Текст книги "Постиндустриализм. Опыт критического анализа"

Сервисную парадигму «конструкторами» постиндустриального развития предлагается взять за основу программы государственного реформирования. Основная идея заключается в утверждении принципа услуги как главного ориентира деятельности чиновника[142]142
  Проблемы современного государственного управления в России. Труды научного семинара. Вып. 3. Научный эксперт. М., 2006.


[Закрыть]. Но применимо ли это к специфическим условиям России?

В качестве преамбулы к рассмотрению проблем реформы государственного управления через призму сервиса целесообразно привести иллюстрацию ментальных различий двух моделей образования. Так, в рамках американской образовательной системы связка преподаватель – студент трактуется в качестве взаимоотношений агента и клиента. Идеология их коммуникационной зависимости по существу определяется условиями найма. На этой основе выстраивается концепция образовательного сервиса.

Восточная (в том числе традиционно российская) модель образования предполагает принципиально иной характер взаимоотношений субъектов процесса обучения. Преподаватель и студент в ней позиционируются в качестве учителя и ученика. При такой модели на первый план выходят идейно-духовные основы обучения. Не студент нанимает преподавателя, а преподаватель выбирает себе достойного ученика. Какая модель лучше? – Это вопрос аксиологических предпочтений, цивилизационной целесообразности и в итоге – успешности страны. Рецепты успешности для разных стран разные. В том числе и в отношении типа государственности, государственно-управленческих механизмов.

Для современных западных сообществ характерна идеология сервисной модели государства. Институты государственной власти выступают в данном случае в качестве агентов, а граждане – клиентов. Однако такая модель противоречит традиции развития государственности в России. Неудача административной реформы государственного управления 2003–2004 гг. во многом объясняется экстраполяцией применительно к специфическим российским условиям элементов чужеродной управленческой системы.

Для России сервисная модель государственности функционально не подходит. Государство в ней не может ограничиваться функцией обслуживания граждан. На него исторически возлагается, в частности, задача безопасности, устойчивости развития, развития промышленного и аграрного производства, которое на Западе переложено на плечи третьего мира.

Идентификация государства в качестве агента соотносится с идеологическим полем теории общественного договора. Однако она, как известно, не исчерпывает существующее многообразие версий генезиса и самого типа государственности (рис. 2.1.3)[143]143
  Мировой опыт государственно-церковных отношений. М., 1998.


[Закрыть].

Рис. 2.1.3. Фундаментальные парадигмы моделей государственности. Сервисное государство как проекция протестантского религиозного типа

Теория общественного договора относится к вполне определенному социокультурному контексту развития западной цивилизации. Исторически она выстраивалась на основе протестантского и пантеистического мировоззренческих компонентов.

Православное понимание государственности с теорией общественного договора принципиально не сочетается. В соответствии с традициями православия праведное государство строится не снизу вверх, а сверху вниз. Оно есть земная проекция Царствия Небесного. Божественная харизма доводится через высшие институты государственной власти до низовых общин верующих. Православный государь (вообще – христианский правитель) в принципе не может быть агентом. Это поразительно, как гениальный иконописец Андрей Рублев отразил принципиальную русскую особенность сочетания истока и построения в образе обратной перспективы. У Запада – прямая перспектива. У русской цивилизации – она противоположна (рис. 2.1.4). Основания русской успешности государственности противоположны основаниям западной успешности.

Рис. 2.1.4. В русской цивилизации исток сущего не в обществе индивидов, как на Западе, а наоборот

Идеологеме сервисного государства противоречит и органическое российское понимание государства в качестве «большой семьи». Агент-клиентские отношения для выстраивания семейных связей, естественно, неприменимы.

Идеология сервисного государства находится в резком диссонансе со всем историческим опытом развития государственности в России. Не социальные и технологические сдвиги вызывали в ней к жизни управленческие реформы, а сами реформы определяли вектор социальных и технологических инноваций. Государство являлось главным катализатором происходящих в обществе перемен. Поэтому функциональное назначение государственной власти в России существенно отличается от западной версии.

