Текст книги "Предназначение"

Глава 10

Горн пришел в свой барак только к вечеру – разбитый и мрачный. Ему оказали медицинскую помощь: привели в чувство и успокоили нервы, но не удосужились избавить от воспоминаний. Мысли о пережитом насилии окрашивали и без того нерадужную действительность в темные, холодные тона, от которых юноше хотелось стонать и выть.

Хонтеан сидел на скамье «на улице».

– Ты плохо выглядишь, – заметил монах.

Принц невесело усмехнулся:

– Я не знаю, как не чувствовать боли, зато умею ее терпеть!

Хонтеан задумчиво осмотрел ученика с головы до ног.

– Научись гнуться, иначе сломаешься, – посоветовал отшельник.

Принц сел рядом со Жрецом Времени.

– Ты знаешь, что я едва не погиб… – сказал Горн. – Я опять дрался на арене. Дрался насмерть!

– Ты победил?

– Да, но без твоей помощи!

– Чего же в этом странного? Ты ведь Мастер.

– Значит, ты и в самом деле не помогал мне?

– Этого я не сказал.

– Но тебя ведь там не было!

Хонтеан внимательно посмотрел в глаза юноше:

– Мне вовсе не нужно видеть тебя, чтобы помогать тебе, принц.

– Расстояние не имеет значения?

– Если чувствуешь того, о ком думаешь, не имеет. Но, как правило, расстояние заставляет нас забывать о чувствах.

Горн задумался.

– Тебе тяжело здесь? – через какое-то время сочувственно спросил монах.

Горн вздрогнул и посмотрел на старика удивленно. Сперва вопрос показался ему глупым, более того – оскорбительным, но принц не стал торопиться с выводами. Он уже привык к тому, что в каждом вопросе отшельника было больше глубинного, нежели поверхностного и очевидного.

– Ты хочешь сказать, что все эти поединки мне только на пользу? – понял юноша.

Хонтеан промолчал.

– Мне тяжело от сознания, что я раб! – горько выдохнул Горн.

– Ты не раб, – спокойно возразил Жрец Времени.

– Но у меня в мозгу их прибор!

– Но это не делает тебя их рабом. Пленником – да.

– Но я подчиняюсь воле этих мерзавцев!

– Разве? За что же тебя истязают болью? Ты подчиняешься своей воле, Горн! Ты сам делаешь выбор: когда терпеть боль, а когда избежать ее.

– Хорошо. – Принц потер висок, размышляя. – Я не могу прекратить это. Я не могу уйти с «Айсберга». Это мне точно не нравится!

– Терпение, юноша! Твоя война в тебе, а декорации не имеют значения: они сменятся, когда придет время.

Принц покачал головой, он слишком устал, чтобы философствовать о разнице между реально существующим и внушаемым. Ему нужен был долгий, спокойный сон.

– Хонтеан, – печально глядя на всегда спокойного учителя, позвал юноша. – О смене декораций: мы переезжаем. Меня «повысили». Я победил, мне начислили гонорар, отвели новую комнату во втором кольце, ближе к центру, и увеличили радиус, в котором «защитный режим» нейрофона не должен нас беспокоить. Я попросил, чтобы все эти награды распространились и на тебя. Они не возражали. Так что пойдем, нас ждет отдых в лучших условиях…

Монах улыбнулся:

– Мне все равно, где жить, Горн!

