Текст книги "Чужой астрал"

– Врассыпную! – услышал он крик Ухаря с БТРа.

Старшина поехал в ущелье. Валет подстрелил душмана с ракетой наизготовку, затем потерял сознание, прибитый взрывной волной…

Четыре месяца спустя, выписываясь из госпиталя, Валет узнал подробности боя.

– Духи вынули автоматы и начали долбить по нам. Ухарь приказал разбежаться в стороны, а сам, выпихнув Мишку из машины, поехал в ущелье, прямо в толпу. Конечно же, раздавил детонаторы.

– Его нашли? – спросил Валет Кузю.

Старший прапорщик покачал головой.

– Сколько наших?

– Четверо, – ответил Кузя. – И раненых десять.

– А Шило?

– Рядовой Шилов сейчас в наряде по столовой. Мишка дома. Да и тебе пора. Вот, получи военный билет! – Кузя положил на прикроватную тумбочку красную корку, новёхонькую и незапачканную. За время службы Валет ни разу не держал в руках военный билет. Увидел один раз, когда выдали, и второй раз только теперь, после дембеля. Он взял документ в руки.

– Ладно, живи за всех погибших! – попрощался Кузя и ушёл.

Точно так же говорил Валет Сабине Казимировне, сообщив ей о гибели сына, Героя Советского союза посмертно.

– Надо жить за всех погибших! Надо жить за всех погибших! – почти выкрикивал он, склонившись над женщиной, упавшей в обморок. Валет не знал, как привести её в чувство, сидел рядом, держал в руке тонкое запястье и всё повторял слова старшего прапорщика Кузнецова…

Глава 18

Георгий Тимурович любил ночные дежурства. Никакой суеты и сутолоки – тишина и порядок во всём. В госпитале никому не приходило в голову тыкать лейтенанта Лазарева в операционную рану носом, стремясь доказать его неумение. Здесь всё было проще и строже одновременно. В первую очередь лейтенанту подсовывали, конечно же, самых безнадёжных больных. Зато никогда не настаивали на вызове «старших товарищей» оперируй сам, плюхайся, как можешь, после ответишь, если что не так!

Самое главное, никто не бил по рукам. Если Георгий не знал, как произвести операционный приём, хирург, стоящий рядом, брал его руку и показывал. Молча и ненавязчиво. Со стороны казалось: старший коллега помогает кое-что подержать оперирующему хирургу. Операционной медсестре никогда не приходило в голову, что Лазарев делает что-то не так. Майоры и подполковники медицинской службы благодарили его по ходу операции, в конце её – Лазарев как главный оперирующий благодарил их, своих ассистентов.

Разборы полётов в госпитале проводились на внутренних врачебных конференциях, как и в клинической больнице, но гораздо жёстче. Если кто-нибудь делал глупость, ему так и говорили об этом, не ссылаясь на высокое мнение и запылившиеся монографии отечественных учёных.

Лазареву нравилась работа в госпитале. Свободы давали много, но и спрашивали строго. Он не боялся ответить за промахи, а промазывал редко и по мелочам.

Госпиталь принимал парней из российской армии, в основном с тяжёлыми ранениями. Их доставляли самолёты и вертолёты, зачастую прямо с поля боя. Пришлось лейтенанту Лазареву освоить военно-полевую хирургию с самых азов до элементов «высшей математики»: от скользящих огнестрельных ранений до нейрохирургии черепа.

В одно из ночных дежурств позвонил Слава, поделился новостями и полюбопытствовал, почему Георгий не приходит?

– У меня здесь практики выше горла! – сказал ему Георгий.

– И все полостные?

– Известно, прыщиками не занимаемся!

– Жаль.

– Жаль, что не занимаемся?

– Да нет! Жаль, что ты ушёл от нас. Сейчас Главный поменялся. Взяли курс на платные услуги, скоро будем зарабатывать!

– Я уже это слышал. По-моему, по телевизору? «Обогащайтесь!»

– Во-во! Обогащаться будем! Представляешь, сколько стоит обычная операция при аппендиците? Представляешь, наш труд нисколько не ценится!

– Ладно тебе, – отмахнулся Георгий. – Сейчас начнёшь опять про Запад!

