Текст книги "Россия за Сталина! Вождь народа против жуликов и воров"

А организации создают не для посиделок, а для действий!

Преображенскому верят, в январе 1930 года восстанавливают в партии, поручают ответственные посты. Однако в январе 1933 года он вновь исключен, арестован и Особым совещанием при ОГПУ приговорен к трем годам высылки. Но уже в декабре 1933 года восстановлен в партии.

В последний раз он был исключен в 1936 году и в конце декабря того же года – арестован. Расстреляли Преображенского летом 1937 года, и даже хрущевские «реабилитаторы» не рискнули реабилитировать Преображенского в 1956 году – на гребне «реабилитаций»…

Его «реабилитировали» в 1988-м «горбачевском» году, и в 1990 году горбачевцы же «восстановили» Преображенского в той партии, которую они готовились окончательно предать и уничтожить.

Уничтожить, как и ту страну, имя которой партия носила.

Не знаю, кому как, но мне, автору этой книги, более пристальное изучение судьбы «старого большевика» Преображенского, почти мгновенно ставшего троцкистом, позволило дополнительно понять многое.

Пожалуй, судьбу троцкиста Преображенского и его, так сказать, «подельников» по послеоктябрьскому троцкизму хорошо объясняют слова крупного «невозвращенца» конца 30-х годов Бармина-Граф-фа, сказанные о другом крупном «старом большевике» (с 1905 года), Аркадии Розенгольце (1889–1938), тоже расстрелянном при Сталине и тоже реабилитированном горбачевскими антисоветчиками и антикоммунистами из ЦК КПСС в 1988 году.

Бармин, лично знакомый с Розенгольцем, написал о нем:

«Он знал Троцкого и в 1923–1928 годах принадлежал к оппозиции, пока она имела шансы на успех (выделение в тексте жирным курсивом мое. – C.K.)…»

Успех!

Успех не в деле социалистического преображения России, а успех в деле личного возвышения – вот чем жили послеоктябрьские троцкисты, даже если не признавались в этом ни другим, ни себе.

Подлинные коммунисты-ленинцы, такие, как Ворошилов, Киров, Молотов, Жданов и множество других, верили Сталину как вождю масс, а такие, как Преображенский и Розенгольц, ставили на Троцкого как на выигрышную фигуру власти, Ну что ж, каждому – свое.

К ВЕСНЕ 1920 года Гражданская война ушла далеко на Дальний Восток – там еще бесчинствовали японцы и атаман Семенов, Война ушла и в национальные регионы, В европейской же части России она была блокирована во врангелевском Крыму и в любом случае была обречена на крах.

7 марта 1920 года председатель Украинской советской трудовой армии Сталин отдает приказ по Трудовой армии Украины, обращенный к бойцам 42-й дивизии, включенной в состав Трудармии:

«…Доблестная 42-я дивизия, героически сражавшаяся с врагами России бок о бок с другими дивизиями фронта и вместе с ними разбившая наголову добровольческую армию Деникина, ныне должна отложить в сторону оружие для того, чтобы вступить в бой с хозяйственной разрухой и обеспечить стране каменный уголь…»

Троцкий считал возможной не только перманентную революцию, но и перманентную «милитаризацию труда». При этом Троцкий никогда не работал физически сам и никогда не жил жизнью народа – он не из народа вышел.

Сталин в 1920 году тоже прямо говорил о милитаризации труда, Конкретно – в такой важнейшей, но кризисной отрасли Украины, как угольная.

Однако Сталин происходил, как тогда говорили, из самой гущи народа, хорошо знал рабочую среду и с первых лет революционной юности умел не просто говорить с рабочими, а организовывать их.

В ссылке он много работал физически: охотился, рыбачил и т. д. – не для поддержания формы, а для поддержания жизни.

Поэтому использование бывших войсковых масс для решения экономических задач было для Сталина явлением временным, допустимым лишь для преодоления кризиса.

Выступая на IV конференции КП (б) Украины, Сталин привел ряд цифр, из которых я сообщу одну – в 1916 году в районе Донбасса работало 65 доменных печей, к началу 1920 года – ни одной. Та же картина была в угольной, нефтяной промышленности, АО и вообще во всей экономике.

Так что говорить о работе пока не приходилось – работа была таким же боем, но уже не разрушающим, а созидающим, Подводя итоги конференции, Сталин сказал:

«…Необходимо… развалившуюся промышленность собрать и организовать, иначе мы не вылезем из разрухи. Один товарищ здесь говорил, что рабочие милитаризации не боятся, потому что лучшим рабочим надоело отсутствие порядка. Это совершенно верно. Рабочим надоела бесхозяйственность, и они охотно примут руководство, способное навести порядок и насадить трудовую дисциплину в промышленности».

