Текст книги "Мистерия Сириуса в свете легенд о царях птиц"

Сели они на коней и поехали… Долго ли, коротко ли, доехали до росстаней. Иван-царевич и говорит братьям:

– Покараульте моего коня, а я лягу отдохну.

Лег он на шелковую траву и богатырским сном заснул. А Федор-царевич и говорит Василию-царевичу:

– Вернемся мы без живой воды, без молодильных яблок – будет нам мало чести, нас отец пошлет гусей пасти.

Василий-царевич отвечает:

– Давай Ивана-царевича в пропасть спустим, а эти вещи возьмем и отцу в руки отдадим.

Вот они у него из-за пазухи вынули молодильные яблоки и кувшин с живой водой, а его взяли и бросили в пропасть. Иван-царевич летел туда три дня и три ночи.

Упал Иван-царевич на самое взморье, опамятовался и видит – только небо и вода, и под старым дубом у моря птенцы пищат – бьет их погода.

Иван-царевич снял с себя кафтан и птенцов покрыл. а сам укрылся под дуб.

Унялась погода, летит большая птица Нагай. Прилетела, под дуб села и спрашивает птенцов:

– Детушки мои милые, не убила ли вас погодушка-ненастье?

– Не кричи, мать, нас сберег русский человек, своим кафтаном укрыл.

Птица Нагай спрашивает Ивана-царевича:

– Для чего ты сюда попал, милый человек?

– Меня родные братья в пропасть бросили за молодильные яблоки да за живую воду.

– Ты моих детей сберег, спрашивай у меня, чего хочешь: злата ли, серебра ли, камня ли драгоценного.

– Ничего, Нагай-птица, мне не надо: ни злата, ни серебра, ни камня драгоценного. А нельзя ли мне попасть в родную сторону?

Нагай-птица ему отвечает:

– Достань мне два чана – пудов по двенадцати – мяса.

Вот Иван-царевич настрелял на взморье гусей, лебедей, в два чана поклал, поставил один чан Нагай-птице на правое плечо, а другой чан – на левое, сам сел ей на хребет. Стал птицу Нагай кормить, она поднялась и летит в вышину.

Она летит, а он ей подает да подает… Долго ли, коротко ли так летели, скормил Иван-царевич оба чана. А птица Нагай опять оборачивается. Он взял нож, отрезал у себя кусок с ноги и Нагай-птице подал. Она летит, летит и опять оборачивается. Он с другой ноги срезал мясо и подал. Вот уже недалеко лететь осталось. Нагай-птица опять оборачивается.

Он с груди у себя мясо срезал и ей подал.

Тут Нагай-птица донесла Ивана-царевича до родной стороны.

– Хорошо ты кормил меня всю дорогу, но слаще последнего кусочка отродясь не едала.

Иван-царевич ей и показывает раны. Нагай-птица рыгнула, три куска вырыгнула:

– Приставь на место.

Иван-царевич приставил – мясо и приросло к костям.

– Теперь слезай с меня, Иван-царевич, я домой полечу.

Поднялась Нагай-птица в вышину, а Иван-царевич пошел путем-дорогой на родную сторону.

Пришел он в столицу и узнает, что Федор-царевич и Василий-царевич привезли отцу живой воды и молодильных яблок и царь исцелился: по-прежнему стал здоровьем крепок и глазами зорок.

Не пошел Иван-царевич к отцу, к матери, а собрал он пьяниц, кабацкой голи и давай гулять по кабакам.

В ту пору за тридевять земель, в тридесятом царстве сильная богатырка Синеглазка родила двух сыновей. Они растут не по дням, а по часам. Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается – прошло три года. Синеглазка взяла сыновей, собрала войско и пошла искать Ивана-царевича.

Пришла она в его царство и в чистом поле, в широком раздолье, на зеленых лугах раскинула шатер белополотняный. От шатра дорогу устелила сукнами цветными. И посылает в столицу царю сказать:

– Царь, отдай царевича. Не отдашь, – все царство потопчу, пожгу, тебя в полон возьму.

Царь испугался и посылает старшего – Федорацаревича. Идет Федор-царевич по цветным сукнам, подходит к шатру белополотняному. Выбегают два мальчика:

– Матушка, матушка, это не наш ли батюшка идет?

– Нет, детушки, это ваш дяденька.

– А что прикажешь с ним делать?

