Текст книги "Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой"

100 лет украинской литературы

До последней четверти XIX века центром украинской национальной жизни была не австрийская Галиция, а именно Большая (российская) Украина[110]110
  Земли Российской империи, населенные преимущественно украинцами (малороссиянами).


[Закрыть]. Иван Котляревский, основоположник современной украинской литературы, жил в Полтаве, а его «Энеида», первая книга на современном (народном) украинском языке, вышла в Петербурге, а позднее в Харькове. В Харькове выходил «Украинский вестник». Первая украинская националистическая организация – Кирилло-Мефодиевское братство – появилась в Киеве. В Петербурге печатались альманахи «Ластiвка» и «Хата», там вышли все три прижизненных издания «Кобзаря», там умер Шевченко, там Пантелеймон Кулиш основал свою малороссийскую типографию. Но в семидесятые годы главным центром малороссийского книгоиздания был уже Киев. Этому способствовал быстрый рост населения Киева, в том числе и населения украинского. «По сведениям, собранным чиновником, наблюдающим за книжною торговлею, книги на малороссийском наречии составляли в 1872–1873 гг. 4,17 % общего числа киевских изданий, в 1873–1874 гг. этот процент при увеличении абсолютного числа малороссийских изданий в 8 раз оказался возросшим до 23,08 % общего числа. Книги на малороссийском наречии обнимают 4358 печатных страниц и изданы в 65 600 экземплярах»[111]111
  Українська ідентичність і мовне питання в Російській імперії… С. 147.


[Закрыть], – сообщал киевский гражданский губернатор Н.П.Гессе генерал-губернатору А.М.Дондукову-Корсакову.

На языке биржевых игроков такой рост называют взрывным. Государственного заказа на малороссийскую литературу не было, а значит, рост определялся спросом и предложением. У малороссийской литературы появился свой читатель. И это несмотря на циркуляр министра внутренних дел П.А.Валуева, в 1863 году ограничивший употребление малороссийского языка, которого, по словам министра, вообще «не было, нет и быть не может».

Спрос на украинскую литературу был таким, что Николай Лесков, начав сотрудничать с журналом «Киевская старина», посоветовал: «Чтобы он имел успех, его надо делать хохлацким»[112]112
  Там же. С. 280; Україна. 1927. № 1/2. С. 193.


[Закрыть].

В 1898 году отмечалось столетие украинской литературы – событие, важное для немногочисленной еще украинской интеллигенции и совершенно незаметное для большинства русских людей. Если русский человек и был знаком с украинской культурой, то знал ее по «Вечерам на хуторе близ Диканьки», по веселым малороссийским комедиям да водевилям вроде «Москаля-чародея» Котляревского или по комической опере Гулака-Артемовского «Запорожец за Дунаем». Но за сто лет украинская литература ушла далеко вперед. Появились даже свои украинские футуристы. Всё как в России и как в Европе. Томмазо Маринетти требовал уничтожить музеи. Хлебников, Маяковский, Крученых, Бурлюк, Лившиц, Каменский объявили, что Пушкин стал «непонятнее иероглифов» и потому его вместе с Достоевским и Толстым надо «сбросить с корабля современности». А всего полтора года спустя украинский футурист Михайль Семенко, как раз накануне юбилея Шевченко, сжигал свой «Кобзарь».

Из манифеста Михайля Семенко «Я палю свiй “Кобзар”»: «Ты подносишь мне засаленного “Кобзаря” и говоришь: вот мое искусство. Человек, мне стыдно за тебя… <…> Искусство – это нечто такое, что тебе и не снилось. Я хочу тебе сказать, что там, где есть культ, там нет искусства. <…> А ты вцепился в своего “Кобзаря”, от которого несет дегтем и салом, и думаешь, будто его защитит твое уважение? Твое уважение его и убило. И нет ему воскресения. Кто им увлечется теперь? Человек примитивный. <…> Время превращает титана в ничтожного лилипута, и место Шевченко теперь в “Ученых записках”. Поживешь с вами, отстанешь на десятилетия. Я не принимаю такого искусства. Как я могу теперь уважать Шевченко, если вижу, что он у меня под ногами?»[113]113
  Семенко [М.] Дерзання: Поези. Киiв: Кверо, 1914. С. 1.