Принципы построения государства сервисного типа противоречат также социальной структуре российского общества. Общественная система в России сохраняет де-факто иерархическую природу, что не позволяет применить к ней идеологию построения сервисной государственности. Для иерархических сообществ модель государства-агента попросту лишена смысла.

В России государственный чиновник есть начальник, но никак не агент. Отношения начальник – подчиненный составляют базовый принцип российского управленческого функционирования, имеющий под собой глубокие ментальные основы. Для того чтобы хоть гипотетически рассчитывать на успех реализации реформ, направленных на формирование в России государства сервисного типа, надо первоначально произвести инверсию на уровне массового менталитета. Не отсюда ли императивы, наблюдаемые у спичрайтеров самого высокого в России уровня: «Мы будем строить новую молодую нацию»? Но для этого нужен другой народ. А куда в таком случае денется русский народ, все исторически сложившееся российское сообщество? Очевидны масштабные риски, которые возникают при попытках «созидания» нового человека на примере хоть бухаринского, хоть гитлеровского проекта, а теперь и проекта потребительского общества.

Моральная привлекательность сервисной государственности также весьма сомнительна. Статус агента определяется вступлением его в отношения найма. Соответственно, и государство-агент также нанимаемо. Оно служит тому, кто платит. Такой подход таит в себе потенциальную угрозу для национальной безопасности. Феномен государственного компрадорства в данном случае весьма вероятен. Извне могут заплатить больше, причем вовсе не за служение собственному народу. Стоит задуматься относительно современного высказывания З. Бжезинского: «Россия может иметь сколько угодно ядерных чемоданчиков и ядерных кнопок, но поскольку 500 миллиардов долларов российской элиты лежат в наших банках, вы разберитесь: это ваша элита или уже наша».

Сервисный концепт неприменим в полной мере и к модели государственного управления, сложившейся в странах Запада. Функции государства далеко не ограничиваются задачами оказания услуг населению. Оно не только реализует интересы социума, но и само ставит перед ним стратегические ориентиры, мобилизует на свершения. Государство ведет народ, а не только обслуживает его потребности. При необходимости оно даже прибегает к насилию. Понятно, что государственное принуждение или мобилизация рывка под категорию государственных услуг никак не подпадают.

Сервис является весьма важной сферой общественного бытия. Однако он не распространяется на все бытие. Должны существовать естественные ограничители сервисизации, и, в частности, к такого рода несервисизируемым нишам относится институт государства.

Роль государства в современной системе рыночной экономики не может быть ограничена только сервисными компетенциями. Предполагается не просто эксцессное вмешательство в экономику при чрезвычайных ситуациях, а активное, пусть и опосредованное, управление экономическими процессами. Хотя бы путем эксклюзивных хозяйственных функций (оружие, психотропы и т. п.) и естественных монополий, мотиваций частного капитала.

С позиции экономической теории традиционно функции современного государства определяются следующим образом:

1) правовое обеспечение;

2) организация денежного обращения;

3) производство общественных благ;

4) минимизация трансакционных издержек эксплуатации экономической системы в целом;

5) антимонопольное регулирование и содействие развитию добросовестной конкуренции;

6) оптимизация влияний внешних факторов – снижение негативного эффекта и усиление позитивного воздействия согласно национальным политико-экономическим интересам;

7) перераспределение доходов в обществе;

8) поддержание оптимального уровня занятости;

9) проведение региональной политики выравнивания уровней жизни территорий;

10) реализация национальных интересов на международной арене[144]144
  Перская В.В. Глобализация и государство. М., 2005.


[Закрыть].

Наличие регулирующей управленческой миссии государственной власти по отношению к рыночной экономике признается ныне даже на уровне ведущих монетарных структур мира.