– А вы, детушки, угостите его хорошенько.

Тут эти двое пареньков взяли трости и давай хлестать Федора-царевича пониже спины.

Били, били, он едва ноги унес.

А Синеглазка опять посылает к царю:

– Отдай царевича…

Пуще испугался царь и посылает середнего – Василия-царевича. Он приходит к шатру.

Выбегают два мальчика:

– Матушка, матушка, это не наш ли батюшка идет?

– Нет, детушки, это ваш дяденька. Угостите его хорошенько.

Двое пареньков опять давай дядю тростями чесать. Били, били, Василий-царевич едва ноги унес.

А Синеглазка в третий раз посылает к царю:

– Ступайте, ищите третьего сынка, Ивана-царевича. Не найдете – все царство потопчу, пожгу.

Царь еще пуще испугался, посылает за Федором-царевичем и Василием-царевичем, велит им найти брата, Ивана-царевича. Тут братья упали отцу в ноги и во всем повинились: как у сонного Ивана-царевича взяли живую воду и молодильные яблоки, а самого бросили в пропасть.

Услышал это царь и залился слезами. А в ту пору Иван-царевич сам идет к Синеглазке, и с ним идет голь кабацкая. Они под ногами сукна рвут и в стороны мечут.

Подходит он к белополотняному шатру. Выбегают два мальчика:

– Матушка, матушка, к нам какой-то пьяница идет с голью кабацкой!

А Синеглазка им:

– Возьмите его за белые руки, ведите в шатер. Это ваш родной батюшка. Он безвинно три года страдал.

Тут Ивана-царевича взяли за белые руки, ввели в шатер. Синеглазка его умыла и причесала, одежу на нем сменила и спать уложила. А голи кабацкой по стаканчику поднесла, и они домой отправились.

На другой день Синеглазка и Иван-царевич приехали во дворец. Тут начался пир на весь мир – честным пирком да и за свадебку. Федору-царевичу и Василию-царевичу мало было чести, прогнали их со двора – ночевать где ночь, где две, а третью и ночевать негде…

Иван-царевич не остался здесь, а уехал с Синеглазкой в ее девичье царство.

Тут и сказке конец.

Теперь становится понятно, что птица Ногай – это отрывок из большого мифологического сказания славян, в котором присутствует три элемента, характерные и для многих сказаний и других народов: огромная мифическая птица, живая вода и молодильные яблоки, которые восходят к общему коню сказаний индоевропейцев о Золотом веке. Тогда люди могли стать богами поев золотых яблок, избавлялись от смерти и ран с помощью живой воды, а волшебная огромная птица, матерь всех птиц, парящая в небе, совершала многочисленные чудеса.

Птица Стратим

В «Славянских Ведах» Верковича есть сказание об Име-царе, в котором важную роль играют небесные птицы Вилы. Има получил от Велеса Ясную книгу, а она в свою очередь сопровождалась появлением звезды Зорницы, прилётом девяти Вил, одна из которых золотым жезлом прогнала зиму лютую.

 
И вот сошёл с небес Има-царь,
Неся ту Ясную книгу,
Что мир вокруг озаряла
И землю всю освещала.
 
 
И вот ждали вилы и Има-царь
у Фаф-горы три недели
и вести к ним прилетели,
что в ясном небе явилась звезда,
Явилась звезда Зорница
Явилась перед зарницей,
И Солнце землю согрело!
Знать вся зима пролетела!
Ушла зима снеговитая,
И лето пришло плодовитое!
 
 
И златой жезл вила взяла,
и в руке его понесла,
и тем жезлом волшебным вила,
зиму лютую прогнала,
лютую и сердиую,
вьюжную и снеговитую:
Пусть зима скорей уйдёт!
Лето красное придёт!
 
 
Им дева дар тот дала
и такое слово рекла:
«Вы украсте, малые вилы, белыми цветами главу.
И сойдите вы со Святой горы, и в святое поле идите,
В Кайле-град скорее спешите и там Иму-царя сыщите,
Что собрался заклать овна малого,
Агнца – первенца белоярого»…
 

Девять вил, девять сестёр – это девять фаз превращения звезды Зорницы в птицу Матерь Сва. Для нас эти сказания интересны и тем, что в них упоминается о птице Матерь-Сва. В сказании о Саде-короле эта птица является весницей Дивьего короля:

 
– Мне весть прилетела от дальней земли,
От той сторонки Загорской,
От дальней земли Заморской!
И мне Птица Сва принесла
Беле Книгу,
Белу Книгу чёрного письма.
И крылья той птицы трепетали,
Когда нисходила мне «Белая Книга».
 

