Текст книги "Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой"

Была ли Украина колонией?

К началу XX века украинцы были вторым по численности народом Российской империи – больше двадцати двух миллионов. А накануне Первой мировой – уже двадцать четыре миллиона. Около четырех миллионов украинцев жили в соседней Австро-Венгрии.

В переписи 1897 года, первой всеобщей переписи населения в истории Российской империи, не было вопроса об украинцах – считалось, что малороссияне составляют часть единого русского народа, – но был вопрос о родном языке. Почти 18 % населения назвали родным «малороссийское наречие». Между тем выдающийся филолог, академик Алексей Александрович Шахматов доказывал, что это не наречие, а самостоятельный славянский язык, равноправный с русским, польским, чешским или сербским, и добивался «отмены стеснения малорусского печатного слова»[125]125
  См.: Императорская академия наук об отмене стеснений малорусскаго печатнаго слова. СПб.: Тип. Императ. акад. наук, 1905. С. 1–96.


[Закрыть]. Его мнение вполне разделяли академики Лаппо-Данилевский, Ольденбург, Корш, Фортунатов.

Этнографическое своеобразие малороссиян подчеркивалось не только в либеральной политической публицистике, но и в научных исследованиях: «Быт, жилища, костюм, способы землепользования, внутренние сельские распорядки, характер, народная поэзия, музыка, отношения к промыслам и т. д. представляют у них многие отличия от великороссов», – признавали составители авторитетнейшего энциклопедического словаря, изданного Брокгаузом и Ефроном[126]126
  Россия // Энциклопедический словарь. Т. XXVII. СПб.: А.Ф.Брокгауз (Лейпциг), И.А.Ефрон (С.-Петербург), 1899. С. 142.


[Закрыть].

В 1915 году Владимир Иванович Вернадский написал статью «Украинский вопрос и русское общество», рассказал об истории взаимоотношений России и Украины, кратко и точно определил и саму суть «украинского вопроса». При жизни автора эта статья не была напечатана, но сохранилась в архиве Академии наук СССР и была опубликована в 1990 году в журнале «Дружба народов». Вернадский пишет академично, не сколько сухо, но оцените его лаконизм и логику.

«Сущность украинского вопроса, – писал Вернадский, – заключается в том, что украинская (малорусская) народность выработалась в определенно очерченную этнографическую индивидуальность с национальным сознанием, благодаря которому старания близких и дальних родичей обратить ее в простой этнографический материал для усиления господствующей народности оставались и остаются безуспешными. Национальное самосознание украинцев развивалось на почве этнографических отличий, особенностей психики, культурных тяготений и наслоений, связывающих Украину с Западной Европой, и исторически сложившегося уклада народной жизни, проникнутой духом демократизма»[127]127
  Вернадский В.И. Украинский вопрос и русское общество / публ., вступ. ст. и примеч. В.Брюховецкого // Дружба народов. 1990. № 3. С. 249.


[Закрыть].

Украинцы жили в Петербурге, Москве, Варшаве. Во времена столыпинских реформ немало украинских поселений появилось в Сибири и в Туркестане. «Хохлы»[128]128
  Во многих слободах русско-украинского этнографического пограничья это слово было не обидной кличкой для украинцев, а настоящим самоназванием.


[Закрыть] издавна селились в Астраханской губернии, в Области войска Донского, а на Кубани и вовсе жили потомки настоящих запорожцев – кубанские черноморские казаки. В Киевской, Черниговской, Харьковской, Полтавской, Екатеринославской, Херсонской, Таврической, Волынской, Подольской губерниях украинцы составляли большинство населения, если не считать Крыма и больших городов.

В отличие от городской интеллигенции и промышленных рабочих, селяне слабо подавались ассимиляции. И это не удивительно. Даже народные учителя, которые должны были преподавать детям русский язык, сами часто говорили по-русски с украинским акцентом и пересыпали русскую речь украинскими словами. Поскольку ученики другого языка, кроме украинского, не понимали, то и учителя вынуждены были переходить на мову[129]129
  Федевич К.К., Федевич К.I. За Віру, Царя і Кобзаря. С. 79; Волынские епархиальные ведомости. 1910. 18 марта. № 12. С. 231–232.