К ним, например, относится Всемирный банк, который в Отчете о мировом развитии 1997 года представил список непременных функций государства в современных условиях экономического развития. В противоречии с концептом саморегулирующегося рынка определены сферы, неподвластные рыночным механизмам. Говорится даже о видах противодействия стихийности рынка. И это далеко не исчерпывается понятием «государственные услуги» (табл. 2.1.1)[145]145
  Государство в меняющемся мире. Отчет о мировом развитии. 1997. Всемирный банк. М., 1997; Фукуяма Ф. Сильное государство: Управление и мировой порядок в XXI веке. М., 2006.


[Закрыть].

Таблица 2.1.1

Функции государства в условиях рыночной экономики

Взятая неолиберальной доктриной на щит концепция саморегулирующейся экономики продуцирует миф о сервисе как полигоне частного предпринимательства. Сегодня, с трудом преодолевая стереотипы неолиберализма, на уровне высшей государственной власти все чаще говорят о промышленной политике, молодежной политике и даже политике ценового регулирования. Еще совсем недавно сама постановка вопроса о такого рода функциях государства была невозможна. Но вот о сервисной государственной политике по-прежнему ни слова. Сервис де-факто выведен в сферу нерегулируемого государством частного предпринимательства. Являясь в теории постиндустриального общества маркером будущего, он взят на щит и в рамках неолиберальной концепции как содержательный элемент тренда экономической дерегуляции. Через концепт нерегулируемости сервиса происходит идеологическое соединение постиндустриалов с неолибералами. Если услуги есть ориентир грядущей трансформации мира, а сфера лежит вне государственного регулирования, то образ «желаемого завтра» будет соотноситься с неолиберальной моделью устройства.

Но верен ли на самом деле базовый тезис выдвинутого силлогизма о невозможности государственной политики управления сервисом?

Говорят, что сервисная деятельность находится преимущественно в поле интересов малого бизнеса. Именно мобильность предпринимателя обусловливает, согласно этой точке зрения, высокое сервисное насыщение. Когда-то в ХIХ столетии все было в точном соответствии с данной моделью. Обслуживание, в отличие от промышленных предприятий, предполагало гораздо меньшую концентрацию рабочей силы. Но ХIХ в. уже прошел. Сегодня сервисная деятельность составляет сферу специализации многих крупных корпораций. Что касается транснациональных корпораций, то общей тенденцией для них является соединение сервиса и индустриального производства. Корпорации-гиганты, как правило, сами реализуют производимый ими товар, сами же обслуживают через создание соответствующих инфраструктур бытового профиля кадровый персонал, производят инженерно-технические услуги. Например, проводят НИР и НИОКР[146]146
  Кара-Мурза С.Г. В поисках потерянного разума, или Антимиф–2. М., 2007.


[Закрыть].

Исторический опыт России демонстрирует принципиальную возможность государственного управления в сфере сервиса. На составленном посредством экспертной оцифровки графике (усредненные данные по опросу 15-ти экспертов) прослеживается динамика качественных показателей реализации управленческих функций государства в области бытового обслуживания населения (рис. 2.1.5).

Определенные составляющие государственной политики обнаруживаются уже применительно к XVIII в. Управление со стороны государства в этой сфере не только возможно, но и функционально естественно. Другое дело, что эта политика не всегда была институционально формализована. Курировали сервис чаще всего местные органы государственной власти. Это снижало уровень стратегичности и сбалансированности в развитии сервисной сферы.

В советский период потребность в институционализации управления сервисом была удовлетворена посредством создания в 1960-е гг. республиканских министерств бытового обслуживания населения (Министерство бытового обслуживания населения РСФСР было учреждено в 1960 г.). Данное изменение не замедлило сказаться на развитии сервисной сферы. На графике (рис. 2.1.5) с очевидностью прослеживается корреляция между институциональным обустройством системы управления и результатом реализации государственной политики – улучшением показателей бытового обслуживания населения страны. К закату существования СССР был достигнут исторический максимум в развитии сервисных потенциалов страны (именно страны, а не только столицы).