– Зато мне – нет! – заявил юноша. – Мне нужно выспаться, чтобы забыть, как больно, когда тебя рвут на части. Надеюсь, в новых покоях кровать будет мягче…

После этого поединка бои с участием принца последовали один за другим. Горну пришлось выходить на арену регулярно два-три раза в неделю. Он дрался в амфитеатрах во время проводимых там игр; дрался на концертах, разогревая публику; дрался на праздниках в домах местных аристократов; дрался в игровых залах и на стадионах – везде, где потоки крови гладиаторов казались уместным зрелищем и удачным способом разыграть крупную ставку. Легко или с трудом, без единой царапины или истекая кровью, Горн раз за разом выходил победителем. С каждой победой он становился увереннее в своих силах, с каждым поединком лучше слышал, четче видел, глубже чувствовал, какой именно шаг нужно сделать, чтобы повернуть Провидение лицом к себе, чтобы не только сохранить жизнь, но и не уронить при этом собственного достоинства…

И он ни разу никого не убил! Небывалый прецедент в истории «Айсберга» – каждый, кого Хозяева ставили против юного принца, терял способность продолжать бой, но не получал ни единой опасной травмы, ни одного угрожающего жизни ранения. Оставлять проигравшего в живых стало визитной карточкой Горна, его фирменным знаком. Зрители приходили в ярость, называли победу нечестной, но, по сути, принц не нарушал правил – он только обходил их. Первое время элита «Айсберга» бесновалась, требуя запретить новому рабу «издеваться над своими противниками», но постепенно взгляды вельмож поменялись: зрители начали ставить не только на то, победит Горн или проиграет, но и на то, удастся ли ему в очередной раз сохранить жизнь поверженному противнику. Поединки с юношей выглядели неординарно, его кодекс чести привносил в старую игру новые интригующие нюансы. Горн раздражал аристократов «Айсберга», они жаждали его поражения, но именно по причине своей уникальности принц очень скоро стал самым востребованным гладиатором рабовладельческого города.

Нортем и Вустер больше не наказывали своего раба – его «хамство» приносило им не только дурную славу, как Хозяевам, не умеющим управляться со своей собственностью, но и лучших бойцов конкурентов. Через несколько месяцев после покупки Горна Нортем и Вустер стали обладателями самого большого числа гладиаторов-чемпионов в городе. Они начали продавать их за бесценок, стали дарить друзьям, но Горн пополнял и пополнял коллекцию своих Хозяев новыми воинами. Все понимали, что Нортем и Вустер приобрели в лице юного мастера клинка козырь, постепенно превращающий их в монополистов гладиаторского бизнеса станции, но официально протестовать у высших слоев общества «Айсберга» причин не было – Нортем и Вустер не нарушали закона, а менять закон города из-за всего одного раба казалось безумием, честью, делающей этого раба равным свободным людям.

Горн тоже разбогател, если гладиатора вообще можно было назвать богатым. Он жил с удобствами – в собственном доме с садом во втором от центра кольце города. Он хорошо питался и одевался, и он мог позволить себе все, что продавалось и покупалось, кроме, разумеется, свободы для себя и своего друга.

При этом образ жизни юного чемпиона со стороны выглядел очень скромным. Горн не посещал клубов, не участвовал в бурных оргиях, устраиваемых удачливыми гладиаторами или ищущими приключений богатыми горожанами во вполне приличных барах этого кольца города, не приобретал катеров или яхт, не нанимал слуг. Он вообще не развлекался, не заводил знакомств, не искал радости в жизни, которую вынужден был вести под присмотром вмонтированного за ухом нейрофона. Он просто терпел и ждал, когда все изменится. Нортем и Вустер, которые ценили теперь свое приобретение как самую большую драгоценность в их общей коллекции, считали, что для возраста Горна такой аскетизм – ненормальность, свидетельствующая о прогрессирующем нервном заболевании. Они пытались расшевелить юношу, делали ему подарки, достойные аристократов своего круга, но Горн не реагировал на заботу. Он продолжал вести себя так, словно пребывание на «Айсберге» было для него кратковременным испытанием, которое со дня на день должно завершиться…