[Закрыть]. На Украине «просто не было критической массы этнически русского населения, которое могло бы русифицировать десятки миллионов украинцев»[130]130
  Федевич К.К., Федевич К.I. За Віру, Царя і Кобзаря. С. 44.


[Закрыть].

Многочисленные украинские слободы заходили далеко на территорию Воронежской и Курской губерний, где они или располагались чересполосно с русскими деревнями и селами, или оставались вкраплениями в массиве русских поселений. Отношения между русскими и украинскими крестьянами были хорошими, дружественными. Русские и украинцы (их всё еще называли малороссиянами или хохлами) ходили в гости друг к другу на престольные праздники. Случалось, что русские и украинские деревни относились к одному приходу. Но девок из великорусских деревень малороссийские парубки нечасто брали себе в жены, а малороссийские дивчины редко выходили замуж за парней-великороссов. Этот взаимный брачный бойкот с удивлением описывали этнографы и в конце XIX века[131]131
  Познанский Б.С. Воронежские хохлы. С. 633.


[Закрыть], и даже в двадцатые годы века XX-го[132]132
  Дроздов К.С. Политика украинизации в Центральном Черноземье, 1923–1933 гг. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016. С. 63, 70.


[Закрыть].

Большинство украинцев – это селяне, крестьяне. Украинская интеллигенция была немногочисленна. Аристократ-украинец был редкостью. Казацкая старшина давно обзавелась гербами, титулами и почти полностью русифицировалась. В редкой дворянской семье сохранялись украинские обычаи.

В числе немногих исключений была семья Скоропадских. Они происходили от Василия Скоропадского, брата гетмана Ивана Скоропадского[133]133
  У Ивана Ильича Скоропадского не было потомков по мужской линии.


[Закрыть], который служил еще при царе Петре I. Павел Петрович Скоропадский, блестящий русский генерал, вспоминал, что в их родовом имении всегда привечали малороссийских бандуристов, слушали их думы. Хозяева и сами любили петь украинские песни, на стенах висели старинные изображения «козака Мамая» и портреты гетманов: «Висел между гетманами портрет Мазепы, столь ненавистный всякому русскому, в доме ему не преклонялись, как это делают теперь украинцы, видя в нем символ украинской самостийности, а молчаливо относились с симпатиями…»[134]134
  Скоропадський П. Спогади (кінець 1917 – грудень 1918). Київ – Філадельфія, 1995. С. 387–388.


[Закрыть]

Скоропадские читали книги Николая Костомарова, выписывали «Киевскую старину» – замечательный украинский научный журнал (на русском языке). Правда, в отличие от соседей – богатой знатной украинской семьи Галаганов, – Скоропадские украинскому языку детей не учили, но давали читать украинские книги.

Один из героев повести Ивана Франко «Раздорожье» («Перехресні стежки») говорит, что украинцы (руськие) тогда станут нацией, когда у них появятся свои богачи, свои миллионеры. Миллионеры появлялись, но многие из них быстро ассимилировались в русской среде, теряя связь с народом. Пример тому – богатейшие сахарозаводчики Терещенко. Эта купеческая семья была родом из города Глухова, одной из бывших столиц Гетманщины. Артемий Яковлевич Терещенко, по прозвищу Карбованец, был из козацкого рода, выбился в купцы первой гильдии еще при матушке Екатерине. Его потомки приумножали капитал, строили рафинадные фабрики, покупали землю, акции коммерческих банков, но постепенно русифицировались. Последний представитель этого славного рода – Михаил Иванович Терещенко, банкир и будущий министр Временного правительства – был уже типичным русским европейцем.

Немногочисленные украинские аристократы и буржуа были редкими вкраплениями в многомиллионной массе селян. «Почти вся промышленность и помещичья земля на Украине принадлежат великороссам, малороссам и полякам, отрицающим всё украинское»[135]135
  Скоропадский П. Спогади. С. 53.


[Закрыть], – признает позднее Павел Скоропадский.

Это обстоятельство предопределит характер украинской революции.

«Украина как раз была для России (а значит, в особенности для ее господствующих классов) колонией, которую Россия обирала немилосердно»[136]136
  Винниченко В. Вiдродження нацiї. Ч. 2. С. 265.


[Закрыть], – писал украинский социал-демократ Винниченко. Его однопартиец Исаак Мазепа называл Украину «колонией Московщины». Украинские революционеры говорили о колониальном статусе Украины как о чем-то общеизвестном, несомненном и не требующем даже специального обсуждения.