– Нет! Теперь у нас Запад будет! – Слава помнил, как уговорил Георгия подать заявление в инофирму по кадрам. Это было полгода назад.

Слава узнал адрес фирмы из объявления, висевшего на дверях медицинской академии, когда пришёл туда за учебником латинского языка. В то время Главный решил блистать латинскими выражениями, пришлось освежить в памяти язык древних римлян. Увидев приглашение, Слава загорелся новой идеей и заразил ею Георгия. Они написали заявления, на удивление скоро получили анкеты. Заполнили их, указав свои оценки не только в институте, но и в школе.

Как раз тогда Лазарев получил первую зарплату в госпитале, одну четверть в виде пайка и форменного обмундирования – вещевым довольствием. Получилось чуть меньше, чем в клинической больнице, но больше, чем в поликлинике. Слава так умело разрисовал перспективы, что Георгий согласился попытать счастья за границей.

Анкеты соискателей светлого будущего в гниющем капитализме не вернули, что дало друзьям надежду. Они выбрали США – самую демократичную и богатую страну. К чему мелочиться?

Повезло. Из посольства США им прислали образец теста на знание английского языка. За свой английский они беспокоились меньше всего. Друзьям не пришло в голову ознакомиться с примерными вопросами и правильными вариантами ответов.

Когда они попали в тёмную комнату для сдачи экзамена ТОУФЕЛ и надели большие наушники, поняли, как это серьёзно.

Кроме двоих хирургов в мягких креслах сидели ещё десять человек. Каждый мечтал попасть в Америку: шестеро программистов, четверо младших научных сотрудников из НИИ фундаментальных исследований. Оба доктора подумали: «И кому отдадут предпочтение меркантильные американцы?»

Экзаменатор спросил у каждого: «Устраивает ли его обстановка, не мешает ли что-нибудь?» Разговор шёл на английском. Георгий со Славой решили, что это начало экзамена и постарались побольше наговорить на плёнку. А потом инструктор сказал, что эти разговоры никак не влияют на результат тестирования. После этого он начал задавать вопросы. Каждый, экзаменуемый выбирал вариант правильного ответа.

Друзья легко справились с первой тридцаткой вопросов, затем начались обещанные сложности. Мало того, что требовалось понять, о чём их спрашивает механический голос, нужно правильно ответить.

Откуда двум молодым врачам было знать о десятом президенте США? О правильной дате присоединения к Новой Англии каких-то штатов, количество которых следовало угадать и выбрать их названия из дюжины перечисленных?

Инструктор предупреждал, что сложные вопросы можно пропускать. Ребята так и сделали, но получилось так, что они не ответили на те вопросы, которые отмечались самым высоким баллом.

В итоге, по результатам теста для иностранцев, желающих работать в США, им смогли предложить место в школе для глухонемых детей при условии, что оба выучат английскую азбуку невербального общения.

Друзья долго хохотали над своей наивностью. Почему-то им вспомнилось, что программисты держали в руках электронные машинки, а научные сотрудники заглядывали в какие-то блокнотики. Тогда как обоим докторам запретили оставить при себе даже шариковые ручки!

– По Сеньке и шапка! – сделал вывод Слава.

Георгий согласился, что бессмысленно пытаться выпрыгнуть из своей шкуры. Больше разговора об эмиграции у них не было.

Сейчас Георгий не то чтобы не хотел вернуться в клинику, он не мог этого сделать. С того самого дня, как попал в ещё советскую армию, он стал человеком военнообязанным, связанным присягой и воинским долгом, то есть кадровым офицером. Он так и сказал другу.

– Как знаешь, – сказал Слава. – А то, смотри, пока есть время!

Георгий положил трубку. Подумал. Зачем ему клиника, если командование предложило защитить кандидатскую? Он готовил труд о заживлении послеоперационных ран, а ему предложили тему: «Регенерация мышечной ткани». Темы перекликались.

– Тебе повезло, – сказал начмед. – В последние годы столько практического материала! Это раньше собирали по крупицам: Вьетнам, Египет, Ангола и так далее. Теперь воюют на нашей территории. Как начали с «Южного Таджикистана», так остановиться не могут.

