Текст книги "Очерки душевной патологии. И возможности ее коррекции соотносительно с духовным измерением бытия"

Символичность. Многие виды психотерапии используют метафоры. Христианский психолог может привлекать христианские символы» что позволяет пользоваться энергией символа для помощи человеку.

Обращение к духовному Я Речь идёт об обращении к образу Божию в человеке» к его совести в интуиции» которая позволяет человеку осознать духовное Я. При этом психологическая консультация не должна выполнять функцию проповеди или катехизационной беседы» но иногда принимает форму со-радования Благой Вести.

Благодатная помощь таинств и молитвы. Христианская психологическая помощь предполагает совместную молитву или» по крайней мере» молитву психолога-христианина за своего клиента» а также участие субъектов помощи в Таинствах Церкви. Консультация у христианского психолога может помочь подготовиться к исповеди» но её не заменяет. Христианская психологическая помощь служит человеческой душе» помогая ей принять» вместить Благодать» подаваемую в Таинствах» прежде всего в Евхаристии.

8. Понимание греховности человеческой природы и учёт состояния человека Понимание греховности человеческой природы помогает психологу-христианину не становиться в позицию осуждения по отношению к наличному Я» принимать человека» сочувствуя его духовному состоянию. Старинное изречение «ненавидь грех» но люби грешника» является хорошей подсказкой для психолога-христианина.

Учитывая вышеприведенные «кодексы веры психотерапевта», надлежит принять во внимание следующее. Во-первых, представляется целесообразной имплицитная идентификация нашей терапевтической стратегии в качестве «православной» с тем, чтобы остановиться на более широком определении – РЕЛИГИОЗНО-ОРИЕНТИРОВАННАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ. Это позволит не ограничивать контингент потенциальных клиентов конфессиональными рамками. Современный православный психолог С. Мьюз в рабочем определении того уровня, когда консультирование можно назвать пасторским, приводит такие пункты, как: «то, что оно проистекает из экзистенциального положения о том, что наша свобода абсолютна и безгранична, что дает возможность опираться и на мудрость науки и смирение веры и свидетельствует о любви. Не терапевт первый возлюбил клиента, но Бог изначально возлюбил их обоих. Поэтому термин «православная психотерапия» является химерой, поскольку Бог, открывающийся нам из Евангелий, Духом Святым промышляет о всей полноте Своего творения». (27) Вообще, вопрос о границах Православия является неразрешенным богословски, и нам ближе мнение чтимого подвижника о. Серафима (Роуза), который «процитировал слова современного румынского исповедника о. Георгия Кальчу: «Церковь Христова жива и свободна. Ты находишься в Церкви всякий раз, поднимая сломленного скорбью, подавая нищему, утешая больного. Ты в Церкви, когда взываешь «Господи, помоги мне». Ты в Церкви, когда ты добр и терпелив и отсекаешь гнев на брата, даже если он ранил твои чувства. Когда честно трудишься, возвращаясь домой уставшим, но с доброй улыбкой. Сострадай тому, кто рядом. Никогда не спрашивай «кто он?», но говори – «он не чужой. Он как и я – Церковь Христова» (10).

Во-вторых, нам представляется более продуктивным устоявшийся термин «психотерапия» понимать не столько как буквальную кальку с греческого «лечение душой», сколько как «психологическую терапию, то есть – клинический метод лечения патологических состояний посредством ресурсов, заимствованных из психологии. Таким образом, в фокусе внимания оказывается вопрос – как действеннее использовать эти инструменты? Здесь представляется уместным понятие «прикладное» или «клиническое» богословие. То, что постулировано – открыто, дознано, вымолено в конвенциональной религии может быть транслировано, с известной степенью адаптации, редукции, упрощения, но не вульгаризации на ситуацию страдания пациента. Терапия, таким образом, становится наукой и искусством герменевтики – толкования вечных истин применительно ко временной ситуации. От гомилетики (проповеди) ее отличает принципиальное отсутствие призыва к буквальному подражанию, а приглашение к совместному вчувствованию в элемент универсального традиционного духовного опыта.

