Текст книги "Постиндустриализм. Опыт критического анализа"

Глава II. Постиндустриализм: конфликт концепта и реалий

Общий анализ теории и феноменологии постиндустриализма должен быть дополнен прямыми статистическими представлениями динамики секторальной структуры выпуска и занятости. Причем это необходимо делать, как указывалось во Введении, не только в стадиальном, т. е. временно́м представлении, но еще и в пространственном. Глава вторая посвящена именно этому вопросу.

2.1. Миф о «сервисном обществе»

Особого осмысления в анализе теории постиндустриального общества требует феномен сервиса. С его развитием постиндустриализм связывает перспективы грядущего мироустройства. Именно сервису отводится основная стадиально замещающая роль в утверждении секторальной модели постиндустриального общества. Тема постиндустриализма, а соответственно и сервисизации, активно выносится и в российском общественном дискурсе. Достаточно обратиться к широко разрекламированному докладу Института современного развития «Россия XXI века: образ желаемого завтра»[133]133
  Россия XXI века: Образ желаемого завтра. М., 2010.


[Закрыть]. В нем объявленная модернизация страны связывается напрямую с якобы универсальным для человечества ориентиром построения постиндустриального общества. Но так ли верен тезис об универсализме этого ориентира? С этим необходимо разобраться.

Изучение сервиса осуществлялось до настоящего времени в привязке к концепту о секторальной (отраслевой) дифференциации развития. Сообразно с этим подходом, он соотносился с третичным сектором экономики. Его генезис принадлежит, соответственно, к фазе перехода к постиндустриальной стадии развития человечества. В качестве эквивалента этой фазе было выдвинуто понятие «сервисное общество». Но, как выясняется, вполне обоснован критический взгляд на утвердившийся и активно внедряемый стереотип. На самом деле, возможна принципиально иная объяснительная модель развития сервиса в общемировом и российском цивилизационном контексте.

Несомненно, сервис представляет собой один из брендов постиндустриализма. Соответственно, как всякий бренд, он продуцирует различного рода мифологемы, которые в ряде случаев приобретают агрессивную форму манипуляции сознанием, в том числе политическим. Применительно к сервис у, позиционируемому в качестве маркера будущего, мифологемы трансформируются в идеомифы. Они входят составной частью в новую глобальную идеологию «свободного мира» и его проектную деятельность.

Современные аналитики пишут о создании «глобального сервисного пространства», о тенденциях «сервисизации мировой и национальных экономик». Широкое распространение получили дефиниции «экономика услуг», «экономика сервисного типа». Более того, даже государство уже представляется как «сервисное» государство.

Участвуя в процессах конструирования реальных и виртуальных доминирующих мировых тенденций, один из заметных теоретиков «проекта» глобального мира Ж. Аттали использовал при описании модели будущего дефиниции «сервисная культура» и «сервисный человек»[134]134
  Аттали Ж. Избранное. М., 2001.


[Закрыть].

Однако если освободиться от психологически гипнотизирующей «авторитетности» и убедительности, «бесспорности» и всеобъемлемости обсуждаемого «проекта», если включить собственный аналитический потенциал, то картина может быть представлена, и вполне убедительно, как существенно иная.

Типичным признаком постмодерна является дефиниционная релятивизация, отсутствие общепринятых определений. Этакий воинствующий абсурдизм, отказ от смыслов и игра в формы. Проблема дефиниции сервиса – это классический пример постмодернистской рефлексии подобного рода. Сколько бы то ни было общепринятого определения сервиса до сих не выдвинуто. Нет его не только в России, но и в западной науке. Сомнительно, что ученые не могут элементарно договориться. Скорее, это не нужно и даже опасно, если речь действительно идет о манипулятивной технологии и интересах, связанных с ее использованием.

Итак, ориентир постиндустриального развития – сервис, но что это такое – никто «не знает». При статистических расчетах его удельного веса по умолчанию используется апофатическая методика, согласно которой сервис – это не промышленность и не сельское хозяйство.

Каким образом исторически возник феномен сервиса? В распространенном объяснении его генезиса доминирует классический смитовский подход. Его основу составляет концепция разделения труда. Сфера услуг, согласно этому концепту, исторически могла возникнуть при появлении соответствующих продовольственных излишков. В исторической схеме она, соответственно, помещалась после сельского хозяйства и промышленности.

