Текст книги "Невольница. Книга вторая"

Невольница
Книга вторая
Сергей Е. ДИНОВ

Дизайнер обложки Алексей Штыхин

Редактор Ольга Зубкова

Иллюстратор М. З. Серб

Иллюстратор Олег Педан

Фотограф Сергей Баранов

© Сергей Е. ДИНОВ, 2017

© Алексей Штыхин, дизайн обложки, 2017

© М. З. Серб, иллюстрации, 2017

© Олег Педан, иллюстрации, 2017

© Сергей Баранов, фотографии, 2017

ISBN 978-5-4485-5909-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«В двух книгах», композиция М.З.Серб, 2001

Об авторе

«Пойду, поймаю образ на перо…", 1979

Сергей Е. ДИНОВ

(литературный псевдоним Сергея Евгеньевича Баранова)

Автор сценариев анимационных, документальных, художественных фильмов и телевизионных сериалов, романа «СВЕРЧОК ДЛЯ ДЕВОЧКИ» (в редакции издательства ЭКСМО: «ЛОХ И БАНДИТЫ», «ЛОХ – ДРУГ БАНДИТОВ», «МЕШОК БАКСОВ И НЕМНОГО РУБЛЕЙ», «ГОП СО СМЫКОМ»), романов «БАРЫШНЯ С ПЕТЛЕЙ НА ШЕЕ» (АСД), «БЕЗДОНКА», «ВЫПОЛЗИНА», «МАСКАРОН», сборников рассказов «ДАЛЬНЕЕ НЕБО», «ЛУТКОВА ИЗБУШКА» и др.

От автора

Книга Вторая «НЕВОЛЬНИЦА» является символическим продолжением Книги Первой «МАСКАРОН».

История основана на реальных фактах и событиях.

Все персонажи повествования вымышлены, любое совпадение с историческими личностями случайно.

Для пущего нарушения возможной достоверности, искажен временной период происходящего и умышленно нарушена хронология событий. Исторический период развития сюжета охватывает примерно 20-е – 70-е годы XIX века.

Терпеливому читателю следует учесть: сие, весьма запутанное повествование – результат накопленного за двадцать семь долгих лет архивного материала по работорговле на юге России конца XIX, начала XX веков, при этом облеченное в замысловатый приключенческий сюжет, дабы скрыть, по возможности, характерные черты реальных людей, живших в то время в Одессе.

Намеренно разрушая целостность исторической части романа, автор приводит туманное предисловие, дабы сбить с толку внимательного читателя и сокрыть возможные совпадения с реальными историческими личностями.

Предисловие
сценариста Веденяпина после прочтения перевода с французского языка рукописи «СПИСОК ОДИССА».

Сумасшедший XX век закончился обыденно и незаметно, без жутких катаклизмов и «конца света», обещанного лжепророками и неверно истолкованным древнейшим календарем майя. Миллениум наступил скучным Новым годом и очередным экономическим кризисом. Смену веков должно было предварять некое грандиозное событие, но оно случилось гораздо раньше: развалилась империя с гордым названием Союз Советских Социалистических Республик.

Историю нового государства и множества осколков Страны Советов пришлось переписывать заново.

Неоспоримых истин в истории нет. Есть факты и события, затертые плотной завесью веков. История представляется вовсе не наукой, а досужими домыслами переписчиков в угоду последующей череде бесконечных наследников правящих земным миром. Образно выражаясь, история, как наука, – это дворовая, гулящая девка. При новом барине подрумянивается, приукрашивается, принаряжается каждый раз по-новому. При этом нисколько не стареет, но устраивает на радость грядущим переписчикам.

Выразительный, по своей примитивности, пример старения – учебники, хрестоматии, толстенные тома по отечественной истории прошедшей эпохи, назовем ее, соцреализмом.

Кто тиран, кто благодетель, кто герой, а кто предатель недалекого прошлого многие современники так до сих пор и не разобрались. Наступает иная эпоха. И потомками издаются новые учебники истории. Ежели пытливого читателя, это чтиво, в очередной раз, смутит искаженными фактами, то кому-то псевдоисторическая ложь придется бальзамом на душу.