Георгий достал свою работу. Сколько раз он читал этот текст? Не сосчитать! Требования военно-полевой хирургии строже и проще: писать коротко и понятно!

Предстояло выкинуть вычурные фразы, которые придумывал с таким трудом, Георгий принялся безжалостно вычёркивать целиком абзацы водянистого парамедицинского текста. Увлёкся так, что отработав четверть текста, ужаснулся: их необходимых ста двадцати страниц может остаться не больше восьмидесяти! Но не вычёркивать он уже не мог, вошёл в ритм, поймал смысл.

Научные изыскания прервал звонок из приёмника. Вызвали к умирающему.

– Георгий Тимурович, – оправдывалась медсестра. – Он ветеран Афганистана! Мы не имеем права не принять его!

Голос её вибрировал. Вот-вот сорвётся в крик и плач.

– Муж? – спросил Георгий.

– Любовник! – выкрикнула медсестра.

– Ладно, – хирург качнул головой. – В операционную!

Лазарев догадался, что больной не муж и не любовник медсестре. Расширенные зрачки её выражали не дежурный страх за умирающего, а животный ужас за собственную жизнь.

Георгий не ошибся. Пока больному проводили реанимационные мероприятия, хирурга вызвали к телефону. Грубый мужской голос с деланной вежливостью осведомился об имени-отчестве дежурного доктора и пообещал сделать ему такую же дырку в голове, если он не спасёт раненого друга.

Лазарев ничего не ответил. Угрозы врачам в последнее время стали частыми. Внутренне он уже давно был готов к этому. Братва не могла попасть на территорию воинского госпиталя, ограничиваясь общением по телефону. Каково же хирургам гражданских больниц? Вот и зарабатывай деньги, Славка!

Пациент в сознание не приходил. Жизнь если не оставила его совсем, то находилась очень-очень далеко. У мужчины была скальпированная рана. Если бы сотрудники «скорой» не обработали её, можно было с уверенностью сказать: «Голова всмятку».

Лазарев вошёл в операционную.

– Живой?

– Живой! Только крепко поддатый, – заметил анестезиолог. – Будут трудности с наркозом.

– У него внутренний наркоз! – сказала операционная сестра.

– Помощь не нужна? – спросил анестезиолог у Лазарева. Он часто ассистировал в экстренных случаях.

Георгий встретился взглядом с коллегой и прочёл в его глазах: «Пациент безнадёжный. Нам оно надо?»

– Справлюсь, – ответил Георгий. – Можно начинать? – спросил он, прикасаясь к голове больного пинцетом.

– Можно! – разрешил анестезиолог, глядя в монитор.

Лазарев натянул кожу головы больного. Сосудистый пучок жив, прирастёт без проблем. Только тощий шрам останется на темени.

И лицо не пострадало. Кроме ссадин и кровоподтёков ничего.

Основание черепа, похоже, не задето. Интересно, что произошло? Состояние больного никак не соответствует тяжести раны! Это же насколько надо быть пьяным, чтобы из-за того, что содрало кожу с головы, уйти в кому?

Что-то тут не так. Лазарев вывернул кожу головы больного и осмотрел её изнутри. Нашёл! Аккуратная маленькая дырочка в области малого родничка. Георгий попросил направить свет на место сращения костей черепа. В области сращения затылочного и теменного шва торчал крохотный обломок металлической спицы или иглы.

– Грамотные люди постарались! – сказал анестезиолог, посмотрев на череп больного.

Судя по наклону, железный штырь вошёл в мозг от затылка к нижней челюсти.

– Расширяемся? – спросил анестезиолог, подразумевая трепанацию черепа.

– Не будем, – сказал Лазарев. Георгий принял решение: зацепить обломок и одномоментно вытянуть наружу инородное тело.

Анестезиолог пожал плечами и отвернулся к экрану монитора.

Лазарев отслоил надкостницу вокруг обломка спицы. Кончик металлического штыря стал на три миллиметра длиннее. Теперь нужно уцепить его так, чтобы щипцы не сорвались и вытянуть по ходу раневого канала, не отклоняясь ни на миллиметр, чтобы не разворотить мозг пациента. Необходимо рассчитать силу так, чтобы сделать это за один момент и, в то же время, не очень резко, чтобы не повредить капилляры мозга.