Таким образом, ведущей техникой, равно как и фундаментальной доминантой здесь будет актуализация способности к транскрипции, понимаемой как точное и творческое соотнесение понятий, относящихся к разным уровням личностного бытия. Процесс терапии такого рода представляет собой перевод категорий духовного уровня, явлений духовного мира в сферу психического без существенных потерь качества и смысла, осуществляемый с той целью, чтобы человек незнакомый (в силу ситуационных или болезненных причин) с реалиями высшего порядка, смог выстроить свою жизнь, оказываясь не чуждым им и двигаясь по направлению к ним. Здесь больший акцент приходится на аксиологическую семантику, структурную лингвистику и бережную герменевтику, нежели чем на собственно психологические приемы, техники и интерпретации. Результатом такового успешного процесса является не просто переструктурирование личности в плоскости, но открытие возможности иной, объемной перспективы, когда актуализируется ранее блокированная способность личности к рецепции Трансцендентного миру Начала. (5).

РОП-терапия принципиально «традиционна», в том смысле, что укоренена в базисе общебиблейском (в этическом аспекте – Декалог, на эмоциональном уровне – Псалтирь), общехристианском (Нагорная Проповедь как образ трансценденции плоскостной нравственности земного «здравого смысла») и, наконец, в Православном веро-осуществлении – ортопраксии. И в этом смысле она будет парадоксально инновационной, когда миссионерски оправданным и экономически верным является включение в свод традиций непривычных явлений, событий и архетипов. Здесь будет последовательно применяться принцип «делания» – аскетически ли «умного», душевно ли «трезвенного», поведенчески ли «решительного». В ней будет осуществляться антиномия сочетания активной вовлеченности в процесс с искренней благодарностью за результат, отличный от запроса, поскольку здесь есть место доверия Промыслу. В определенном смысле верным будет утверждение того, что в рамках РОП-терапии уместно столько авторских терапевтических методик, сколько православных профессионалов отважится на деятельность в этом направлении.

Рассмотрим модель одного из РОП-терапевтических подходов, детально описанного в монографии «ЦЕЛИТЕЛЬНОЕ СОБЫТИЕ» (7). В начале условимся о не совсем привычной терминологии. Понятия «пациент», «клиент», «консультируемый» мы заменим словом «странник», а «специалист», «психотерапевт», «консультант», соответственно, словом «спутник». Подобная перестановка может помочь иначе структурировать в нашем сознании отношения внутри процесса, открыть иные измерения, высветить новые глубины смысла.

Человек, входящий в кабинет специалиста и ожидающий помощи – странник. Он, в первую очередь, странен, то есть принципиально несводим к предполагаемому о нем. Он – другой, больше или меньше, уже или шире, выше или ниже – по отношению к любой проективной конструкции, неминуемо возникающей в восприятии его специалистом. Посещение странника – милость, благословение и вызов. Вызов профессиональной компетентности и способности к нелицемерному состраданию. Явление странника несет в себе тревогу и радость, угрозу и надежду. В перспективе терапии тревога и угроза будут преодолены, утилизированы в качестве энергетического ресурса, а радость и надежда актуализированы, обоснованы и утверждены.

Вчувствуемся «во вкус» этого слова. Странник – посланец неведомой страны, где все по-другому. Странник – ранен. Странник приходит рано. Последнее означает, что мы всегда не готовы его принять, как подобает, указывает на наше несовершенство и открывающийся простор для действий и последнее. Странник приглашает в путешествие, именно через него осуществляется спутник.

Спутником уместно именовать того, кто оказывает психологическую помощь. Этим словом выражается архетипическая сущность терапии как совместного пути. Спутник не является учителем или наставником, руководителем или лидером, старцем или гуру. Его место на шаг позади. Он доброжелательный собеседник, интересный партнер, опытный гид и в то же время он не является приятелем, он лучше различает дорогу впереди и прикрывает тылы. Он не укажет единственно истинного направления, но предостережет от заведомого тупика. Он поддержит пошатнувшегося и успокоит бегущего впопыхах. Спутник существует лишь применительно к тому и для того, кто избрал его. Наше время привнесло новый элемент смысла в это слово. Спутник – это сателлит, вращающийся по орбите, центром которой является человек, пришедший за помощью. Спутник не теряет самостоятельности, но временно отказывается от доминирования своего Я, служа страннику. Положение спутника парадоксально. Он более интегрирован внутренне, специально тренирован интеллектуально и подготовлен эмоционально, но в то же время, вопреки линейной логике, не является ведущим в совместном процессе. Напряжение этого парадокса является одним из энергетических ресурсов терапии.