Сегодня эти слова от многих душ отскочат, как от стенки горох.

Тогда они доходили до каждой живой души, потому что вопрос стоял просто: или трудовая Россия научится работать уже не на хозяина, а на саму себя, или она рухнет, и тогда придется вновь работать на хозяина, а то и на иностранного «дядю».

Но бои предстояли не только на трудовом фронте (тогда это понятие имело не пропагандистский, а реальный смысл) и не только на еще существующих фронтах Гражданской войны, В полную силу начинались политические бои внутри РКП (б), которая в результате общественного провала остальных партий оказалась не только правящей, но и единственной легальной политической партией России.

Наметились (пока лишь наметились) и основные силы противостояния – Сталин и Троцкий.

Ленин имел абсолютный авторитет если не в партийной верхушке (вспомним тех же Бубнова и Преображенского), то в партийных массах, Поэтому в любом случае Ленин мог играть роль третейского судьи, но положение даже Ленина в перспективе могло оказаться не таким уж незыблемым.

РКП (б) стала партией правящей, а власть в стране изменилась настолько сильно, что как в столицах, так и в провинции образовался огромный массив властных вакансий.

Кадры старой власти для новой не годились…

Какой соблазн для карьеристов, авантюристов, себялюбцев, напористых проходимцев и вообще для всех любителей устраивать свои личные проблемки за счет общества!

Конечно, новая власть была властью абсолютно нового, ранее небывалого типа. Это была жесткая власть, суровая власть, и те, кто посылал властные импульсы с вершин власти вниз, были тоже людьми в массе своей аскетичными, неприхотливыми, привыкшими не тешить себя, а жить суровой и напряженной жизнью деятельного духа, стремящегося к умному, то есть справедливому, социальному устройству.

Ленин до смерти жил скромно. И последние годы жизни он жил в комфортабельном дворце в Горках не из-за любви к излишествам, а потому, что ему – уникальному лидеру нации, после ранения требовался особый, щадящий режим жизни и лечения, Горки подходили и потому, что там имелась телефонная связь с Москвой.

Сталин – даже тогда, когда стал главой сверхдержавы, – тоже жил скромно. Да, он проводил «отпуска» на комфортабельных, предназначенных только для него государственных дачах. Но все это тоже объяснялось не стремлением Сталина к сибаритству и роскоши, а необходимостью обеспечить такой режим «отдыха», который оптимально сочетал бы интересы психофизиологического восстановления великого лидера великой нации и потребности щадящего порядка его работы на «отдыхе».

Троцкий же, Зиновьев, Каменев, Рыков и ряд других лидеров партии и государства уже почувствовали вкус к «изячному» и «коньячному».

Сильная духом часть партийных и советских работников, люди, по позднейшему выражению партизанского генерала Вершигоры, «с чистой совестью», решительно стояли за Ленина и Сталина, Это о них Сталин на IV конференции КП (б)У в марте 1920 года говорил:

«В нашей партии есть спаянность, единство, преданность делу, а над всем этим наш девиз: «Умереть, но довести до конца начатое». Только благодаря дисциплине и спаянности партия успешно перебрасывает тысячи работников во все районы, во все области…»

Тогда и возникло – как выражение реальности – понятие «солдат партии».

Внутренне же нестойкая часть партийных и советских работников, склонная к позе, к амбициям, к личному преуспеянию и достатку, стала быстро тянуться к Троцкому, как естественному выразителю их настроений.

А кроме того, в партии постепенно образовалась не очень многочисленная, но очень напористая группа «правых», Эти исходили из того, что от добра добра не ищут, и раз уж «мы» взяли власть, то не надо дразнить гусей (то есть – капиталистический мир), а надо постараться устроить из России что-то вроде бы социалистическое, но и капиталистическое – тоже.

Ленин и Сталин были реалистами. Они были бы рады, если бы в Европе получили развитие революционные тенденции. Но этого не произошло, и Ленина (а особенно Сталина) начинало больше интересовать и заботить внутреннее, хозяйственное развитие России.

Троцкий был прожектером, глашатаем и апологетом «мирового пожара». И немало молодых сердец, бившихся в груди тех, кто пришел в революцию после 1917 года, билось в унисон с «кличами» Троцкого… Романтика сабли была им понятней и привлекательней романтики ежедневного упорного труда серпом и молотом.

За Лениным и Сталиным шли молодые романтики иного склада – практические романтики, типа Лаврентия Берии или Андрея Жданова.

И партия, первые годы шедшая за Лениным безоглядно, теперь оказывалась перед угрозой раскола, и поэтому не просто юбилейной датой оказалось хотя и скромное, но празднование в апреле 1920 года 50-летнего юбилея Ленина.