Юда Жива Самовила, принесла с неба, от Бога книгу Ратную, Звёздную, Птичью книгу Голубиную.

 
Юда, Юда! Жива Самовила!
На небе ты, Юда, сидела!
На небе ты, Юда, при Боге
В его золотом чертоге.
Там Бог Ясной книге тебя обучил
И сей Канон учреждал.
 
 
И вот от Бога ты дар дала,
Ту книгу ты принесла
Ту ясную книгу, Ратную,
Ту ратную книгу, Звёздную,
Ту Звёздную книгу и книгу Земель,
Ещё дала ты Птичью книгу Голубиную, Голубиную…
 
 
И ты с небес на землю сходила,
Иму-царя тогда научила
Нашего царя, Иму-короля,
Те славы Всевышнему воспевать,
Святые гимны писать
 
 
От того возрадовались все племена и роды,
Все князи и воеводы,
И в правой руке у Имы была золотая книга
И так царь Има стал первым той Книги Златой создателем,
Священной книги писателем.
 

К сожалению до нас не дошла языческая Голубиная книга, а дошла Голубиная книга, в которой странным образом сочетается христианская вера и языческие легенды.

Начинается она как языческое предание.

Голубиная книга

 
Восходила туча сильна, грозная,
Выпадала книга Голубиная,
И не малая, не великая:
Долины книга сороку сажень,
Поперечины двадсяти сажень.
Ко той книге ко божественной
Соходилися, соезжалися
Сорок царей со царевичем,
Сорок князей со князевичем,
 

Туча сильная, грозная символизирует бога Перуна, которого поминать при господстве христианства было уже нельзя, но и христианство это Православное, которое в отличие от нынешней церкви, даёт отпор жидовству.

 
Наши помыслы от облац небесныих,
У нас мир-народ от Адамия,
Кости крепкие от камени,
Телеса наши от сырой земли,
Кровь-руда наша от черна моря.
От того у нас в земле цари пошли:
От святой главы от Адамовой;
От святых мощей от Адамовых;
От того крестьяны православные:
От свята колена от Адамова".
Возговорит Володимир-князь,
Володимир-князь Володимирович:
"Премудрый царь Давыд Евсеевич!
Скажи ты нам, проповедай:
Который царь над царями царь?
Кая земля всем земля мати?
Кая глава всем главам мати?
Который город городам отец?
Кая церковь всем церквам мати?
Кая река всем рекам мати?
Кая гора всем горам мати?
Который камень всем камням мати?
Кое древо всем древам мати?
Кая трава всем травам мати?
Которое море всем морям мати?
Кая рыба всем рыбам мати?
Кая птица всем птицам мати?
Который зверь всем зверям отец?"
Белый латырь-камень всем камням мати.
На белом латыре на камени
Беседовал да опочив держал
Сам Исус Христос, Царь Небесный,
С двунадесяти со апостолам,
С двунадесяти со учителям;
Утвердил он веру на камени,
Распущал он книгу Голубиную
По всей земле, по вселенныя, —
Потому латырь-камень всем камням мати.
Кипарис-древо всем древам мати.
Почему то древо всем древам мати?
На тем древе на кипарисе
Объявился нам животворящий крест.
На тем на кресте на животворящем
Распят был сам Исус Христос,
Исус Христос, Царь Небесный, свет, —
Потому кипарис всем древам мати.
Плакун-трава всем травам мати.
Почему плакун всем травам мати?
Когда жидовья Христа распяли,
Святую кровь его пролили,
Мать Пречистая Богородица
По Исусу Христу сильно плакала,
По своем сыну по возлюбленном,
Ронила слезы пречистые
На матушку на сыру землю;
От тех от слез от пречистыих
Зарождалася плакун-трава. —
Потому плакун-трава травам мати.
Океан-море всем морям мати.
Почему океан всем морям мати?
Посреди моря океанского
Выходила церковь соборная,
Соборная, богомольная,
Святого Климента, попа римского:
На церкви главы мраморные,
На главах кресты золотые.
Из той из церкви из соборной,
Из соборной, из богомольной,
Выходила Царица Небесная;
Из океана-моря она омывалася,
На собор-церковь она Богу молилася, —
От того океан всем морям мати.
Кит-рыба всем рыбам мати.
Почему же кит-рыба всем рыбам мати?
На трех рыбах земля основана.
Стоит кит-рыба – не сворохнется;
Когда ж кит-рыба поворотится,
Тогда мать-земля восколыбнется,
Тогда белый свет наш покончится, —
Потому кит-рыба всем рыбам мати.
Основана земля Святыим Духом,
А содержана Словом Божиим.
Стратим-птица всем птицам мати.
Почему она всем птицам мати?
Живет стратим-птица на океане-море
И детей производит на океане-море.
По Божьему все повелению
Стратим-птица вострепенется,
Океан-море восколыхнется;
Топит она корабли гостиные
Со товарами драгоценными, —
Потому стратим-птица всем птицам мати.
 