Рис. 2.1.5. Качество государственной политики в сфере бытового обслуживания населения (экспертная оценка)

Конечно, «советский сервис» был специфичен. Он далеко не удовлетворял рост индивидуальных запросов граждан. Но в трендовом отношении был четко выражен вектор развития. Произошедший в 1990-е гг. отказ государства от управления сферой сервиса обернулся в регионах буквально распадом систем повседневного жизнеобеспечения.

Еще одна ассоциативная линия связывает сервис с парадигмой общества потребления. Сегодня концепт об утверждении «общества потребления» преподносится в качестве мейнстрима формирования новой сервисной реальности. Произошло его своеобразное переоткрытие и в России. Между тем, в мировой философской мысли данная тема воспринимается как что-то вроде «нафталина». Еще в 1970 г. вышла книга Ж. Бодрийяра «Общество потребления. Его мифы и структуры». Речь уже тогда, почти полстолетия назад, велась не о дееспособности феномена потребительства, а о мифологизации данного конструкта[147]147
  Бодрийяр Ж. Общество потребления. Его мифы и структуры. М., 2006.


[Закрыть].

Потребительская мораль рассматривается как главное условие процесса сервисизации. Конструируется образ «сервисного человека»[148]148
  Аттали Ж. Избранное. М., 2001.


[Закрыть]. Это не категориальный человек в его оразумленном и духовном измерении, а потребитель услуг. Все рассуждения такого рода выстраиваются вокруг следующего силлогизма. Если сервис направлен на удовлетворение потребностей человека, а акцентировка на потребностях есть потребительство, то именно сервисная деятельность и выступает основным инструментом имплементации потребительской морали.

Неверна в данном случае исходная посылка. Посредством сервиса не только удовлетворяются, но и формируются потребности человека. Традиционная формула «спрос определяет предложение» нуждается сегодня в корректировке. Эта корректировка состоит в решении проблемы определения источников формирования спроса. И здесь с неизбежностью возникает игнорируемый неолиберализмом вопрос о ценностях. Потребности человека определяются на уровне ментальной ценностной матрицы общества. Они могут иметь как сугубо гедонистический, так и духовнообразующий характер.

Существует иерархия ценностного структурирования личности. Свое определенное место в ней занимают и материальные потребности. Но они не исчерпывают собой всей ценностной пирамиды (рис. 2.1.6).

Рис. 2.1.6. Иерархия ценностного структурирования потребностей личности

Важна иерархия ценностей. Об этом рассуждали еще неоплатоники[149]149
  The Cambridge History of Later Greek and Early Medieval Philosophy. Ed. by A.H. Armstrong, Cambridge, 1991; Лосев А.Ф. История античной эстетики. Ранний эллинизм. М., 1980; Лосев А.Ф. История античной эстетики. Последние века. Кн. 1–2. М., 1988.


[Закрыть]. Правильная иерархия, согласно им, выстраивается от духовного уровня бытия к плотскому. При таком структурировании акцентируется одухотворение личности. Но возможна и обратная проекция. При перевернутой пирамиде ценностей доминирует плотская природа. В результате человек уподобляется животному. Но ведь именно эту антропологическую модель и навязывает в качестве универсалия современного потребительского мира концепция «сервисного человека» (рис. 2.1.7).

Рис. 2.1.7. Неоплатоническая модель ценностных иерархий в случае человека сервисного

Сервис может служить и инструментом развития духовных потенциалов, и средством морального разложения человека. Полученный вывод опять-таки актуализирует вопрос о целенаправленном государственном управлении сервисом.

