Текст книги "Очерки душевной патологии. И возможности ее коррекции соотносительно с духовным измерением бытия"

Часу в десятом теплого весеннего вечера Баргамот стоял на своем обычном посту. Настроение Баргамота было скверное. Завтра светлое Христово воскресение, сейчас люди пойдут в церковь. Потребности молиться Баргамот не ощущал, но праздничное, светлое настроение, разлитое по необычайно тихой и спокойной улице, коснулось и его. Но благодушие Баргамота было нарушено самым подлым образом. За углом послышались неровные шаги и сиплое бормотанье.

«Кого это несет нелегкая?» – подумал Баргамот, заглянул за угол и всей душой оскорбился. Гараська! Сам с своей собственной пьяной особой, – его только недоставало! Никто ему так не досаждал на Пушкарной, как этот пьянчужка. Эх! У Баргамота чесались руки, но сознание того, что в такой великий день как будто неудобно пускать их в ход, сдерживало его.

– Христос, значат, воскрес?

– Ну, воскрес.

– Так позвольте… – Гараська, ведший этот разговор вполоборота к Баргамоту, решительно повернулся к нему лицом.

Баргамот, заинтригованный странными вопросами Гараськи, машинально выпустил из руки засаленный ворот; Гараська, утратив точку опоры, пошатнулся и упал, не успев показать Баргамоту предмета, только что вынутого им из кармана. Приподнявшись одним туловищем, опираясь на руки, Гараська посмотрел вниз, – потом упал лицом на землю и завыл, как бабы воют по покойнике.

– Что ты, очумел, что ли? – ткнул его ногой Баргамот.

– Я… по-благородному..» похристосоваться… яичко а ты… – бессвязно бурлил Гараська, но Баргамот понял.

Вот к чему, стало быть, вел Гараська: похристосоваться хотел, по христианскому обычаю, яичком, а он, Баргамот, его в участок пожелал отправить. Может, откуда он это яичко нес, а теперь вон разбил его. И плачет.

– Экая оказия, – мотал головой Баргамот, глядя на валявшегося пьянчужку и чувствуя, что жалок ему этот человек, как брат родной, кровно своим же братом обиженный.

– Похристосоваться хотел… Тоже душа живая, – бормотал городовой,

– Пойдем ко мне разговляться.

– Так я к тебе, пузатому черту, и пошел!

– Пойдем, говорю!

Изумлению Гараськи не было границ. Совершенно пассивно позволив себя поднять, он шел, ведомый под руку Баргамотом, шел – и куда же? – не в участок, а в дом к самому Баргамоту, чтобы там еще… разговляться!

– Кушайте, кушайте, – потчует Марья. – Герасим… как звать вас по батюшке?

– Андреич.

– Кушайте, Герасим Андреич.

Гараська старается проглотить, давится и, бросив ложку, падает головой на стол прямо на сальное пятно, только что им произведенное. Из груди его вырывается снова тот жалобный и грубый вой, который так смутил Баргамота.

– Ну, чего вы, Герасим Андреич! Перестаньте, – успокаивает та беспокойного гостя.

– По отчеству… Как родился, никто по отчеству… не называл…

1898 г.

Казалось бы здесь все просто и знакомо. И тем не менее чудесно. И если чудесность считать критерием духовности, что может быть чудеснее, чем рождение ребенка из двух клеточек, чем дивная целесообразность природы, чем иногда дающаяся нам свобода жертвовать низшим Я самосохранения во имя любви?

И теперь мы вернемся к практической терапии. Вот случай прошлой недели. Паренек, преуспевающий программист, семь лет в близости со своей подругой внезапно застает ее в ситуации неверности. Он приходит к терапевту движимый двумя аффектами: боли и обиды. Рассказывает, что прекратил с ней все отношения, мучается, не принимает оправданий с ее стороны, посылает гневную и оскорбляющую смску. Приходя, он ищет солидаризации со специалистом в негодовании на нее, приглашает к сочувствию ему в ситуации, кажущейся ему в высшей степени несправедливой и незаслуженной.

