Текст книги "Эра Водолея, или Каждый имеет право знать"

– Вы знали о готовящемся перевороте?

– Боюсь, вы подобрали неудачное определение. Скорее это революция.

– Кто отдал приказ о снижении налога на алкогольные напитки и вывел на улицы города автолавки?

– Очевидно, мой заместитель по экономике. Коммерция – это его компетенция.

– С какой целью это было сделано?

– Народ вышел на улицы… – Было заметно, что мэр растерялся. Он не был готов к этому вопросу. – Спонтанно возникло народное гулянье. Город поддержал в этом своих горожан… К вечеру гулянье переросло в карнавал… С блинами и…

– Вы не ответили на предыдущий вопрос. Вы были в курсе готовящейся акции Штырева и Мукина?

– Скажем так. Идея витала в воздухе. Только недалекий человек… совсем не интересующийся политической жизнью страны, мог ничего не почувствовать.

– Как долго будет продолжаться разбой отрядов самообороны? Почему на улицах города практически нет милиции?

– Извините, господа, у меня закончилось время.

Мэр развернулся и пошел к дверям. За ним двинулась свита.

– Вы не ответили на вопрос. Ваш уход можно считать отказом? Когда улицы города станут безопасными?

– Господа, господа, – улыбнулся пресс-секретарь. – На этот и многие другие вопросы в скором времени вы получите ответ в официальном заявлении мэра на ситуацию в стране. А сейчас пресс-конференция закончена. Спасибо за внимание.

Пресс-секретарь подал рукой знак рабочим, и они подошли к микрофону, чтобы убрать его. В толпе собравшихся у ступеней мэрии послышался гул. Все были недовольны тем, что мэр так и не ответил на главный вопрос: когда город снова станет безопасным?

– Выпьем кофе? – спросил Ганс, собирая телескопическую штангу от своего микрофона.

– Согласен, – ответил Костя.

Через пятнадцать минут Костя и Ганс сидели под зонтиком в кафе недалеко от мэрии и пили кофе. Народу было немного. Костя заказал бутерброды с сыром, Ганс – булочку с маком. По наблюдению Ганса, после обеда улицы города заметно опустели. Еще утром было непросто сесть в автобус, как будто был час пик. Но после обеда ситуация кардинально изменилась.

– И правильно делают, – сказал Костя и откусил от бутерброда с голландским сыром. – Дома сидеть нужно. Сейчас не знаешь, у какой стенки тебя поставят.

– Это верно, – согласился Ганс. – Город стал небезопасен. Вчера французам у Парка культуры разбили камеру… Кстати, ты знаешь Дюбари? – Костя кивнул головой, так как рот его был полон. – Он со своими ребятами снимал, как самооборонщики остановили машину и откровенно грабили пассажиров. Жерару пробили голову куском трубы.

– Меня самого на днях чуть не пристрелили, – дожевывая, сказал Костя и, сделав глоток кофе, поставил чашку на блюдце.

– Плохо, что власть никому не принадлежит, – вздохнул Ганс. – Очень тяжело работать. Непонятно, с кем и как себя вести. А договариваться на каждом перекрестке… так никаких денег не хватит.

В сумке у Ганса что-то запищало. Он отложил булочку, достал из сумки квадратной формы телефонный аппарат и, отщелкнув замок, снял трубку.

– Хелло, – сказал Ганс и тут же наморщил лоб. – Я. Я-я… натюрлихь. Ауфидерзейн.

Ганс положил трубку на аппарат, щелкнул замком и убрал его обратно в сумку.

– А у меня сотовый с утра не работает, – сказал Костя и сделал глоток подостывшего кофе.

– Это не сотовый, – ответил Ганс, – это спутниковый. Извини, мне пора. Есть заказ.

– Все нормально, – сказал Зубков, подняв вверх правую руку. – Волка ноги кормят.