Сегодня смитовская версия преподносится в модифицированном виде в рамках теории секторальной дифференциации. За сервисом в ней прочно закреплено определение в качестве «третичного сектора» общественного производства. Английский историк Р.М. Хартуэлл апробировал в свое время в научной литературе понятие «революция услуг». С ней, а не только с промышленной революцией, связывалось стремительное экономическое развитие Нового времени[135]135
  Кеван К. Революция услуг в мировой экономике. М., 2007.


[Закрыть].

Согласно построенной на материалах английского модернизационного процесса классической схеме К. Кларка, изменение профессиональной структуры общества шло по линии переориентации кадров от первичного к вторичному и от вторичного к третичному секторам. Однако, как отмечал Ф. Бродель, историки и экономисты, к сожалению, при конструировании моделей истории экономики в целом пренебрегали важностью третичного сектора[136]136
  Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая длительность // Философия и методология истории / Под ред. И.С. Кона. М., 1977; Бродель Ф. Динамика капитализма. Смоленск, 1993; Бродель Ф. «Что такое Франция?» Книга первая. Пространство и история. М., 1994; Бродель Ф. «Что такое Франция?» Книга вторая. Люди и вещи. Часть 1. М., 1995. Бродель Ф. «Что такое Франция?» Книга вторая. Люди и вещи. Часть 2. «Крестьянская экономика» до начала XX в. М., 1997.


[Закрыть].

Все, казалось бы, логично. Действительно, кто будет спорить с фактом разделения труда в генезисе новых профессиональных ниш деятельности? Однако более детальный исторический анализ позволяет увидеть значительную долю лиц, профессионально связанных с сервисной деятельностью уже в традиционных обществах. Концепт стадиальности в отношении сервисизации как компонента постиндустриализма убедительной истиной не выглядит.

Не обнаруживается ни одного древнего и средневекового государства, где сервисная занятость отсутствовала бы в качестве важнейшей социальной структуры. В глубокой древности возник обмен, потом он трансформируется в торговлю, банкинг, финансовую деятельность, все более диверсифицирующуюся. Намечается существенная смысловая дихотомия. Производство физических благ, с одной стороны, и некая иная деятельность, безусловно необходимая в определенных пропорциях, но не выдающая в качестве результата физического или материального продукта – с другой. В древней Индии существовали соответствующие касты, в средневековой Европе – цеха. Следовательно, появление сервиса как общественного феномена состоялось задолго до номинируемой сторонниками смитовской линии третичной стадии разделения труда. Как, впрочем, и до вторичной – появления промышленности.

Сервис исторически формируется параллельно с древнейшими формами производящего хозяйства, а не следуя за ними стадиально. Фиксация параллелизма формирования сервиса позволяет выйти на понимание функционального назначения сервисной деятельности в обществе. Как самодостаточная система он не функционален. Создаваемая сторонниками секторальной дифференциации иллюзия о том, будто бы сервис приходит на смену промышленности и сельскому хозяйству, может иметь самые деструктивные последствия. Иногда эта идея представляется даже как некий инструментарий информационного манипулирования. В частности, в России эта идея ведет не к гармонизации диспропорциональной структуры экономики, а к деиндустриализации страны. Избыточная сервисизация делает национальную экономику несамодостаточной и в пределе ударяет по суверенитету страны.

Без сервиса ни одна из сфер общественного бытия – как экономического, так и социального – очевидно не состоятельна. Поэтому задача заключается не в упразднении в пользу сервиса других отраслей, а в укреплении посредством расширения их сервисного сопровождения.

Традиционное трехсекторальное деление экономики существенно редуцирует реальную хозяйственную инфраструктуру. Сервис как сфера услуг структурно неоднороден. В него как в третий сектор экономики включают такие функционально различные компоненты, как торговля и наука. Нельзя сказать, что в СССР третичная секторальная группа находилась в неразвитом состоянии. Удельный вес населения, занятого в непроизводственной сфере, был сопоставим с пропорциями экономического распределения в ведущих государствах Запада. Диспаритет по отношению к ним обнаруживался только по одному индикатору – в сфере, включающей в себя торговлю, финансовую деятельность и весь спектр бытового обслуживания в его узкопрофессиональном значении[137]137
  Иоффе Я.А. Мы и планета: Цифры и факты. М., 1988; Россия в цифрах. 2008. М., 2008.


[Закрыть].