Абсолютной истины в истории никогда не открывали, а лишь приоткрывали завесу сокрытых фактов и свидетельств. На нашу бытность некоторые исторические события, похоже, так и останутся архивной загадкой.

Неоспоримые исторические факты, несомненно, появляются. Время от времени снимают гриф секретности с архивов, обнародуют умеренными порциями документы с ужасающей, трагической правдой, к примеру, о репрессиях в «сталинский» период истории СССР. Эти самые факты должны были бы подтвердить ту или иную историческую истину. Но факты есть, а истины как не было, так и нет.

Истина, как ни парадоксально, во все времена остается категорией весьма неопределенной. Ведь даже факты, казалось бы, разящие, близкие к раскрытию истины, хитромудрыми историками, кои считаются учеными, перекраиваются на новый лад и трактуются по-особому, по заказу новых правителей. Потому, чтобы не обидеть, назовем историков – литераторами особой категории.

Продолжим литературные мистификации, подобной «Списку Одисса», дабы слегка приоткрыть некоторые тайны далекой истории отечества этаким замысловатым образом.

До начала повествования, приведем в качестве эпиграфа строки из поэмы «Евгений Онегин» русского поэта с африканской родословной Александра Сергеевича Пушкина.

 
«Я жил тогда в Одессе пыльной…
Там долго ясны небеса,
Там хлопотливо торг обильной
Свои подъемлет паруса;
Там всё Европой дышит, веет,
Всё блещет Югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Язык Италии златой
Звучит по улице веселой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин,
И грек, и молдаван тяжелый,
И сын египетской земли,
Корсар в отставке, Морали…»
 

Корсар в отставке, Морали… Запомним эту загадочную личность пушкинской эпохи. И позволим себе вольность полагать, что поэт упоминал об отце одного из персонажей, прототипы которых будут описаны в данной литературной мистификации. Хотя этому предположению есть множество опровержений и возражений, о чем так же будет упомянуто, но значительно позже, в Примечаниях и Комментариях романа.

Хочется довериться фантазии неизвестного автора «Списка Одисса», нежели поверить в реальность происходящего в повествовании. Примем игру воображения сочинителя, и будем полагать и напомним читателю, что совпадение с историческими личностями является абсолютной случайностью.

Касательно самой истории «Невольницы», можно с большой уверенностью заявить, что всё от начала до конца художественный вымысел, мистификация, хотя с некоторыми историческими фактами в канве повествования.

Таковыми, к примеру, как каперство – морское пиратство, разбой и грабеж, право на которое гражданам давало само государство. Патент на каперство выдавался торговцам и купцам, владеющими морскими судами, и они вправе были во время войн грабить суда, плавающих под флагами противников российской империи.

Почтенные купцы укрепляли железом борта деревянных судов, оснащали пушками, нанимали экипаж из бывших пиратов, грабителей, убийц, бандитов, потрошителей всех мастей и… недалеко от родных берегов грабили, убивали всех подряд, соотечественников в том числе.

Даже мелкие перекупщики, спекулянты и воры в те лихие времена маскировались под рыбаков, переоснащали фелюги и гребные барки. По ночам, в двух морских милях от Одессы или в ближайших гаванях нагло брали на абордаж богатые купеческие яхты, почтовые суда, торговые шхуны, грабили и пускали на дно со всем экипажем, избавляясь от свидетелей кровавого, циничного обогащения.

Немудрено, что самые удачливые, жестокие, без какой-либо морали купцы баснословно богатели в те бурные времена. На контрабанде и нелегальной торговле наживались миллионные состояния.

Курсивом автор романа еще раз позволил себе выделить особое слово, которое станет ключевым во всем дальнейшем повествовании и будет созвучно вымышленной фамилии одного из значительных персонажей.