«Сервисный человек» является современной модификацией неоднократно опровергнутой модели «экономического человека». Ее истоки следует искать в общественной доктрине Дж. Локка. Общество, согласно локковскому пониманию, представляет собой механистическое сцепление атомизированных индивидуумов. Их поведение редуцируется до трех основополагающих импульсов: «оставаться в живых» (импульс жизни), «стремиться к чувственному удовольствию» (импульс свободы), «удовлетворять жадность» (импульс собственности). Экономическая деятельность человека низводится, таким образом, до уровня животных инстинктов.

Локковско-смитовской модели экономики противостоит традиция, идущая от Г. Лейбница. Альтернатива биологизации экономической деятельности виделась в ее обожествлении. Через труд, в понимании Лейбница, происходило уподобление человека Творцу. Саморегуляции рынка противопоставлялось сотрудничество с Богом в вечном антиэнтропийном «подкручивании мировых часов»[150]150
  Ларуш Л. Физическая экономика. М., 1997; Ларуш Л. Место России в мировой истории // Шиллеровский институт науки и культуры. Бюл. № 8. М., 1998; Ларуш Л. О сущности стратегического метода // Шиллеровский институт науки и культуры. Бюл. № 9. М., 2000; Ларуш Л. О духе российской науки // Экология – XXI век. 2003. Т. 3, № 1/2; Тукмаков Д. Уподобление Богу (Физическая экономика Ларуша как преодоление энтропии) // www. zavtra.ru.


[Закрыть]. Следует признать, что альтернативность локковской и лейбницевской моделей экономики отражает различие двух теологических подходов Нового времени. Деистический концепт воплощается через принцип креационистского управления экономическими процессами, пантеистический – через их естественную саморегуляцию[151]151
  Лейбниц Г.В. Соч. в 4 т. М., 1982–1984; Локк Дж. Избр. филос. произв. М., 1960. Т. 1–2.


[Закрыть].

Положенная в основу классической либеральной теории модель «экономического человека», трактуемого А. Смитом как лица, наделенного эгоизмом и стремящегося ко все большему накоплению богатств, давно служит мишенью всесторонней критики[152]152
  Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М., 1962; Антонов В.С. Модель человека в буржуазной политической экономии от Смита до Маршалла // Истоки: вопросы истории народного хозяйства и экономической мысли. М., 1989. Вып. 1.


[Закрыть]. Еще в 90-х гг. XIX в. основоположник институционализма в экономике Т. Веблен указывал, что смитовская экономическая антропология безнадежно устарела. Поведение человека в сфере экономики, пояснял он, не сводится к мотивам материальной выгоды. Оно имеет гетерогенную природу, конструируемую еще и из таких компонентов, как традиции, поведенческие нормы, инстинкты самосохранения и сохранения рода, подсознательные склонности к соперничеству, подражанию, любопытство и т. п.[153]153
  Веблен Т. Теория праздного класса. М., 1994.


[Закрыть]

С развернутой критикой смитовско-бентамовской модели «экономического человека» выступил в свое время с позиции теории построения экономики духовного типа С.Н. Булгаков. Единого, универсального, данного на все времена «economic man», замечал философ, никогда не существовало. Каждая мирохозяйственная эпоха и каждая культура создавали свой доминирующий образ экономического человека. Такого рода духовный тип был сформулирован и в рамках христианской этической традиции. Смитовско-бентамовская модель «экономического человека» есть продукт исторически определенного мировоззренческого контекста. С.Н. Булгаков прочно связывал его возникновение с просветительской идеологией XVIII в., проявляющейся в классической политической экономии, с одной стороны – через веру в предустановленную естественную гармонию, а с другой – через взгляд на общество как совокупность атомизированных, взаимно отталкивающихся представителей различных интересов.

Таким образом, резюмировал философ, сложилось доминирующее в классической политической экономии представление о человеке, «который не ест, не спит, а все считает интересы, стремясь к наибольшей выгоде с наименьшими издержками»[154]154
  Русское хозяйство. М., 2006.