[Закрыть]

Как известно, отвергавшие музеи футуристы очень скоро сами станут музейными экспонатами. Маяковский «по-дружески» шепнет тени Пушкина: «У меня, да и у вас в запасе вечность…» Семенко после революции издаст сборник стихотворений под названием «Кобзарь».

В истории украинской литературы давно миновало время веселеньких пьес и рассказов из народной жизни. Шевченко, поэт, никогда не смеявшийся, изменил развитие украинской литературы. Она стала серьезной. Шевченко, как и положено гению, оставался выше любых иерархий и классификаций, но молодые украинские писатели были озабочены местом украинской литературы. Как стать вровень с русской и польской литературой, уйти от провинциальности, занять свое место в литературе европейской? «Прорубить окно в Европу для украинской литературы», – незадолго до мировой войны напишет молодой украинский литературный критик Микола Евшан[114]114
  Его настоящее имя Микола Осипович Федюшко.


[Закрыть].

Украинцев вдохновлял образ Тараса Шевченко. Раз на украинском можно писать гениальные стихи, значит, можно писать и научные статьи, исследования, можно переводить на украинский язык Гёте, Сервантеса, Пушкина, Шекспира.

В 1889 году появилась идея издать в специальном приложении ко львовскому журналу «Зоря» серию переводов классиков европейской литературы на украинский. Леся Украинка была готова переводить Свифта, Гейне, Мольера. Советовала непременно перевести на украинский Петрарку, Бомарше, Бальзака, Вольтера, Шенье, де Лиля, Гольдони, Руссо, Флобера, Словацкого, Пушкина, Лермонтова, Тургенева. «Да, вот еще что: конечно, Сервантес должен быть у нас, а то что же это будет за европейская библиотека без “Дон-Кихота”». В отличие, скажем, от Ивана Нечуй-Левицкого, который требовал вообще отказаться от русской литературы, Леся Украинка настаивала: надо переводить даже современных русских авторов. Безусловно, Льва Толстого, но и «Короленко надо бы всего издать. <…> Гаршина тоже всего, я наперед беру “Красный цветок”»[115]115
  Леся Українка. Творi: в 4 т. Київ, 1982. Т. 4. С. 232, 233, 234–237.


[Закрыть]. Иван Франко еще с юности переводил на украинский Софокла и Гомера, Гёте и Пушкина.

Русские националисты поднимали украинцев на смех. Газета «Киевлянин» приписала такие слова переводу «Гамлета» на украинский, выполненному Михаилом Старицким (автором «За двумя зайцами»): «Бути чи не бути, / Ось то заковика!» Оригинал был другим: «Жити чи не жити? Ось в чiм рiч»[116]116
  Миллер А. Украинский вопрос в Российской империи. Киев: Laurus, 2013. C. 185.


[Закрыть].

Но если над украинскими переводами Шекспира потешались, то переводы Гоголя русские националисты (да и не только националисты) воспринимали как личное оскорбление, как пощечину. Это был просто вызов: отказ учить, отказ понимать «владычный» русский язык.

Однако, несмотря ни на что, украинцы свое дело делали. У крупнейших украинских поэтов того времени, Ивана Франко и Леси Украинки, немало мотивов, навеянных европейской историей и литературой, Библией и даже историей Древнего Востока (что характерно для Леси Украинки). И Франко, и Леся Украинка были атеистами, пожалуй, даже воинствующими атеистами, но оба писали стихи в подражание псалмам Давидовым.

В 1860-е Филипп Морачевский перевел на украинский язык Евангелие, Апокалипсис, Деяния Апостолов и Псалтырь. А в 1903 году вышел первый полный украинский перевод Библии, над которым работали в разные годы Пантелеймон Кулиш, Иван Полюй и Иван Нечуй-Левицкий. Правда, издали украинскую Библию не в России.

«Ненужность» русской литературы

В 1878 году во львовском литературно-научном журнале «Правда» вышла большая анонимная статья под довольно беззубым названием «Сьогочасне літературне прямування» («Современное литературное направление»).

Оригинальное название статьи было и точным, и ярким, и запоминающимся: «Непотрібність великоруської літератури для України і для слов’янщини» («Ненужность русской литературы для Украины и славянства»). Журнал финансировало общество имени Шевченко, средства которого в те времена были очень скудными. Поэтому между выпусками случались большие перерывы. Вторая часть статьи будет напечатана «Правдой» лишь шесть лет спустя, в 1884-м.