Лазарев уцепил кончик инородного тела. Если бы можно было подёргать за него! Но после таких проб, штырь разрушит внутри мозга то, что не разрушил до операции.

Надо тянуть. Или не надо? Перецепиться ещё раз? Или, действительно, трепанировать череп, а затем свободно убрать этот отломок? Глаза хирурга залило потом.

– Дёргай! – подбодрил анестезиолог. – Так и так, парень уйдёт!

Георгий разозлился, почему уйдёт? Он никому не разрешал уходить!

Георгий вдохнул и одним движением вытянул штырь из головы пациента.

Это была цельная игла для акупунктуры такой длины, что пронзила мозг пациента насквозь.

Георгий инстинктивно отпрянул, но из раны не появилось ни капельки крови. Осталось зашить кожу головы.

Анестезиолог улыбался. В момент извлечения инородного тела организм пациента не отреагировал шоковой реакцией.

– Очнётся? – спросил Георгий, уходя из операционной.

– Завтра! – заверил анестезиолог.

Но больной не очнулся. Ни завтра, ни послезавтра. Начмед вызвал хирурга Лазарева.

– Вынул спицу из головы? – спросил он после приветствия.

– Да. Только это не спица, а игла для акупунктуры с отломанной пружиной.

– Я видел, – сказал начмед. – Милиции доложили?

– Вряд ли, – Лазарев знал: в госпитале свои правила.

– Тебе звонили, угрожали?

– Нет, – автоматически ответил Георгий. Он уже забыл о дурацком звонке.

– Что скажешь на это? – начмед нажал кнопку в столе. Из мини динамика донеслось:

– Слушай ты, хирург Лазарев! Если братана на ноги не поставишь, считай, такая же дыра в башке тебе обеспечена!

– Это обычная реакция обычного пьяного! – сказал Лазарев.

– Как думаешь, больной придёт в себя?

– Думаю, да.

– Ладно. Свободен, товарищ лейтенант!

Лазарев вышел из кабинета, так и не поняв, для чего его вызывал начмед.

Георгий прошёл в палату интенсивной терапии. Больной лежал без сознания. Голова повязана, в подключичной вене катетер. Капает система. Монитор указывает нормальное сердцебиение. Работает аппарат искусственного дыхания. Что ж, состояние больного соответствует тяжести оперативного вмешательства при тяжёлой травме мозга.

– Через двое суток отключим систему жизнеобеспечения, – сказал анестезиолог.

Георгий кивнул. Если пациент не придёт в себя, соберётся консилиум и примет решение об отключении системы жизнеобеспечения тела с погибшим мозгом.

– Командование рекомендует тебе и мне не покидать территорию госпиталя, почему?

– Звонил какой-то мужик, очень огорчался за здоровье братана. Перед самой операцией.

– Больше он не звонил?

– Да он давно протрезвел!

– М-да, – протянул анестезиолог, – паршивенько.

– Почему? – не понял Лазарев.

– У тебя есть дети? – вопросом на вопрос ответил коллега.

– Думаешь, всё так серьёзно?

– Слышал об афганской группировке?

– Союз ветеранов?

– Союз! Только бандитский! Обычные ветераны живут обычной жизнью, а эти озлобленные волчата занялись криминальным промыслом.

– Банда что ли?

– Думаешь, в наше время не может быть банды? Ещё как может! Скоро вся Москва будет поделена разными бандами! Как в Чикаго, начнут стрелять средь бела дня.

Лазарев промолчал. Вечером он пошёл домой. И ничего с ним не случилось. Старый анестезиолог переборщил со своими прогнозами. Георгий видел ребят, прошедших Афган. Что-то не совсем в порядке у них с психикой, напьются – плачут и почему-то обязательно набьют кому-нибудь рожу. Трезвые они вполне приличные люди: вежливые и очень серьёзные. Ну, какие из них бандиты?

В дверь позвонили. Георгий вздрогнул. Стараясь не создавать, шума, он прокрался в кухню, взял молоточек для отбивания котлет. Потом прошёл к двери и посмотрел в глазок.

Прямо на него уставился молодой пацан с едва пробивающимися усами, открыто глядящий на мир, как с чёрно-белой фотографии.