Потребность в получении помощи связано с ситуацией страдания странника, варьирующего в континууме от дискомфорта неудовлетворенного любопытства до невыносимого душевного мучения. В пре-трансцендентных терапиях факт переживания страдания не принимается по умолчанию как негативный или недолжный. РОП-терапия принимает страдание позитивно в том плане, что обозначает нашу принадлежность к роду человеческому, а его вольное принятие делает нас христианами. Духовная психотерапия состоялась, если странник приходит со спутником к возможности благодарности за страдание. Такого рода благодарность не является мазохистичной только в одном случае – если для клиента открывается смысл неслучайности страдания, каким бы неожиданным, незаслуженным и болезненным оно бы ни представлялось. Неслучайность может быть воспринята в различных отношениях: страдание как указание на необходимость коррекции жизненного пути (вразумление), как искупление своих или чужих (да-да, мы ответственны друг за друга) прегрешений, как возможность жертвы в знак любви, как аскетическая практика преображения себя и, держа все это в уме, совершенно необязательно пользоваться этими терминами, важно, чтобы в сердце странника возник проблеск такого рода осознавания, принятия, и как свидетельство ответа вверх – благодарности.

Сущностным моментом РОП-терапии является трансляция традиции в современную среду без потери смысла Вечности, то есть доступная нашему адресату транскрипция смысла без повреждения керигмы. В этом аспекте наша терапия позиционируется дисциплиной проецирования (перевода, перекодирования, соотнесения, адаптирования). Так, например, в настоящей духовной, сиречь, церковной жизни, основной осью является таинство Евхаристии, в котором происходит действительное соприкосновение человека с Богом. Проецируя это действо вниз и вширь мы, спутники, актуализируем важность момента встраивания частного в общее, личности в соборность, когда странникстоль же действительно приходит к целительному осознаванию собственного неодиночества. Опыт сопричастности (причастие – если посмотреть вверх) он обретает от переживания факта встречи с неравнодушным спутником. Опыт принадлежности к человеческому роду (приобщение – вновь проецируя в сакральную область) достигается путем совместной проработки – осмысления и прочувствования традиции, – вот еще одна сфера, мало продуманная как в психологии, так и в богословии, ведь именно традиции есть нечто, структурирующее нашу жизнь. Поиск адекватных для странника традиций и анализ отказа от некоторых из них есть несомненное отличие РОП-терапии от других психотерапий. Торжественность Литургии, проецируемая в терапевтическую ситуацию, может стать фактором идентификации специфического «бесенка» противостоящего духовной психотерапии, а именно – цинизма, пошлости, толстокожего нечувствия и легкомысленного откладывания ответов на вечные вопросы для «беспроблемного» существования.

Единицей осуществления РОП-терапии является факт Встречи, когда один «образ Божий» приходит к другому. В этой встрече осуществляется таинство соборности. Вся целительная сила Церкви открывается (неспешно, неназываемо, непреложно) навстречу входящему страннику, в результате чего становится возможным восстановление целостности личности, реставрация правильной диспозиции (stavros – крест) человеческого существа по отношению к себе и миру с целью возвращения ему возможности принятия правильного выбора. Здесь находится грань, отделяющая психотерапию от религии, ибо в осознанно принятой вере выбор уже сделан. РОП-терапия, принимая положение хорошей экзистенциальной психотерапии о том, что «свобода для» выше «свободы от», простирается дальше и позиционирует выбор не как «возможность выбирать» а как «радость соглашаться». Ультимативной целью духовной терапии является совместное («соборное») со странником достижение возможности синергии – соработничества с Творцом. Выделяемые здесь этапы: а) распознавание своей миссии; б) благодарность за нее; в) через благодарное согласие – встреча с Создателем и выход за пределы заданности – восхищающий «экстазис» – личностное преображение, приводящее к выявлению Богоподобия – «через заданность к данности» или от «образа к подобию».