Русский читатель, скорее всего, об этой статье даже не слышал. И на русский язык она никогда не переводилась.

Автор давно известен – украинский прозаик Иван Семенович Нечуй-Левицкий. Псевдоним Нечуй стал частью его фамилии, как некогда это произошло с основоположником современной украинской прозы Квиткой-Основьяненко.

По происхождению Нечуй-Левицкий вовсе не галичанин. Родился на Киевщине, жил в Полтаве, в Седлеце (Царство Польское), в Кишиневе. Мечтал перебраться в Киев, и это ему удалось. Последние тридцать три года своей жизни он проживет в этом прекрасном городе и станет городской достопримечательностью. О нем еще при жизни рассказывали анекдоты. Нечуй-Левицкий всегда ходил с зонтиком. Газеты и журналы читал не регулярно, а раз в год садился за подшивку и прочитывал весь комплект. Потом пересказывал друзьям прошлогодние новости. Жил небогато, но даже в самой маленькой квартирке у него непременно стояло пианино. Очень любил музыку, особенно «Аппассионату» Бетховена.

В 1918-м престарелый писатель окажется в богадельне. Ни жены, ни детей у него не было – Нечуй-Левицкий был суров и нелюдим. В богадельне Иван Семенович и умрет 15 апреля 1918 года. Говорили, что от голода, хотя на этот счет есть и другие сведения.

В молодости и в зрелые годы на жизнь Иван Семенович зарабатывал учительством и преподавал как раз русскую словесность. Как он к ней относился, мы скоро поймем. Если состав слушателей позволял, то учитель Левицкий откладывал в сторону русские книжки, доставал «Кобзаря» Шевченко и читал ученикам его гениальные вирши. Иногда читал и фрагменты собственных сочинений. Он писал исторические романы и реалистическую прозу из современной украинской жизни. Любил и розмовлять украинскою мовою с учениками.

Ивана Семеновича вполне справедливо считали «заядлым хохломаном», что не помешало его карьере. Он дослужился до статского советника (чин между полковником и генерал-майором) и был награжден несколькими орденами, включая высокую вторую степень ордена Св. Анны – для провинциального учителя словесности совсем неплохо. В украинском мире он был известным, популярным писателем, которого печатали и во Львове, и в Киеве. Свою статью о ненужности русского языка он не подписал, потому что в то время еще преподавал словесность в гимназии города Кишинева.

«Было время, когда у Великороссии и Украины могла быть одна литература. И это время тянулось сотни лет»[117]117
  Нечуй-Левицький I.C. Сьогочасне літературне прямування, або Непотрібність великоруської літератури для України і для слов’янщини. Павлоград: Народна книжка, 2010. С. 8.


[Закрыть], – начинал свою статью Левицкий. Некогда у русских (великороссов) и украинцев в самом деле был единый литературный язык, на котором писали и в Киеве, и в Новгороде, и во Владимире-на-Клязьме. Но это был не живой народный язык, а язык, как бы мы сейчас сказали, элиты, язык верхов общества – церковнославянский (Нечуй-Левицкий не отличал его от древнерусского). А вот народные языки отличались очень сильно, потому что сам психический склад русских и украинцев совершенно различен. Так считал Иван Семенович.

Гоголь однажды будто бы написал статью, где противопоставлял «нежные» славянские (в первую очередь украинские) песни «каннибальским» русским песням. Эта статья не сохранилась; неизвестно, существовала ли она вообще. Однако полвека спустя Нечуй-Левицкий в меру своих сил попытался именно такую статью и написать.

«Украинская муза, – утверждал Нечуй-Левицкий, – никогда не подбирает эпитетов и синонимов неграциозных; никогда не позволит себе сказать, к примеру, про соловья или про девушку такими словами, какими говорит великорусская народная песня: “Уж ты глупенький, нерозумненький дурак соловейко!” или “Уж ты пьяница, пьяница, душа красная девица!”»[118]118
  Нечуй-Левицький I.C. Сьогочасне літературне прямування. С. 22.