Два небольших исторических примера в отступление…

Патриарх одесского бизнеса, юноша двадцати лет отроду, Федор Родоканаки, уроженец острова Хиос, прибыл в Новороссию в 1819 году. У юного грека не было ни богатых родственников, ни влиятельных покровителей. Но через некоторое время Федор подал прошение на российское гражданство и заявил состояние в пятьдесят тысяч рублей золотом, хотя внятно объяснить появление гигантского, по тем временам, капитала юноша не смог.

Для сравнения, в 1794 году на строительство морского порта в Одессе было затрачено 38 тысяч 900 рублей. Юный Родоканаки на свои деньги мог построить еще один порт.

В России с незапамятных времен привечали богатый люд. Чиновники-взяточники декларацию о доходах не спрашивали. Российское гражданство Родоканаки получил без промедления. Через семь лет грека причислили к Первой купеческой гильдии. И занялся Федор Павлович хлебной торговлей с большим размахом. Это была официальная сторона его процветающего бизнеса.

За десять лет своих трудов уже не юноша, а в 30 лет достойный гражданин Одессы, сравнялся по состоянию и влиятельности с богатейшими торговцами, купцами и банкирами того времени Ралли, Штиглицем, Кортацци, Маразли.

Оставим заметку на всё дальнейшее повествование и напомним, что у другого известного купца того времени была попытка возвести род Маразли в дворянское достоинство еще в 1848 году.

Генерал-губернатор князь Воронцов направил на имя министра юстиции графа Панина (1801—1874) отношение «о дворянском достоинстве почетного гражданина Григория Маразли». После недолгой чиновничьей волокиты, граф Панин отписался князю Воронцову в августе того же года:

«…нахожу, что они (документы) не удовлетворяют требованиям в 75 статье, IX тома Святых Законов (издания 1842г.) изъясненным, ибо оными не доказывается, чтобы он (Григорий Маразли) или предки его приобрели в Российской службе чины и ордена, сообщающие дворянское достоинство».

Надо полагать, князь Воронцов обратился с подобным ходатайством в министерство юстиции, желая оказать расположение своему любимцу С. В. Сафонову, женатому на дочери Григория Маразли-старшего.

Здравствовали и в царской чиновничьей России порядочные дворяне и графья – министры, сохранявшие гражданское достоинство. Не повелись они на купеческие подношения и несметные богатства, неизвестно откуда взявшиеся у мигрантов, и отказали в дворянском достоинстве Маразли-старшему. Впрочем, Маразли-младший, на деньгах отца, в будущем достиг всего, о чем только мечтал его предок.

Это была прекрасная, суровая, удивительная, необыкновенная эпоха – XIX век.

Загадочное исчезновение, мистификация или-таки смерть в Таганроге государя-императора Александра – Первого.

Расцвет тайных обществ офицеров-дворян, «русских рыцарей» и масонов. Восстание декабристов и подвиг самоотречения их жен-дворянок, которые последовали за мужьями на каторгу в Сибирь.

Хотя история приоткрывает со временем некоторые завесы «зверской расправы» императора Николая-Первого над восставшими против монархии.

К примеру, декабриста Муравьева приговорили к ссылке в Сибирь без лишения чинов и дворянства. Александр Николаевич был назначен городничим в городок Верхнеудинск, в 1828 году переведен в Иркутск. Под его начальством город благоустраивался с размахом: были положены тёсовые тротуары, на набережной Ангары шумели «московские гулянья в экипажах вокруг качелей». Порядок в городе, обеспеченный полицией, возглавляемой ссыльным городничим, отмечался в хвалебных жандармских донесениях императору.

В чине генерал – лейтенанта, сенатор Муравьев в 1861 году был переведен в Москву, где и скончался. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Вот вам, уважаемый читатель, для примера, судьба одного из декабристов, восставших против власти.

История государства, лишний раз в этом убеждаемся, весьма переменчивая барышня в изложении разного рода архивариусов и летописцев всех мастей и достоинств.

Век девятнадцатый был веком потрясающих воображение женщин, красавиц, благородных дам и невероятных авантюристок.