И здесь наверное проступает отличие профессиональной терапии от дружеского утешения. Специалист неспешно и тактично старается перенести акцент, не преуменьшая глубины страдания, с позиции «За что так со мной?» на более ответственную (вспомним название хорошей монографии игумена Евмения «Духовность есть ответственность») платформу «Что (кто) есть я». Подчеркнем, что терапевтическое взаимодействие осуществлялось в парадигме «анонимной духовности», то есть пациент открыто исповедует принципиальный и необратимый атеизм. А когда невозможна встреча с Богом, пациент приглашается к встрече с самим собой, но таким собой, которое отвечает высшим его представлениям о себе (сверх Я в психоанализе).

В неспешной беседе обсуждается соответствие его поведения наличествующим у него идеалам, среди которых наиболее созвучным ему оказался «самурайский кодекс бусидо». Клиент приглашается к трезвой самооценки с позиций благородства, невозмутимости, стойкости. Такой подход представляется нам примером «открытого» типа терапии, поскольку мы оба с ним не знаем, что произойдет в результате его трансцензуса к более высоким нравственно формам поведения. К концу терапевтической встречи у клиента появляется аффект стыда вместо захлестнувшей его ранее обиды. Если б применили «закрытую» терапию, то мы бы ставили результат стирания из памяти стрессового эпизода, возврат любимой девушки, ну словом не отличались бы от «ворожеи-приворотчицы». Результатом встречи явилось решение клиента отправиться к неверной любимой с извинениями. И далее происходит неожиданное. Может быть чудо. На следующий день он приходит словно просветленным. Он говорит, что благодарен за происшедшее с ним. Девушка сказала ему, что давно любит другого, и он от этого испытал облегчение и душевную гармонию, его словами: «Раз на свете есть люди, которые могут бросить все из любви, то на этом свете стоит жить».

Еще раз, в чем же здесь открытость? А в том, что мы, отважившись апеллировать к духовности на том уровне, который доступен нашему клиенту, не зная что произойдет в результате, доверчиво вверяя себя промыслу. Мы расчищали характерологические завалы саможаления, обиды в виде стремления к примитивной справедливости и не ошиблись, когда актуализировали евангельское «милость превозносится над судом».

Продолжение истории. Он был вчера. Как и следовало ожидать, наступил период реактивной депрессии. Но мы же договорились взывать к «высшим» ценностям. И пусть меня упрекнет дедушка Фрейд, предпочитавший «низводить» сферу инсайтов, мы со СПУТНИКОМ, рассуждали примерно так (далее не прямая цитация встречи, но «эстрагирование»):

СТРАННИК: Мне реально плохо. И потому что это произошло. И это лишь укрепило меня в мысли, что бОльшую часть людей следовало умертвить. Для их же блага.

СПУТНИК: Итак, мы имеем две реальности – твои чувства и твои убеждения. Emotio & Ratio. А зададимся вопросом, насколько они влияют друг на друга…

СТРАННИК: В смысле?

СПУТНИК: В причинно-следственном. Если ты выйдешь на улицу без одежды, следуя убеждениям натуризма, ты или замерзнешь или будешь обсмеян.

СТРАННИК: Но я считаю, что людей цивилизация испортила. И вообще, животные мне как то ближе.

СПУТНИК: Понял. Принял. Но ведь ты, программер по специальности, ведь уловишь такой тезис. Вот, к примеру в нас встроена операционная система, представил.. Типа при рождении..

СТРАННИК: Угу, и…

СПУТНИК: А допустим, в нее Кем то «вшит» драйвер благодарности жизни и любви к представителям того же биологического рода.

СТРАННИК: А если у меня тут дырка?

СПУТНИК: Тогда операционная система у тебя будет глючить, жизнь представляться в мрачных тонах скринсейвера и комп будет искрить то в себя то в других…

СТРАННИК: Понятно, но ведь я не всех не люблю… Есть люди за которых я готов, ну не знаю, ну жизнь отдать… Но таких мало.