За четыре месяца пребывания в рабстве Горн прославился не только в среде Хозяев. Его хорошо знали в лицо солдаты безопасности, у которых имелся постоянно обновляющийся список самых дорогих рабов города. О нем слышал каждый гладиатор, каждый раб и каждая рабыня. Его называли Принцем. Слухи, что очередной боец остался в живых, проиграв бой Принцу, распространялись по городу с быстротой общегородских новостей. Горн не только вызывал уважение своим знанием анатомии и мастерским владением холодным оружием, он был единственным за всю историю станции примером победы раба над Хозяином. Благодаря ему у гладиаторов менялись представления: о том, что внушаемую нейрофоном боль невозможно выдержать; о том, что нельзя настоять на своем в споре с Хозяином; о том, что невероятно проиграть бой и выжить. Не желая того, Горн становился среди угнетенных богатырей «Айсберга» символом борьбы с правилами, примером для подражания, образцом благородства и смелости, глотком надежды на то, что в один прекрасный день положение дел изменится. Те чемпионы, кто уже успел познакомиться с клинком юноши, не только не стыдились своего позорного поражения одним неуловимым уколом в тайную точку, но даже гордились, что имели честь испытать на себе мастерство юного профессионала. Те, кто все еще числился в списке лучших бойцов города и пока не встречался с Горном лицом к лицу, ждали этой встречи, как чего-то особенного – без страха за свою жизнь и без стремления обязательно оказаться сильнее…

Благодаря Горну положение дел на «Айсберге» незаметно менялось. В стороне от центра города в воздухе все сильнее давали о себе знать чувства самоуважения, привкус надежды, дух непокорности. Наконец тем из Хозяев, кто смотрел и слушал, стало понятно, что ситуация требует вмешательства. На сто двадцать пятый день пребывания принца на «Айсберге» Нортем и Вустер получили приглашение в офис одной из не афиширующих своего существования фирм, расположенный на верхнем этаже самого высотного, упирающегося в свод купола здания города. Уже в фойе рабовладельцы столкнулись с постом вооруженной до зубов охраны и прошли через три детектора, просканировавших их с головы до ног на предмет наличия оружия. Охранники ждали в лифте. Верхний этаж и вовсе охранялся как королевский дворец. Наконец, пройдя через все досмотры, Нортем и Вустер оказались в большом темном кабинете. За тяжелым каменным столом сидел солидный пожилой мужчина в генеральском мундире.

– Присаживайтесь, господа! – приветствовал хозяин офиса. – Не обижайтесь на меры предосторожности – вы в самом центре нашего «Айсберга», в прямом смысле слова «центр». Потолок этой комнаты – пол центра управления станцией. Сами понимаете, требуется особое отношение…

Рабовладельцы сели в кресла перед столом и отметили про себя, что их головы оказались ниже головы хозяина офиса.

– Чем обязаны? – первым спросил Вустер, которому грубоватое отношение к своей персоне показалось несколько оскорбительным.

Хозяин офиса пристально посмотрел в глаза рабовладельца.

– Вы слышали об Исполнительном Комитете города? – суровым голосом спросил он.

Нортем и Вустер переглянулись.

– Мы решаем, когда сняться с якоря, – продолжил мужчина, – куда направить полет станции, на каком новом месте лечь в дрейф, когда открыть и закрыть сезон и даже – когда обнулить списки и уйти в тень… Разрешите представиться: генерал Сурад!

– Мы в чем-то провинились, генерал? – осторожно осведомился Нортем, который, как и товарищ, чувствовал себя неуютно.

Сурад выдержал паузу.

– И да и нет, – с глубокомысленным видом произнес он. – Вы законопослушные граждане, вы приносите в казну города процент прибыли, и, надо признаться, ваши вложения составили значительную долю дохода в последнем квартале. Но у Комитета возник вопрос, касательно вашего раба Горна.

– Что с ним не так? – заметно побледнев, пробормотал Вустер.

– Обычно мы не мешаем гражданам зарабатывать так, как им нравится. Мы вмешиваемся только тогда, когда действия горожан по зависящим от них или не зависящим от них причинам могут повлиять на стабильность всего нашего общества, – начал разъяснения Сурад. – С вашим рабом как раз такой случай! Исполнительный Комитет поручил мне обратиться к вам с предложением: заставьте вашего гладиатора уважать традиции «Айсберга»! Героям, как вы знаете, здесь не место. Не следует воодушевлять рабов на подвиги – их дело отрабатывать капиталовложения и умирать, когда наступает их время.