Одной из наиболее раскручиваемых в рамках проекта глобализации мифологем является концепт «сервисного общества». В настоящее время эта идеологическая конструкция используется в одном ряду с понятиями «постиндустриальное общество», «информационное общество», «общество новых кочевников» и т. п. Государствам мировой периферии и полупериферии, к каковым сегодня относится и Россия, предлагается стратегический ориентир сервисизации. Посмотрите, говорят им консультанты с Запада, как живут высокоразвитые страны. Признаком их развитости является переориентация структуры производства от индустриального сектора к сервисному. Смотрите на государство – лидер современного мира – США: около 80 % американского трудоспособного населения занято в сфере услуг.

Возникает иллюзия о целесообразности копирования этого опыта и возможности построения национальной экономики с опорой исключительно на сервисную парадигму развития. Индустрия и сельское хозяйство подаются в этой модели как архаические структуры. Их предполагается заменить новыми сервисными отраслями. В принципе, все это не новая иллюстрация описанной еще в философии ХIХ столетия проблемы отчуждения сознания человека от непосредственных результатов труда. Эта отчужденность проявляется в забвении того очевидного факта, что без производства материальных благ – элементарно, без пищи – ни одно сверхсервисное общество не сможет существовать.

Структурная специфика занятости населения стран «золотого миллиарда» объясняется их геоэкономическим положением. Установившаяся в рамках капиталистической международной системы модель странового разделения труда предполагала преимущественное размещение финансово-сервисного сектора в неометрополиях, а производственно-промышленного и аграрного – в третьем мире. В этом смысле ориентир «сервисного общества» в случае его абсолютизации является для России одной из стратегических ловушек. Возросшее значение сервиса сопровождается структурным свертыванием сфер промышленности и строительства, сельского и лесного хозяйства, транспорта и связи. О том, что произошедшая трансформация не имеет ничего общего с постиндустриальным переходом, свидетельствует сокращение доли в народном хозяйстве непроизводственной сферы, включающей управленческие, социальные и социокультурные направления деятельности. Состояние компонентов третичного сектора экономики оказалось, таким образом, в противоположной динамике развития. Из этого можно сделать вывод о некоей противоестественности российских трансформационных процессов[138]138
  Иоффе Я.А. Мы и планета: Цифры и факты. М., 1988.


[Закрыть].

Об угрозах, содержащихся в провозглашенной перспективе построения общества «сервисного типа», обоснованно и открыто говорят сторонники ларушизма. Еще в 1971 г. Л. Ларуш предостерегал, что попытки отказа от Бреттон-Вудской системы и отрыв валют от золотого эквивалента могут привести к неконтролируемому росту фиктивного капитала, который в конечном итоге способен похоронить под собой реальные экономические секторы («физическую экономику»). Показатели диспропорционального развития в последние десятилетия сферы сервиса, охватившей в США около 80 % экономически занятого населения, означают угрожающий рост спекулятивных непроизводственных ниш[139]139
  Ларуш Л. Физическая экономика. М., 1997.


[Закрыть].

При кажущейся экономической мощи современный Запад, в случае оказания ему серьезного геополитического противодействия, будет крайне уязвим. «Сервисная революция» явилась прямым следствием «деиндустриализации» западной экономики, перемещения товарного производства в страны третьего мира. При реализации сценария глобального политического потрясения, актуализации противоречий «постиндустриального общества» с реальными производителями материальных благ сложившаяся система международного разделения труда грозит для сервисного Запада, оставшегося без собственной промышленной базы, тотальным крахом. В силу этого он, естественно, будет стремиться поддерживать иллюзию модели виртуальной экономики. Только при ее сохранении сложившаяся де-факто модель неоколониальной эксплуатации Западом остального мира будет сохранена. Именно этой угрозой объясняются колоссальные военные расходы и военное строительство США и НАТО, США и геополитических союзников иных регионов (Япония и др.). Вопрос о манипулятивности категории постиндустриализма, таким образом, вновь сводится к вечным категориям конфликта лжи и правды. Интерес Запада сегодня – это сохранение неоколониализма, для чего ему и нужно репродуцирование глобального характера мифа постиндустриализма.

Ориентиром для России в этом отношении мог бы послужить современный опыт экономического развития Китайской Народной Республики. Прогнозируется, что китайская экономика обгонит в ближайшее десятилетие американскую. В действительности, по расчетам Института мировой экономики и международных отношений РАН, экономика Китая уже обогнала американскую. Более 80 % в структуре валового продукта в США составляют услуги – сектор условного производства, финансовой деятельности. При обоюдном вычете ВВП, связанного со сферой сервиса, Китай окажется выше в мировой экономической иерархии, чем Соединенные Штаты[140]140
  Мировая экономика: прогноз до 2020 года // Под ред. А.А. Дынкина. М., 2007.