СПУТНИК: Хорошо, здесь притормозим. При твоей программе «готов отдать жизнь за близких и не переношу остальных» ты чувствуешь себя хреново, но в меру. А если ты просто попробуешь жить по программе «как мне жаль, что я не могу обнаружить в себе ни резона, ни отваги в том, чтоб иметь возможность отдать свою жизнь за всех». Помнится, один Парень так поступил. И депрессии у него не было. А у тебя есть. Факт?

СТРАННИК: Ну..

СПУТНИК: Знаешь, иногда картинку можно сменить усилием воли. Уж что-что, а у благородного самурая эта добродетель есть.. Попробуй напрячь волю в этом направлении и посмотрим, что из этого выйдет… Обсудим через неделю.

СТРАННИК: Это все?

СПУТНИК: Хочешь таблетки?

СТРАННИК: Нет.

СПУТНИК: Ну, значит все…

Итак, резюмируем. Настоящей религиозно-ориентированной психотерапии присуща открытость. Это свойство включает в себя такие параметры, как спонтанность, диалогичность, «присутствие Третьего», упование на милость Высшего. Это терапия устремленная вверх. Ее целью является выход из стагнации отживших психологических защит. Ее результат непредсказуем ни для терапевта ни для клиента. Оба они, в меру возможности веры, отпущенной каждому из них, надеются на обетованное: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам», Мф 7:7.

Проекция искусства аскетики на психотерапевтическую реальность

Давайте задумаемся о том, что можно именовать «прикладное богословие», то есть своего рода высвечивание «духовного в повседневном», актуализация высоких смыслов в жизненной рутине, аккуратный подбор аналогов аскетических понятий применительно к ситуациям проблем и страданий наших клиентов.

Аскетика в ее теоретическом и практическом смысле является неотъемлемой составляющей любой традиционной духовности, в отличие от псевдодуховных течений столь широко овладевающих умами и душами наших современников. Ведь если мы примем, что высшей духовной категорией является любовь, и задумаемся, а можно ли как то ее квантифицировать, то поймем, что единицей измерения любви является понятие жертвы. Жертва – это нечто неотъемлемо и по праву твое и то, что ты движимый стремлением любви с радостью и благодарностью отдаешь. Это не подарок – дарят ведь легко и от избытка, а настоящая жертва – «отдирается» тобой от себя и боль от этого мучения окрашена сладостью посвящения любимому, этот путь воплощения почтения, преклонения, благоговения, способ истинного выражения истинной любви.

Аскетическое делание начинается с готовности к подвигу. Само слово подвиг, ведь еще несет в себе смысловую нагрузку – подвИг, то есть элемент движения, динамический компонент, осуществляемый в направлении преодоления себя – себя отжившего, устаревшего, окостеневшего. Эта готовность двигаться происходит на аффекте смелости, мужества, отваги, дерзновения, иногда даже несколько зашкаливающей лихости. Пример актуализации этого признака – воинственности, буйности мы предлагаем в следующем терапевтическом событии.

СТРАННИК (успешный менеджер 27 лет, настороженный, недоверчивый, ироничный): У меня проблемы со сном. Это единственное, что меня конкретно беспокоит. Порой сплю хорошо, но чаще боюсь, что проснусь и принимаю то феназепам, то валерианку. Совсем уж снотворных боюсь. Но приходилось, проснувшись в 4 утра словно вдогонку, чтобы «выспать» еще три часа, «догоняться» пол-таблеткой иммована. И наутро часто разбитость…

СПУТНИК (принимая вальяжно самоуверенный вид, чтобы сбить гладкий, по-видимому, многократно повторяемый монолог о проблеме): Ага… бессонница… и давно?

СТРАННИК: Года три.

СПУТНИК: Странно, странно в таком возрасте… И с чего бы?

СТРАННИК: Ну, там были обстоятельства, когда надо было почти не спать

СПУТНИК: Чего ж было то?

