Текст книги "Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой"

Москвофилы старые и новые

Лет за шесть до начала Первой мировой произошло событие, ускорившее упадок и гибель русофильского движения в Галиции. Старая русофильская партия раскололась на старорусинов и москвофилов (или неомосквофилов)[267]267
  Русофилов и прежде называли москвофилами. Мы будем для удобства называть москвофилами именно радикалов-неомосквофилов.


[Закрыть]. Старорусины по-прежнему считали русинов-украинцев частью русского культурного мира, но подчеркивали свою верность австрийскому императору и государству. 24 октября 1908 года один из шести оставшихся тогда русофильских депутатов сейма Михайло Король заявил в парламенте, что считает себя малороссом, но никогда не был и не будет «россиянином». Он любит украинскую мову, «дорожит ею и знает, что только родной мовой можно вести просветительскую работу в народе»[268]268
  См.: Гайсенюк В.В. Москвофiльство в Галичинi та на Буковинi… Л. 45–46.


[Закрыть].

В противоположность ему москвофил Владимир Дудыкевич заявил, будто никакого «украинского языка нет и не будет, есть только русский язык, созданный гением русского народа»[269]269
  Там же. Л. 47.


[Закрыть].

Старорусины постепенно сближались с украинскими партиями, один за другим переходили к украинцам. Чаще всего – к влиятельным и консервативным украинским национал-демократам. Так, в декабре 1910 года униатский священник отец Андрий Стець вернул в Русский народный совет свою членскую карточку с такой надписью: «Прошу больше не считать меня членом [Вашего] Общества, потому что я к Вашей партии не принадлежу и никогда не принадлежал. Моя идея – самостийность украинского народа, а не единство с русским»[270]270
  Там же. Л. 57.


[Закрыть]. В 1913-м к национал-демократам перешел и Михайло Король.

Москвофилы тем временем превращались в партию не только русофильскую, но и откровенно пророссийскую. Прежде это было бы полбеды, однако накануне мировой войны отношения между двумя империями стремительно ухудшались. Все чаще в каждом москвофиле видели шпиона или, говоря языком наших дней, «иностранного агента». На Буковине москвофильские организации были закрыты еще в 1910 году, их руководство обвинили в шпионаже и государственной измене. Накануне войны в венгерском городке Сиготе и во Львове прошли судебные процессы над москвофилами. Причем обвиняемых в Сиготе приговорили к тюремному заключению от шести месяцев до 4,5 лет, а все четверо обвиняемых львовского процесса были оправданы. Братья Алексей и Георгий Геровские, арестованные по обвинению в государственной измене, бежали из-под стражи. Горячность молодых москвофилов просто пугала русских дипломатов: как бы войну не спровоцировали!

И поляки, и русские чиновники называли москвофилов «русскими». Так ли это? Мало кто из них даже знал русский язык. Среди москвофилов были и крестьяне. Многие сёла вокруг города Броды (недалеко от границы с Россией) оставались москвофильскими. Их жители часто отправлялись паломниками в Почаевскую лавру. Но если даже волынские крестьяне, как мы помним, редко знали русский язык, то чего ожидать от галичан? Москвофильство было традиционно сильно у горцев-лемков, но они жили очень далеко от России, в Карпатах, и русского языка тем более не знали.

Москвофилы открывали читальни с русскими книгами, но откуда было взять учителей? А учить русский язык самостоятельно – дело трудное. Встречались, конечно, энергичные и способные к языкам люди, которые находили время и силы выучить литературный русский. Михаил Пришвин познакомился во Львове с семнадцатилетним юношей-москвофилом, тот гулял с Пришвиным по Львову и «разговаривал на чистом русском языке». «Он мне рассказывал о преследовании русского языка: им не позволяли даже иметь карту России, перед войной он принужден был сжечь Пушкина, Лермонтова, Толстого и Достоевского. Преследовались даже слова; к завтраму он приготовил мне список слов, запрещенных для употребления гимназистами слов русских.

– Как же вы научились русскому языку?

– Меня потихоньку учил дедушка – дедушку взяли в плен. А я учил других, и так шло»[271]271
  Пришвин М.М. Дневники. 1914–1917. С. 112.


[Закрыть].