– Чего именно вы от нас ждете? – уточнил Нортем.

– Почему вы не заставили своего раба доводить Поединок Крови до положенного правилами завершения?

– Его пытали болью, но он не ломается! – признался Вустер.

Генерал понимающе улыбнулся:

– Точнее, вы бы не хотели его ломать, так?

– И это тоже… – Нортем нервно поежился. – Мы ведь не знали, что причиняем неудобства кому-то кроме себя… Но поверьте, этот юноша и в самом деле умеет переносить боль!

– Чью?! – вопросил Сурад, приподнимаясь над столом, чтобы еще более усилить воздействие на и без того испуганных посетителей.

– Свою, конечно… – поспешил объяснить Нортем.

– Неужели у вас не хватает фантазии? – Генерал изобразил на лице удивление. – Если раб столь щепетилен, что готов терпеть собственную боль, лишь бы не делать больно другим, воздействуйте на него через его друзей, через тех, кто ему дорог!

Вустер замотал головой:

– У него нет друзей. Чернь уважает его, но сам он держится особняком. У него нет даже знакомых, с которыми бы он общался.

– А как же этот тренер? Я слышал, они даже живут вместе?

– Мы присматривались к старику, – Нортем развел руками. – Судя по всему, у них чисто деловые отношения. Холодные, я бы сказал. Обмениваются иногда парой слов – ни объятий, ни рукопожатий, ни откровений. При всем уважении, сэр, не думаю, что тренер Горна может послужить рычагом воздействия на парня!

Генерал отбарабанил пальцами дробь по столу, демонстрируя, что теряет терпение.

– Господа, я не стану вас учить, вы уважаемые и весьма достойные граждане. Мы вас ценим весьма высоко, – спокойно, однако с угрожающими нотками в голосе подытожил Сурад. – Если вы самостоятельно не найдете возможность повлиять на своего раба, нам придется поискать его вместе. Не знаю как, господа, но в течение десяти дней вы должны в корне придушить миф о непогрешимости этого парня! Найдите его болевую точку, подыщите ему друга, подарите домашнюю зверушку… сделайте все, что хотите, но в течение десяти дней заставьте этого сопляка стать нормальным, заставьте его наконец убить!

– А почему именно десять? – все же осмелился спросить Вустер.

– Через десять дней мы открываем большой турнир. На «Айсберге» будут гости. Смотрите не подведите!

Когда Горн вернулся к себе после очередной победы, он застал монаха за планшетом, куда Мозг дома выводил некие формулы.

– Победил?

Хотнеан поднял голову, чтобы поприветствовать ученика.

– Это было нетрудно!

Монах улыбнулся:

– Я вижу: у тебя трясутся колени.

– Это от усталости, – отмахнулся принц, чтобы перейти к теме, которая занимала все его мысли и заставляла светиться от гордости. – Прекрасный боец! Хонтеан, он был просто великолепен – подвижен, пластичен, стремителен!

– Ты же сказал «нетрудно»? – напомнил отшельник.

– Я имел в виду: не трудно было уловить нужный момент, чтобы сбить его с толку! Но я успел почувствовать страх! Это был настоящий мастер!

– Твое чутье усиливается с каждым боем, – возвращаясь к своим цифрам, подметил отшельник. – Если так пойдет дальше, я стану не нужен тебе!

– Ты будешь нужен в любом случае! – напомнил Горн. – Нам еще предстоит выбираться отсюда!

– Считаешь, я это могу?

– Ты сам говорил, что наступит день…

– Ну да, конечно… День обязательно наступит. Он всегда наступает.

– Спасибо, учитель! Я приму ванну!