СТРАННИК: Ну, не суть…

СПУТНИК: Ну да, не Ссуть (рискованная попытка быстро достичь раппорта через регрессию к грубости, снижение драматики страдания через нарочитую вульгарность)

СТРАННИК (ведется, настороженность снята): Доктор, ну я уже извелся. Вы не знаете, что такое не спать.

СПУТНИК (в состояния достигнутого доверия проводит рациональную терапию): Не знаю. Но знаю, что такое бояться не спать. Видел, как вокруг этого накручивают страхи. Ведь собственно бессонницы и нету. Сон – оно как дыхание, как потенция, как одна из тех вещей, которые должны быть автоматичны. Организм всегда спит столько ему надо. Просто примите это на веру. А с вами происходит то, что вы пытаетесь отрегулировать автоматику, перестраховаться, боитесь сбоя.

СТРАННИК: А как иначе то… Ведь день порой идет насмарку… Вот сейчас новое лекарство выписали – мелаксен. Попробовать?

СПУТНИК (очевидно иронично): Попробуйте. А потом еще что-нибудь попробуйте… Ну продолжите играть, если не надоело.

СТРАННИК (с возрастающей надеждой и несомненным интересом): А как еще то?

СПУТНИК (внезапно воодушевляюще, резко, уверенно): Хотите разом покончить со всем этим. Знаете, просто «переломаться», если реально захочешь, то получится. Держи программу. Значит так: сначала не спишь 36 часов. Предположим с сегодняшнего утра до завтрашних 11 вечера. Сможешь?

СТРАННИК (испуганно): Ой, а если спать захочу? Или давление подскочит? Так ведь и в больницу загреметь можно.

СПУТНИК (на кураже): Ну вот, уже ссышь! Попадешь в больницу – там программу продолжишь. А ее суть вот в чем. В возвращении организму права на сон. Мы отдаем ему это право, и он приспосабливается к тебе, а не ты к нему. Программа проста – просто с завтрашнего вечера ложишься в 11 и встаешь в 7. Спал или не спал. Боялся или не боялся. Что бы ни случилось. От тебя – просто вылеживать 8 часов. Тебе будет трудно. Возникнут масса причин и резонов этого не делать. Тебе захочется попить, покурить, встать в туалет, ответить на звонок, внезапно по телевизору что-нибудь покажут… Но ты воин – ты тупо лежишь. Спишь или не спишь. И твой невроз ожидания испугается твоей решимости, твой внутренний червячок «а вдруг» уснет. Ему просто будет некуда деваться. Через 8 дней твой сон будет автоматизирован. Веришь?

СТРАННИК: Кажется, да

СПУТНИК (улыбчиво снижая пафос): Ну что, когда боевую программу начнем? Или мелаксен?

СТРАННИК: Нет, пожалуй прямо сегодня. Я почти уверен в успехе.

СПУТНИК (пожимает внезапно протянутую СТРАННИКОМ руку): Вперед! И не ссать! (и оба смеются)

Мы проследили задор, импульс, драйв. Но эта динамика должна быть модерирована дисциплиной. Пульс правильного «орто» – делания состоит из чередования порыва с понуждением себя к методичному продолжению духовного художества. Можем ли мы проследить звучание этого мотива в ткани следующей психотерапевтической встречи?

«Восстанавливай в себе Адама, брате, (а затем и Христа)…»

СТРАННИК (Ему чуть за 30. Очевидно, что ему неуютно в кресле; он все время срывается в интонациях от залихватского пофигизма до неизбывного бессилия): Да, вот, знаете ли, я прямо таки несдержан. Раздражаюсь по пустякам. Могу жену обидеть, а так недавно, поверите ли, ударил.. Ну подвыпил чуть-чуть. А еще ругаться могу, даже матом, на жену…

СПУТНИК: (думает – вообще, человеку, в нашем падшем мире свойственно жаловаться на других, а не на себя… Что это он говорит? Когда к врачу приходил человек с жалобой типа – «я глуп» или «я деспот»? Или он свят? Тогда не ко мне. Или надо разбираться…) (Вслух и нейтрально): Тааак.. и давно эдак вас корежит? (Первый психотерапевтический момент – приглашение к выяснению того, берет ли он ответственность за свое поведение на себя или что то не так?)