Во Львове у москвофилов было три бурсы для мальчиков и одно училище для девочек, которое носило пафосное название Пансион русских дам. Эти заведения считались «кацапскими цитаделями», хотя даже русский язык в них преподавали не всегда. Один из воспитанников бурсы для мальчиков оставил воспоминания. По его словам, уроки русского там вел известный москвофил Семен Бендасюк. Но эти уроки прекратились, когда в бурсе сменился директор[272]272
  Пашаева Н.М. Очерки истории русского движения в Галичине XIX–XX вв. М.: Гос. публ. ист. б-ка. С. 127.


[Закрыть].

Среди сотрудников главной москвофильской газеты «Прикарпатская Русь» только главный редактор свободно владел русским языком[273]273
  Москвофiльство: документи i матерiали. С. 98.


[Закрыть]. А когда русские заняли Галицию и начали брать на службу москвофилов, то оказалось, что не хватает даже писарей, знающих русский язык.

Что требовать от простых людей, когда для самого Дудыкевича русский язык был не родным, а только «политическим»? Вот свидетельство Владимира Короленко, которому довелось видеть и слышать лидера галицких москвофилов: «Говорит он медленно, как человек, думающий не по-русски и лишь переводящий свои мысли на русский. <…> Перед каждой фразой многозначительная пауза, во время которой оратор, очевидно, подыскивает русские слова»[274]274
  Неизданный В.Г.Короленко: в 3 т. Т. 1. С. 278.


[Закрыть].

Представления рядовых москвофилов о России были довольно туманными. Они охотно пели «Смело, товарищи, в ногу!» и «Вы жертвою пали в борьбе роковой», но не знали, что это революционные песни[275]275
  Пашаева Н.М. Очерки истории русского движения в Галичине XIX–XX вв. С. 126.


[Закрыть]. Лидеры москвофилов, тесно связанные с русскими националистами и крайне правыми, были, конечно же, противниками революции и революционных песен. Однажды на собрании в честь юбилея москвофильского студенческого клуба «Друг» молодой москвофил М.Ф.Глушкевич сделал доклад, где говорил о борьбе русского гения «за священную идею свободы», при этом хвалил Рылеева, Чернышевского, Глеба Успенского и Максима Горького. Русский консул и несколько видных москвофилов демонстративно покинули аудиторию. Только перед самой мировой войной среди галицких москвофилов появились свои социалисты, но их можно было пересчитать по пальцам.

Воспитанные в австрийской Галиции, москвофилы мало что знали о русской жизни. С этнографической точки зрения их никак нельзя причислить к русскому народу. Русофильство стало их политическим выбором. Они хотели стать частью великого русского мира, связать свою судьбу с русской культурой, а если получится, то и с Российской империей. Подавляющее большинство их действовало вполне бескорыстно. «В Галиции есть мечта о великой чистой прекрасной России»[276]276
  Пришвин М.М. Дневники. 1914–1917. С. 111.


[Закрыть], – замечал Пришвин.

Русские деньги для русской партии

Враги называли москвофилов «рублефилами», намекая, что их политические убеждения будто бы связаны с русскими деньгами: «…люди, которые за российские рубли стоят на службе чужому государству»[277]277
  Цит. по: Гайсенюк В.В. Москвофiльство в Галичинi та на Буковинi… Л. 46.


[Закрыть], – сказал о них Михайло Король. Украинская и польская пресса не раз обвиняла москвофилов в том, что они якобы получают «миллионы русских рублей»[278]278
  Москвофiльство: документи i матерiали. С. 99.


[Закрыть]. Справедливо ли это обвинение?

В эпоху своего расцвета галицкие русофилы почти не получали денег из России. В лучшем случае им кое-что перепадало от средств, собранных частными лицами и благотворительными славянскими комитетами. Но этих денег было мало, и поступали они нерегулярно. Впрочем, Иван Наумович, депутат Галицкого сейма и рейхсрата, священник-униат, издатель, писатель и драматург, впервые обратился за деньгами в Петербург еще в 1873 году. Он пожаловался, что «злобные люди» (поляки) погубили пасеку, на доход от которой он рассчитывал. Просьбу о помощи Наумович просил передать Владимиру Черкасскому, известному русскому славянофилу и панслависту, бывшему московскому городскому голове. Деньги Наумович получил и Черкасского поблагодарил[279]279
  Пашаева Н.М. Очерки истории русского движения в Галичине XIX–XX вв. С. 114.


[Закрыть]. Это, видимо, были деньги не государственные.

Только в 1876 году было принято решение выплачивать регулярную субсидию москвофильской газете «Слово», но и эти деньги (1000 рублей) не всегда доходили до Галиции. Издатель газеты Венедикт Площанский жаловался российскому министру внутренних дел, что в 1867–1879 годах не получал субсидии. Пропавшие деньги найти так и не удалось[280]280
  Миллер А. Украинский вопрос в Российской империи. С. 228.