Видно птицу Матерь Сва поминать уже было нельзя, она входит в Голубиную книгу под именем птицы Стратим, которая всем птицам мати., при виде которой Перун возгремел громами в том ясном небе. Есть версия, что птица Стратим берёт своё название от Стрибога. Рассказывает о птице Стратим сказание о Крылат-камне Ремизова

КРЫЛАТ-КАМЕНЬ

Ремизов, Алексей

В давние времена шла морем ладья на Соловки из Архангельска. И вдруг средь ясного дня налетела буря великая. Потемнело все кругом, ветер ревет, волны ладью заливают. И тут явилась над волнами Стратим-птица, та, что моря колеблет, и воскричала:

– Выбирайте мне по жребию одного корабельщика в жертву!

А в ладье той несколько воинов плыли в Кемский острог. Один отчаянный был храбрец, настоящий сорви-голова. Крикнул он в ответ Стратим-птице:

– Пусть все погибнем, но тебе не поддадимся. Сгинь, нечисть поганая! – и уж лук боевой натянул, чтобы птицу лютую стрелить.

Но тут поднялась из моря смертная волна выше лесу стоячего, какой даже кормщик бывалый в жизни своей не видывал, а только слыхал про нее от стариков. Сразу смекнул: спасенья от смертной волны никому не будет. Осталось только молитвы читать, да еще неведомо, помогут ли те молитвы!

И в этот миг сын кормщика, отрок Ждан, немой от рождения, вдруг прыгнул за борт в ледяную воду, а она в Белом море всегда ледяная…

Тотчас утихла буря, улеглись волны. Но сколько ни вглядывались люди, ни Ждана в воде, ни Стратим-птицы в небесах так и не заметили.

Прошли годы. И вот нежданно-негаданно объявился в родной Кеми безвестно сгинувший Ждан, но уже не отрок немотствующий, а парень на загляденье: статный, кудрявый, звонкоголосый. Мать его сразу признала по родинке на щеке и по шраму на левой руке.

Стали спрашивать родственники и знакомые, из каких краев явился, где запропастился на столько лет. На все вопросы только улыбался Ждан загадочно да в небеса перстом указывал. Порешили люди, что он малость умом тронулся, и в конце концов отстали с расспросами.

Стал Ждан в праздники да свадьбы по деревням хаживать, на гуслях звонкоголосых наигрывать, сказки да былины сказывать. И про Алатырь-камень, и про Ирий-сад, и про водяных-домовых, и про птицедев прекрасных, кои зовутся Алконост, Гамаюн да Сирин.

Только про Стратим-птицу ничего не сказал и не спел, сколько его ни упрашивали!

С тех пор и повелись на Беломорье сказители, былинщики и песнопевцы под гусельные звоны. Но всякий такой краснослов ходил на выучку к Ждану, потому что был он лучшим из лучших.

И вот что еще чудно было: так и не подыскал себе Ждан невесту. Многие девицы по нему вздыхали, кое-кто из вдовушек нарожали от него детишек, таких же кудрявых да синеглазых, но до скончания дней так и остался он холостяком.

А за два года до упокоения своего нанял Ждан целую артель каменотесов, и принялись они на Трехгорбом острове камень преогромный обтесывать, пока не явилась взору птица диковинная с головой девичьей. Там, у подножия каменной птицы, и схоронили Ждана по его последней воле, но слишком много лет прошло с тех пор, от могилы небось и следа не осталось. Унес Ждан с собой загадку Стратим, пощадившей его юность и красоту. А птица та каменная, сотворенная по воле сказителя Ждана, в народе зовется Крылат-камень.