СТРАННИК: Вообще то знаете, как женился… Ну, как все женятся… Вначале хорошая вроде, а потом ее мать приехала… У нас ребеночек, так вот она сынишку накручивает, мол папка наш и зарабатывает мало и вообще, сказок нам не читает на ночь… Бесит это меня, доктор, прямо скажу. Представляете, они теперь спектакль ребенку устраивают – сначала жена сказку расскажет, потом теща песенку сынишке споет. А что мне спать, как в утреннюю смену – так – замолчи мол, ты единственного сына не любишь.. И копится это, и бывало, вспылю…

СПУТНИК (присоединяясь по поверхностному типу мужской солидарности..): Ага, ну вспылишь, а как? А дальше то что?

СТРАННИК: Да гнобят они меня, доктор.. Верите те ли, теща заставила пойти в районный психдиспансер, чтобы взять справку, что у меня все в порядке…

СПУТНИК: И вы что, действительно поперлись туда? (В речи – некое глумление для снижения драматизма, который реально осознается специалистом – этот парень просто СДАЕТСЯ, такова его характерологическая структура)

СТРАННИК: Ну да.

СПУТНИК (пытаясь применить методику гиперболы): А если бы Вас послали сдать анализ спинномозговой жидкости (крайне болезненная процедура), то же бы пошли? Или на сифилис?

СТРАННИК (качает головой): – Не знаю, лишь бы им было спокойно.

СПУТНИК: А давайте представим, что им (я имею в виду жене и теще) не будет хорошо никогда. Их кайф – Вас иметь. Это может быть так?

СТРАННИК: Я не думал об этом. Сейчас, когда вы все выстраиваете, то наверное, так и есть..

СПУТНИК: Разбираться почему так произошло с вами можно долго. А времени нет. Ребенок растет. Вы хотите сохранить семью. Но энергетический расклад сил в вашей семье очевидно не в вашу пользу. Вы чувствуете это? Вы ощущаете себя бессильным?

СТРАННИК: Да, я все время хочу развестись.

СПУТНИК: И это вариант. Разведетесь. Но останетесь тем же парнем, парнем, которому можно сказать пошел вон, а потом направить в психдиспансер с раздражительностью не в меру…

СТРАННИК: Не разводиться?

СПУТНИК: Не разводиться! И не потому, что это создаст проблемы для вас. И не потому, что это грех по-церковному. А только потому, что это ничего не решит. Проблема то в вас, вы знаете?

СТРАННИК: Ну, с тем же я и пришел, точнее они меня направили.

СПУТНИК: Конечно. Точнее. С тем, что вы в какой то момент изменили своему призванию. Быть сильным в силу одного простого факта, что вы мужчина («Москва слезам не верит» (с)). Нести ответственность за все происходящее. Ведь что происходит? Вы приходите ко мне с жалобами на эпизоды вспышек действительно безобразной ярости, но ведь это ничто иное, как компенсация вашей приниженности и сдачи в плен в остальные дни… Верно?

СТРАННИК: Да. Точно, а как быть?

СПУТНИК: А вот тут сложно. Надо говорить, как сформировался ваш характер, как вы предпочитали приносить собственное разумение о добре и зле в жертву спокойствия?

СТРАННИК: Да, я приду еще. А пока что делать?

СПУТНИК: Вы знаете, очень мудрый человек наших дней, подвижник Иоанн Крестьянкин предложил так называемый «Путь добрых малых дел». Суть этого метода проста. В вашем случае, постоянного отступления от своей ответственной роли в семье, это могло бы быть так: ты начинаешь настаивать пусть на одной, хоть и смешной вещи… Ты говоришь, что не можешь настоять, чтобы ребенка клали спать вовремя? Так ты можешь ведь добиться хотя бы, чтобы твои тапочки дожидались тебя к приходу? Или и это слабО? Тогда может быть, чтобы чайник был горяч к твоему просыпанию? Я не знаю деталей твоей жизни.. Прояви творчество и будь настойчив в достижении хотя бы одной цели. Но добейся ее. А затем вторую. И так, расширяя круг ответственности семьи перед тобой и тебя перед семьей.