[Закрыть].

Одно время на газету возлагали большие надежды. Считалось, что она поможет бороться с украинофилами, мазепинцами (то есть украинскими националистами) и в самой России. Однако в России львовское «Слово» интереса не вызвало. В Киеве выписывалось от пяти до восьми экземпляров, а на всю Волынскую губернию у «Слова» был вообще лишь один подписчик. В 1880 году назначенный министром внутренних дел М.Т.Лорис-Меликов велел прекратить субсидирование газеты[281]281
  Там же. С. 229.


[Закрыть], чтобы не тратить государственные средства на столь сомнительное дело. К тому же отношения с Австро-Венгрией тогда были союзническими, а потому поддержка потенциальных сепаратистов в планы Петербурга не входила.

Но при Александре III и Николае II небольшой ручеек государственных денег все-таки начал поступать галицким и закарпатским русофилам. В 1883 году Адольф Добрянский, известный общественный деятель, один из лидеров русофилов, получил 15 000 гульденов. Деньги были выделены и Наумовичу[282]282
  Об этом нам известно из письма священника русской посольской церкви в Вене Михаила Федоровича Раевского обер-прокурору Святейшего синода Константину Победоносцеву (см.: Пашаева Н.М. Очерки истории русского движения в Галичине XIX–XX вв. С. 115). Сам Раевский был незаурядным ученым-славистом, поддерживал деловые контакты со многими выдающимися славянскими учеными и политиками Габс– бургской монархии. Как видим, он выполнял и особые поручения, присущие скорее дипломату и разведчику.


[Закрыть]. Последнему удавалось получить из Петербурга и суммы куда более значительные. Так, в 1884 году обанкротился один австрийский банк. Его капитал состоял из епархиальных денег, а среди вкладчиков было много галицийских крестьян. Наумович приехал в Петербург и представил дело следующим образом: «Для болгар вы потратили один миллиард рублей, и 200 000 ваших воинов пало в борьбе за свободу южных славян[283]283
  Речь о потерях в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов.


[Закрыть]. Какая бы ни была причина несчастного приключения с банком – невежество или легкомыслие, – вы благое сделаете дело, если спасете наших священнических вдов, сирот и несчастных крестьян»[284]284
  Цит. по: Пашаева Н.М. Очерки истории русского движения в Галичине XIX–XX вв. С. 115.


[Закрыть]. И «благодаря великодушию императора Александра III» на спасение банка в чужой стране ассигновали сначала 600 000 марок, а затем еще 650 000 рублей[285]285
  Там же.


[Закрыть]. Пожалуй, в России вдовы и сироты тоже были бы рады такому великодушию. Они имели на него куда больше прав.

Государственное финансирование русофилов (теперь уже москвофилов) продолжалось и в последний предвоенный год. В записке обер-прокурора Синода Саблера министру иностранных дел Сазонову, помеченной грифом «Весьма секретно», предлагалось тратить на поддержку православия в Галиции 60 000 рублей в год. Саблер рекомендовал выплатить по 2000 рублей униатским священникам, готовым перейти в православие. Нескольким действующим православным священникам было назначено небольшое жалованье (от 750 до 1200 рублей в год). В их числе были Игнатий Гудыма и Максим Сандович[286]286
  Москвофiльство: документи i матерiали. С. 104–107.


[Закрыть]. Оба в это время находились под следствием по обвинению в государственной измене. Львовский судебный процесс гремел на всю Европу. Русские газеты обвиняли австрийские власти в произволе. Прокурор не смог доказать, что Сандович и Гудыма получали из России деньги или ценные подарки, а потому присяжные (сплошь евреи и поляки) обоих оправдали. К счастью, в руках обвинения этих документов не было.

750 рублей в год – много ли это?

Курс рубля к австрийской кроне был перед войной 1:2,5. Значит, за год Сандович и Гудыма получили 1875 крон, или чуть больше 156 крон в месяц. Заработок квалифицированного рабочего составлял 45 крон в месяц. Младший клерк в банке «Славия» получал от 60 крон. Килограмм свинины стоил 1,3 кроны. Литр молока 20 галержей (0,2 кроны), пол-литра пива – 26 галержей.[287]287
  Солоух С. Комментарий к русскому переводу романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка». М.: Время, 2019. С. 122–124.