Из романа Гео (Георгия) Шкурупия «Жанна-батальонерка»: «Целая культурная нация, которая несла европейское образование в Азию, теперь задавлена вонючим сапогом российского самодержавия. Украина – несчастнейшая из колоний, потому что ее заняли некультурные варвары, которых она когда-то учила азбуке. <…> Только татарское иго можно сравнить с тем игом, потому что оно грязное и не несет с собой никакой культуры»[137]137
  Шкурупiй Г. Жанна-батальйонерка. URL: http://www.ukrcenter.com/Література/Гео-Шкурупій/56499-2/Жанна-батальйонерка.


[Закрыть].

Украинский писатель-футурист сочинял это после революции, в разгар украинизации на советской уже Украине. Ругать «русский великодержавный шовинизм» тогда было принято. Царскую Россию называли «тюрьмой народов». Политическая пропаганда советских интернационалистов удивительным образом совпала со взглядами украинских националистов.

Не скажу, будто коммунисты и социал-демократы, украинские и русские, откровенно лгали. Допущу, что они искренне заблуждались. Все губернии, где малороссияне/украинцы составляли большинство населения, пользовались теми же правами и несли те же повинности, что и губернии Великороссии. Украинский крестьянин жил не беднее крестьянина-великоросса. На обед ел борщ с мясом и салом (в постные дни – с грибами и конопляным, а позднее и с подсолнечным маслом), хлеб, кашу с молоком или салом, на полдник – хлеб с салом (в постные дни – хлеб с луком и огурцами), на ужин – жареную или вареную картошку, капусту. В праздники, особенно зимние, ели жареного поросенка, лапшу с говядиной, домашнюю колбасу, брынзу, масло, мёд. Русский мужик в те же годы ел на обед щи, беленные молоком или сметаной, ячневую, овсяную или гречневую кашу с молоком, постным маслом, соленую рыбу, картошку, хлеб, солонину. На праздники – говядину, свинину, баранину, пироги, блины или оладьи, мёд. В богатых русских промысловых селах питались лучше – в скоромные дни со стола не сходили ветчина, студень, баранина, курятина, а то и гусятина. Но были совсем нищие деревни, где большую часть года питались щами, хлебом, квасом, овсяным киселем да картошкой с льняным маслом. Жизнь русских мужиков меньше всего напоминала жизнь колонизаторов несчастной Украины.

Средний рост призывников-украинцев был выше, чем у русских[138]138
  Миронов Б.Н. Благосостояние населения и революции в императорской России. XVIII – начало XX века. М.: Весь мир. С. 101.


[Закрыть]. Физически (по росту, весу, обхвату груди) украинцы были мощнее русских[139]139
  Там же. С. 123.


[Закрыть]. Продолжительность жизни украинцев была больше, чем у русских[140]140
  Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало XX в.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства: в 2 т. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. Т. 1. С. 208.


[Закрыть]. Это нельзя объяснить лишь генетическими причинами, ведь генетически русские и украинцы очень близки.

Аристократы и буржуа были в среднем выше, чем бедные крестьяне, пролетарии или батраки. Горожане – выше, чем деревенские жители. Грамотные – выше, чем неграмотные[141]141
  Миронов Б.Н. Социальная история России. Т. 1. С. 101, 123.


[Закрыть]. Причина проста. Если ребенок растет в богатой буржуазной семье, ест телятину и пьет сливки, то при прочих равных он будет выше и здоровее ребенка, который вырос на хлебе с луком и квасом. Наконец, и с грамотностью все понятно. Сколько-нибудь обеспеченные семьи крестьян или мещан находили возможность дать детям хотя бы начальное образование.

Логично предположить, что украинцы были выше и мощнее русских, потому что несколько лучше питались, лучше жили. А почему бы им и не жить хорошо? Климат на Полтавщине для сельского хозяйства куда благоприятнее, чем на Вологодчине. И земля плодороднее.