– Постой, Горн! – Монах поднял голову, словно вспомнил нечто важное. – Я едва не забыл: тебя уже два часа ждет сюрприз.

Юноша замер, настораживаясь:

– Надеюсь, хороший?

– Решай сам… Ильрика!

Горн прислушался. Ему показалось, что с лестницы, ведущей на второй и третий этажи дома, доносится некий шорох.

– Кто такая Ильрика? – подозревая подвох, нахмурился принц.

– Она просила позвать ее, когда ты будешь готов, – с невинным видом объяснился отшельник.

– Готов к чему?!

В это время показался сам источник шороха – хрупкая тоненькая темноволосая девушка с очаровательным детским личиком и в длинном шуршащем платье. Эта особа быстро сбежала по ступеням и сбавила ход только в самом низу, когда увидела лицо Горна. Принц стоял возмущенный и суровый, считая, что его превращают в посмешище.

– Что она здесь делает? – грозно спросил юноша у монаха.

– Спроси у нее сам!

Хонтеан дал понять, что лично ему эта тема неинтересна.

– Мне приказали стать вашей! – с обиженно-оскорбленным видом тоненьким голоском пискнула гостья.

– Моей?! – по непонятной ему самому причине принц занервничал. – Зачем ты мне вдруг понадобилась?!

– Чтобы доставлять удовольствие!

Хонтеан ухмыльнулся, оторвавшись на время от своего чтива.

– Тебе ведь не больше шестнадцати. – Точно определил возраст гостьи монах. – Ты вообще-то знаешь, о чем говоришь?

Девушка немного смутилась, но только немного. Глаза ее сверкнули решимостью ни в коем случае не уронить собственного достоинства.

– Теоретически да! – гордо заявила Ильрика.

– Теоретически? – Монах с улыбкой покачал головой.

– Ну… – хмурясь от слишком пристальных взглядов, объяснила девушка. – Я никогда не спала с мужчинами, но…

– Но знаешь о мужчинах все, что нужно, чтобы им с тобой нравилось? – закончил Хонтеан, которого явно умиляла попытка ребенка выглядеть взрослым.

Ильрика взорвалась.

– Прекратите эти вопросы!! – на весь дом взвизгнула гостья, посмотрев на Хонтеана и Горна с такой обидой, словно ее только что обвинили в чудовищном преступлении. – Отстаньте от меня с вашими глупостями!!

Хонтеан пожал плечами и уткнулся в планшет. Горн же устало вздохнул, принимая твердое решение и в самом деле прекратить глупые разговоры и отправиться в ванну.

– Есть у тебя опыт в этой профессии или нет, – объяснил юноша, намереваясь пройти мимо гостьи так, чтобы та поняла, что на нее больше не обращают внимания, – мне в любом случае это не нужно!

Ильрика прикусила губу, лихорадочно обдумывая, как правильно отреагировать.

– Если вы откажитесь, – решила она напугать принца, – меня отдадут другому!

– А я здесь при чем? – с безразличием спросил Горн.

Ильрика распахнула свои и без того огромные карие глаза так сильно, что принц невольно остановился.

– Но меня ведь подарили именно вам! – изумленно выпалила девушка.

Возмущение гостьи было столь внезапным, ярким, непритворным и нелогичным, что ошарашило Горна.

– Передай им, что я отказался, – решил принц.

Теперь девушка испугалась, опять так быстро и так сильно, что Горн в недоумении наморщил лоб.

– Нет! Не надо! Пожалуйста!

Ильрика готова была разрыдаться и упала бы на колени, если бы требующий внимания жест принца не предупредил желание девушки. Теперь она стояла и с наивной надеждой в упор смотрела ему в глаза. Горн потер висок и вдруг рассердился на Хонтеана, который, прекрасно зная, как устал принц, все же устранился от решения внезапно возникшей проблемы.

– Чего ты так испугалась? – спросил юноша.

– Мне сказали, что если я не подойду вам, то буду наказана!