[Закрыть] Пани Мюллерова из бессмертного романа Ярослава Гашека брала с постояльцев только за жилье (с правом водить «барышень из кафе») по две кроны в день. Так что месяц аренды очень скромной квартиры в Праге обходился в 60–62 кроны[288]288
  Гашек Я. Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны. СПб.: ЭГОС, 1993. С. 55.


[Закрыть] – треть «русского» жалованья священника-москвофила. Средний класс жил уже совершенно иначе. Поручик Лукаш в мирное время получал 250 крон в месяц, 3000 крон в год. Когда к Лукашу приехала любовница, он дал бравому солдату Швейку сто крон: заказать даме обед и ужин, купить три бутылки вина и коробку сигарет «Мемфис»[289]289
  Там же. С. 180.


[Закрыть]. Так что дневное содержание дамы с претензиями (жены оптового торговца хмелем), но отнюдь не из высшего света, обходилось довольно дорого. По свидетельству Йозефа Рота, бывшего офицера Императорской и королевской армии, сто крон были обычной ставкой в карточной игре. Именно сто крон поставил тот же Лукаш, когда выиграл у фельдкурата Отто Каца бравого солдата Швейка. Герой Йозефа Рота лейтенант Тротта покупает за семьсот крон ожерелье (нитку жемчуга) для своей подруги, фрау фон Тауссиг. О столь красивой жизни москвофилы на русском содержании и мечтать не могли. Скромная русская субсидия была не формой подкупа, а лишь небольшим пособием, позволявшим жить прилично, но небогато.

Русское финансирование получала и газета «Прикарпатская Русь» (14 000 рублей)[290]290
  Москвофiльство: документи i матерiали. С. 101.


[Закрыть]. Министр иностранных дел Сазонов считал вполне оправданным «довести ассигнование денежной поддержки русской народности до 200 000 р., с исходатайствованием кредита на этот предмет через законодательные учреждения по Министерству Иностранных Дел»[291]291
  Там же. С. 92–93.


[Закрыть]. Прежде денег выделялось гораздо меньше – 20 000–40 000 рублей[292]292
  Там же. С. 100.


[Закрыть]. На что были предназначены эти деньги? На распространение русского языка, русской культуры и, конечно, русского влияния[293]293
  Москвофiльство: документи i матерiали. С. 98.


[Закрыть]. Но эти небольшие субсидии не могли изменить ход истории.

За год до войны российское консульство во Львове сообщало в МИД России о безотрадном положении «русского дела в крае»[294]294
  Там же. С. 157.


[Закрыть]. Под угрозой репрессий многие москвофилы еще перед войной эмигрировали в Россию, где их покровителями были русские националисты во главе с графом Владимиром Бобринским. А сразу после начала войны москвофилов в Австрии начали арестовывать и отправлять в концентрационные лагеря, даже если все их «преступление» заключалось в подозрительных связях. Почти по Ярославу Гашеку: «Старушку судил военный суд и, ввиду того что ничего не было доказано, ее отвезли в концентрационный лагерь…»[295]295
  Гашек Я. Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны. С. 123.


[Закрыть]

В спешке арестовали и много вполне благонадежных людей. Австрийский юрист, этнический украинец и активист «Просвиты» Василь Маковский встретил начало войны в Одессе. Возвращался домой через Румынию. На родине его сочли человеком подозрительным, арестовали и отправили в концлагерь. Оттуда его сумел вызволить только сам митрополит Андрей Шептицкий. Ареста едва избежал и Михаил Грушевский. Он опубликовал в Киеве статью, где ругал покойного эрцгерцога Франца Фердинанда. Недвижимое имущество профессора конфисковали, а сам он едва успел уехать за границу. В конце концов Грушевский доберется до России (он оставался российским подданным), где его вскоре и арестуют.

Впрочем, тем, кого австрийцы отправляли в лагеря, еще повезло. Особо подозрительных в прифронтовой полосе просто расстреливали или вешали. Так, 6 сентября 1914 года в польском местечке Горлице расстреляли православного священника Максима Сандовича. Расстреляли на глазах у беременной жены. Отец Максим умер со словами «Да живет святое православие! Да живет святая Русь!»[296]296
  Канонизирован Польской православной церковью, Русской зарубежной церковью и Русской православной церковью как священномученик Максим Горлицкий. День его поминовения 6 сентября.


[Закрыть] Жену отправили в концлагерь, где она, однако, выжила и родила ребенка.