Не просто статьей «к дате» стала и сталинская статья «Ленин как вождь и организатор РКП», опубликованная в «Правде» 23 апреля 1920 года.

Сталин начал ее так:

«Существуют две группы марксистов. Обе они работают под флагом марксизма, считают себя «подлинно» марксистскими. И все-таки они далеко не тождественны. Более того: между ними целая пропасть, ибо методы их работы диаметрально противоположны. Первая группа обычно ограничивается внешним признанием марксизма, его торжественным провозглашением… Свою деятельность она основывает не на опыте, не на учете практической работы, а на цитатах из Маркса…

Расхождение слова с делом – такова основная болезнь этой группы. Отсюда разочарования и вечное недовольство судьбой, которая сплошь и рядом подводит ее, оставляет «с носом»…»

Сталин далее писал, что имя этой группе в России – меньшевизм, а в Европе – оппортунизм, и ссылался на давнюю характеристику, принадлежащую видному деятелю польской и немецкой социал-демократии Лео Тышке (1867–1919), убитому в берлинской тюрьме. Тышка однажды метко заметил, что кое-кто не стоит, а лежит на точке зрения марксизма.

Сталин не был сторонником раскола и, в отличие от троцкистов и зиновьевцев, всегда стоял на том, что худой мир лучше доброй ссоры. Поэтому он писал не об оппозиционерах, а об уже вышедших «в тираж» меньшевиках. Хотя, говоря о «лежащих» на марксизме деятелях, подразумевал Сталин, вне сомнения, троцкистов и прочих оппозиционеров.

Далее им было сказано следующее:

«Вторая группа, наоборот, переносит центр тяжести вопроса от внешнего признания марксизма на его проведение, претворение в жизнь… В своей деятельности она опирается не на цитаты и изречения, а на практический опыт, проверяя каждый свой шаг на опыте, учась на своих ошибках и уча других строительству новой жизни… Имя этой группы – большевизм, коммунизм.

Организатором и вождем этой группы является В.И. Ленин…»

Сталин не просто относился ко второй, естественно, группе, но и был ее вторым лидером после Ленина.

После смерти Ленина он эту группу возглавил, Имея в виду Троцкого и его послеоктябрьских новоявленных адептов, Сталин точно и пророчески – пророчески в отношении Троцкого, Зиновьева, Каменева, Рыкова, Бухарина, Томского, Пятакова и многих других – писал:

«В наше время пролетарской революции, когда каждый лозунг партии и каждая фраза вождя проверяется на деле, пролетариат предъявляет своим вождям особые требования. История знает… вождей бурного времени, вождей-практиков, самоотверженных и смелых, но слабых в теории. Массы не скоро забывают таких вождей. Таковы, например, Лассаль в Германии, Бланки во Франции. Но движение в целом не может жить воспоминаниями…

Есть и другого рода вожди…сильные в теории, но слабые в делах организации и практической работы. Такие вожди популярны лишь в верхнем слое пролетариата, и то лишь до известного времени…

Чтобы удержаться на посту вождя пролетарской революции, необходимо сочетать в себе теоретическую мощь с практически-организационным опытом пролетарского движения… В этом, между прочим, нужно искать объяснение того факта, что Ленин, и именно он, является ныне вождем самой сильной и самой закаленной в мире пролетарской партии».

Статья Сталина менее всего была призвана «похвалить» Ленина, Сталин видел свою задачу в ином – момент требовал весомо и зримо расставить все по своим местам, В партии, насчитывающей уже сотни тысяч членов, лишь немногие тысячи (с учетом потерь в Гражданскую войну) в полной мере сознавали значение и роль Ленина в создании совершенно новой социалистической партии – партии не рассуждающей, а победоносной!

А троцкистский «пиар» вовсю надувал Льва Давидовича…

Вот Сталин и сказал, громко и гласно, кто есть в партии кто!

В первой части статьи, озаглавленной «Ленин как организатор Российской коммунистической партии», Сталин вначале показал, почему, за счет чего именно ленинская стратегическая линия позволила создать боевую и сплоченную партию, оказавшуюся способной осуществить революцию и затем способной «в любой момент перестроить свои ряды и сосредоточить сотни тысяч своих членов на любой большой работе, не внося замешательства в свою среду».

Во второй части статьи, озаглавленной «Ленин как вождь Российской коммунистической партии», Сталин показал, что именно Ленин проявил себя наиболее дальновидным и решительным практиком и тактиком революции.