Ганс встал из-за стола и направился к стойке бара рассчитаться за кофе и булочку. Костя проводил его взглядом и, допив свой кофе, поставил чашку на блюдце. «Вот уж действительно им всем плевать, – думал Зубков об иностранцах, и о Гансе в частности. – С другой стороны, он прав. Это не его история, не его страна. Он здесь только гость. Кроме того, он классный репортер. А репортер должен сообщать новости. Новости без эмоций. Да и мне, наверное, было бы плевать на судьбу Германии, окажись я там с редакционным заданием во время переворота. А это переворот. Никакая это не революция. А мэр – жучара. Он еще не доторговался, поэтому не знает, как ему высказаться о новой власти. Так вот обольешь ее помоями, а она возьмет и к вечеру пост предложит. Например, министра какого-нибудь. И что тогда делать?»

– Желаете еще что-нибудь? – с улыбкой осведомилась очаровашка-официантка, прервав размышления Зубкова.

– Нет, спасибо. Счет, пожалуйста.

Расплатившись и оставив щедрые чаевые, Зубков вышел из кафе. Хорошо еще, что карточки принимали и банки не заморозили счета окончательно. Улицы действительно были пусты. Редкие прохожие торопились куда-то по своим делам.

«Они наверняка прослушивали телефон, – рассуждал Зубков, медленно шагая по тротуару. – Новые или старые, не важно. До этого они не следили. Значит, заинтересовались недавно. Найти меня в городе не могут и поэтому ждут, когда приеду домой. Хотя почему не могут? Карточка. Они уже отследили ее, и сейчас кто-то едет в кафе, чтобы показать мою фотографию и задавать вопросы. Черт, что с Наташей? Стоп. Если они прослушали телефон, значит, теперь знают о разговоре с дядей Юрой. Раз так, то следить теперь они будут за ним, чтобы через него выйти на меня. Дядя Юра, как старый террорист, конечно же, не приведет за собой хвоста. Он наверняка заметит топтунов и за полчаса до встречи попытается оторваться. Значит, есть шанс, что они ушли от квартиры. Если, конечно, дядя Юра уже ушел из дома. А это мы сейчас проверим. В квартире у Кости лежала красная карточка. Михалыч сделал ее две недели назад. Карточка всегда делалась на чужое имя, и поэтому с ней можно было более-менее безопасно передвигаться по городу. Расплачиваться красной, а для удостоверения личности предъявлять самооборонщикам настоящую, желтую. Красную карточку обязательно нужно забрать».

Шанс невелик, но попробовать воспользоваться им было не грех. Зубков подошел к ближайшему телефону-автомату и позвонил Чуеву домой. Костя понимал, что его карточку обязательно отследят, и поэтому не вставил ее в телефонный аппарат. Ему не нужно было разговаривать, ему нужно было узнать, дома дядя Юра или нет. К телефону никто не подходил. Костя повесил трубку. Чуева нет дома. Будем надеяться, что они ушли за ним.

Уже через двадцать минут, бросив машину у перекрестка, Зубков шел по своей улице. У поворота во двор он осторожно огляделся. Ничего странного не заметил. Двор тоже был пуст. Лишь столетняя бабка, местная достопримечательность, сидела на лавочке под раскидистым кленом. Когда Костя свернул в подъезд, он краем глаза заметил человека, медленно вошедшего во двор. Ему вдруг показалось, что этот человек ему кого-то напоминает. Он раньше его где-то видел.

«Неужели это они? – подумал Зубков, входя в темный подъезд. – Значит, все-таки квартира осталась под наблюдением. Глупо было надеяться на обратное, но… теперь уже поздно пить боржоми – почки отвалились».

Оказавшись в подъезде, Зубков вбежал на площадку первого этажа и юркнул в левую нишу, из которой в квартиры вели две двери. Костя затаился, прижавшись к стене спиной, и практически перестал дышать. Он надеялся, что в темноте подъезда его не заметят. И как только они поднимутся наверх, он сможет выскочить на улицу.

Кто-то схватил Зубкова за левый рукав и с силой дернул. Прежде чем Костя опомнился, входная дверь тихо закрылась и он оказался в квартире. Человек, закрывший дверь, развернулся, и Костя увидел, что это Рома. Тот самый пьяница, который встретился ему на баррикаде самооборонщиков. Тот самый, что жил в его сне на первом этаже и о чей ящик с картошкой он всегда спотыкался, когда проходил по лестнице.