Кроме того, к началу века заметно изменился и сам характер народа. Русские путешественники, ученые, чиновники писали о малороссиянах первой половины XIX века как о народе честном, достаточно трудолюбивом, но пассивном, простодушном, не способном к коммерции. Но к началу века русские и украинцы как будто начинают меняться местами. Это было заметно уже на юге Воронежской губернии, на русско-украинской этнографической границе: «…торговля вся и вся промышленность в руках хохлов. Великоросс преимущественно пахарь. <…> Здесь на юге торгово-промышленных великорусских сел нет, а торгуют хохлацкие слободы»[142]142
  Познанский Б.С. Воронежские хохлы. С. 632.


[Закрыть], – писал этнограф Б.С.Познанский.

Русская нация отдала слишком много сил на строительство великой империи, на оборону ее границ, на активную внешнюю политику с далекими военными экспедициями, что отрывали десятки, а со временем и сотни тысяч русских людей от дела, от работы, от мирного труда. Рано или поздно и двужильный надорвется. «Центр наш стал ослабевать еще с XVIII столетия, – писал Алексей Суворин в 1903 году. – Из него брали все, что можно было взять, – деньги, войска, интеллигенцию – и почти ничего в него не возвращали, то есть не удобряли землю, не насаждали земледельческих школ, не распространяли грамотности, не учреждали высших учебных заведений, даже обходили железными дорогами. Наш Центр изнемогал под бременем расходов и напряжением всех своих сил создавал мощь государства, а государство, расширяясь в границах, забывало этот Центр… <…> Я назвал наш Центр Геркулесом, и правительство смотрело на него как на Геркулеса, способного совершить всякий подвиг. <…> Но и у Геркулеса не Божьи силы. И Геркулесы теряют их. <…> Геркулес стоит в своей посконной рубахе у своих хором – жалкой избенки, покрытой соломой, которой нередко лакомится издыхающий друг его, лошадь…»[143]143
  Суворин А. В ожидании XX века. Маленькие письма (1889–1903). М.: Алгоритм, 2005. С. 986.


[Закрыть]

Иван Бунин не ставил историософских вопросов, не пытался объяснить современность ошибками прошлого, не винил дурное правительство. Зато он замечал и сравнивал особенности русского и украинского быта, домашнего уклада. «Я сразу заметил резкую разницу, которая существует между мужиком-великороссом и хохлом, – писал Бунин. – Наши мужики – народ по большей части изможденный, в дырявых зипунах, в лаптях и онучах, с исхудалыми лицами и лохматыми головами. А хохлы производят отрадное впечатление: рослые, здоровые и крепкие, смотрят спокойно и ласково, одеты в чистую, новую одежду…»[144]144
  Бунин И.А. Казацким ходом. С. 484.


[Закрыть] Убранство «хохлацкой» хаты кажется богатым в сравнении с «неряшливым убожеством суходольских изб» великороссов[145]145
  Бунин И.А. Суходол // Полн. собр. соч.: в 13 т. Т. 3. С. 38.


[Закрыть].

Борис Миронов, один из крупнейших современных русских историков, доказывает, что с течением времени и украинцы, и русские жили всё лучше. Промышленный бум, начавшийся еще при Александре III, создал новые рабочие места для сотен тысяч малоземельных крестьян. Они пошли в город зашибать деньгу. Сельскохозяйственное производство росло из года в год. Столыпинская реформа освободила мужика от общинных переделов (хотя на Украине и прежде переделов не было), сделала хозяином своей земли.

К началу XX века уровень жизни населения быстрее всего рос на Украине, в Прибалтике, на русском Северо-Западе (Санкт-Петербург), в промышленном центре (Москва), Приуралье и Черноземном центре[146]146
  Миронов Б.Н. Благосостояние населения и революции в императорской России. С. 316.


[Закрыть].

В начале XX века Украина уже не была исключительно хлеборобной провинцией. «Заводы в Екатеринославе, Одессе, Николаеве и других городах росли с чисто американской скоростью»[147]147
  Мазепа I. Большевизм i окупацiя України. Львiв: З друкарнi «Дiла», 1922. С. 6.


[Закрыть], – писал Исаак Мазепа. Донбасс стал важнейшим промышленным регионом России, его шахты снабжали углем заводы и фабрики по всей России. Это в наши дни нефть стала «кровью экономики» – в начале XX века ее место занимал уголь. Металлургические заводы Донбасса и Криворожья далеко опережали устаревшие уральские заводы. Российские, немецкие, английские капиталисты вкладывали огромные средства в строительство новых предприятий.