Возникнув в литературе XIX века, идеал «демонической» женщины, – писал Ю. М. Лотман в трудах «Беседы о русской культуре», – активно вторгся в быт и создал целую галерею женщин – разрушительниц норм «приличного» светского поведения.

Яркий тому пример, – светская красавица Аграфена Закревская (1800 – 1879) – жена министра внутренних дел, а после 1848 года – московского военного генерал-губернатора. Закревская была известна в свете самыми невероятными скандальными связями.

Удивительные судьбы двух авантюристок, красавиц сестер, полячек Эвелины и Каролины с лихвой подтверждают размышления Лотмана «о демонических» женщинах.

В XVIII веке польский аристократ граф Адам Ржевуский женился на пленённой гречанке. В браке родились две дочери ослепительной красоты. Одна из сестер, Эвелина стала музой и супругой Оноре де Бальзака и принесла известному писателю множество бед и неприятностей.

Вторая – Каролина, по мужу – Собаньска, оставила заметный след в жизни не только Александра Сергеевича Пушкина во время его южной ссылки.

Чудесной приманкой для мятежных поэтов Пушкина и Адама Мицкевича в «одесский период» стала именно коварная Каролина. Поэты испытывали долгие, мучительные чувства к прелестной авантюристке и посвятили ей стихотворную любовную лирику.

С 1821 года, расчетливая и коварная, Каролина сожительствовала с начальником южных военных поселений генерал-лейтенантом Витте. Вызывающее поведение в светском обществе считалось скандальным, однако, вполне вписывалось в романтический образ демонической красавицы того аморального времени. Прелестница Собаньска была не только любовницей, но и тайным агентом Витте, филером и светской сплетницей. Граф Витте сам по себе – одна из грязных личностей в истории русского политического сыска. Шпион ни столько по службе, сколько по призванию, предатель и перебежчик, Витте по собственной инициативе начал слежку за вольнодумцами и декабристами.

Были иные примеры, весьма поучительные для потомков. В то же самое время проживала знаменитая Надежда Дурова, «кавалерист девица». Она заслужила славу боевого офицера и отстояла «мужское право» на биографию писателя. Третьей ее победой – в 1830-х годах – было право ношения мужской одежды.

Это обстоятельство, конечно, можно было бы и опустить, по нынешним вольностям и разгулу феминизма, разнузданного либерализма и воинствующей демократии. Но останемся верны исторической истине, правде и подлинности…

В просвещенном XIX веке нашлось место не только романтизму, необычайно расцвел откровенный бандитизм. Грабежам и убийствам не было числа, как, впрочем, и в XX веке 90-х годов, да и в XXI-ом, к великому сожалению.

Однако, славный XIX век – это все-таки время удивительной романтики, замечательных людей с весьма выразительными признаками чести, достоинства и благородства.

В это время правили необыкновенные женщины. Правили посредством, как всегда, мужчин. Образование женщины обернулось проблемой ее места в обществе, созданном мужчинами. Женщины становились императрицами и рабынями, из нищих – богатыми содержанками, из богатых – нищенками. И те же прекрасные, умные, очаровательные женщины оставались расходным материалом мужчин в борьбе за власть, за богатство, за самоутверждение. И, что самое печальное, – прелестные женщины оставались выгодным товаром на все времена.

Итак, сие повествование посвящено женщине, прекраснейшей составляющей человечества.

Напоминаем еще раз, что все персонажи романа вымышлены и любое совпадение с историческими личностями совершенно случайно.

Для пущего нарушения возможной достоверности, намеренно искажен временной период происходящего и умышленно нарушена хронология событий. Исторический период основного действа охватывает примерно 20-е – 70-е годы XIX века.

История «Невольницы», в основе которой лежит рукопись неизвестного автора «Список Одисса», могла положить свое начало в одну из страшных эпидемий чумы 1812, 1829, 1831 года в провинциальной Одессе с населением в 30 тысяч человек.

Для сравнения, это население современного небольшого городка Подмосковья.