– Тс-с-с, – сказал Рома, приложив к губам указательный палец, и добавил шепотом: – Давай в комнату.

Рома махнул рукой вдоль коридора, и Костя прошел по нему на цыпочках. Рома прильнул к дверному глазку и перестал дышать. В подъезде послышались тихие, осторожные шаги.

Войдя в комнату, Зубков остановился у двери с разбитым стеклом и огляделся. Комната выглядела удручающе. На стенах обшарпанные, засаленные обои, железная кровать в правом углу, телевизор в левом. Круглый стол, два стула. На столе лежала старая газета с нехитрой закуской и стояла полупустая бутылка водки. Рядом – два граненых стакана. Если бы здесь телевизор не выдавали, наверное, Рома его пропил бы. Но реальность была такова, что номерной телевизор, государственный, невозможно было продать в частные руки. Его можно было только обменять в жэке на более новую модель. Окно комнаты было закрыто куском грубой темно-серой ткани, чем-то похожей на брезент. Зубков осторожно подошел к окну и чуть отодвинул «штору». Оно выходило на противоположную сторону дома и располагалось как раз между окнами транспортного агентства и булочной.

– Уйди от окна, – тихо сказал Рома и взял в руки бутылку.

– В квартире еще кто-то есть? – шепотом спросил Костя, показав глазами на два стакана.

– Нет, но я всегда кого-то жду.

Рома налил водку в два стакана и, взяв нож, отрезал от копченой колбасы несколько неровных кругляков.

– Давай. По соточке, – сказал Рома, протягивая Зубкову стакан.

В первую секунду Костя хотел отказаться, но решил, что это будет некрасиво – отказаться выпить с человеком, который тебе, можно сказать, жизнь спас. Он подошел к столу, взял в правую руку стакан, а в левую кусочек «Одесской». Рома прильнул к своему граненому кубку губами и начал цедить водку сквозь зубы. От этого зрелища Костю даже передернуло. «Что же ты ее все время так мучаешь?» – подумал он. Рома же принимал муку стойко. Поставив на стол пустой стакан, он понюхал рукав и крякнул. Зубков продолжал следить за Ромой, отмечая удивительное сходство в голосе, движениях и привычках. Крякнув еще раз, Рома закусил плавленым сырком. Костя посмотрел в стакан, сделал глубокий вдох и в два глотка выпил водку. Наблюдая за ним, Рома перестал жевать и улыбнулся. Костя выдохнул, поставил на стол пустой стакан, вытер губы большим пальцем правой руки и отправил в рот кусочек колбасы.

– Красиво, – улыбнулся Рома. – Так это тебя, значит, менты пасут?

Костя кивнул головой и спросил, неторопливо пережевывая колбасу:

– Откуда ты знаешь, что это менты?

– Хм. У меня нюх на ментов. На любых.

Рома сказал это с таким выражением, что Костя перестал жевать. Ему вдруг показалось, что Рома знает в сто раз больше, чем говорит.

– Натворил что-нибудь?

– Да вроде нет, – сказал Костя, пожав плечами.

– Мда, – вздохнул Рома. – Менты – они везде менты. Волки позорные.

– Из окна высоко прыгать? – спросил Костя.

– Нормально, – ответил Рома.

Он подошел к окну и отвел ткань в сторону. Несколько секунд Рома наблюдал за улицей, после чего дернул ткань, и она упала на пол. Рома открыл окно и выглянул на улицу. Улица была пуста.

– Давай быстрей, – сказал Рома и отошел в сторону.

От окна до асфальта было около трех метров. Зубков перебрался через подоконник и, держась за него руками, спустил ноги вниз. Его ботинок уперся о какой-то выступ в стене, и, полуразвернувшись, Костя отпустил одну руку. Ботинок вдруг соскользнул, и, шлепнувшись на асфальт, Костя повалился на спину. Он вовремя успел выставить руки и только поэтому не ударился затылком. Рома, прощаясь, поднял правую руку вверх и закрыл окно.