При этом девчонка так задрожала, что Горн невольно почувствовал к ней участие – умоляюще блестящие глазки, наверное, тронули бы самое черствое сердце.

– Кто тебе это сказал? – уточнил принц.

– Вустер!

– Ты принадлежишь Вустеру?

– Но ведь и вы тоже?

Она так же быстро успокаивалась, как и загоралась! Вопрос был задан гораздо спокойнее и даже с нотками любопытства. Очевидно, по сочувственному тону принца Ильрика решила, что гроза прошла стороной и вновь можно думать о том, что ей интересно. Вместо ответа Горн только вздохнул. Рядом с этой юной особой он почувствовал себя таким взрослым, что не захотел вдаваться в рассуждения, высокомерно рассудив, что этот ребенок все равно бы его не понял.

– Не стройте из себя бог весть кого! – тут же фыркнула гостья, краснея и делая шаг к Горну.

– Ты хочешь меня ударить?!

Неожиданно для себя Горн взорвался смехом: не услышав ответа, прочитав что-то там по его глазам, маленькая слабая девушка сама домыслила остальное и пришла к выводу, что ее хотят оскорбить, а следовательно, решила наброситься на чемпиона «Айсберга» с кулаками!

– Вы сильный воин… – смешно хмурясь, угрожающе прошипела девушка. – Вас все знают… Но если вы только попробуете меня обидеть!..

– Остановись, я не пробую! – Горн еще больше зашелся хохотом. – Хорошо, хорошо! Можешь пока остаться!

– Она тебе понравилась? – остужая принца своим вечным безразличием, спросил Хонтеан.

– Я приму ванну, – чтобы не давать старику повода для насмешек, решил Горн. – А там посмотрим, что с ней делать!

– Присаживайся, красавица, – кивнул гостье монах. – У тебя есть двадцать минут, чтобы придумать, как убедить моего несговорчивого друга!

Через двадцать минут водных процедур принц вернулся распаренный и куда более умиротворенный. Ильрика сидела в кресле гостиной.

– Пойдемте наверх, – позвал Горн. – На третьем этаже у нас что-то вроде балкона с садом и баром. Там и поговорим…

Втроем они перебрались наверх – в облагороженный цветами и уставленный аппаратурой и качественной мебелью зал для приема гостей и отдыха.

– Видишь, Хозяева позволяют мне чувствовать себя здесь как в раю! – принц обвел руками зеленое от растений в кадушках просторное помещение. – Есть даже бар с синтезатором, придающим обычной алкогольной бурде вкус дорогого выдержанного вина – подарок Хозяина Нортема.

– Вы говорите с иронией? – Ильрика слушала очень внимательно. – По-моему, здесь и вправду очень красиво?

– На воле он жил еще лучше, – на понятном девушке языке объяснил Хонтеан.

Горн подошел к бару, где над стеклянным столиком в силовом поле висели прозрачные фужеры из голубого стекла:

– Будете что-нибудь?

Ильрика вежливо, но настойчиво забрала фужер из рук юноши:

– Я сама… Вы присаживайтесь!

Горн пожал плечами и опустился в одно из массажных кресел в тени ярко-зеленого тропического дерева. Он еще не отвык от тех времен, когда ухаживать за его персоной считалось само собой разумеющимся и не требовало благодарности. Хонтеан сел рядом и пододвинул третье кресло для юной гостьи. Ильрика наполнила фужеры для мужчин, подала каждому и только после этого опустилась в предложенное ей кресло.

– А ты? – спросил Горн, кивая на бар.

Девушка решительно мотнула головой.

– Вы хотели поговорить? – заметно нервничая, напомнила она принцу.

Горн с наслаждением сделал большой глоток.

– Я хотел лишь спросить: если я откажусь от подарка Вустера, тебя и в самом деле накажут?

Ильрика кивнула.