Некоторых москвофилов отправляли в концлагерь Терезин, где доживал свои дни Гаврила Принцип. Но большинство из них попали в концлагерь Талергоф, что был создан в предгорьях Альп неподалеку от Граца. Концлагеря тех времен, конечно, еще не лагеря смерти. Считалось, что правительство только изолирует на время войны опасных или просто подозрительных граждан. Но многим эта изоляция стоила жизни. В Талергофе к моменту учреждения не было даже бараков. Люди первое время спали под открытым небом и посещали отхожие места, общие для мужчин и женщин. Охранники, разумеется, потешались над несчастными. Очень скоро Талергоф, как и другие лагеря, поразила эпидемия сыпного тифа. От миллионов вшей не спасали даже специальная одежда и резиновые сапоги, которые надевали лагерные врачи, стараясь уберечься от заразы. В Талергоф попал отец Игнатий Гудыма, товарищ Максима Сандовича по Львовскому процессу над москвофилами. В Талергофе он сойдет с ума.

Сколько людей прошло Талергоф? Точных цифр мы не знаем. После войны выжившие узники начали издавать «Талергофский альманах». По их данным, за годы войны через лагерь прошло более 30 000 человек. Впрочем, есть и другие данные: 12 000 и даже 7000. Неизвестно и количество погибших. Через восемнадцать лет после войны снесли бараки, все еще стоявшие на месте давно закрытого лагеря. Тогда же эксгумировали и перезахоронили в братской могиле 1767 трупов. Масштабы, конечно, несопоставимы с нацистскими или сталинскими. Люди расчеловечивались в годы Первой мировой не так быстро. Кроме того, вероятно, это далеко не все погибшие.

Но даже если бы война не ускорила расправу над москвофилами, их дело казалось уже безнадежно проигранным. Москвофил Семен Бендасюк позднее признавал: «Наше положение в последние годы стало таким нестерпимым, что если б матушка Россия не поднялась на нашу защиту грозовой тучей, то нас всех тут бы задушили, всем нам был бы аминь»[297]297
  Цит. по: Гайсенюк В.В. Москвофiльство в Галичинi та на Буковинi… Л. 81.


[Закрыть].

Дело Ивана Калиты

Генералитет, главнокомандующий и сам государь император смотрели на Галицию как на русскую землю, которая наконец-то после многовековой вражеской оккупации возвращается под русскую власть. Галичане, как часть русского народа, воссоединялись со своими единоплеменниками.

В начале августа 1914-го, когда русские войска еще вели ожесточенные встречные бои с Императорской и королевской армией, главнокомандующий, великий князь Николай Николаевич, выпустил воззвание «К русскому народу». Речь шла о «русском народе» Галиции и Буковины.

«Братья! Творится суд Божий! Терпеливо, с христианским смирением в течение веков томился русский народ под чужеземным игом, но ни лестью, ни гонением нельзя было сломить в нем чаяний свободы. Как бурный поток рвет камни, чтобы слиться с морем, так нет силы, которая остановила бы русский народ в его порыве к объединению. Да не будет больше Подъяремной Руси! Достояние Владимира Святого, земля Ярослава Осмомысла и князей Даниила и Романа, сбросив иго, да водрузит стяг единой, великой и нераздельной России. Да свершится Промысел Божий, благословивший дело великих собирателей земли Русской. Да поможет Господь Царственному Своему Помазаннику, Императору Николаю Александровичу всея России, завершить дело великого князя Ивана Калиты. А ты, многострадальная братская Русь, встань на сретение русской рати. Освобождаемые русские братья! Всем вам найдется место на лоне матери-России. Не обижая мирных людей, какой бы они ни были народности, не полагая своего счастья на притеснении иноземцев, как это делали швабы, обратите меч свой на врага, а сердца к Богу, с молитвой за Россию и за Русского Царя»[298]298
  Завоевание Восточной Галиции. М.: Тип. т-ва И.Д.Сытина, 1914. С. 12–14.


[Закрыть].

В свою очередь, Алексей Брусилов в приказе по 8-й армии напоминал солдатам и офицерам, что Галиция – «исконная русская земля, населенная главным образом русским же народом…»[299]299
  См.: Бахтурина А.Ю. Политика Российской империи в Восточной Галиции в годы Первой мировой войны. М.: АИРО-ХХ, 2000. С. 103.


[Закрыть], а потому и относиться к местному населению надо как к соотечественникам.