Костя быстро встал на ноги и, чуть прихрамывая, пошел к перекрестку, осматриваясь на ходу, не испачкал ли он брюки. Руки его были в асфальтовой грязи, ссадина на правой ладони сильно болела.

– Стой, – сказал тихий властный голос.

Зубков поднял глаза и замер. Перед ним стоял милиционер. Увлекшись разглядыванием ссадин на руках, Костя не заметил, как нос к носу столкнулся со стражем порядка. От неожиданности Зубков икнул, и милиционер поморщился. Он увидел Костины руки, грязные и в ссадинах, испачканные брюки, учуял пьяный запах и задумался на секунду.

– За что, начальник? – быстро сориентировался Зубков.

– Вали отсюда, – прошипел милиционер, и взяв Костю за воротник пиджака, толкнул его дальше по ходу.

Зубков, чуть пошатываясь, пошел в заданном направлении. Ему казалось, что он слышит дыхание милиционера, который не отвернулся, а смотрит ему в спину, решая: а не зря ли я его отпустил? На перекрестке Костя обернулся. Милиционера не было. Костя заметил подходивший к остановке трамвай и побежал за ним.

В вагоне сидели восемь человек. Зубков прошел в самый конец и сел на боковое сиденье. Вдруг он понял, на кого был похож тот человек, что вошел во двор следом за ним. Этого не могло быть. Игорь. Нет. Наверное, показалось. Не может быть.

– Молодой человек, вы не заплатили за проезд. Молодой человек, я к вам обращаюсь.

Зубков обернулся и увидел небольшого роста крепкую бабушку, сидевшую у противоположного окна. Бабушка смотрела на Костю строгими глазами, как будто он кот и съел ее сметану.

– Революция – это не повод для проезда зайцем, – назидательно сказала бабушка. – Потрудитесь заплатить за проезд.

Платить за проезд Зубкову было нельзя. Везде, где он расплачивался карточкой, оставался цифровой след. Несмотря на все перемены в стране, система осталась работоспособной. «Чтоб вы сдохли со своей электроникой!» – мысленно выругался Костя и сошел на следующей остановке.

Трамвай прошипел, словно змея, закрыл двери, звякнул «колокольцами» и мягко покатил, постукивая колесами на стыках рельсов. Зубков размеренным твердым шагом пошел в сторону метро, обдумывая на ходу, а стоит ли туда идти. Передвижения на транспорте теперь были совершенно невозможны. Шансы на выживание уверенно приближались к нулю.

– Стоп, себе думаю, а не дурак ли я… – прошептал Костя.

Зубков остановился и еще раз прокрутил в голове мысль, только что посетившую его. Неприкосновенный запас… Есть! Есть карточка! И не просто карточка, а обезличенная. После первой поездки в бордель в красном секторе дядя Юра рассказал, что в самом пиковом случае, когда другого выхода не будет, можно воспользоваться так называемым неприкосновенным запасом. Сейчас как раз тот самый случай.

Для секретных агентов СГБ был выпущен особый разряд карт. Карты, не поддающиеся идентификации. Они были многослойными, со встроенным микрочипом. При помощи этого микрочипа можно было менять цвет карточки в зависимости от сектора, в котором ее собирались использовать. Эти карточки назывались обезличенными и выдавали только кодовый номер владельца. Задавать вопросы в подобных случаях было не принято. Чтобы узнать, кто скрывается за этим номером, нужно было зайти в базу данных СГБ и использовать специальный код доступа. А это было непросто даже для сотрудников СГБ. Министерство свято хранило имена своих провокаторов и агентов.

К тому же существовали и одноцветные обезличенные карточки. Выдавались они не только сотрудникам внешней и внутренней Службы госбезопасности, но и гражданам, чья жизнь или деятельность имели отношение к государственной тайне: ученым, военным, инженерам, советникам. Этот факт позволял использовать карточку, не привлекая особого внимания гражданского населения. Если только в происходящем не замешано СГБ, то Костя сможет беспрепятственно передвигаться по городу и делать покупки. По крайней мере какое-то время. А СГБ, судя по всему, не спешило переходить на сторону восставших. К ним вообще никто не спешил переходить.