Задав формат нашей терапии введением новых категорий и положив в фундамент процесса антроподицию отношения к страданию, мы попытаемся идентифицировать образ профессионала терапии – спутника. Обозначим то, чем быть спутнику проникнутым, а стало быть, в известном смысле, «энергетически насыщенным», с тем, чтобы странник смог ощутить себя в «атмосфере», в «ауре», в «поле взаимодействия» посредством четырех (мнемонически) «Б» мотиваций, определяющих явление терапевта в мире клиента: благодарности, благоговения, богообщения, бессилия.

Благодарность. Есть первая заповедь – «Возлюби Бога своего всем сердцем…». О том, что существует любовь, знают все и вряд ли, кроме любви, есть хоть еще одно понятие, с которым согласен каждый представитель человеческого рода относительно его позитивной ценности. Но спросим себя – что есть любить Бога? А, собственно, за что? Или почему? С какой такой радости? Невозможно логически и онтологически вместить заповеданное Свыше откровение – любить того, Кого не видел. Искренне, естественно и просто выполнить эту заповедь именно с радости, с принятия себя живым и действующим, с признания, что это произошло не случайно и не по моей воле, с исповедания как незаслуженности этой радости, так и надежды на продолжение ее в дальнейшем. Итак, простое принятие позитивного переживания «быть живым» приводит к мотивации благодарности с потребностью выразить ее. Спутник не иначе как собственным опытом сможет помочь страннику пройти участок пути, когда требуется осознанный ответ «Да» на факт бытия в мире.

Благоговение. Согласие быть, решимость жить, дерзновение «сбыться и осуществиться», придав смысл собственному существованию, открывает возможность отношения. В первую очередь, это отношение к ультимативному Источнику жизни (мы сказали бы – Богу, если б это происходило не в формате психологической помощи в ситуации клиентского запроса). И это отношение, правильно (орто-) выстраиваемое, не может быть иначе, как пронизанным благоговением: жизнь принимается, но Податель жизни непостижим, и отсюда начинается «трепет», о котором так пронзительно пишет «одинокий рыцарь веры» C. Кьеркегор (17). Критерием религиозного – в противоположность магическому, духовному – в противововес квази-душевному, диалогичному – в отличие от самодостаточного, является реальное ощущение благоговения перед Непознанным – перед «Жизнью» у честных агностиков (А. Швейцер), перед «Непостижимой Формирующей Тайной» у психологов, ищущих интеграции науки и веры (А. ван Каам). А подвижники Христианской аскезы первых веков согласны в том, что «без благоговения невозможно ни Богопочитание, ни выполнение заповедей и нет страсти вреднее дерзости – это совершенная погибель» (13). Благоговение есть специфически человеческий, то есть по-настоящему духовный аффект, проявляющийся сочетанием почтительности, смирения, прославления, стремления, иначе – напряженный парадокс напряжения между благочестивым дистанциированием с дерзновенной (не дерзкой) жаждой приближения к Святыне.

Богообщение. Здесь нет гарантии, и не может быть техник, поскольку в наших силах только готовность и надежда услышать Собеседника, но пребывание в благоговейном молчании (не в смысле отсутствия слов, а в позиции внутренней тишины, в сосретодочении, в открытости, в чувстве собственной неполноты с потребностью восполнения Свыше). Если экзистенциальная психотерапия ориентируется на смысл, то транс-психотерапия взыскует высшего – Духа. Вслед за религиозным мыслителем Н. Бердяевым, скажем: «Рациональное определение духа невозможно, это безнадежное предприятие для разума. Дух умерщвляется таким определением, он превращается в объект, в то время как он есть субъект. О духе нельзя выработать понятия. Но можно уловить признаки духа. Можно сказать, что такими признаками духа являются – свобода, смысл, творческая активность, целостность, любовь, ценность, обращение к высшему божественному миру и единение с ним. Этим рядом признаков объединяется пневма Священного писания и нус греческой философии» (8). Мы идем дальше и стараемся актуализировать не те «признаки духа» и не «производные духовности», но пригласить странника к опыту нахождения в Духе. Это обретается в сопричастности Святыне – другому человеку, Церкви, в Ее Таинствах и повседневной жизни – насыщенной, интересной, вызывающей и цельной. Подобный стиль жизни, интегрирующий физическое удовлетворение, материальную стабильность, эмоциональную гармонию, интимную радость, интеллектуальный интерес, душевное равновесие, будет неполон без качества «духовной нищеты» – жажды Абсолюта, и она восполнима лишь одним – нахождением в Богообщении, столь разнообразным и уникальным, сколь неповторима каждая человеческая личность.