[Закрыть] (рис. 2.1.1).

Рис. 2.1.1. Сравнение ВВП США и КНР по отраслям производства, в трлн долл. на 2005 г. (по данным Института мировой экономики и международных отношений РАН)

На сервисную деформацию структурных показателей ВВП неоднократно обращали внимание многие ведущие экономисты мира. Сфера услуг играет существенную роль в доминировании показателей валового внутреннего продукта и других стран Запада (включая Японию), демонстрируя тем самым определенную цивилизационную «прописку» (рис. 2.1.2).

Рис. 2.1.2. ВВП ведущих стран мира по отраслям производства на 2005 г. (по данным ИМЭМО РАН)

Именно в сервисе, главным образом, проявляется российское «отставание» от «постиндустриального мира», которое в современной парадигме развития страны пытаются «компенсировать», что, собственно, и приводит к упомянутой выше деиндустриализации России. За счет сектора сервиса происходит также некоторое принижение экономического потенциала бурно развивающихся геоэкономических субъектов Азии и Латинской Америки.

Тренд возрастания доли услуг в секторальной дифференциации характерен для всего западного мира. В этом направлении структурно развивается и экономика России. С 34 % в середине 1990-х гг. доля сервиса в российской экономике возросла к началу 2000-х гг. до 57 %. Стремительность такой реструктуризации беспрецедентна. Для сравнения: за то самое время, когда доля сервиса в России увеличилась на 23 %, в странах Запада – только на 2–4 %. По уровню сервисизации РФ подошла вплотную к нижней границе западноевропейских стран (превзойдя, например, показатели доли услуг в экономике Португалии – 56 %). Однако необоснованность избранного вектора реструктуризации за счет снижения доли традиционных для России хозяйственных отраслей вызывает тревогу. Дело в том, что, в отличие от Запада, Россия не в состоянии компенсировать свою деиндустриализацию по схеме вывода производящего капитала в третьи страны. Сервисизация ведет к утрате Россией самодостаточности экономики. А это уже вопрос утрачиваемого политического суверенитета. Причем надежно контролируемого геополитического альянса, в пределах которого возникает коллективный политический квазисуверенитет, у России нет, и в обозримом будущем, после ее активного самоухода из парадигмы геополитического доминирования, не предвидится.

Таким образом, феномен «сервисного общества» по своей природе не носит универсального стадиального и фронтального пространственного характера. Он географически локализован в рамках стран, принадлежащих к мировой «золотомиллиардной» элите. Спецификой современного развития международной экономики является перенос инфраструктур производящего хозяйства в третий мир. Существующий уровень заработной платы азиатских и латиноамериканских рабочих делает более выгодным размещение индустриального производства в Азии или Латинской Америке, чем в Северной Америке или Европе. Издержки, с учетом сэкономленной части оплаты труда, оказываются при таком перемещении существенно ниже. Дополнительный бонус еще и в том, что на иные континенты выводятся и промышленные нагрузки, приходящиеся на окружающую среду.

По очевидным причинам парадигма географической реструктуризации промышленности не распространяется на уникальные и оборонные технологии – как, например, по-прежнему производимую в США американскую аэрокосмическую продукцию. Стандартные же, не составляющие эксклюзив товары конвейерного производства более выгодно производить не в Нью-Йорке, а скажем, в Куала-Лумпуре (Малайзия), где в настоящее время и осуществляется выпуск едва ли не половины реализуемых на мировом рынке микросхем. Высвобождаемые из сферы товарного производства западные индустриальные рабочие переквалифицируются в работников непроизводственных отраслей. Таким образом, бурное развитие на Западе сервисной инфраструктуры есть прямое следствие его неоиндустриализации. Вместо американца, переквалифицировавшегося в брокера, у конвейерного станка встал малаец. Поэтому простое механистическое апеллирование к западной системе сферы услуг применительно к обсуждению решений и стратегий России бесперспективно.

Предложенный сторонниками теории сервисного общества путь противопоставления индустрии и сервиса контрпродуктивен. В целях устойчивого развития они должны не противопоставляться, а взаимодополнять друг друга. Но это совсем другая стратегия развития, отличная от рецептов постиндустриализма.