Обезличенную карточку добыл Мухин. Теперь она покоилась в сквере, в пластиковом контейнере, приклеенном снизу к одной из скамеек. Оставалась одна проблема. Рядом с парком была баррикада самооборонщиков. Та самая, на которой остановили его машину и чуть было не расстреляли.

Подходя к скверу, Зубков перешел на противоположную сторону дороги. Самооборонщики не заметили его, они досматривали старенький «Мерседес» и были увлечены содержимым багажника. Зубков не торопясь шел по тротуару и спокойно свернул на дорожку сквера. Еще издали он заметил нужную скамейку. Поблизости от нее никого не было. Только возле памятника горел костер, рядом с которым стояли две женщины и человек десять мужиков, решивших, что власть теперь принадлежит народу, то есть им. Мужики о чем-то спорили, время от времени дублируя слова жестами.

Зубков подошел к скамейке и сел на ее левый край. Он нашарил под скамейкой контейнер и достал из него карточку. Внешне она отличалась от стандартных карточек лишь отсутствием фотографии владельца и двенадцатизначным номером вместо имени и фамилии.

Посидев несколько минут на скамейке, Зубков поднялся и не спеша пошел в сторону метро. Когда он проходил мимо самооборонщиков, его никто не остановил. Лишь один из них проводил его взглядом до ступеней подземного перехода. В метро все тоже обошлось без особенных приключений. Дежурный, следивший по монитору за карточками пассажиров, лишь на мгновение поднял голову, бросил на Зубкова быстрый взгляд и тут же вернулся к исполнению служебных обязанностей.

За полчаса до назначенного времени для подстраховки Зубков ехал к месту встречи на автобусе и строил догадки: что с Наташей? Что делал во дворе его дома Игорь, если это был он? Чем эта история может закончиться?

Автобус был полон. Зубков стоял возле окна, с левой по ходу автобуса стороны, и смотрел на медленно плывущий за окном пейзаж. Пассажиры, как и прежде, разговаривали о еде. Только теперь они обсуждали не рецепты приготовления того или иного блюда, а как сложно будет в ближайшее время достать тот или иной продукт. Если вообще что-то можно будет достать. Революция – дело нешуточное.

Автобус выехал на Кантемировскую улицу и притормозил, подъезжая к остановке. Костя подошел к двери и замер. На тротуаре стоял Игорь и что-то, оживленно жестикулируя, объяснял двум невзрачным субъектам. Те стояли опустив глаза и соглашаясь с Игорем, то и дело кивая головами. Зубков сделал шаг назад и отвернулся. Встреча с дядей Юрой отменялась. Значит, они все-таки проследили за Чуевым. Или же им было известно, где они договорились встретиться. При всеобщей наблюдательности в Эру Водолея его первый день после выхода из сумасшедшего дома мог быть запротоколирован дословно и разными людьми.

Зубков проехал до предпоследней остановки автобуса и перешел на противоположную сторону дороги. Теперь, когда встреча с Чуевым отменялась, оставался единственный вариант. Был только один человек, у которого можно было попросить помощи.

Глава 11. Откровения и предложения

Сумерки на цыпочках подкрались к городу и мягко спустились на площади, проспекты и дворы. Улицы заметно опустели. Граждане, любившие вечерние и ночные прогулки, неожиданно их разлюбили и в темное время суток теперь предпочитали сидеть дома. Двери квартир были закрыты надежными замками, но тем не менее каждый шорох во дворе или на лестнице заставлял затихнуть, прислушаться, насторожиться.

Костя сидел на кухне, прислонившись спиной к холодной стене, и наблюдал за хозяином квартиры. На плите стояли две кастрюльки. В первой варилась гречка, во второй разогревалось мясо с подливкой. Пахло все очень вкусно, и Костя, в очередной раз сглотнув слюну, перевел взгляд с плиты на кухонные шкафчики. Последний раз он перекусил парой бутербродов с сыром и кофе, когда они с Гансом после мэрии зашли в кафе.

– Что собираешься дальше делать?