На месте казенного Луганского завода вырос большой промышленный (16 заводов и фабрик) город Луганск. На месте села Александровки британский бизнесмен Джон Юз (Хьюз) построил металлургический комбинат, давший начало большому промышленному центру – Юзовке (современный Донецк).

Харьков был крупным центром промышленности и торговли[148]148
  Другое дело, что слишком быстрое развитие промышленности требовало много рабочих. Подсобных рабочих на Украине было в достатке, а вот квалифицированных не хватало. Их проще и дешевле было привезти прямо из Великороссии. Городское население теперь росло за счет русского пролетариата. Украинские селяне, попадая в город, оказывались в русском окружении. Уже во втором поколении они мало чем отличались от русских.


[Закрыть]. Процветающая Одесса стала важнейшим торговым портом России, одним из крупнейших городов империи, уступая только Петербургу, Москве и Варшаве. Богатые земли Полтавщины и Новороссии давали столько зерна, что Россия не раз сбивала на мировом рынке цены на пшеницу, то увеличивая, то уменьшая экспорт зерна. А этот экспорт шел как раз через Одессу. Ее золотой век будет продолжаться вплоть до самой революции. Киев вернул свою былую славу прекрасного, богатого и культурного города. Промышленный Екатеринослав опережал Киев и даже Одессу: «…электрические звонки, телефоны, электрическое освещение в домах и на улице, даже электрический трамвай, нарядные открытые вагончики которого бегали вверх и вниз по главному бульвару города, рассыпая синие электрические искры и наполняя всё вокруг звоном и виолончельными звуками проводов»[149]149
  Катаев В.П. Разбитая жизнь, или Волшебный рог Оберона. С. 378.


[Закрыть]. Валентин Катаев сравнивал этот город с Клондайком, «где можно было загребать золото лопатами»[150]150
  Там же.


[Закрыть].

Словом, украинские земли не были ни бедными, ни отсталыми, ни ущемленными.

Хотя были в этом «украинском мире» и свои «депрессивные» регионы.

 
Деревня на пригорке —
В заплатанной сорочке:
Избушки как опорки,
Овины – моха кочки.
 
 
Поломанные крылья,
Костлявые скелеты —
То ветряки. И пылью
Грустит над ними Лето[151]151
  Нарбут В. Русь.


[Закрыть].
 

Так Владимир Нарбут писал о сравнительно благополучной Черниговщине. Еще беднее жила Волынь, особенно ее северные уезды, украинское Полесье. Крестьяне страдали от малоземелья: земля, как и в старину, была у ненавистных помещиков-поляков. В этой богатой лесом стране строили не традиционные хаты, а почти настоящие избы: пятистенный сруб покрывали соломенной крышей. Но до конца XIX века здесь еще хватало закопченных курных изб, топившихся по-черному. В селе Колодяжном нищета была такой, что не хватало даже деревянных мисок: «Ели из “долбанок” – небольших углублений, наподобие лунок, в горбыле, специально вставленном вместо доски в стол. После еды эти лунки вытирали тряпкой, иногда мочалкой»[152]152
  Костенко А. Леся Украинка. С. 56.


[Закрыть].

Не удивительно, что Волынь дала очень много переселенцев. Одни эмигрировали в далекую Канаду и вместе с украинцами-галичанами, мигрантами из австрийской Галиции, положили начало самой богатой и влиятельной из украинских закордонных общин. Другие, воспользовавшись столыпинской реформой, ехали в Сибирь, в Поволжье или Туркестан. Их дела поначалу тоже складывались неплохо. Богатая земля давала хорошие урожаи, правительство защищало от киргизов. При конфликтах с «туземцами» колонисты-великороссы помогали колонистам-украинцам, вместе отстреливались. И все-таки украинцы не считали русских своими. Они еще долго называли их кацапами, которые живут «не по закону Божьему и каждый по своей привычке». Например, работают в церковные праздники[153]153
  Федевич К.К., Федевич К.I. За Віру, Царя і Кобзаря. С. 196.


[Закрыть]. Это шокировало западных украинцев.

Оставшиеся на Волыни шли работать на сахарорафинадные заводы или батрачили на плантациях сахарной свеклы, что появились во многих латифундиях правобережной Украины. Города и здесь, как и по всей Украине, были иноэтничными и иноязычными. Главным городом Волынской губернии был Житомир. Половину населения Житомира составляли евреи, затем следовали русские, а украинцы и поляки делили третье-четвертое места.