В то достопамятное время, о котором пойдет речь, в портовой Одессе каждая мало-мальски значительная личность из дворян, знати или купцов была на виду. Деяния приметных личностей, тайные или явные, криминальные или добродетельные, невозможно было сокрыть от пересудов светской общественности, от доносов в тайную канцелярию или от освещения в печати.

Для начала, намеренно отвлекая вдумчивого читателя от реальных исторических фактов, предложим случайное литературное расследование, которое и вывело автора на историю о судьбе сестер Рудерских.

Часть I. Фигляр

Отступление

«В основе каждого богатства

лежит преступление…»

М.З.Серб

«Честь паче почести»

(надпись на родовом гербе М.)

В середине 90-х годов прошлого столетия, Роман Веденяпин, актёр московского театра, наезжал в Одессу довольно часто. На киностудии у него был блат: тайная, замужняя любовница в администрации. Актер Веденяпин был порочен, любвеобилен и корыстен. Актерская профессия зависима и нестабильна. Потому нужные знакомства, дружба и вынужденные любовные отношения никому и никогда в кино не вредили. Особенно, талантливым людям.

Веденяпин, несомненно, был талантлив, но имел скверный характер, был ленив и порой вел себя столь вызывающе и отвратительно, особенно, когда позволял себе выпить лишнего, что его снимали с ролей, выгоняли со съемок. Но актеру удавалось возвращаться в кино, создавать экранные образы своих персонажей настолько выразительными и убедительными, что продюсеры продолжали приглашать его, правда, на эпизодические роли, несмотря на скандальность.

Старейшая киностудия Одессы оживала после затяжного застоя и бурно втягивалась в «перестройку» коммерческим кинематографом. Снималось два полнометражных фильма, телевизионный сериал по Джеку Лондону. Отстроили новый съемочный павильон на тысячу квадратных метров.

В студийной гостинице «Экран» было шумно и праздно. Вновь буянили заезжие, пьяные артисты, по вечерам царило веселье.

Коммерческое отделение киностудии «Одесса-прима» намеревалось зафрахтовать белый пароход для разгульного заплыва во французские Канны, на кинофестиваль.

Неуемный Веденяпин без раздумий бросился в эту бурную кашу страстей, согласился на эпизодическую роль, экстерном сдал экзамены за второй курс заочно-вечернего факультета и прибыл в Одессу.

В тридцать с лишним лет Роман задумал вновь учиться. Со второй попытки был принят на сценарный факультет института кинематографии. Актерскую профессию не бросил. Театральные роли приносили малый заработок и позволяли устойчиво держаться в профессии.

Замысловатые идеи, невнятные по изложению и сюжету сценарии Веденяпина оставались без внимания в киномире. Потому актер охотно откликался на любые предложения и на незначительные роли в фильмах, даже если это было мимолетное появление на экране с расхожей фразой, типа, «кушать подано!». Главное, для актера, как выражался сам Веденяпин: светиться, не спиться и еще раз светиться. Отсюда и популярность.

В 90-х годах прошлого столетия, в краткий и бурный период расцвета «коммерческого» кино, когда «отмывались – намывались» теневые капиталы новых меценатов и коммерсантов, многие фильмы не попадали на экран. Коробки отбракованных кинолент не забрасывались цензорами на дальние полки архивов Госкино, как бывало в советские времена, но вполне достойные фильмы порой бесследно исчезали в подвалах новых бизнесменов от кино. Как то случилось в те времена, к примеру, с фильмом «Мастер и Маргарита» режиссера Юрия Кары. Много позже экранное воплощение бессмертного булгаковского творения вынут из подвалов и позволят зрителю оценить образы, сознанные замечательными актерами Михаилом Ульяновым, Валентином Гафтом, Анастасии Вертинской и другими. Но уже подоспела, к тому времени, облегченная по драматургии телевизионная версия романа Владимира Бортко. Фильм Кары несколько поблек перед новомодными наворотами компьютерной графики и приличной операторской работой Валерия Мюльгаута.