Жар-птица: что знал Иван-дурак и не знали его умные братья

Жар-птица. Иван Билибин

Сказка «Конёк-горбунок» писателя П.П. Ершова, в которой одним из главных персонажей является «Жар-птица», начинается с довольно обычной для русских сказок присказке о том, что у крестьянина было три сына:

 
Старший умный был детина,
Средний был и так и сяк,
младший вовсе был дурак.
 

Сама «Жар-птица» в основном появляется в двух вариантах: либо она ворует яблоки, либо пшеницу. В древней легенде скорей всего это были яблоки в божественном Ирийском саду, но у Ершова сюжет начинает разворачиваться в обычной крестьянской среде и объектом вожделения сказочной птицы становится пшеница:

 
Братья сеяли пшеницу
Да возили в град-столицу.
 

Сюжет сказки хорошо известен и мы не будем целиком её пересказывать, но постораемся выделить наиболее яркие стороны, характеризующие это необыкновенное явление. При этом мы будем также пользоваться вариантом сказки писателя Н.М. Языкова «Жар-птица», тем более, что первое появление этого персонажа описано особенно ярко. Действие этой сказки начинает разворачиваться на более высоком уровне: при дворе царя Выслава:

Министр

 
Я виноват, что не дерзнул доселе
Открыть тебе великую беду,
Тяжелое общественное горе:
В твой царский сад повадилась Жар-Птица
И яблоки заветные ворует,
И прилетает кажду ночь, и яблонь
Несчастная теперь едва похожа
На прежнюю любимицу твою.
 

Царь Выслав

 
Поймать Жар-Птицу! Что это за птица?
 

Министр

 
Прекрасная, диковинная птица!
У ней глаза подобны хрусталю
Восточному, а перья золотые,
И блещут ярко…
 

Царь Выслав

 
Все-таки поймать!
 

Министр

 
Поймать ее! Могуче это слово
Державное, да малосильны мы,
Твои рабы, явить его на деле.
Твои рабы усердные, Жар-Птицу
Уж мы давным-давно подстерегаем!
Устроены засады, караулы
И оклики; отряд дружины царской
Дозором ходит; наконец, я сам
Не раз уже ходил ее ловить,
И все напрасно!
 

Царь Выслав

 
Стало быть, она
Огромная, из рода редких птиц
Времен предысторических?
 

Министр

 
Она
Величиной с большого петуха
Иль много что с павлина. Но у ней
Глаза и перья блещут и горят
Невыносимо ярко. Лишь она
Усядется на яблони и вдруг
Раскинет свой великолепный хвост —
Он закипит лучами, словно солнце;
Тогда в саду не ночь, а чудный день,
И так светло, что ничего не видно!
А между тем все это от нее ж,
И тишина, такая тишина,
И нежная и сладкая, что самый
Крепчайший сторож соблазнится: ляжет
На дерн, кулак подложит под висок,
Заснет и спит до позднего обеда!
 

Это описание уже напоминает появление птицы Матерь-Слава в «Книге Велеса». У Языкова один из главных персонажей, хотя также Иван, но не Иван-дурак, а Иван-царевич, впервые отличившийся в поимке пера Жар-птицы:

Иван-царевич

 
Перо Жар-Птицы.
 

Царь Выслав

 
Что ты, в самом деле?
Возможно ли!
 

Иван-царевич

 
Я не поймал ее!
Пресильная, пребешеная птица!
Одно перо осталось у меня.
 

Царь Выслав

 
А как его достал ты?
 

Иван-царевич

 
Очень просто:
Я взлез на яблонь и в густых ветвях
Под самою верхушкой притаился;
Сижу и жду, что будет? Ночь тиха,
Безмесячна, во всем саду ни листик
Не шевельнется; я на яблони сижу.
Вдруг вижу, что-то на краю небес,
Как звездочки, заискрилось; гляжу
В ту сторону; оно растет и будто
Летит, и в самом деле ведь летит!
Все ближе, ближе, прямо на меня,
И к яблони – и листья зашумели;
Однако ж я ничуть не оробел.
Сидит Жар-Птица, знаю… да как гаркну —
И хвать ее обеими руками!
Она рванулась, вырвалась и мигом
Ушла из глаз в далекий небосклон,
А у меня в руке перо осталось.
 