– Что нужно? – спросил Георгий, не открывая.

– Лазарев тут живёт?

– Это я.

– Надо поговорить.

– С кем?

– Прочитай на корке!

– Шилов Анатолий Иванович, я такого не знаю! – Георгий догадался: звонил именно этот Шилов.

– Я вас знаю! Лазарев Георгий Тимурович, военный хирург. Мне нужно узнать, что случилось с Валетом!

– С кем?

– Который умер в вашем госпитале.

– Он жив.

– Да?! – Георгию показалось, что пацан за дверью подпрыгнул от радости. – Расскажи!

– Заходи, Шилов! – пригласил гостя Георгий. Это, всего лишь, пацан! Какая тут банда?

– Можно, просто, Шило! – сказал вошедший, переминаясь с ноги на ногу. Георгий протянул руку первым, положив молоточек на тумбочку для обуви.

– Проходи в комнату, присаживайся!

Шило вошёл в зал и уселся в кресло. Глаза его горели. От нетерпения он ёрзал ногами, но ждал, пока хозяин заговорит первым.

– Ты зачем звонил? – спросил Георгий.

– Извини! Это в состоянии аффекта!

Георгий насторожился. Странно услышать латинское слово от пацана чуть больше двадцати лет. Если он не медик, что само собой исключается, значит, сидел. Потому что юристом он быть не мог. Корку, что показывал в дверной глазок, он предъявил на пороге. Это военный билет. Демобилизовался парень чуть больше года назад. И когда бы успел отсидеть? Георгий улыбнулся.

– Точно! В состоянии аффекта! – повторил Шило. – Он, понимаешь, жизнь мне спас! Там, за рекой, я был молодым, а он дембелем! Я не думал увидеть его здесь, он же призывался с Ростова! А тут, случайно попался и в таком состоянии! В беспомощном состоянии, понимаешь? Я ничего не мог сделать!

– Он жив. Пока.

– Значит, может умереть?

– Может, – не скрывая, ответил Георгий. – У тебя спирт есть?

– Нет.

– Жаль! Я бы выпил. Понимаешь, такое состояние у меня.

– Понимаю.

– Но сделать ничего не могу, да?

– Что могу, делаю!

– У него хоть мозги целые? – спросил Шило, глядя в глаза доктору.

– Да, – сразу ответил Георгий, не отрывая взгляда. Странные зрачки у этого парня: в центре сине-зелёных глаз чёрные живые точки. Они то сжимаются, то расширяются – в такт биению сердца. Похоже на состояние аффекта.

– Расскажи! – потребовал гость.

Лазарев коротко рассказал о травме и возможном механизме её нанесения. Когда Георгий сказал об игле для акупунктуры, гость едва не подпрыгнул с места.

– Ты знал? – спросил Лазарев.

– О чём?

– Об этой игле?

– Неужели нет ничего выпить? Игла отравлена?

– Если отравлена – шансов никаких! – Георгий развёл руками.

– Я понимаю, – сказал Шило, поднялся и направился к выходу.

– А понимаешь, что тебя ищут?

– Меня?! – вздрогнул Шилов. – Кто?

– Менты!

– Ах, эти, – расслабился Шило. – А зачем?

– Твой разговор попал на плёнку! Оказывается, в госпитале все телефонные звонки записываются.

– Ладно, – махнул рукой Шило. – Я могу зайти к нему?

– Почему ты назвал его Валетом, а не тузом?

– Это его армейская кличка. Нашего прапорщика звали Кузей! – Шило улыбнулся своим, по-видимому, приятным воспоминаниям.

– А тебя, Шило! – сказал Георгий.

– Ага! А спеца по иглоукалыванию – Чёрный Абдулла!

– Узбек?

– Душман! – Шило едва удержался, чтобы не сплюнуть сквозь зубы.

– Ты думаешь, это его работа?

– А как думал бы ты? Ухарь ворвался в толпу и взорвал их всех! Может, там родственники Чёрного Абдуллы были? Может, он не рассчитывал, что шурави откроют огонь по дехканам? Если бы не Ухарь, сожгли бы нас напалмом и догнали отходящую часть!

– Что за Ухарь?

– Наш старшина. Мой земляк. Ты его должен знать!