[Закрыть]

Дальше – больше. Украинская песня всегда оказывается у него и нежной, и красивой, изящной, полной духовности, в то время как русская песня грубо-материалистична. На Украине – «духовность и широкая свобода», а в России – «северный черствый практицизм»: «В великорусских песнях про гарного парубка говорится, что он “поглядит – как рублем дарит”. На Украине будет совсем наоборот: про злого человека говорят, что он “глянет – не иначе пятака даст”. <…> Про парубка поют: “Он из гривенки на гривенку ступает; с полтинничком <…> по улице гуляет, целковиком <…> ворота запирает, по пяти рублей девушек дарит!” Такая картина, где парубок ступает по гривнам, в украинских песнях невозможна, она не имела бы никакого эффекта»[119]119
  Там же. С. 23–24.


[Закрыть].

Наступило время литературы народной и национальной, и литература украинская должна быть литературой на родном, украинском языке. И украинцы-де много раньше русских начали такую литературу создавать, доказательством чего стала «Энеида» Котляревского: «…под его пером и появился Эней – украинский парубок, а Дидона – дивчина, и получилась перелицованная на украинский лад “Энеида”». Вот только Нечуй-Левицкий не знал, что образцом для Котляревского, «батька» украинской литературы, была не «Энеида» Вергилия, а «Енейда» русского поэта Осипова.

Забыв собственную пословицу, что насильно мил не будешь, Москва навязывает Украине свою русскую литературу, но что это за литература, спрашивает Иван Семенович. И отвечает: «Недостаток элегантности, эстетичности, фантазии и глубины сердца сразу позволяет узнать великорусские поэтические сочинения, по большей части холодные как лед и монотонные, как снежное полярное поле. Поэмы Пушкина не иначе как диковинные цацки, вырезанные изо льда, и они такие же холодные, как лед»[120]120
  Нечуй-Левицький I.C. Сьогочасне літературне прямування. С. 16.


[Закрыть].

Величайший русский писатель – это, вне всякого сомнения, «украинец Гоголь», который только и сумел направить русскую литературу на верный путь развития – Нечуй-Левицкий имел в виду реализм «натуральной школы». Что делать, не для одного лишь украинского писателя автор «Носа» и «Записок сумасшедшего» был тогда реалистом. Мнение о реализме Гоголя утвердилось надолго. Только русский Серебряный век откроет его заново. Зато мысль о героях Гоголя как украинских типах не так уж банальна: «Манилов, мягкий, деликатный, с богатыми мечтами в голове, никудышный и одновременно сердечный, – это щирый украинец, а не кацап. Таких сладких людей мы не найдем в русской литературе после Гоголя»[121]121
  Там же. С. 29.


[Закрыть]. Что уж говорить о Собакевиче и Коробочке – настоящие полтавские помещики! И только противный Ноздрев скорее великоросс.

Русские же писатели постгоголевской эпохи по-своему, может, и неплохи, но Украине совершенно чужды и абсолютно не нужны украинцам.

Льву Толстому в «Анне Карениной» и «Войне и мире» «не хватает общей идеи», поэтому читатель не знает, любить ему героев этих книг или нет. Из романов Льва Толстого не выносишь «высокой идеи, не набираешься мыслей ни общественных, ни политических, <…> не поднимаешься разумом ввысь, как будто прочитал какой-нибудь французский роман старой школы вроде “Монте-Кристо” или “Парижские тайны”»[122]122
  Нечуй-Левицький I.C. Сьогочасне літературне прямування. С. 34.


[Закрыть].

Словом, аристократическая, «панская» литература Толстого и Гончарова ни уму, ни сердцу украинцев ничего дать не может.

В поэзии Некрасова слишком мало поэтичности – даже его лучшая, с точки зрения Нечуй-Левицкого, поэма «Кому на Руси жить хорошо» «неэстетична и даже грубовата». В романах Достоевского, «при глубине психологического анализа», нет элегантности, а «фантазия такая убогая…».

Больше всего нравится Нечуй-Левицкому русская реалистическая проза (от тургеневских «Записок охотника» до сочинений Николая Успенского, Глеба Успенского, Федора Решетникова) и драматургия Александра Островского. Это всё хорошая литература, потому что без прикрас изображает все ужасы жизни москалей и все самые дурные их свойства.