У российского читателя, если он не бывал на Западной Украине, ассоциации с этим городом будут литературные. Сначала, скорее всего, детские стихи Маршака «Дама сдавала в багаж…» (Приехали в город Житомир. / Носильщик пятнадцатый номер / Везет на тележке багаж…). Затем, конечно, Лариосик из «Белой гвардии» – именно из Житомира приезжает в Киев трогательный и нелепый персонаж Булгакова. От самого названия этого города как будто веет захолустьем. И недаром: «Тихий захолустный малороссийский городок, живописно раскинувшийся на берегах реки Тетерева»[154]154
  Митрополит Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни: Воспоминания. М.: Моск. рабочий; ВПМД, 1994. С. 223.


[Закрыть], – так описывает Житомир архиепископ Евлогий, приехавший тоже из далеко не столичного Холма. Между тем жизнь в дореволюционном Житомире была недурной. Этот город славился дешевизной и хорошим климатом, поэтому туда охотно переезжали доживать свой век отставные петербургские чиновники. Мягкие зимы южной Волыни не сравнить с петербургскими, а окружавшие город густые лиственные леса спасали от ветров и умеряли летнюю жару. Магазины Житомира понравились и Шульгину, привыкшему к роскоши Киева и Петербурга: «Житомирские перчатки славились на весь край. Нарядные польки продавали и отменные духи. Они улыбались как балерины, и серьги в их ушах вздрагивали горделиво»[155]155
  Шульгин В.В. Годы. Дни. 1920. М.: Новости, 1990. С. 39.


[Закрыть]. И если так жила беднейшая Волынь, говорить об Украине как о несчастной российской колонии просто невозможно.

Как наживают врагов

В правление царя-реформатора отношение к украинцам и украинскому вопросу резко изменилось. Российские власти испугались украинского сепаратизма, хотя поводов к таким страхам практически не было.

В 1876 году в немецком курортном городе Бад-Эмсе император Александр II подписал указ, который почти на тридцать лет определил характер русско-украинских отношений[156]156
  Этот указ также называли законом Юзефовича – по имени его инициатора и вдохновителя Михаила Юзефовича. Это тот самый поэт Юзефович, которого упоминает Пушкин в своем «Путешествии в Арзрум». Михаил Владимирович Юзефович сделал карьеру, был председателем Археографической комиссии в Киеве и попечителем Киевского учебного округа. Уже после отставки он стал последовательным противником украинского национального движения, в борьбе с ним Юзефович не брезговал и доносами.


[Закрыть]. Были запрещены преподавание, публикации научных книг и учебников, театральные представления[157]157
  Этот запрет был, однако, снят уже в 1881 году.


[Закрыть], концерты, публичные чтения на малороссийском (украинском). Даже печатать ноты с малороссийскими текстами нельзя. Публиковать исторические документы и «произведения изящной словесности» разрешалось, но только по правилам русской орфографии. Так под запрет попали все системы украинского правописания, что разрабатывались уже более полувека Павловским, Максимовичем, Кулишом. Разумеется, запрещен был ввоз украинских книг, которые уже в те времена печатались в Лейпциге и Львове, а публикации «произведений изящной словесности» подлежали предварительной цензуре.

Михаил Грушевский, один из лидеров украинства, называл эмский указ одним «из самых гнусных по своему замыслу и страшных по своим последствиям актов гнета и самовластия». Он сравнивал этот указ с вампиром, что пил «кровь благороднейших представителей украинского народа» и проводил «от колыбели до могилы целое поколение украинского общества»[158]158
  Грушевский М.С. Позорной памяти… // Освобождение России и Украинский вопрос: статьи и заметки. СПб.: Тип. т-ва «Общественная польза», 1907. С. 112, 114.


[Закрыть].

На самом деле это была фатальная, роковая ошибка российских властей. Эмский указ был направлен против мазепинства, против украинского сепаратизма. Но именно он и превратил украинское национальное движение в откровенно русофобское, даже в обреченное на русофобию и австрофильство.

По словам Олены Пчилки, ей как-то пришлось спеть украинскую народную песню «Дощик, дощик капае дрібненько» на французском, ведь на украинском петь в благородном собрании не полагалось. Никому в голову не пришло бы помешать петь парубкам с дивчинами где-нибудь на «вечорницях», но образованный человек прослыл бы украинофилом, а то и мазепинцем, человеком неблагонадежным.