Бессилие. Спутник чувствует за собой великую силу, исповедуя собственное абсолютное бессилие, действуя по принципу – от меня усердие, от Бога результат. Он говорит на разных языках, доступных восприятию его клиентов, он не закончит встречи, не будучи убежден, что он понял, принял, а значит – полюбил приходящего. Вера психотерапевта не должна быть психотерапевтическим ресурсом, это инструмент пастырского душепопечения. Религиозная идентификация психолога в хорошей психотерапии остается как бы «за кадром, на периферии», когда терапевтическая ситуация требует ее – веры – актуализации, транс-психотерапевт перестает быть в строгом смысле и первично профессионалом – он становится «братом» (бывают случаи, и «отцом», а клиент в данном случае трансцендирует рамки психотерапевтического сеттинга, и начинается иной формат целительных взаимоотношений, другие правила и возможности. И, может быть, отсюда и начинается православная психотерапия в понимании митр. Иерофея (Влахоса) (16). При этом, в нашей РОП-терапии принято положение – «… помощь тем больше, полноценнее и истиннее, чем меньше в ней может отнести к своим заслугам терапевт».

Итак, практикующий эту помощь спутник, несомненно, окажется христо-центричным в своей деятельности. Почему? Во-первых, разделяя вышеизложенные доминанты четырех «Б», он неминуемо, если он искренен в своих убеждениях и намерениях, к этому приходит. Это для себя. Во-вторых, то, как он действует для странника, метафорически сопоставимо с двумя природами Спасителя: проецируя теологический тезис на психотерапевтическую реальность, можно сказать, что он одновременно и поступает как «власть имеющий» (Новый Завет, Лк 4: 32), и он в готовности «омыть ноги» (Новый завет, Ин. 13: 5) обратившимся к нему.

«Власть» спутника состоит в том, что он уверен в возможности помощи, поскольку это его миссия, в его приветливом и благожелательном принятии приходящих, в его внутренней устойчивости, способности видеть явления в перспективе, в его неторопливости, радушии, благоволении, умении приглашать, ободрять, научать, побуждать и, при достижении навыка бесстрастности (вновь проекция из аскетического «делания»), предлагать возможную степень оценки, обличения, критики… Последнее вновь является пунктом, не принятым доселе в пре-трансцендентных терапиях, и потому определяется именно степенью как духовной, так и профессиональной зрелости спутника и осуществляется бережно и соразмерно с традиционным духовным принципом: «Даже Бог не открывает человеку того, что не в силах он вынести в знании о себе».

Готовность «умыть ноги» страннику выразится в нелицемерном стремлении спутника упокоить, разуть (а не «обуть», что в нынешнем слэнге означает «сжульничать»), из положения снизу не смущаясь удалить грязь со стоптанных ног, бережно вымыть и осушить и всего себя, со своей «властью» поставить на служение своему клиенту на время психотерапии.

Антиномичное сочетание этих мотивов деятельности нередко уже само по себе имеет целительный эффект. Странник начинает ощущать свою ценность, которая была повреждена или утрачена, он испытывает реальное чувство безусловного принятия (термин гуманистической терапии), атмосферу безопасности, в которой он может позволить себе снять доспехи своих психологических защит и регрессировать (психоаналитический термин) от своей функционально-социальной идентичности («роли» – психодраматический термин) к просто человеческому бытию, в формате осуществляющегося процесса «здесь и теперь» (термин гештальт-психотерапии). Итак, наша РОП-терапия включает в себя, не обинуясь, все, что может быть почерпнуто из хороших пре-трансцендентных терапий.