Неутомимому Веденяпину в годы «перестроечного» лихолетья пришлось переиграть уйму жуликов, пройдох, авантюристов всех мастей, бандитов в малиновых пиджаках, убийц в кожаных куртках, бухгалтеров в круглых очёчках и черных нарукавниках, умеющих скрывать доходы от государства и работать с «черной кассой» и «серой» зарплатой.

В июне того памятного лета актер прилетел в Одессу, на съемки детективной ретро-мелодрамы о классическом любовном «треугольнике». Нудный сценарий с вялыми, будто потные торговки в полуденную жару, эпизодами был написан местной барышней, «племянницей» очередного замдиректора киностудии. В рабочем варианте сценарий назывался банально: «Лилия на песке».

Ленивой графоманкой была предпринята жалкая попытка повторить успех фильма «Раба любви» с очаровательной Еленой Соловей.

Роль Веденяпина была прописана в сценарии примитивно до безобразия. Предстояло кривляться, изображать персонажа конца XIX века – идиота профессора Шацкого из Санкт – Петербурга, по слухам, агента тайной канцелярии.

По сюжету, болезненный Шацкий отдыхал у моря, предавался поискам увлекательных фактов из жизни польского поэта Адама Мицкевича, посещавшего Одессу в 1820-х годах во времена южной ссылки Александра Пушкина.

Возрастной герой Веденяпина влюблялся в красавицу Аннету Ромазину. Купеческую дочь родители сослали с первопрестольной на каникулы к морю, к деспотичной тетушке в скромный особнячок близ Французского бульвара.

Шацкий познакомился с юной Ромазиной на пляже Ланжерон при романтических обстоятельствах: отважный профессор палочкой с бронзовым набалдашником героически отогнал от Аннеты наглых, местных жиголо и спас девушку от грабежа и насилия.

На вечерней прогулке под акациями Французского бульвара, на правах спасителя, Шацкий вдохновенно читал юной девице стихи Адама Мицкевича. Рассказывал о скандальных красавицах минувших дней Амалии Ризнич, Каролине Собаньской, в которую поэт был влюблен.

Сумасбродная Аннет предпочла скромному историку – авантюриста Григория Фишберга. С одесским шиком Фишберг катался по Одессе в карете с царскими вензелями, возил свою новую пассию по ресторанам, щедро одаривал контрабандой, обряжал «парижскими» нарядами.

Дотошный филер Шацкий, из ревности и оскорбленного достоинства, без особого труда выяснил, что Гриша Фишберг, при всех его великосветских, простите, «понтах», всего лишь – мусорщик. Младший Фишберг помогал папаше с вывозом хлама с одесских рынков, магазинов и постоялых дворов. В то далекое время, как и в нынешние времена, это было тоже весьма выгодное предприятие. Романтичная Аннет, узнав о возлюбленном «отвратительные» подробности о его грязной коммерции, которые претили ее аристократическому духу, не смогла побороть чувство неловкости и, наперекор своей девичей влюбленности, прервала отдых и отбыла к родителям в купеческую Москву. Следом за ней отправился неугомонный Шацкий.

Вот, собственно, и весь незамысловатый сюжет будущего фильма.

Непризнанный сценарист, хронический эпизодник Рома Веденяпин не стал вмешиваться в переделку вялого сюжетосплетения. Никто бы и не позволил. Однако, на вечерних посиделках в студийном буфете он нагло предложил режиссеру на финальных титрах хотя бы порадовать зрителя известием, что легкомысленная Аннет, обманом завлеченная в таверну на прощальное рандеву с подлым Фишбергом, лишилась чувств, опоённая снотворным и отправилась, зашитая в мешковину, вовсе не к родителям в Москву, а в грязный, пропахший рыбой, вонючий трюм торгового судна. Тем же вечером купеческую дочь, вместе с десятком таких же несчастных невольниц, увезли в неволю, в Турцию.

Режиссер многозначительно нахмурился неожиданному повороту сюжета и обещал подумать до завтрашнего дня. Как это обычно делают некоторые кинодеятели, когда задумывают позаимствовать чужую разумную идею, а позже выдать за свою.