– Не знаю, – пожав плечами, ответил Костя. – Вот переночую у тебя сегодня, а там…

– У меня ты можешь ночевать сколько угодно. Я тебя спрашиваю, что ты собираешься делать дальше.

– Спасибо, – сказал Костя, повернувшись к хозяину квартиры. – Дальше… черт его знает, что делать дальше. Хотелось бы, конечно, понять, что происходит… Кто следит, почему? Но вот Игорь… откуда он взялся?.. Я ведь считал, что его больше уже никогда не увижу. Как и Виктора с Леной.

– Игорь, говоришь… – протянул Жора и встал с табурета. – Сейчас узнаем, что там за Игорь.

Жора вышел в коридор и закрыл за собой дверь кухни. Костя проводил его равнодушным взглядом и снова стал лениво рассматривать шкафчики. Все-таки хорошо, что в тот странный день он встретил Жору в халявке. Казалось бы, случайность, а второй раз приходится просить у него помощи. Прав был тот, кто первым заметил, что ничего случайного в жизни не происходит. Все случайности закономерны.

Через пять минут дверь открылась и в кухню вошел Жора. Вид у него был, как и всегда, безрадостный, печально-задумчивый. И было отчего задуматься. Если попытаться одним словом охарактеризовать жизнь Жоры, то все, что он делал, было не «потому что», а «вопреки». Вопреки здравому смыслу работал в сыске, когда другой уже давно бы махнул на все рукой, трижды плюнул на начальство через левое плечо и занялся бы частной практикой. Вопреки общим правилам и порядкам начальство терпело его, хотя давно уже должно было бы сожрать вместе с ремешком и часами. И здесь две случайности вылились в закономерность. Жора не представлял себя на другой работе, руководство не могло найти ему достойную замену. Жора был не просто сыщик, а настоящий охотник. Государство же поощряло его охоту. Оно в ней нуждалось.

Жора подошел к плите, выключил ее и снял кастрюльку с гречкой. Он от души навалил гречку в Костину тарелку и залил ее подливкой с мясом. В таких случаях принято говорить, что порция слишком большая, и делать вид, что возмущаешься этим, но Зубков молча следил за задумчивым радушием хозяина и нетерпеливо ждал, когда тот наконец сядет за стол. В животе у Кости уже давно урчало.

Разложив по тарелкам ужин, Жора достал из холодильника запотевшую бутылку «Столичной» и разлил водку по рюмкам. Затем он достал из морозилки кусок сала и нарезал его ровными ломтиками. Следом за салом на столе появилась банка болгарских маринованных огурчиков.

– Давай, – сказал Жора, подняв рюмку. – За мир во всем мире и чистоту в сортире.

Выпили. Закусили маринованным огурчиком из банки. Жора молча поставил на стол рюмку и также молча приступил к ужину. Ел он с аппетитом, хотя и работал вилкой в два раза реже, чем Костя, и пережевывал несколько медленнее.

– Значит, так, – наконец заговорил Жора и взял ломоть черного хлеба. – Попытка твоего ареста – это самодеятельность Игоря. Он сейчас занимает небольшой пост в сыскной полиции. Тебя никто не собирался арестовывать, с тобой просто хотели поговорить. Прозвучала твоя фамилия, мол, не мешало бы поговорить с этим человеком по душам. Тебе хотели предложить сотрудничество. Игорь услышал это и понял по-своему. Говоря вульгарно, он решил выслужиться перед новой властью.

– Так это он сдал Виктора и Лену?.. – спросил Зубков, опуская руку с вилкой, и ужаснулся своей догадке.

– Вот тут ты попал в точку, – сказал Жора, взял бутылку и снова разлил по рюмкам водку. – Игорь уже второй год работает штатным осведомителем СГБ. Кстати, как и Штырев, и Мукин.

Костя открыл рот и, хлопая глазами, смотрел на Жору.

– Ты что хочешь сказать, что вся эта революция – спектакль… провокация?..

Жора поднял рюмку, но, задумавшись, поставил ее обратно на стол и, не выпуская из рук, ответил:

– Хм… Тут разговор отдельный. Все бы было так смешно, если бы не было так грустно. – Он снова поднял рюмку. – Ну, будь здоров.