Георгий не знал, что сказать. Почему он должен знать какого-то сорвиголову?

– Его матушка в медицинском работает!

– В каком медицинском?

– Не знаю. Он говорил, трупов режет! – сказал Шило, обуваясь.

– Сабина Казимировна? – спросил Георгий. Других женщин на кафедре патанатомии не было.

– Точно! Я всё забывал её имя-отчество. Я был другого призыва, они не разговаривали со мной, как с равным. Она, поди, не знает, что сын погиб.

– Вот оно как, – сказал Георгий. До чего же круглая земля! Ему бы не пришло в голову, что у Сабины Казимировны мог быть взрослый сын. Сабинка казалась студентам женщиной, неспособной кого-то родить.

– Приходи завтра, после обхода! Позвонишь из «приёмника» мне, тебя пропустят.

– А ты не сдашь меня ментам?

– Боишься?

– Ментов? – скривил губы Шило.

– Чёрного Абдуллу!

– Нет, – сказал Шило, обернувшись. Он казался спокойным и зло сосредоточенным.

– До завтра! – попрощался Георгий и закрыл двери.

Проводив неожиданного гостя, Георгий тотчас позвонил Сабине Казимировне. Трубку взял какой-то мужчина.

– Жорж!

– Да! – ответил Георгий.

– Алло?

– Да! Это я! С кем разговариваю?

– Сперва ты представься!

– Я же сказал, да! Это я, Жорж!

– От, хохма! Тёзка что ли?

– Мне бы Сабину Казимировну!

– Её нет, но я всё передам! Оставь свой номер телефона, она обязательно перезвонит!

– Хорошо, – Георгий продиктовал свой домашний и служебный номер. Разговаривать со словоохотливым тёзкой не хотелось.

– Так, передать-то что?

– Передай, что у меня есть известия, – Георгий споткнулся, что же передать?

– Известия по работе?

– По восемьдесят девятому году! – сообразил Георгий.

– Понял, тёзка! – абонент положил трубку.

Георгий застыл в недоумении. У Сабины муж? Но был же у неё сын! Нет, этот слишком молод для Сабины! У неё мог быть мужем человек солидный, умудрённый дипломат, но не человек, панибратски разговаривающий с незнакомцем. Этот даже не спросил фамилию, записал телефоны и положил трубку! После этого разговора Георгий ходил по квартире, не останавливаясь. Если Шило прав, то Сабине Казимировне грозит опасность. Чёрный Абдулла ищет виновников в смерти его родственников, что он сделает с матерью Ухаря?

Надо как-то предупредить её и рассказать наконец о гибели её сына! Шило забыл имя-отчество матери Ухаря, поэтому не рассказал Сабине ничего. Необходимо встретиться с Сабиной Казимировной! Но как ей сказать всё это? Георгий привык держать дистанцию с начальством общаться только по делу – вежливо и тактично, но не подобострастно и фамильярно.

Сабина позвонила через двадцать минут. Она помнила Лазарева и обратилась к нему по имени-отчеству.

– Звонил какой-то мужик, представился Жоржем. Кажется, у него кто-то умер! – сообщил ей Егор.

– Почему ты так решил?

– Сабина! Я не первый год живу на свете! По его голосу было понятно, что хочет сказать о покойнике!

Сабина ничего не спросила – от Жоржа в последнее время можно ожидать любых прогнозов. Человек менялся на её глазах. Сабина не воспитывала Жоржа, не учила жить, он понимал всё сам. Уже больше года Жорж не называл консьержа холопом и не уходил ночевать к Митричу, когда они ссорились по пустякам.

– Поедешь одна? – спросил Егор.

– Да.

– Ясно, – Егор пожелал счастливого пути и ушёл в свою комнату.

Там его ожидала мрачная женщина с душой наизнанку – патологическая анатомия.

Когда Сабина захлопнула за собой двери, Егор закончил изучение заданной темы. По обыкновению он стал листать учебник, любопытствуя, что ему предстоит изучать? Через несколько страниц Егор увидел сердце, замурованное в плотный жировой мешок. Вспомнился вступительный экзамен. Надо ж такому случиться, попались вопросы именно про сердце и соцветие метёлки! Ещё было строение ланцетника и понятие о биологической эволюции. Только эти вопросы Егор успел прочесть перед экзаменом! Егор начинал привыкать к удаче, но ему не верилось в абсолютное везение. К тому же, он забыл: откуда начинается большой круг кровообращения. Из правого предсердия к левому желудочку, или наоборот?