Русские власти вели себя в Галиции так, будто война уже выиграна, заключен мирный договор, а вся завоеванная (освобожденная?) провинция стала неотъемлемой частью Российской империи. Австрийские земли, только-только занятые русскими войсками, поделили на губернии: Львовскую, Тарнопольскую, Черновицкую, Перемышльскую. Губернии вошли в состав нового генерал-губернаторства.

Москвофилы поначалу торжествовали. Они были уверены, что теперь станут главными людьми в Галиции. Владимир Дудыкевич важно прогуливался по главным улицам Львова и принимал от львовян низкие поклоны[300]300
  Гайсенюк В.В. Москвофiльство в Галичинi та на Буковинi… Л. 86.


[Закрыть]. Одно время его считали чуть ли не вторым лицом в провинции после генерал-губернатора. Но вскоре выяснилось, что надежды москвофилов были почти напрасны. В администрацию их брали на унизительно низкие должности переводчиков или делопроизводителей. Вершиной карьеры была должность чиновника для особых поручений. Русские власти не доверяли бывшим австрийским подданным, а возможно, их отталкивали фанатизм и доктринерство москвофильских вождей.

Чиновников для русской администрации старались присылать из губерний Юго-Западного края, то есть из Поднепровья и российской Западной Украины. Это было разумно, но в России и без того недоставало грамотных чиновников. Обеспечить ими еще и Галицию с Буковиной было невозможно.

Генерал-губернатора окружали люди «порядочные, безусловно честные, просвещенные»[301]301
  Дорошенко Д. Мої спомини про недавнє-минуле. С. 26.


[Закрыть], только вот на администрацию новых четырех губерний таких не хватило. Большинство приехавших чиновников имели лишь начальное образование[302]302
  Бахтурина А.Ю. Политика Российской империи в Восточной Галиции… С. 80.


[Закрыть]. Хуже того, они не знали местных обычаев и традиций, вообще не были знакомы с Галицией. Уездами должны были руководить «в лучших случаях исправники и их помощники и нередко полицейские приставы»[303]303
  Там же.


[Закрыть]. Не враг России, не украинец, не австриец, а русский военный губернатор впоследствии признавал, что эти чиновники «…ни по образованию своему, ни по общему развитию не годились для той роли проводников русских государственных начал, которая им была назначена»[304]304
  Цит. по: там же.


[Закрыть]. С ним вполне соглашался архиепископ Евлогий, назначенный руководить всеми церковными делами в завоеванной провинции: «В Галицию посылали не лучших чиновников, а сплавляли худших. В результате – пьянство, растраты, мордобой…»[305]305
  Митрополит Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. С. 241.


[Закрыть]

Российские чиновники, приехав на эту «русскую землю», вскоре узнавали, что русского языка местные «русские люди» в большинстве своем отродясь не слыхали. Общаться с местным населением могли только знавшие польский или малороссийский.

Приставы и городовые, которых и сами русские терпеть не могли, управляли австрийскими подданными по-своему. В Станиславове некий околоточный Карпенко «вымогал у населения взятки под угрозой ареста и ссылки в Сибирь»[306]306
  Бахтурина А.Ю. Политика Российской империи в Восточной Галиции… С. 82.


[Закрыть]. Однажды он арестовал евреев, молившихся в синагоге, но тут же отменил свое решение, получив от них взятку. В конце концов мерзавца арестовали и сослали на каторгу в Сибирь[307]307
  Там же.


[Закрыть], но авторитет русской администрации был испорчен. Вскоре даже русофильски настроенные галичане начали жаловаться на произвол и рукоприкладство, они уже жалели о прежней власти: «Австрийцы нас угнетали, но никогда не били»[308]308
  Митрополит Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. С. 241.


[Закрыть].

Возглавил генерал-губернаторство граф Георгий Алесеевич Бобринский, троюродный брат депутата-националиста. Владимир Бобринский, хотя и считался большим специалистом по делам Галиции, имел слишком низкий чин (поручик лейб-гвардии гусарского полка), чтобы претендовать на высокую должность. Поэтому император назначил на столь высокий пост его родственника-генерала.

Бобринские – знаменитый род аристократов-бастардов. Первый из графов Бобринских Алексей был незаконнорожденным сыном императрицы Екатерины и графа Григория Орлова. Георгий Бобринский – праправнук императрицы, лощеный аристократ, баловень судьбы. Именно о таких людях герой Бомарше говорил: «Только и дал себе труд родиться». Георгий Александрович всю жизнь «состоял» при ком-то из больших начальников «для особых поручений», ни за что конкретно не отвечая, но исправно получал чины и награды. Путь от поручика до штаб-ротмистра он прошел за год, от полковника до генерал-майора – за несколько месяцев. С 1910 года Георгий Бобринский «был переведен в распоряжение военного министра». «Это был великосветский генерал, состоявший при Военном Министре, из тех “паркетных” генералов, которые официально представляли свое ведомство, когда это требовал церемониал празднества или приема»[309]309
  Там же. С. 233.