Это есть первый опыт и стадия РОП-терапии, которая может длиться от нескольких минут до нескольких лет, когда достигается аутентичное переживание общения двух человеческих бытийностей, с ясно определенными целями и задачами, когда нет преследования выгод, нет хитрости, манипулятивности, изворотливости, демонстративности, стремления к эпатажу или выдавливанию из собеседника слезливого сочувствия, и тогда странник наслаждается реальным и дивным непривычным для него чувством, что он принят, понят, любим просто за то, что он есть. Этот опыт целительной любви никак не фальшив со стороны спутника. Есть подтвержденный психологический факт, что когда человек доверчиво и уповая раскрывается перед тобой, его невозможно не полюбить. Хотя бы на терапевтический час. Назовем этот этап опытом встречи.

На втором этапе странник приглашается к покаянию. Мы, спутники, выстраивая последовательность своей помощи, держим в уме, что и Креститель и Спаситель, приступая к земному служению и встретив людей, взывают первым словом к их внутреннему отклику словами – «Покайтесь», и не случайно, что модель нашей психологической помощи выстроена как последовательность Новозаветных событий. Это и источник нашего – спутников – вдохновения, и осуществление принципа проективности архетипа, значимого в Вечности на повседневность наших странников.

Покаяние в психотерапии – особая тема. Это не может быть профанацией церковного Таинства. Это не исповедь. Это не осознание своей греховности перед Творцом, произносимое в присутствии духовника – свидетеля. Нет. Это внутриличностное движение к достижению такого психологического устроения, при котором то самое Таинство Покаяния становится возможным. Потом – желанным. Потом – необходимым.

Как это происходит? Спутник пребывает со странником в его страдании, со-разделяет его, становится сопричастным ему, что при правильном (орто-) процессе приводит клиента к прочувствованию следующего положения – если мне ситуационно плохо, а этот человек находится вольно со мной в моем падении, так я, будучи не чужд ему (раппорт, эмпатия, присоединение, трансфер – в пре-трансцендентных психотерапиях) открываю для себя возможность к восстанию, подъему. Так появляется и крепнет надежда на облегчение страдания, высветляется возможный путь. Тогда у странника, подспудно или сознательно возникает недоумение – а почему я сам не нашел пути, зачем мне понадобилась помощь, надежду на которую я действительно чувствую теперь? Чего мне недоставало? Или что мне мешало? Эти вопросы адресуются самому себе или спутнику. Возникновение такого рода вопросов и есть готовность к переменам внутри и вокруг себя, это, наконец, допущение принципа заключающегося в том, что можно потерять себя старого, отжившего, неэффективного, заблудшего, но найти себя нового. Это открытие возможности метанойи – обновления себя.

Затем, после метафорического обозначения этапов встречи и метанойи, мы обозначим третью стадию – делания и странствий. В пре-трансцендентных терапиях этому соответствуют: практика спонтанности в гуманистической, проработка и интерпретация в психоаналитической, выполнение десензитивирующих заданий в бихевиоральной терапии. Заимствовав понятие делания из традиционной аскетической практики образа «Добротолюбия», мы в РОП-терапии применим это к распознаванию деструктивных паттернов внутри себя, выявление идолов, доселе подчинявших душу, идентификацию бесовских инвазий, заставляющих человека чувствовать себя порабощенным. Идет работа над идентификацией страстей лжи, трусости, алчности, похоти, саможаления, раздражения, недоверия, им же несть числа. Такт и мудрость спутника состоит в том, чтобы, во первых, осуществлять помощь на доступном (как правило, приземленном, обывательском, функциональном) страннику уровне восприятия этой «невидимой брани», при этом не преступая планки возможностей его восприятия и принятия, во-вторых – недопущение клишированных псевдо-церковных панацей, типа: «молись, постись, вычитывай» и, в-третьих, бескомпромиссное противостояние нравственному релятивизму и, сколь принципиальная, столь и элегантно выражаемая, нетерпимость к благодушному потворству усыпляющим напевам нынешней культуральной среды: соблазнительной и соблазняющей.

