркоманов.

Замечено, что в социально благоприятных условиях, при вовлечении таких людей в дисциплинарную структуру армейских или монастырских укладов, в отличии от других типов психопатий происходит личностная гармонизация, посредством упорядочивания внешних форм поведения.

«Для борьбы с духом блуда «не только от всякой запрещенной пищи, пьянства и нетрезвости воздерживаться, но и от бездействия, праздности, лености, стараясь постоянным упражнением и вниканием в дело и силы свои развить и умение приобресть» (2—36).

«Некоторые ублажают скопцов по естеству, а я ублажаю людей, которые повседневно делаются скопцами, и помыслом, как ножом, привыкли себя обрезывать» (2—521).