[Закрыть], – писал о нем архиепископ Евлогий. После блистательной победы русских войск император наконец-то нашел для него ответственный пост.

По словам генерала Брусилова, Георгий Бобринский с Галицией «безусловно, знаком не был, и нужно полагать, что большинство ошибок, которые были им впоследствии совершены во Львове, происходили от неопытности и незнания края»[310]310
  Брусилов А.А. Мои воспоминания. С. 89.


[Закрыть].

С другой стороны, украинский политик и ученый Дмитрий Дорошенко, которому тоже довелось управлять некоторое время Галицией и Буковиной, отзывался о Бобринском с уважением. Человек образованный, культурный и честный, Георгий Бобринский всего лишь проводил политику, которой требовало начальство. Его советниками были москвофилы и русские националисты. Других специалистов по Галиции можно было найти только среди украинцев, но кто же возьмет в советники убежденных мазепинцев?!

Городским властям Львова генерал-губернатор заявил: Галиция «искони коренная часть единой Руси великой. В этих землях коренное население всегда было русское, и устройство их должно быть основано на русских началах. Я буду здесь вводить русский язык, закон и строй»[311]311
  Цит. по: Айрапетов О. Участие Российской империи в Первой мировой войне. С. 231.


[Закрыть].

Слова с делом не расходились. Уже 23 сентября 1914 года постановлением генерал-губернатора была запрещена продажа книг «на малороссийском наречии», «изданных не в пределах Российской империи»[312]312
  Бахтурина А.Ю. Политика Российской империи в Восточной Галиции… С. 95.


[Закрыть]. А большая часть украинских книг в то время издавалась как раз за пределами Российской империи, во Львове и в Черновицах. Бобринский запретил и газеты, выходившие на украинском, который граф счел языком «казенным», «австрийским», изобретенным мазепинцами[313]313
  Там же.


[Закрыть].

23 октября 1914 года газета «Прикарпатская Русь», ставшая из оппозиционного москвофильского издания чем-то вроде официального вестника генерал-губернаторства, опубликовала просто чудовищное распоряжение генерал-губернатора. В нем говорилось, что военная цензура будет рассматривать частные письма и телеграммы «на русском, польском, чешском, румынском, французском, английском и немецком языках. Письма и телеграммы на “прочих языках и наречиях” подлежали уничтожению»[314]314
  Там же. С. 96; Прикарпатская Русь. 1914. 23 октября.


[Закрыть]. Это означало запрет на украинский язык в частной переписке. Таким образом, запретив читать по-украински, запретили и писать.

Владимир Бобринский хотя и не занимал высоких постов, но оказывал влияние на политику, став чем-то вроде советника и эксперта. Он подготовил записку «О языке в Галиции и Буковине», где изложил свои взгляды на будущую реформу образования в новом генерал-губернаторстве.

«Теперь, когда Червонная Русь стала частью российской державы, искусственные успехи “украинской мовы” и фонетики должны рухнуть <…>. В начальных школах должен преподаваться наш русский литературный язык, но при обучении следует пользоваться и местными поднаречиями. В гимназиях же и высших учебных заведениях, конечно, может иметь место только наш литературный язык»[315]315
  Цит. по: Бахтурина А.Ю. Политика Российской империи в Восточной Галиции… С. 92.


[Закрыть].

Реформу начали без промедления. Русский язык стал обязательным предметом, а истории и географии должны были обучать только по российским учебникам. Занятия в университете, гимназиях и школах были остановлены на несколько месяцев: учебная программа подлежала русификации, а кадров для нее не было. Учителей русского не хватало; не хватало и педагогов, знакомых с русским языком. Поэтому во Львове, Тарнополе, Станиславове, Самборе были открыты языковые курсы для учителей – пока их там учат и переучивают, профессура, студенты и гимназисты могут и подождать. Перевести преподавание сразу на русский язык было невозможно, но в программу университета и гимназий были введены обязательные уроки русского языка. Со временем русский язык должен был стать единственным языком преподавания и делопроизводства. Даже польский оставили в употреблении лишь «временно», а украинскому («искусственному», «мазепинскому», «придуманному австрийцами») языку и вовсе не было места на свете.