Снова выпили, снова закусили маринованным огурчиком. Вслед за огурчиком Жора отправил в рот полосатый ломтик сала. Костя еще минуту сидел с открытым ртом, удивляясь, с каким равнодушием Жора выпил водку, рассуждая на тему провокаторов и революции. Как будто это на самом деле было штатным мероприятием. Что-то вроде утренника в детском саду. Жора тем временем вернулся к гречке. Костя проглотил водку, не чувствуя ее вкуса, и, поставив рюмку на стол, снова посмотрел на Жору.

– Ты чего не ешь? – спросил Жора, перестав на время жевать. – Давай, не стесняйся. Закусывай.

– Так что там за отдельный разговор… – спросил Костя и взял в руки вилку.

– Ты только не подавись, – предупредил Жора. – Крикуны получили власть на халяву.

– Что, президент пригласил крикунов вечерком чайку попить и сказал: а не хотите ли, ребята, поруководить? – съерничал Костя.

Он и сам понял, что сказал что-то не то: не в его ситуации посмеиваться над тем, что тебе говорят осведомленные люди. Но сдержаться Зубков не смог. Жора взглянул на него без тени каких-либо эмоций и снова вернулся к гречке.

– Два быка, – сказал Жора, продолжая ужин, – из охраны президента поспорили по пьянке, что власть сменить в современном государстве пара пустяков. И не надо никакого штурма «Зимнего». Кореша им не поверили. Тогда два этих… карбонария ввалились к президенту в кабинет и объявили: «Ты свое покомандовал, хватит. Теперь здесь будем мы. А ты самораспускаешься». Президент быстро все понял и все подписал. Через пять минут у ребят на руках была бумага с добровольным отречением президента от власти и полный мини-бар алкоголя. Ребятам стало еще веселее, и они отметили это событие. А президент не стал дожидаться окончательных разборок, а тихо свинтил из Кремля. Кстати, до сих пор никто не знает, где он.

В этот же вечер кто-то настучал Мукину. Тот, нужно отдать ему должное, не растерялся и быстренько все обтяпал, потому что этим двум… чудакам на букву «м» власть была не нужна. Они просто сыграли в «слабо», выиграли и продолжили пьянку. А когда им утром все рассказали, они до обеда не верили своим ушам. Крикуны же просто оказались в нужном месте в нужный момент. Дальше все пошло по обкатанной схеме. Еще водочки?

– Нет, спасибо, – ответил Костя. – Наверное, мне на сегодня хватит.

Жора задумался на секунду с бутылкой в руках.

– Че-то одному не хочется, – сказал он, поставил бутылку на стол и продолжил: – Та же технология пропаганды, только с другими именами и акцентами.

– Что-то я не пойму, – сказал Костя. – Раз эта революция чистая случайность и на фиг никому не нужна, раз прежняя жизнь всех так сильно устраивала, то почему же никто не протестует, не выходит на улицу, чтобы защищать свой образ жизни?

– Во-первых, уже начинают выходить. Кто же знал, что было на самом деле? Да и сейчас мало кто знает. Во-вторых, люди настолько привыкли получать с экрана телевизора разъяснения, как им оценивать что-либо и что им следует делать, что отвыкли думать сами. А в том, что эта революция, кроме крикунов, на фиг никому не нужна, ты не прав. Это только в первый день все растерялись и не знали, как поступить. По привычке решили возрадоваться. Тем более что алкоголь подешевел. Сейчас большинство уже хочет назад, меньшинство радо переменам, но не знает, что будет дальше, и поэтому заранее боится. И есть еще одна группа людей. Их совсем немного, но гораздо больше, чем хотелось бы. Те просто пытаются нащупать, как бы использовать ситуацию с максимальной пользой для себя. И в смысле коммерции, и в смысле обретения власти. Последние – страшнее всего. Они понимают, что такой шанс бывает раз в жизни, и, чтобы не упустить его, по трупам пойдут.

– Откуда ты знаешь про Игоря?

– Служебная информация. А по поводу твоих гостей – позвонил сейчас знакомому, навел справки. Он в курсе происходящего в городе. Работа у него такая.