СТРАННИК: Пробовал, пробовал настаивать на своем. Кажущимся мне разумным, но не получалось..

СПУТНИК: Верно. И не могло получиться, пока ты не руководствовался принципом «пусть мало, но четко и бесповоротно». Это духовный принцип. Чем течение реки в узкую плотину пойдет, тем более напор энергии, нет?

СТРАННИК: Ну да.

СПУТНИК: Ты сделаешь это?

СТРАННИК: Попробую.

СПУТНИК: Ты ничего не теряешь. А не практикуя этого пути, ну, ты понимаешь…

СТРАННИК: Понимаю…

На пути «делания себя» возможны и даже обязательны срывы. Бывает, что и дисциплина не помогает. И тогда остается одно – просить и твердо ждать «запредельного» и надеяться, сверх всякой надежды, и верить, что желаемое, коли оно душеполезно и чего так отчаянно жаждешь – выполнимо. И тогда вырываешься из круга… невротического круга, когда кажется, – нет выхода, а поди ж ты…

СТРАННИК (Ружена, 27 лет. Родом из маленького украинского городка. Яркая броская девчонка, стремившаяся к «глянцу и гламуру», целеустремленная и терпеливая. Оказавшись в столичном городе в 18 лет, «выиграла кастинг, получив шанс в жизни», устроившись на музыкальное телевидение. Хотя она стала неприметным менеджером по рекламе, «все эстрадные звездочки мелькали перед ней, и она была среди них своей». Прошел год и еще полгода, когда один из тех, кто определяет политику этого ТВ-канала обратил на нее свое внимание. Она не устояла. Он старше на 10 лет, у него благополучная семья, но он так красиво ухаживает, «подгоняя 600-й мерс с водителем и заваленным цветами задним сидением» к трапу самолета, когда она возвращается из отпуска. Она влюбляется, и поначалу романтически вдохновительные отношения перетекают в «служебный роман, где всегда на заднем, а порой и переднем плане, присутствует супруга возлюбленного». Она принимает решение – «от этих отношений надо бежать, я хочу, пока молода и красива жизнь как у всех – семьи, детей, своего дома и найти их можно только не здесь». Шеф-любовник обеспечивает ей работу на аналогичном телеканале в Москве. Он решает ее проблемы с жильем и порой проводит с ней отпуска. Отношения строятся так, что он приезжает к ней на выходные каждые две недели, при этом «каждая встреча праздник, связанный с надеждой, а прощание – истерика от разочарования, поскольку нет надежды быть вместе, он слишком благороден, чтоб оставить семью, а как же любовь?»)

СПУТНИК (заранее рассчитывает на ответ «нет»): Вы без него не можете? И с ним ведь не можете, ну так, в том формате, что он вам предлагает? И сами решение найти не можете, и пришла без особой надежды, ну так, подруга посоветовала? Так вот, держите выход. При следующей встрече скажите ему: «Я верю в тебя. Ты сделал меня кем, кто я есть, и это неплохо. Остается немного – сделай меня счастливой. А счастье для меня – замужество. Дай мне мужа – себя или другого, из твоих рук я приму».

Что произошло? Девчонка намечтала себе счастье. Из чего она исходила? Из идеалистически-глуповатых ожиданий. Ну вот и пусть она их доведет до парадокса. Что-то изменится, наверняка. Где духовность? Ну, она сотворила себе идола. Пусть либо низведет его до обычного парня, пусть с большими возможностями, и разочаруется в нем, либо, что действительно будет чудом (а кто это отвергает в духовно-ориентированной терапии?) выйдет за него замуж. В любом случае, это будет уже совсем другая история…

Еще одним, пульсовым показателем аскетического делания является парадокс между рассудительностью и неожиданной спонтанностью, доходящей до непонятности, своего рода юродства. Вот как это может прозвучать в следующей встрече.