«В комедии (Островского. – С.Б.) “Свои люди – сочтемся” главное действующее лицо – очень богатый московский купец-банкрот Самсон Силыч Большов; это тип московского купца-самодура, для которого нет никаких законов на свете. Он человек непросвещенный, темный, как мужик, а в семье такой деспот, о каком славянство и Украина даже не слышали. <…> Самодуры очень религиозны, но по-московски, они только постятся, то есть едят очень дорогую рыбу, а не мясо, и исполняют только внешние обряды религии, целуют чудотворную <…> икону Богоматери, а Бога совсем не боятся. <…> Жёны этих самодуров – рабыни, как турецкие гаремницы. Дочки и сыновья – несчастные люди, которых они женят и выдают замуж за кого хотят»[123]123
  Там же С. 41, 42.


[Закрыть].

Украинское мещанство, по словам Нечуй-Левицкого, совсем не похоже на русское, украинская буржуазия не так груба и жестока, как русская, ее нравы мягче, ведь «Украина старше Московщины», цивилизация пришла на украинскую землю непосредственно из Византии и, через Польшу, из Европы.

Пьесы Островского, сочинения Успенского, Решетникова очень полезны для русских: пусть узна́ют самих себя, может, устыдятся. Но для «цивилизованных» украинцев и для других не менее «цивилизованных» славянских народов это просто «зверинец, полный всяких монстров».

Словом, Нечуй-Левицкий не только убежден в национальном превосходстве украинцев над русскими, украинской литературы над русской, но и уверен: России и Украине нечего делать вместе.

«Любить Украину до глубины кармана»

Украинцы – нация еще более литературоцентричная, чем русские. Их национальный подъем начался в середине XIX века с фантастического успеха «Кобзаря» Шевченко, когда тысячи молодых людей стали учить родной язык, интересоваться украинской историей и культурой. Лев Гумилев считал, что сила нации (он называл ее менее политизированным греческим словом «этнос») зависит от количества социально активных людей, пассионариев. Таких на Украине появлялось все больше. Некоторые становились революционерами; первая украинская политическая партия в России так и называлась – Революционная. Разумеется, она была нелегальной. Но, быть может, куда важнее для нации были не политические авантюристы, не фанатики, не искатели приключений, а мирные, но активные люди. Такими были Михаил Грушевский, Александр и София Русовы, таким был Евгений (укр. Евген) Харлампиевич Чикаленко. На Украине он пользуется столь большим почетом и уважением, что в честь него собираются переименовать площадь Льва Толстого в Киеве.

Евгений родился в семье помещика-землевладельца. Учился в Одессе, затем в Елизаветграде, который был в конце XIX века одним из центров украинской культурной жизни. В одном классе с Евгением учились братья Тобилевичи, которые прославятся под псевдонимами Панас Саксаганский, Микола Садовский, Иван Карпенко-Карый. Первые двое – знаменитые, даже легендарные актеры. Карпенко-Карый – драматург, которого сам Иван Франко назвал «одним из отцов современного украинского театра». Именно в Елизаветграде собрал свою знаменитую труппу Марк (укр. Марко) Лукич Кропивницкий.

Чикаленко поступил в Харьковский университет, где начал читать нелегальную литературу и увлекся идеями украинского социалиста Драгоманова. Евгения арестовали, но обошлись с ним мягко – отправили под надзор полиции в его же родное имение Перешоры (Херсонская губерния). Там Чикаленко и нашел себя.

На мировом рынке росли цены на зерно, и землевладельцы распахивали всё больше земель под пшеницу. Но монокультура быстро истощает почву, начала падать урожайность даже богатейших украинских черноземов. В засушливый год едва удавалось наскрести зерна для нового посева. Чикаленко сравнивал позднее такое хозяйствование с игрой в карты: в урожайный год обогащались, но в засушливый можно было совершенно разориться.

Евгений же Харлампиевич, получив в наследство 200 десятин земли, повел дело по-новому, по-научному. Он изучал современную литературу по агротехнике, вводил севооборот, чтобы земля восстанавливала плодородие, но и не простаивала под паром. Так хозяин получал хорошие урожаи не только пшеницы, но и льна, кукурузы, овса, ячменя. Из Америки Чикаленко выписывал плуги, молотилки и прочую сельскохозяйственную технику. Сам занимался селекцией, и не без успеха. Лучшие овцы были в хозяйстве Чикаленко, лучшие волы – тоже в хозяйстве Чикаленко.