– Тогда вот мой ответ. Оставайся. В этом доме достаточно места. – Горн поспешил сделать жест рукой, требуя, чтобы гостья воздержалась от попытки броситься ему на шею. – Не будем забывать, что мы оба несвободны в своих решениях. Мне приказали жить здесь. Тебе приказали жить рядом со мной. Ты выполняешь приказ, как и я. Глупо думать, что в этом мире что-то зависит от нас самих!

– Даже рабы могут получать удовольствие от того, что делают! – возразила девчонка.

– Тебе по душе распоряжение Вустера служить мне?

– Конечно! – Глаза Ильрики заблестели восторгом. – Мне все равно пришлось бы кому-то служить. А вы самый красивый и сильный!

– Железная логика! – оценил Хонтеан. – И откуда же ты такая мудрая? На «Айсберге» ведь недавно?

– Две недели. Мой дом на Амальгане.

– Планета императора Йогата, – вспомнил Горн. – А сюда как попала?

– По глупости. Отправилась искать приключений. Купила билет на лайнер дальнего следования, а тот оказался не пассажирским. Мне нужно было сразу задуматься, почему просили так мало…

– А куда смотрели родители? – поинтересовался монах.

– Они не знали. Я им не говорила.

– Не ладила с родственниками?

– Да нет же! – Голос Ильрики взлетел на высокую ноту и тут же опять стал тише: – Папа и мама очень хорошие. Они культурные люди. Мама – инженер-кораблестроитель. Папа – историк.

– Но тебе с ними стало скучно? – подсказал Хонтеан.

Ильрика смутилась:

– Зачем вы так? Я и сама жалею…

– Здесь не нравится?

Девушка посмотрела монаху прямо в глаза взглядом взрослого, который найдет ответ на любой вопрос:

– Везде можно жить!

– У тебя, наверное, есть свое мнение? – продолжал любопытствовать Хонтеан. – Что ты думаешь об этом месте?

– А что тут думать?! – Ильрика поддалась на уловку отшельника и поспешила поделиться своими выводами, полагая, что они могут быть и другим весьма интересны: – Допрыгались, вот что!

– Кто допрыгался? – улыбнулся ее возмущению Горн.

– Хамовники!

– Вот те раз… – Хонтеан многозначительно подмигнул Горну.

– Конечно! – загораясь, девчонка звенела в полный голос. – В отличие от большинства, я знаю историю! Хамовники возродили королевскую власть. Придумали Провидение. Выдумали теорию, по которой, чтобы доказать, что он лучше, каждый наследник трона должен убить такого же наследника на дуэли. Вот и натворили бог весь чего! Всем хочется стать Избранными, всем хочется доказать, что они лучше других! Мечи, копья, убийства! Видите, чем все обернулось?!

– То есть ты против королевской власти? – с притворно-серьезным видом кивнул Хонтеан.

Красная от возбуждения, Ильрика уверенно крикнула:

– Конечно же!

– Это так очевидно?

Горн поднял брови, не зная, смеяться ему или рассердиться.

– Ну да! Разве нет? Королей придумали для красоты! Придворные, знать, дворцы, гербы, флаги, традиции, церемонии – это все такое яркое, такое блестящее, такое сказочное! А во что вылилось!

– И во что же? – поинтересовался монах.

– Понятно во что… – девушка наконец выдохлась и сказала спокойнее: – Планетой должны править те, кто умнее, а не те, кто лучше дерется!

– Браво! – Хонтеан посмотрел на Горна. – Великолепная логика, не правда ли?

– Кто умнее, должен прокладывать дорогу! – с серьезным видом возразил Горн. – А кто благороднее – указывать им направление! Настоящий король – человек, которого избрала история. Человек, который чувствует, куда ступить, чтобы сделать мир лучше. Человек, которого ведет Провидение, который принадлежит времени, а не себе. Победив в бою равного, Претендент подтверждает, что он избран судьбой!

– А второй точно такой же равный обязательно должен умереть? – укоризненно покачала головой девушка.