– А про революцию когда узнал?

– Я не лежу целыми днями на кровати. Тем более когда в доме пожар.

Зубков замолчал, пытаясь собраться с мыслями, но это у него не получалось. В услышанное очень сложно было поверить. Ведь не банановая республика, а гигантская страна… И чтобы так вот, по пьяному делу, свергнуть президента… да еще чтобы общественность не возражала, а всего лишь ждала, что будет дальше, запивая все шампанским… в это действительно поверить не просто.

– Что же мне теперь делать? – не то сказал, не то спросил Костя.

– Иди домой. Только настоящую карточку показывай, когда кто-то захочет ее проверить. А то с твоей обезличенной поставят тебя к стенке как шпиона президента. В одиннадцать часов к тебе придут трое. Генерал Жердин, полковник Сиверин и Сойкин. Они тебе все расскажут.

Зубков поднял голову и посмотрел на Жору глазами, в очередной раз говорящими красноречивее любых слов.

– Что ты так смотришь? – поднял брови Жора. – Думаешь, я с ними заодно? Ну так можешь не ходить домой. Хотя я мог просто привести их сюда. Пока ты ужинал, им это сделать было пара пустяков.

– А с кем ты заодно? – спросил Костя.

– С правосудием, – ответил Жора. – Я сыщик. Если есть убийца, значит, я его найду.

Через полчаса Зубков вышел на улицу. На город опустилась ночь. В соседнем дворе кто-то горланил на три голоса пьяную песню про танки, что по полю грохотали, где-то рядом лаяла собака. Костя вышел со двора и направился к метро. Улицы были пусты, редкие машины проезжали по шоссе. У костра кучковались темные фигурки самооборонщиков. Когда Костя подходил к баррикаде, они замолчали и посмотрели на него. Зубков почувствовал себя голым на сцене театра во время аншлага. Но другого пути к метро не было. Чувствуя мелкую дрожь во всем теле и неуверенность в ногах, Костя все же шел вперед. Самооборонщики молча проводили его взглядом. Когда Зубков прошел мимо них, ему показалось, что он даже слышал их недоброе сопение.

В метро было немноголюдно. Что опять-таки показалось Зубкову неестественным, так это всеобщее молчание. Одиноких пассажиров было немного, большинство ехали семьями и компаниями, но никто ни о чем не разговаривал. Еще неделю, да что неделю, несколько часов назад все было совсем наоборот. Граждане самой свободной в мире страны не упускали возможности подискутировать по любому поводу. Порой эти беседы заходили очень далеко. И даже существование карточек наблюдения никого не смущало. Очень редко государство шло на крайние меры защиты. Священная корова «свобода слова» паслась себе на лужайке и мирно пощипывала травку. Она регулярно поднимала голову, чтобы промычать свое мнение, и снова опускала ее к сочному клеверу. Пастух говорил, что это совершенно справедливое замечание, для порядка щелкал кнутом, делая вид, что отгоняет волков, и, умиленно улыбаясь гармонии мироздания, опускался в свое кресло. Все шло своим чередом.

Еще утром все было как прежде. Народ имел что сказать относительно происходящего и, не стесняясь, говорил это. Сейчас же все притихли. Что-то за эти несколько часов случилось такое, что заставило всех прикусить язык. Что-то, чего Зубков не знал.

Домой Костя добрался без происшествий. Несмотря на то что волнение переполняло его, он размеренным шагом поднялся на четвертый этаж и позвонил не в Наташину квартиру, а в квартиру Чуева. Было слышно, как по паркету шаркали шлепанцы, приближаясь к двери. Дядя Юра посмотрел в глазок и распахнул дверь. Правой рукой схватил Зубкова за отворот пиджака и в полном смысле слова вдернул его в прихожую.

– Ты с ума сошел! – сдавленно прорычал Чуев, закрывая дверь. Не снимая обувь, Зубков медленно прошел в комнату и опустился на диван. – Меня сегодня весь день пасли. А вокруг кафе шпиков было столько, что я почувствовал себя Борисом Савинковым.