Большую часть земель он отдавал в аренду крестьянам, но позаботился об их агротехнической грамотности. В 1897 году Чикаленко издал в Одессе книжечку «Розмова про сельське хазяйство. Чорний пар, плодозмін і сіяна трава». Она стала настоящим бестселлером, была признана и крестьянами, и профессиональными агрономами. На сельскохозяйственной выставке в Екатеринославе «Розмова» получила золотую медаль. Вскоре Чикаленко выпустил еще несколько своих «Розмов»: про домашний скот, про кукурузу и свеклу, про виноград и т. д. Книжки печатались не только в Одессе, но и в Петербурге. Общий тираж достиг 500 000 экземпляров – цифра для тех времен невероятная, фантастическая. «Розмовы» Чикаленко стали самыми важными и читаемыми книгами наряду с шевченковским «Кобзарем».

Чикаленко хотел, чтобы вчерашние батраки стали крепкими хозяевами. Он и сам богател, покупал новые земли, но богател и крестьянин-арендатор. Вскоре Чикаленко приобрел еще одно имение – Кононовку (укр. Кононiвка), 1100 десятин земли, в пять с половиной раз больше, чем получил по наследству.

Известно, что чем больше у человека денег, тем неохотнее он их тратит. А Чикаленко говорил: «Украину надо любить не только до глубины души, но и до глубины кармана». Чикаленко стал одним из немногих, кто тратил на «украинское дело» не только силы, но и деньги. Не чужие, не австрийские, а свои собственные, кровные – многие тысячи, десятки тысяч полновесных золотых рублей.

Он частично финансировал литературно-научный журнал «Киевская старина» и за свой счет платил гонорары украинским писателям: прозаикам Владимиру Винниченко, Михаилу Коцюбинскому, критику Сергею Ефремову. Все они получали деньги из кармана Чикаленко.

В России украинцу-меценату было не развернуться, и Чикаленко поддерживал украинское дело в австрийской Галиции. На его деньги во Львове построили Академический дом (общежитие) для студентов-украинцев – Евгений Харлампиевич хотел, чтобы учиться во Львов приезжали не одни лишь галичане, но и жители Большой Украины. Так Чикаленко помог небогатой украинской молодежи получить не только образование, но и, так сказать, национальное воспитание: Львов тогда уже стал центром легальной украинской политической жизни.

Сам Чикаленко до революции занимался и общественной, и, насколько было возможно, политической деятельностью, был неформальным лидером Товарищества украинских прогрессистов. Но когда наступит революция и появится возможность сделать настоящую карьеру, он уйдет из политики и отправится в свои Перешоры. К власти Евгений Харлампиевич никогда не стремился, хотя один из его сыновей, Лев (Левко), заседал в Центральной раде.

В 1906 году власти разрешили издавать газеты на украинском, и Чикаленко финансирует сначала газету «Громадска думка» («Общественная мысль»), а затем газету «Рада». Газету читали, однако подписываться на нее боялись, потому что такая подписка сама по себе была свидетельством неблагонадежности. Газета выходила в убыток, но Чикаленко из года в год тратил на нее деньги. Успешный предприниматель и рачительный хозяин, он ставил украинские интересы (так, как их понимал, конечно) выше интересов своего кошелька.

Из письма Евгения Чикаленко Владимиру Винниченко, 9 июля 1908 года: «Горе мне, страшное горе, потому что со смертью газеты настанет и моя духовная смерть. Как украинский Дон Кихот я умру. Спрячусь на селе, чтобы не видеть свидомых украинцев, не слышать про них, одним словом, вернусь в “первобытное состояние” заядлого с[ельского] хозяина…»[124]124
  Чикаленко Є., Винниченко В. Листування. 1902–1929. Київ: Темпора, 2010. С. 101.


[Закрыть]

Внешне он мало походил на Дон Кихота. На одной из самых известных его фотографий смотрит на нас исподлобья крепкий мужчина с обвислыми козацкими усами. Почти хрестоматийный образ «хохла». Есть, впрочем, и другие фотографии, где облик его несколько более «интеллигентен».

К России и русским Чикаленко относился в лучшем случае сдержанно, а то и прямо враждебно. Слову «москаль» он предпочитал даже более обидное слово «кацап», которое вслед за историками Яворницким и Грушевским производил от татарского kasap – резчик, мясник, в общем, головорез.

Но как ни старались украинские националисты обособиться от России и русских, русский и украинский миры были тесно связаны, как связаны прошлое, настоящее и будущее двух восточнославянских народов, двух культур.