Перо Жар-птицы, акварель В.А. Милашевского.

Царь Выслав

(рассматривая перо)

 
Прекрасное, редчайшее перо!
Как тяжело! Знать, цельнозолотое!
Как тонко, нежно, гибко, что за цвет!
Прекрасное, редчайшее перо!
Хоть на шелом Рогеру! Слава богу!
Любезные царевичи, я рад,
Сердечно рад Жар-Птицыну перу!
Теперь я ожил: я почти уверен,
Что не уйдет она от наших рук.
По-прежнему ходите караулить,
И с нынешней же ночи. Я надеюсь,
Что ты, Димитрий… Ну, Иван-царевич!
А я грешил: я думал, ты… ан нет!
Ты, как герой, ничуть не испугался —
И действовал благоразумно. Славно!
 

Это перо играет существенную роль не только в этой сказке, но и в легендах Индии, Ирана и Средней Азии, где Жар-птицы этих стран Гаруда, Симург и другие бросают или теряют своё перо, которое обладает чудодейственной силой…

Обратимся к эпизоду поимки Жар-птицы в сказке Ершова, в которой Конёк-горбунок даёт наставление Ивану в предстоящем деле:

 
«Скоро ночь, Иван, начнется,
И тебе стеречь придется.
Ну, в корыто лей вино
И с вином мешай пшено.
А чтоб быть тебе закрыту,
Ты под то подлезь корыто,
Втихомолку примечай,
Да смотри же, не зевай.
 
 
До восхода, слышь, зарницы
Прилетят сюда жар-птицы
И начнут пшено клевать
Да по-своему кричать.
Ты, которая поближе,
И схвати ее, смотри же!
А поймаешь птицу-жар —
И кричи на весь базар;
Я тотчас к тебе явлюся”. —
 
 
“Ну, а если обожгуся? —
Говорит коньку Иван,
Расстилая свой кафтан. —
Рукавички взять придется,
Чай, плутовка больно жгется”.
Тут конек из глаз исчез,
А Иван, кряхтя, подлез
Под дубовое корыто
И лежит там как убитый.
 

Вот собственно единственное объяснение того, почему эту птицу называли Жар-птица, хотя в индийской легенде о Гаруде прямо говорится, что от неё исходил жар, грозивший спалить всё живое. Кстати, в книге В. Н. Дёмина «Русь гиперборейская» обсуждается вопрос об общности Жар-птицы и Гаруды:

Слово «жар» в имени чудесной птицы выступает в своём первоначальном смысле – «сияние», «горение» (от древнеиндийского «гарас» – «огонь», «пламя»: путём чередования гласных «г» и «ж» оно и образовано)… С учётом чередования согласных «ж» «г» понятия «жар» и «гарь» имеют общую генетическую и смысловую основу. Ту же корневую основу имеет и имя царя птиц индуистской мифологии Гаруды, ездового животного бога Вишну (вспомним общеарийского Вышнего и общеславянского Вышень).

Далее в сказке Ершова появляется эпизод прилёта птиц, который меня буквально потряс, после того как я разгадал тайну происхождения знаний догонов о звёздной системе Сириуса, а именно о пятидесятилетнем периоде обращения Сириуса А и Сириуса В, и вновь перечитал сказку:

 
Вот полночною порой
Свет разлился над горой,
Будто полдни наступают:
Жары-птицы налетают;
Стали бегать и кричать
И пшено с вином клевать.
Наш Иван, от них закрытый,
Смотрит птиц из-под корыта
И толкует сам с собой,
Разводя вот так рукой:
“Тьфу ты, дьявольская сила!
Эк их, дряни, привалило!
Чай, их тут с десятков с пять.
Кабы всех переимать —
То-то было бы поживы!
Неча молвить, страх красивы!
Ножки красные у всех;
А хвосты-то – сущий смех!
Чай, таких у куриц нету;
А уж сколько, парень, свету —
Словно батюшкина печь!”
 