[Закрыть].

Любая хозяйственная система есть механизм. Но, оговаривается С.Н. Булгаков, она «не есть и никогда не может быть только механизмом, как и личность не есть только счетная линейка интересов, а живое творческое начало. Хозяйство ведет хозяин»[155]155
  Там же.


[Закрыть]. Булгаковская оговорка существенно опережала экономическую теорию своего времени. По существу она закладывала основания для формирования новой методологии, совмещающей феномены законов и ценностей в сфере экономики[156]156
  Булгаков С.Н. Капитализм и земледелие. СПб., 1900; Булгаков С.Н. Философия хозяйства. М., 1990; Булгаков С.Н. Два града. Исследования о природе общественных идеалов. СПб., 1997.


[Закрыть].

Современный израильский психолог Д. Канеман опроверг базовое для экономического дискурса смитовской модели представление о рациональности поведения человека. Для большинства людей поведенческие мотивы формируются не только расчетом собственной выгоды, но и эмоциями, различными фобиями, воспоминаниями, предрассудками и стереотипами. Расчетной логике абстрактного экономического человека противостоит эвристическая модель принятия решений. Значимость выводов Д. Канемана подчеркивает присуждение ему Нобелевской премии по экономике, что, вместе с тем, означает признание на высшем научном уровне несостоятельности модели «экономического человека»[157]157
  Канеман Д., Словик П., Тверски А. Принятие решений в неопределенности: правила и предубеждения. Харьков, 2005.


[Закрыть]. Однако для ортодоксальной теории, на позициях которой стоят сейчас главным образом сторонники неолиберального направления, сохраняют свою актуальность положения экономической детерминированности. Так, лауреат Нобелевской премии Г. Беккер пишет о возможности сведения психологических факторов к измерению и оценкам через призму материальной выгоды человека («экономический бихевиоризм»)[158]158
  Беккер Г.С. Человеческое поведение: экономический подход (избранные труды по экономической теории). М., 2003.


[Закрыть].

Сконструированный А. Смитом, и особенно И. Бентамом, образ «экономического человека» как «потребителя-гедониста» прямо противоречит логике развития экономики[159]159
  Jeremy Bentham’s economic writings. L., 1952. Vol. 1.


[Закрыть]. Максимизация потребления не обеспечивает развитости. Она достигается как раз прямо противоположным способом. Предприниматель ориентирован не на потребление, а на капиталовложения, инвестирование будущего. Неслучайно возмущенный утилитаризмом И. Бентама К. Маркс охарактеризовал английского философа как «гения буржуазной глупости»[160]160
  Маркс К. Капитал. Критика политической экономии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М., 1960. Т. 23.


[Закрыть].

В мировом экономическом развитии прослеживается зависимость темпов роста экономики от доли в ВВП личного потребления. Для иллюстрации этой связи целесообразно взять экономически и культурно сопоставимые страны. Так, наивысшие темпы роста среди государств Европейского союза с большим отрывом демонстрировали в 1990-е гг. Ирландия и Люксембург. Но именно эти две страны занимали последние места в ЕС по доле расходов в ВВП, идущих на цели личного потребления. Обратная зависимость указанных показателей прослеживается в целом и по другим европейским экономикам[161]161
  Тенденции в странах Европы и Северной Америки. Статистический ежегодник ЕЭК ООН, 2003. М., 2004.


[Закрыть].

Именно так, за счет приоритетности вложений в будущее, развивается Китай. Высокие темпы роста китайского ВВП находят свое логическое объяснение при сопоставлении показателя личного потребления граждан в процентах от внутреннего валового продукта. В КНР удельный вес личного потребления составляет лишь 38 %. Остальные средства вкладываются в дальнейшее развитие. Для сравнения: в США удельный вес личного потребления от ВВП почти вдвое больше – 64 %. Если американцы предпочитают потреблять в настоящем, то китайцы ориентируются на инвестирование будущего.