И тут повезло. Прямо перед ним сидела вчерашняя десятиклашка в очках с толстыми линзами. Она отвечала по билету. Почему-то на похожий вопрос.

– Опишите большой круг кровообращения! – попросила её экзаменаторша.

Девица без запинки ответила, рассказав вопрос билета Егора.

Задача облегчилась, Егор отвечал без запинки. На соцветии его прервали:

– Достаточно, переходите к следующему вопросу!

Егор дал определение эволюции.

– Отлично! – заключила экзамёнаторша, приятная женщина пенсионного возраста. – Поздравляю вас с поступлением!

Она протянула руку. Егор принял её сухонькую ладонь и учтиво пожал. Тогда ему не пришло в голову: откуда эта женщина знает, что ему нужно сдать всего один экзамен «на отлично»? Не интересовало Егора это и теперь.

Третий год студент Нерослов грыз гранит науки. На первых порах было очень тяжело: в медакадемии к каждому занятию задают столько, сколько проходишь в школе за полгода! Это только подумать: «со стр. семь до стр. сто девять!» Дома помогала Сабина. Она умела рассказать о непонятном на примерах: сердце – насос, сосуды – реки, нервы – дороги. При таком подходе к анатомии становилось ясно: что куда впадает и чем питается. Первые два года обучения Егор пахал, как проклятый.

– Научишься читать только когда будешь знать все буквы! – говорила Сабина, настаивая на зубрёжке анатомических и физиологических терминов.

Порою пухла голова, но кое-что в ней оставалось. Егор узнал человека на клеточном уровне, осталось изучить механизмы воздействия на организм всех известных факторов.

Любой клинический предмет суживает общие медицинские знания, фокусируя их на конкретной патологии. Чтобы разобрать механизм развития инфаркта, Егор не изучал новые понятия, он выделял самое главное из уже известного.

Егор не считал себя отличником, он был им только на бумаге. Студент Нерослов знал, что многого он не усвоил так, как этого требовали преподаватели. На экзаменах Егору попадались сплошь лёгкие вопросы, а экзаменаторы – доброжелательные и улыбчивые, милые люди.

Егор освоился в квартире Сабины, теперь он не тыкался как слепой кутёнок во все двери подряд, а знал, где и что находится. Для начала Егор перебрал хвалёную западную сантехнику в ванной комнате. Сливной бачок работал через раз и постоянно шипел, гоняя без толку ржавую воду. Чудо-смеситель был подсоединён к отечественным трубам без подгонки: при включенном кране стыки подтекали и кряхтели. Егор недоумевал, на кой толк термодатчик, указывающий температуру воды в душе, если эта вода стекает по блестящему кафелю на зеркальный пол?

Всё же поработал сантехником, думал Егор, ремонтируя ванную. Как и собирался.

Сабина Казимировна устроила его старшим лаборантом на врачебную должность в НИИ при медицинской академии. Это требовало от Егора вовремя приходить за зарплатой и перенимать навыки административно-руководящей работы.

– Так надо! – сказала Сабина, и Егор верил ей.

Вопрос с квартирой родителей урегулировался сам собой. Сабина помогла приватизировать её на льготных условиях: в течение недели, безо всяких затрат. Тёща затаилась, от жены не поступало никаких известий. Поначалу Егор сильно скучал по детям. Он послал дочерям посылку с куклами Барби, как обещал когда-то сам себе, но никакого ответа не получил. Сообразив, что в тёщином доме никто не рад его появлению, Егор на время оставил попытки увидеть детей.

Отношения с Сабиной были ему непонятны. На людях Егор был студентом Нерословым, дома – Жоржем, который мог поступать по-своему в любой ситуации.

Кто же он для Сабины Казимировны? Егор задумался. Сожитель, любовник? Или необходимый фон для преуспевающей женщины?