Число пятьдесят появилось здесь не случайно. В поэме. Фарид-ад-Дин Аттара XIII века «Мантик-аль-Тайр» («Беседа птиц»), посвящённоё божественному орлу Семургу, говорится о том, что тридцать птиц опускаются на гору Каф, и когда они её обозрели, поняли, что они-то и есть «Симург» и что «Симург» – это каждая из них и все они вместе. Трудно сказать какое значение числа тридцать в данном случае, можно лишь напомнить, что в Авесте тридцать дней продолжается битва Сириуса-Тиштрии с дэвом Апошей, однако, в древнегреческой мифологии, как мы уже говорили очень распространено число пятьдесят для потомков героев и персонажей легенд. К этому вопросу мы ещё вернёмся, анализируя роль птиц в Славянской мифологии.

В русской сказке Жар-птица Иван-дурак не только знал, как мы увидим далее, что эта птица является описанием небычного небесного явления, с героем которого отождествляется дочь Месяца и сестра Солнца, но и знал, что она изменяется с периодом пятьдесят лет, то есть с периодом вращения Сириусов А и В. Вернёмся к описанию эпизода поимки Жар-птиц, в котором выделяется момент, в котором «ярким пламенем сверкая, встрепенулася вся стая, кругом огненным свилась и за тучи унеслась».

 
И, скончав такую речь
Сам с собою, под лазейкой
Наш Иван ужом да змейкой
Ко пшену с вином подполз —
Хвать одну из птиц за хвост.
“Ой! Конечек-горбуночек!
Прибегай скорей, дружочек!
Я ведь птицу-то поймал!” —
Так Иван-дурак кричал.
Горбунок тотчас явился.
“Ай, хозяин, отличился! —
Говорит ему конек. —
Ну, скорей ее в мешок!
Да завязывай тужее;
А мешок привесь на шею,
Надо нам в обратный путь”. —
“Нет, дай птиц-то мне пугнуть! —
Говорит Иван. – Смотри-ка,
Вишь, надселися от крика!”
И, схвативши свой мешок,
Хлещет вдоль и поперек.
Ярким пламенем сверкая,
Встрепенулася вся стая,
Кругом огненным свилась
И за тучи понеслась.
А Иван наш вслед за ними
Рукавицами своими
Так и машет и кричит,
Словно щелоком облит.
Птицы в тучах потерялись;
Наши путники собрались,
Уложили царский клад
И вернулися назад.
 

Далее сюжет сказки о Жар-птице подходит к рассказу, как выразился царь, о «другой птице, сиречь молвить, Царь-девице»:

 
У далеких немских стран
Есть, ребята, окиян
По тому ли окияну
Ездят только басурманы;
С православной же земли
Не бывали николи
Ни дворяне, ни миряне
На поганом окияне.
От гостей же слух идет,
Что девица там живет;
Но девица не простая,
Дочь, вишь, Месяцу родная,
Да и Солнышко ей брат.
Та девица, говорят,
Ездит в красном полушубке,
В золотой, ребята, шлюпке
И серебряным веслом
Самолично правит в нем;
Разны песни попевает
И на гусельцах играет…
 

Описание небесной девы в русских сказках довольно разнообразны, напомним в этой связи описание царевны лебедь в сказке А. С. Пушкина о царе Салтане:

 
За морем царевна есть,
Что не можно глаз отвесть:
Днём свет божий затмевает,
Ночью землю освещает,
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
 

Далее следует описание небесной светлицы Царь девицы, особо отметим, что на столбах хрустального свода по три звезды, а в райском саду в «раззолоченных во клетках птицы райские живут», то есть Жар-птицы:

 
Посмотри-ка, горбунок,
Видишь, вон где, на восток,
Словно светится зарница…
Чай, небесная светлица…
Что-то больно высока!” —
Так спросил Иван конька.
“Это терем Царь-девицы,
Нашей будущей царицы, —
Горбунок ему кричит, —
По ночам здесь Солнце спит,
А полуденной порою
Месяц входит для покою”.
Подъезжают; у ворот
Из столбов хрустальный свод:
Все столбы те завитые
Хитро в змейки золотые;
На верхушках три звезды,
Вокруг терема сады;
На серебряных там ветках,
В раззолоченных во клетках
Птицы райские живут,
Песни царские поют.
А ведь терем с теремами
Будто город с деревнями;
А на тереме из звезд —
Православный русский крест.
 

Существует версия, что сказку «Конёк-горбунок» на самом деле написал не Ершов, а Пушкин, но мы не будем вторгаться в область литературных дебатов.