Однажды весной 1862 года, то есть еще до начала гонений на украинофилов, полиция задержала и составила протокол на дворянина Михаила Велигорского, который вздумал ходить по Киеву в малороссийском наряде. Это напоминало гонения на славянофилов в последние годы правления Николая I, когда русского дворянина могли арестовать и забрать на съезжую за традиционный русский наряд. Впрочем, киевский генерал-губернатор Гессе не усмотрел в малороссийской одежде ничего предосудительного и велел это дело «оставить без последствий и о том разъяснить полицмейстеру»[159]159
  Українська ідентичність і мовне питання в Російській імперії… С. 38.


[Закрыть].

Совершенно абсурдный запрет, вполне достойный героев Салтыкова-Щедрина, приводил к столь же абсурдным, диким инцидентам. В 1897 году на Всероссийском съезде работников сцены знаменитый украинский актер Панас Саксаганский жаловался: «Слова “запорожец”, “козак”, “родной край” – жупел для цензуры, и если пьеса более или менее прилично скомпонована, но имеет эти слова, то лучше не посылать ее в цензуру: все равно не позволят. Из-за этого украинские пьесы имеют темой однообразную любовь…»[160]160
  История Киева: в 3 т. Т. 2. Киев периода позднего феодализма и капитализма. Киев: Наукова думка, 1983. С. 287.


[Закрыть]

Украинцы несколько лет собирали деньги на памятник Ивану Котляревскому. Семь тысяч украинцев (в том числе четыре тысячи крестьян Полтавщины) собрали 11 768 рублей 67 копеек и решили установить его в родной Котляревскому Полтаве, на Протопоповском бульваре.

Памятник никто и не думал запрещать, ведь сам Иван Петрович Котляревский был лоялен власти и верно служил государю. Его «Энеиду» печатали в России даже после эмского указа.

И вот 30 августа 1903 года на открытие собралась чуть ли не вся украинская интеллектуальная элита. Из Галиции приехал новеллист Василь Стефаник, из Чернигова – Михайло Коцюбинский, в то время самый известный украинский прозаик, с Волыни – Олена Пчилка, из Киева – композитор Микола Лысенко и драматург, переводчик Михайло Старицкий. Ради этой поездки Евгений Чикаленко оставил свое имение на Херсонщине, а Леся Украинка прервала лечение в местечке Зеленый Гай (близ города Гадяча).

Городские власти были заметно перепуганы. Стянули в Полтаву побольше полицейских, вызвали донских казаков. Однако все шло хорошо. На открытие памятника собралась многотысячная толпа, но «хохлы» вели себя мирно, спешно собранной полиции и казакам не было работы. Отслужили молебен. Торжественная часть праздника продолжалась в городском театре. В фойе висели портреты украинских писателей: Евгения Гребенки, Григория Квитки-Основьяненко, Пантелеймона Кулиша, Тараса Шевченко. Над сценой разместили большой портрет Котляревского. Городской голова Виктор Павлович Трегубов открыл заседание, прочитал приветствие от губернатора, князя Урусова, который в тот день отсутствовал в Полтаве. Голова заметно волновался, курил папиросу за папиросой, хотя ничего страшного, казалось, не должно было случиться. Иван Стешенко, украинский филолог, с густыми и длинными козацкими усами, крупнейший тогда исследователь творчества Котляревского, прочитал большой доклад. Историк Александра Ефименко (русская женщина, под влиянием мужа-украинца ставшая настоящей украинофилкой) подготовила доклад о Котляревском и его времени. Ей аплодировали. Осторожная и умная Олена Пчилка сказала краткое приветствие на украинском, но не успел председательствующий опомниться, как она перешла уже на русский. Будто и не было украинского слова.

Но на украинском можно было говорить австрийским подданным, гости из Галиции и Буковины этим правом и воспользовались. «Галичане говорили плавно, красиво и свободно»[161]161
  Короленко В.Г. Котляревский и Мазепа // Неизданный В.Г.Короленко: в 3 т. Т. 1. Публицистика 1914–1916. М.: Пашков дом, 2011. С. 267.


[Закрыть], – вспоминал Владимир Короленко. А русским подданным на малороссийском говорить было нельзя.