Приходя в институт исключительно за знаниями, Егор не замечал гаденьких ухмылок однокурсников, сопровождающих его успехи в учёбе.

Друзей у него не было. Кто-то открыто завидовал, кто-то втихушку шептался за его спиной.

Егор поймал себя на том, что сидит перед раскрытой книгой и битых полчаса думает об одном и том же: куда и зачем ушла Сабина?

Позвонил незнакомый тёзка и взволнованным голосом попросил позвать Сабину Казимировну. Она тотчас уехала к нему. Кто же он? Студент, или? Или что? Егор улыбнулся. Если бы у Сабины был кто-нибудь, разве бы она стала скрывать? Такова Сабина Казимировна! Может, это кто-то из её прошлой жизни? Более значимый, чем Егор?

Он посмотрел на себя в зеркало, не сдержался, показал язык. Что он вообще может значить для Сабины?

Они выезжали из дому и встречались с разными нужными людьми: надутыми и холёными мужиками. После второй-третьей рюмки они становились своими в доску и находили общий язык с Егором. Оказывается, всё у них, как у обычных людей: и на горшок они ходят, бывает, и зубы не чистят. Случайно встретившись после вечеринки, ни один новоявленный знакомый не радовался Егору, не подавал ему руки, ограничиваясь скупым кивком. Да и он не набивался в друзья!

Почему Сабина сразу перезвонила, услышав от Егора про восемьдесят девятый? Что было в этом году?

Марья тогда подвихнула ногу и сидела дома на больничном. Он сам ходил по магазинам и покупал продукты. Что не приносил домой, всё было неправильно. И картошка проросшая, и лук не горький, и рис серый! Егор вздохнул, как давно это было, вроде бы, и не с ним. Интересно, то была настоящая жизнь или только подготовка к ней?

И всё же, чем знаменательна эта дата? Москвичи мыслят масштабно. Если где в мире катаклизм – штормит Манежную! Егор почувствовал, что приблизился к разгадке. Осталось вспомнить, что глобального произошло четыре года назад.

Как что? Он вскочил со стула. Вывод войск из Афгана!

– Егор Андреевич, разрешите? – спросила домработница, держа в руке ведро с водой и тряпку.

– Пожалуйста! – Егор вышел из кабинета. Домработница приходила по пятницам: убирала-чистила. Егор скоро понял, что кухарка и домработница, по сути – разные люди. Ещё был шофёр, но Сабину не устраивала его медлительность. Работал он только по ночам, после вечеринок.

Егор вышел на лоджию. Поёжился. В этом году осень обманчива, как весна. То холод собачий, то летняя духота. Он закурил, обернувшись батистовым халатом, присел на мягкий пуфик.

В первый вечер у Сабины тут сидел Митрич и что-то лепетал. А потом его назвали корректором, но Митрич этого уже не слышал. Он преспокойно дрых на софе у окна. И сколь потом Егор не пытал его, что это за профессия, Митрич упорно отмалчивался. Как Зоя Космодемьянская!

Егор посмотрел на часы. Уже больше часа, как Сабина уехала к звонившему. Обещала позвонить через полчаса, если что-то случилось. Если, действительно, тёзка говорил о покойнике. Сабина молчит, значит, ничего необычного. Или наоборот?

Надо было ехать вместе, чтоб потом не сидеть и не страдать! Егор сплюнул, в мраморную пепельницу. Навалилась же тоска!

Он собрался и поехал к Митричу. Впереди выходные, можно расслабиться.

Сабина Казимировна сидела в квартире Георгия и внимательно слушала. Она впервые узнала подробности смерти своего сына. Ей говорили, что он погиб смертью храбрых, но как? По-разному можно, быть храбрым: не бояться смерти или наоборот, бояться оказаться трусом. Это разные вещи. Сабина всегда была уверена, что её сын не боится ничего! Он в армию ушёл, считай, добровольцем! В армию идти уже непристижно и даже унизительно. А в то время, пожалуй, последние из призывников думали по-старинке: кто не был в армии, тот неполноценный.

Слушая о последнем подвиге сына, Сабина поджала губы. Она не теряла сознания, как тогда, впервые услышав о гибели сына, не плакала она и сейчас. Сабина пожалела бедного Валета. Надо же, эхо войны достало парня!