Обратим внимание читателя на прозорливость актера Веденяпина и некоторую его способность предвидения ближайших событий. Расставим в истории о современных рабынях и невольницах далекого прошлого все точки над «i», как говорят графоманы, и сообщим, что вторым оператором на фильме работал Роберт Воротов. Эпизодические роли сыграли актрисы Инга Шеметова, младшая сестра пропавшей Элины (о трагической судьбе которой было рассказано в киноповести «Сосуд для слез»), и ее подруга Яна Кудасова, приглашенные на съемки фильма «Лилия на песке» по настоятельной просьбе Воротова. О судьбах девушек было более подробно рассказано в романе «МАСКАРОН».

У эгоиста Ромы Веденяпина дружеских отношений с мрачным верзилой, оператором Воротовым не сложилось. На съемках фильма они проживали в соседних номерах, существовали рядом, но будто бы оставались в параллельных мирах. Разные они были люди, по интересам, характерам и воспитанию. Роман предпочитал одиночество, хотя порой отвлекался на выпивку с коллегами. Воротов ставил по главу угла – выпивку, порой отвлекаясь на работу вечно вторым оператором.

Через два дня съемок дотошный, образованный эрудит Веденяпин со скандалом уличил сценариню в наглом воровстве и неточности, которую он допустил сознательно, когда поведал режиссеру в студийном буфете об ином финале фильма. А режиссер, неосторожно или намеренно, пересказал сценаристке эту занятную идею, которую наглая барышня за два дня тут же прописала в следующей версии сценария. К большому неудовольствию самого автора идеи – Романа Веденяпина.

На сборе съемочной группы негодующий Рома наговорил сценаристке отменных гадостей, уличил ее в плагиате и заявил, что несчастных девушек могли в то время увезти к берегам Османской империи, но никак не в Турцию. Турецкая республика была провозглашена много позже, в году этак 1923-ем. А действие вымышленных персонажей фильма, согласно сценарию, происходит в конце XIX века11
  На самом деле, европейцы в те времена называли государство со столицей в бывшем Константинополе и Османской империей, и Турцией. Но официально название Турция закрепилось с приходом к власти Кемаля Ататюрка.


[Закрыть]. И все эти красивые литературные фразочки, заимствованные наглой сценаристкой: «зашитая в грубую мешковину», «невольницы», «вонючий трюм торгового барка» и прочее, – Веденяпин самолично приписал синим карандашом на полях своего экземпляра сценария, который он тут же и предъявил изумленной группе. Актерским поставленным баритоном Рома с выражением зачитал самые впечатляющие отрывки оригинального сценария. У самой сценаристки по тексту все было изложено довольно формально, сухо, пошло, а порой совершенно безграмотно. Едва ли дама, прожившая всю сознательную жизнь в Полтаве, вдали от моря, могла знать такое флотское понятие, как «барк», отличить «шхуну» от «шаланды».

– «Ужастные эти люди, эти дикие жадные бандиты поездили в телегах на Малороссии и скрали много безвинных девиц», – безграмотно, с грамматическими ошибками писала сценаристка, и с удовольствием цитировал вслух Веденяпин, акцентируя на самых ударных фразах:

– Поездили «на»! Скрали! Вообразите, господа кине-матом-графисты?! Какой высокий штиль?! Какая культура написания?! Какой «ужаст»?! – потешался актер и продолжал цитировать:

– «Профессор Шацкий горько обрыдался, только по приезде в унылый Сан-Петербургер, узнав о судьбе несчастной своей возлюбленной».

– Только представьте, господа-товарищи, как «горько обрыдался» профессор «по приезде» в Санитарный Петербургер! – паясничал Рома. – Я вас умоляю, братья-коллеги, Шекспир закололся бы гусиным пером, узнав о творчестве нашей уважаемой тёти Сони с Привоза!