И вот на трибуну вышла худенькая девушка в соломенной шляпке, двадцатисемилетняя Ольга Андриевская. Будущая украинская революционерка в те годы служила в статистическом бюро Черниговской земской управы да еще играла в любительской театральной труппе. Она начала свою речь по-украински:

– Шановні панове![162]162
  См.: Иваненко Д.А. Записки и воспоминания 1888–1908 гг. Полтава: Изд. ред. «Полтавский голос», 1909. URL: http://www.histpol.pl.ua/ru/novosti?id=3742.


[Закрыть]

Трегубов, как будто очнувшись, неожиданно прервал ее: нельзя читать приветствие на малороссийском. Ольга замолчала, зал затих на мгновение, но уже собравшиеся украинцы потребовали читать приветствие дальше. Однако «городской голова с перекошенным от испуганного усердия лицом, сославшись на какой-то никому не известный приказ администрации, тотчас же запретил чтение адресов»[163]163
  Короленко В.Г. Котляревский и Мазепа. С. 267.


[Закрыть].

Начинался скандал. Украинцы хоть и знали о старых, но пока еще никем не отмененных запретах, надеялись на халатность и либерализм российских властей. Надеялись и на их разум. В самом деле, нельзя же запретить говорить по-украински на празднике, посвященном основоположнику украинской литературы? Будь на месте Трегубова хитрый чиновник-либерал или просто человек с дипломатическими способностями, он легко избежал бы конфликта. Но Трегубов, по воспоминаниям полтавского журналиста Дмитрия Иваненко, был прежде всего ревностный служака: «Инициативы в нем не было, но исполнитель он был идеальный». Он умел ладить с начальством, потому что имел свойство «идти туда, куда его посылали <…>, делать то, что требовали»[164]164
  Иваненко Д.А. Записки и воспоминания 1888–1908 гг.


[Закрыть]. Владимир Короленко был строже. По его словам, Трегубов был «…человек почтенный, но до комизма бесхарактерный и трусливый»[165]165
  Короленко В.Г. Котляревский и Мазепа. С. 266.


[Закрыть]. Коль скоро ограничения на малороссийскую речь, на малороссийское слово еще действовали, специального указания начальство дать не успело, Виктор Павлович и оказался волей-неволей в роли держиморды.

Между тем скандал продолжался. На сцену поднялся харьковский адвокат Михновский, пожалуй, самый радикальный украинский националист в то время.

Из книги Анатоля Костенко «Леся Украинка»:

«– Господин председатель, у меня тоже украинский текст. Мне тоже не разрешите зачитать?

– И вам, и всем – кому бы то ни было – запрещено!

– Хорошо, я подчиняюсь вашей власти, подчиняюсь силе, но, зная, что это самочинство и произвол, требую внести ваш постыдный запрет в протокол заседания и дать мне выписку из него, чтобы я имел возможность обжаловать в сенате.

– Оставьте же ваше приветствие, – обратился председатель к харьковскому делегату, когда тот сходил с эстрады.

– А вы не имеете на него права, коль отказались выслушать. Вот что я могу дать вам, господин председатель. Возьмите!

С этими словами Михновский вынул приветственный адрес, положил его в карман, а пустую папку бросил на стол…»[166]166
  Костенко А. Леся Украинка. С. 242–243.


[Закрыть]

Дальше – хуже. Один за другим делегаты съезда, еще не успевшие выступить, стали выходить на сцену и, по примеру Михновского, бросать на стол Трегубову пустые папки. Все присутствующие в театре демонстративно покинули заседание. За украинцами последовали и русские, главным образом либералы, которые тоже пришли почтить память Котляревского и поддержать украинцев. Среди этих либералов был писатель Владимир Короленко. Двенадцать лет спустя он вспомнил эту историю в статье «Котляревский и Мазепа»: «Вместо торжества вышла печальная трагикомедия. Выходило таким образом, что язык Котляревского и Шевченко, привлекший в русскую Украину зарубежных паломников, законен только в Австрии. На своей родине, у своей колыбели он запрещен. Распоряжением полтавской администрации он оказался высланным в административном порядке в австрийские пределы, без права возвращения в русское отечество»[167]167
  Короленко В.Г. Котляревский и Мазепа. С. 268.


[Закрыть].