Кластерный анализ позволяет установить связь динамики экономического роста с минимизацией индивидуального потребления (рис. 2.1.8)[162]162
  .


[Закрыть].

Рис. 2.1.8. Отношение расходов на конечное потребление (домашних хозяйств) к ВВП (2007 г.)

Для сравнения были взяты три группы стран: тихоокеанские неоиндустриалы (высокие темпы роста), сервисный Запад (сравнительно невысокая динамика, фактически стагнация), республики Экваториальной и Тропической Африки (инфраструктурная деградация). Наименьший удельный вес личного потребления – в развивающихся неоиндустриальных государствах Восточно-Тихоокеанского региона – «новых азиатских тиграх». Страны «золотого миллиарда» потребляют в процентном отношении к ВВП значительно больше. Но они уступают по основным показателям азиатским экономикам. Восток сокращает свое отставание от Запада. Еще 60 лет назад все было иначе. Запад уходил в казавшийся непреодолимым отрыв от Востока.

В чем причины произошедшей инверсии? Не заключаются ли они в ценностной переориентации западного человека от инвестирования будущего к неограниченному потреблению в настоящем?

О том, что культ потребительства является сегодня не катализатором развития, а сдерживающим его фактором, свидетельствует кластер африканских государств. В большинстве стран Экваториальной и Тропической Африки удельный вес личного потребления в ВВП еще выше, чем на Западе. Что же до темпов экономического роста, то они худшие среди трех рассматриваемых групп государств. Имеющиеся материальные ресурсы тривиально «проедаются». Стратегии завтрашнего дня фактически не существует.

Модель максимизации потребительства оказывается неэффективной. Этот вывод противоречит логике, связывающей перспективы развития исключительно с перманентным разогревом потребностей. Максима «хочу потреблять» действительно может поначалу быть катализатором производственной активности. Однако уже в среднесрочной перспективе она обречена на провал. Потребление в настоящем крадет ресурсы у будущего. С позиций долгосрочности для обеспечения развития актуализируется иная максима – ограничения потребностей. Интересно отметить, как на своем языке, но абсолютно прозорливо, говорили об этом русские предки, акцентируя в своих культурно-религиозных кодах нестяжательство.

Концепт о предопределенности установления и универсальности модели потребительского общества обнаруживает, таким образом, свою несостоятельность. Не проходит он верификации и при выборе динамики потребительских запросов в относительном выражении к объемам внутреннего валового продукта. За последние 10 лет подавляющее большинство стран «Большой двадцатки» снизили показатели удельного веса личного потребления.

В прямо противоположном направлении к остальному миру развивается американское общество. Потребительский бум, приведший к экономическому обвалу – кризису, есть прежде всего характеристика США. Мир оказался заложником американского образа жизни (рис. 2.1.9)[163]163


[Закрыть].

Сервисный человек есть, таким образом, антропологическая утопия. Утопия, не возвышающая образ человека, а примитивизирующая его в качестве банального потребителя благ. «Человек экономический», «человек социальный», «человек политический», «человек религиозный», наконец, «человек сервисный» – все эти искусственные конструкты не имеют достаточно адекватного отношения к действительности. Человек внутренне един в своих мотивах и помыслах (рис. 2.1.10).

Рис. 2.1.9. Динамика отношения расходов на конечное потребление (домашних хозяйств) к ВВП

Рис. 2.1.10. Дезинтеграционные антропологические модели. Но человек сложен и един

Нет также и особой «сервисной реальности» как некоего продукта постмодерна[164]164
  Шелудько Г.В. Сервисная реальность: онтология, отражение в социальном сознании, сервелогия праздничности и повседневности. Ростов-на-Дону, 2007; Шелудько Г.В. Специфика сервисной реальности. М., 2006.


[Закрыть]. Деструкции человека следует противопоставить сегодня новую сборку человеческой личности.