Скороспелый «Сан-Петербургер», видимо, дописанный и отпечатанный сценаристкой, буквально, вчера поздним вечером, сразил образованного Веденяпина наповал. Группа валялась по стульям от хохота при выразительном художественном чтении актера. Режиссер попытался замять инцидент и попросил всех разойтись. Сценаристка пребывала в полуобмороке. Веденяпин не стал щадить даму «бальзаковского возраста», добил писательницу, что тухлыми «петербургерами» он сыт по горло, и гордо удалился, собираясь напиться в одиночестве.

После первого прочтения сценария в Одессе перед съемочной группой, столичный актер подшучивать над графоманкой не стал. Нынче, после откровенного плагиата, устроил свой публичный «творческий» вечер и презрел сценариню окончательно.

Дня через три Рома еще раз засветился в обшарпанном номере «запойного общежития киношников» – гостинице «Экран», где под общий гогот собутыльников устроил чтения сценария, что называется, в лицах. На славную вечеринку внезапно нагрянула сценаристка, гнать ее не стали. Она просидела минуток десять на продавленной койке мрачнее бездомного пса с Молдаванки, и удалилась. Предовольные слушатели ржали так, что через полчаса в тесном, одноместном номере набилось человек двадцать, жаждущих продолжения спектакля одного актера.

На другой день уязвленная писательница вознамерилась извести, вымарать из своего «бессмертного» творения персонажа по фамилии Шацкий в исполнении талантливого чтеца Веденяпина. Неуемная шизофреничка написала на имя директора киностудии кипу заявлений, прошений, жалоб и кляуз. Но был уже отснят приличный метраж «фильмы» с пошлым названием «Лилия на песке». Веденяпина – Шацкого никак нельзя было ни заменить, ни выгнать с роли, на беду и полное расстройство сценаристки – лентяйки, обжоры и неряхи.

Наглец Веденяпин получил устный выговор от директора фильма за «публичное оскорбление автора сценария», лишился будущей премии и совсем расслабился, растворился в своих мыслях и несбыточных чаяниях. Творческий пыл и актерский задор московского фигляра угас. Но ненадолго. Веденяпин намеревался без конфликтов, скандалов и провокаций тихонько и неприметно отсидеться, отбыть «повинную» на съемках до августа месяца и остаться на «озвучку» роли. Мечтать не вредно, если нечем заняться.

После лишения премии за оскорбление «блатной» сценаристки, актер умерил свой нрав и пыл. Вполне искренне поблагодарил руководство фильма и киностудии, что не сняли с роли и вознамерился тихо и спокойно в часы отдыха между съемок беззаботно поплавать в море, поваляться под солнцем на пляжах Аркадии, а вечера дополнить прогулками в одиночестве и возлиянием прохладного пивка на открытых верандах кафешек знаменитой Дерибасовской.

Герои-любовники были не в амплуа Веденяпина, при малом-то пушкинском росте и физиономии клоуна (!), но Рома терпеливо настроился на курортный роман с любой мало-мальски привлекательной особой.

С актрисой на главную роль ему не повезло однозначно. «Гэкающая», прыщавая «курсистка» из стольного града Киева оказалась протеже самого (!) генерального продюсера фильма. Актёрка явилась отвратительной аллегорией на само название фильма, смутила своей внешностью даже угрюмую сценаристку, ведь «Лилия…», получалось, виделась режиссеру и продюсеру именно такой худосочной стервой.

Выпускник знаменитой театральной «Щуки», временами интеллигент, не красавец, но вполне себе мужчина в «соку», Веденяпин впал в уныние, в перерывах между съемок принялся неумеренно попивать водочку в студийном буфете. График производства «фильмы» случился напряженный, без выходных дней, положенных когда-то в советское время по законам о труде. Продюсеры тратили деньги экономно и расчетливо. Романа успокаивало одно: по сюжету фильма ему не придется целоваться в кадре с прыщавой актёркой из почтенного заведения имени Карпенко-Карого22
  Киевский театральный институт имени И.К.Карпенко-Карого.


[Закрыть].