Дефиниция сервиса нуждается в корректировке не только исторической стадиальной, но и национальной или пространственной. Для самоквалифицирующих себя постиндустриальных сообществ Запада сервис выступает в настоящее время в качестве экономической парадигмы. Для «новых индустриалов» третьего мира, для стран рывка, он по-прежнему сохраняет иное значение. А именно – услуг как деятельности, связанной и направленной на поддержание индустриального производства. Применительно к «странам-сырьевикам» – как аграрным, так и ресурсным – сервис является не более чем роскошью, обслуживанием прихотей ограниченной группы лиц, получающих дивиденды от экспортной деятельности. Остальное же население вынуждено обеспечивать бытовые потребности, прибегая к архаическим формам натурального хозяйствования.

Задача обеспечения национальной экономической безопасности России заставляет пересмотреть направленность происходящей сервисной реструктуризации, сделав ставку на производящие отрасли хозяйствования. Данный стратегический выбор позволил бы России уменьшить степень экономической зависимости от внешних факторов, а соответственно, создать суверенный фундамент устойчивого развития.

Восприятие сервиса не может основываться только на западном теоретическом понятийном аппарате ввиду принципиального различия задач, стоящих перед сервисной сферой на Западе и в России. Развитие направлений нетоварного производства не должно приводить к деиндустриализации российской экономики. Сервисная составляющая, напротив, должна быть интегрирована в индустриальное производство, а вовсе не противопоставлена ему. Именно в привнесении сервисного сопровождения в индустриальный сектор видится стратегия российского инновационного прорыва.

На пути уточнения дефиниций следует зафиксировать следующее.

Постиндустриальное общество (или экономика), как и сервисное общество (или экономика), – это общество (экономика) с доминирующей в структуре занятости и выпуска непроизводственной деятельностью, а именно – производством услуг. И это можно считать базовой дефиницией.

Однако есть два существенно различных вида постиндустриального общества и экономики, которые нельзя смешивать. Именно путем их отождествления формируется и используется упомянутое выше информационное оружие масштабных политических манипуляций и десуверенизации геополитических противников.

Первый тип постиндустриального общества (экономики) имеют страны, обладающие возможностью сохранять национально контролируемый индустриальный сектор в зарубежных странах. Они сохраняют и гарантируют себе экономическую самодостаточность, а значит и политический суверенитет и геополитическую субъектность. Это лидирующие страны Запада. Никакой фронтально-мировой стадиальной универсальности их модель не имеет.

Второй тип постиндустриального общества (экономики) имеют страны, не обладающие возможностью сохранять национально контролируемый индустриальный сектор в зарубежных странах. Они несамодостаточны, имеют ограниченный политический суверенитет и нуждаются в геополитических альянсах, ядерных зонтиках – иными словами, становятся государствами-сателлитами с соответствующей утратой собственных гарантий развития и благополучия.

Именно в направлении такого типа государства преобразуется современная Россия. Ее убеждают, что стадия постиндустриализма ожидает все страны мира, что это признак современности, лидерства и цивилизованности; убеждают, манипулируя, в том числе, сознанием правящей элиты страны.

Важно понимать, что СССР был, а его преемница Россия остается страной особого типа. С одной стороны, она не может стать региональной державой, т. к. по геополитическим законам ее «региона» не существует. Россия – пока она простирается от Калининграда до Тихого океана и от Северного полюса до континентального ядра – является субъектом мирового уровня. И изменить таковую ее субъектность означает попросту ее расчленить. Россия не может воспринять западную форму имперскости, колониальной и неоколониальной парадигмы государственности в силу своей цивилизационной принадлежности к принципиально иному типу государственности. Типу собирающей, интегрирующей империи или государства-цивилизации. Утрата или замена этого типа невозможна без геополитического разрушения страны.

У страны такого типа нет возможности идти путем западного неоколониализма и паразитирования на остальном мире. Войти на условиях сателлита в западный геополитический альянс Россия также не может, ее там не ждут. Ждут лишь геополитического исчезновения России. На обоих путях ее подстерегает историческая и геополитическая смерть.

Именно поэтому Россия может быть только самодостаточной в экономическом смысле[141]141
  Неправомерно прочитывать этот императив как 100-процентную автаркизацию или новый железный занавес. Речь идет о базовых потенциалах, обеспечивающих суверенитет страны.


[Закрыть]. Постиндустриальный концепт, под которым понимают опыт Запада, для России неприменим под угрозой геополитической смерти.