Уже осенью 1914 года начались аресты украинофилов, или мазепинцев, то есть активистов украинского национального движения. Людей задерживали прямо на улицах и выселяли за пределы нового генерал-губернаторства, как неблагонадежных. В одном только Львовском уезде было арестовано «50 интеллигентов, 37 священников и даже 300 крестьян»[316]316
  Булдаков В.П. Хаос и этнос. С. 101.


[Закрыть]. Владимир Иванович Вернадский так писал о политике российского государства в «освобожденной» Галиции: «Успехи России на австрийском фронте в первые месяцы войны дали возможность правительству при содействии националистов предпринять уничтожение ненавистного “очага мазепианства”. Осуществлялся этот план с чисто германскою последовательностью и жестокостью – путем полного разрушения украинской общественности и культуры в Галиции и насильственного из-гнания из нее интеллигентных сил»[317]317
  Вернадский В.И. Украинский вопрос и русское общество. С. 251.


[Закрыть].

В «отсталой» России не было своих Талергофов. Подозрительных личностей брали под стражу и высылали «во внутренние губернии». Хорошо, если в Поволжье, хуже – если куда-нибудь в Томскую или Енисейскую губернию. Только немногие, вроде профессора Грушевского или митрополита Андрея Шептицкого, могли надеяться на поддержку друзей и соратников. Правда, уже в 1915–1916 годах украинские активисты начали разыскивать высланных соплеменников, оказывать им посильную помощь. Дмитрий Дорошенко рассказывает о судьбе старенького (семьдесят два года) униатского священника, которого долго переводили из одной пересыльной тюрьмы в другую. Однажды вечером его наконец-то отпустили на все четыре стороны. Бедный старик оказался где-то в Азии, в незнакомых краях. Без денег. Очевидно, не зная толком русского языка. Он «утратил разум и одичал». Жил «в какой-то конуре», куда его из милости пустила одна бедная женщина. Его разыскала и выручила украинская активистка, писательница Людмила Старицкая-Черняховская (дочь драматурга Михаила Старицкого, подруга Леси Украинки)[318]318
  Дорошенко Д. Мої спомини про недавнє-минуле. С. 47.


[Закрыть].

Если бы враг России мечтал устроить против нее диверсию и навредить российскому государству и русской армии, он вряд ли бы преуспел больше, чем преуспели русские военные власти Галиции.

В Европе были возмущены арестом и ссылкой униатского митрополита Андрея Шептицкого, которого русские власти считали своим злейшим врагом. Сазонову пришлось едва ли не оправдываться в разговоре с французским послом Морисом Палеологом. Кадет Николай Василенко на партийном съезде заметил, что для Галиции освободительная война «выразилась в освобождении от украинской культуры», а лидер фракции трудовиков Дзюбинский призывал с трибуны Государственной думы «прекратить тяжелую борьбу с украинской народностью»[319]319
  Михутина И.В. Украинский вопрос в России (конец XIX – начало XX века). М.: ИС РАН, 2003. С. 204, 215–215.


[Закрыть]. И уж совсем не стеснялся в выражениях Ленин, используя в политической борьбе любой просчет правительства: «Россия воюет за Галицию, владеть которой ей надо в особенности для удушения украинского народа»[320]320
  Ленин В.И. ПСС. Т. 30. С. 185.


[Закрыть], – писал он в своей статье «О сепаратном мире».

Любая война – величайшее несчастье для мирных жителей, даже если они с нетерпением ждут армию освободителей. Тем более если не ждут. Современный российский читатель даже если и знает о войне в Галиции, то из источников российских: из хорошо известных и популярных мемуаров Брусилова, из дневников Пришвина, из воспоминаний архиепископа Евлогия. Но кто, кроме специалистов, читает источники австрийские или австро-украинские?

В 1917 году известный украинский писатель Василь Стефаник опубликовал в Вене на страницах одного украинского альманаха свой рассказ «Мария». Сюжет такой. В хату украинской крестьянки пришли русские казаки. Они не обижают хозяйку, только просят дать погреться и продать им хлеба. Крестьянка не берет денег, но пускает в дом: «Ступайте, грейтесь в холодной хате. <…> Вон на полке есть хлеб, а денег ваших мне не надо, вы одни даете, а другие отбираете, да еще бьете. Царь-то ваш велик да богат, а посылает вас без хлеба воевать? Станьте на лавку да берите с полки каравай.