В странствиях мы соотносимся с Евангельским воспроизведением того, как в определенный период земной миссии Спасителя входила в сознание людей Благая Весть: Христос центрирует фокус восприятия внимающих Ему на привычных предметах – деревьях, полях, трапезах, богослужениях, болезнях и пере-акцентирует устоявшийся смысл, высвечивая более глубокую метафорическую значимость обыденности. Так и РОП-терапевт в событиях жизни клиента предлагает последнему «пере-пережить» их совместно, актуализируя их возможные смыслы, поднимаясь до уровня логосов явлений. Под странствиями этого психотерапевтического этапа нам представляется модель помощи, основанная на методе притч, аллегорий, допущений, фантазий. Это выстраивание причудливых и разнообразных ситуаций, посредством воспоминаний, историй, сновидений, мечтаний, несбыточных желаний. Тогда, в условно прихотливом мире, на этом безопасном полигоне, странник обретает опыт быть смелым, находчивым и непобедимым. Эта имажинативная сфера характеризуется буйством грез и пиршеством триумфа, это пространство игры, при правильном прохождении которой выявляется главное человеческое свойство – мужество противостоять самому себе. Здесь оживают детские эротические сны, тут мы разбираемся с последствиями возможностей исполнения безответственных желаний власти, безграничных денег, беспредельного успеха, безоблачного счастья. Ведь страннику не с кем об этом говорить: друзья посмеются, священник осудит, с близкими – стыдно. А ведь это есть, и остается в качестве почвы фрустрационных реакций, и это не должно быть подавленным (репрессированным), а либо сублимированным (сбывшимся в этически приемлемой форме), либо трансгрессированным (когда энергетика «страстей» благодатно преображается в перспективы духовного возрастания).

Последняя стадия терапии приводит на Голгофу. От странствий – притч, чудес, и нравственных переоценок – странник выходит в реальность оставленности спутником. Здесь испытывается верность пути и качество достигнутых изменений. Этот вновь обретенный уровень понимания своего призвания либо оказывается недостаточным и вместо ожидаемой сопричастности вновь возникает неизбывное одиночество, и тогда приходится возвращаться за помощью, либо странник переходит на новый этап, который мыслится нами как вознесение. Это то, что находится уже за рамками психологической помощи, но было достигнуто благодаря ей. Здесь странник входит в Церковь, которая собственно и является «Небом на земле» и (или) обретает дар, противоположный страданию, приведшему его к РОП-терапии – состояние жизнелюбия в соединении с благодарностью Творцу за это. В экзистенциальной терапии сделано важное открытие: «Страх смерти находится в обратной зависимости относительно удовлетворенности качеством жизни». Мы же идем еще дальше и утверждаем, что человек настолько неподвластен смерти и причастен теозису, насколько он находится в состоянии благодарного и благоговейного и благословленного «Источником Благих и Жизни Подателю» жизнелюбия.

Подробнее остановимся на отличительном признаке любой духовно-ориентированной терапии и РОП-терапии – на отношении к эмоциональному страданию как основному фактору, вызывающему к бытию процесс психотерапии. Специалисты пре-трансцендентных направлений полагали, что сам процесс осознавания – инсайт – является терапевтичным. Но РОП-терапевт делает еще небольшой шаг, приглашая своего клиента к выбору. Подсказать желаемый результат этого выбора – значит посягнуть на богоданное личностное свойство свободы клиента. Возможность меняться – от прекращения дурных привычек до целостной метанойи – есть основное качество человеческой личности. Страдание открывает и осуществляет эту возможность, в этом – основная позитивная значимость страдания.

В русском слове «страдание» можно различить три значения: «страсть» – как духовная патология, «страда» – как упорный труд и «радость» – как состояние позитива от факта преодоления чего-то тяжкого. Нравственная значимость страдания в духовных традициях человечества напрямую связана с более универсальным понятием Смысла происходящего с нами: безусловное отвержение страдания у Эпикура, обреченная неизбежность у Будды («все в мире есть страдание, порождаемое желаниями») и Христиански-благодарное принятие, вынесенное в заглавие автобиографии современного исповедника, епископа и врача: «Я возлюбил страдание» (18).

Терапевтически представляется уместным начать с признания феномена страдания сотериологически нейтральным. Как богатство или здоровье могут способствовать личностному росту или приводить к моральной деградации, так и переживание страдания может и облагораживать, и приводить к деградации нашего клиента.