– Это лучше, чем жить с сознанием, что ты недостоин! – от чистого сердца выпалил Горн.

– Но неужели его не жалко? – удивилась Ильрика. – Чем же он хуже? Если все делается для людей и если он такой же Избранный, пусть бы приносил пользу где-нибудь на окраине, в каком-нибудь менее престижном уголке космоса!

– Претенденты знают, на что идут. Они готовы пожертвовать собой ради того, чтобы человечество шагало верной дорогой!

– Верной? Ну как же! Королевства превратились в феодальные замки! Каждое планетарное образование самодостаточно и варится в собственном соусе! Все, что необходимо его населению, производится прямо там. Там сочиняются свои песни, открываются свои звезды, изобретаются свои велосипеды!

– Что же в этом плохого? – удивился Горн. – Королевства очень удалены друг от друга в пространстве. Лучше было бы, если бы в каждом из них не хватало чего-то такого, что есть у соседей? Чтобы везти это потом через всю галактику месяцы или годы?

– А иначе мы деградируем! – заявила Ильрика.

– Так говорил тебе папа? – понял Хонтеан.

– И правильно говорил! – рассердилась девушка. – У нас рушатся культурные связи! Мы теряем друг друга! Нам нет дела, что происходит за пределами нашего носа!

– Это верно…

Последние слова Хонтеан сказал откуда-то издалека. Монах погружался в собственные мысли, разбуженные ораторством гостьи.

– Что-то я разошлась! – увидев, как затуманиваются глаза отшельника, Ильрика вдруг спохватилась и улыбнулась очаровательной виноватой улыбкой. – Что мы все о политике, да обо мне? Вот вы? За что вас назвали Принцем?

Горн пожал плечами:

– За то, что я и есть принц! Мой отец был королем Веридора. Восемь планет под тремя солнцами… Но ты ведь все равно не поверишь?

Ильрика насупилась, пытаясь осознать смысл услышанного.

– Невозможно, – рассудила девушка, заглядывая в глаза юноше, чтобы понять, лжет он или нет. – Как же тогда вы стали рабом?

– Тоже по глупости, – невесело улыбнулся Горн. – Теперь, вот видишь: живу прекрасно, делаю что нравится, хожу где хочу… только дерусь иногда, когда заставляют.

Ильрика вспыхнула:

– Не шутите так! Я слышала, что вы фехтуете лучше всех в городе, а не убили ни одного гладиатора! Вы не должны смеяться!

– Почему же? – Горн искренне удивился. – Судить о самом себе – право каждого!

– То, что для вас шутка, для других – пример и надежда!

– Для кого это «других»?

– Для всех! Неужели вы ничего не видите и не слышите?

Горн невольно почувствовал себя польщенным. Однако сейчас его не хвалили, а обвиняли в несерьезности.

– Да и мне, честно говоря, не до шуток, – признался юноша. – Это я так, чтобы не плакать.

– Плакать?

– Опять шучу, – Горн утомленно потянулся. – Ну что ж, Ильрика. Интересно было тебя послушать! Сегодня я слишком устал, чтобы говорить дальше. От вина все плывет. Я пойду спать.

– А мне что делать?

– Что хочешь.

– Значит, вы меня оставляете?

– Разумеется! Но лучше начни говорить мне «ты». А то я забываюсь, начинаю думать, что все по-прежнему… Не хочется потом разочаровываться. Коль мы рабы, коль ты живешь со мной в одном доме, говори мне «ты, Горн». Так проще для нас и понятнее для других.

– А вы разве не хотите воспользоваться мною как девушкой?

На еще детском личике Ильрики отразилось неподдельное непонимание: новый господин шел спать один, откровенно забывая про сделанный ему Хозяевами подарок. Горн чудом сумел сохранить серьезное выражение лица – он едва не прыснул со смеху от неожиданности:

– Только не сегодня, Ильрика! Как-нибудь в другой раз!