Для сравнения приведу часть весьма краткой речи Ленина на собрании, организованном 23 апреля 1920 года Московским комитетом РКП (б) в честь его 50-летия. Он тогда говорил:

«Наша партия может теперь, пожалуй, попасть в очень опасное положение, – именно в положение человека, который зазнался. Это положение довольно глупое, позорное и смешное. Известно, что неудачам и упадку политических партий очень часто предшествовало такое состояние, в котором эти партии имели возможность зазнаться…»

Как видим, Ленин думал о том же, что и Сталин, И наоборот – Сталин задумывался о том же, что и Ленин: от того, что будут представлять собой в будущем вожди победившей и пришедшей к государственной власти партии, будет зависеть не только их личная судьба, но и судьба партии и нового государства.

Уверяю читателя, что, кроме Ленина и Сталина, никто из лидеров большевизма так глубоко на эту тему не задумывался, В том числе – и потому, что кое-кто из них уже и зазнался,

И это зазнайство уже в 1920 году обошлось Советской России очень дорого.

Я имею в виду, конечно же, советско-польскую войну.

ВОИНУ начали белополяки. Польские историки Дарья и Томаш Наленчи в 1986 году написали книгу о «начальнике Польского государства» Юзефе Пилсудском, где признается, что Пилсудский «был горячим сторонником концепции… обращающейся к старой идее ягеллонской Польши, доминирующей в Центральной (то есть, по сути, над Германией. – С.К.) и Восточной Европе и подавляющей своей мощью Россию, далеко оттесненную от Европы…»

Такие вот планы имели польские паны. И обстановка им вроде бы благоприятствовала: Германию придавил Версальский «мирный» договор, в России шла Гражданская война…

В апреле 1919 года поляки аннексировали часть новодельной Литвы, заняв Вильно. Это так по-польски называется Вильнюс – столица «суверенной» Литвы, которую литовцы получили обратно от России вскоре после заключения советско-германского пакта 1939 года. Того, который нынешняя Литва считает недействительным с момента заключения.

Аппетит приходит во время еды, и 20 апреля 1920 года Польша прекратила польско-советские переговоры по территориальным вопросам.

21 апреля был официально подписан «союзный» договор с Петлюрой.

25 апреля 1920 года Пилсудский начал поход на Советскую Украину.

7 мая 1920 года поляки взяли Киев, а генеральной целью была «Польска от можа до можа». То есть – новая «ягеллонская» Польша от моря Балтийского до моря Черного.

Ни украинцам, ни белорусам ни Пилсудский, ни Петлюра нужны не были. Украинские крестьяне говорили: «Против большевиков не идем, мы сами большевики». Это взято из польских источников того времени!

Из Белоруссии в Варшаву шли аналогичные донесения: «Реакция населения в районе боевых действий 2-й армии еще раз убедительно подтверждает, что почти единственной притягательной силой для него является большевизм».

Но польская угроза была реальной – война в Европе закончилась, и Антанта не жалела бросового теперь вооружения и амуниции для оснащения пилсудской антисоветской Польши.

Итак, вновь возник серьезный военный кризис.

А кто там у нас испытанный и проверенный «кризисный менеджер»?

26 мая 1920 года ЦК направляет Сталина на Юго-Западный фронт (ЮЗФ), и 27 мая он уже в Харькове, в штабе фронта, а 29 мая выезжает в Кременчуг.

В начале июня Сталин проводит в Кременчуге совещание с командирами 1-й Конной армии (ба, знакомые все лица!), 3 июня он подписывает директиву Реввоенсовета ЮЗФ командарму Буденному на разгром киевской группы польских войск, и уже 5 июня конница Буденного прорывает польский фронт южнее Киева и выходит полякам в тыл.

7 июня занят Житомир.

11 июня 1920 года последние части 3-й польской армии Рыдз-Смиглы спешно покидают Киев, а 12 июня в него входят наши части, Буденный доносил: «Паны научились уважать конницу; бегут, очищая перед нами дорогу, опрокидывая друг друга».

По сути, изгнание поляков из пределов как УССР, так и БССР оказывалось теперь делом техники, Боевой устойчивостью поляки никогда не отличались – это признавал даже такой стойкий апологет «гоноровости», как Генрик Сенкевич, автор канонической «Трилогии».

Впрочем, русские люди знали это давно и без Сенкевича – со времен Минина и Пожарского, Богдана Хмельницкого и Петра Великого…

Итак, действия Сталина программировали успех, Но войной в целом, как и фронтами, командовал не Сталин.

Юго-Западным фронтом командовал Егоров, Западным – с апреля 1920 года – Тухачевский.

24 июня 1920 года Сталин выехал в Синельниково – в штаб Крымского участка ЮЗФ, 3 июля он возвращается в Харьков, потом едет в Москву, чтобы договориться с Главкомом и начальником Полевого штаба о переброске подкреплений на Крымский участок ЮЗФ.

Действия Сталина в те дни логичны и реалистичны. Национальные задачи по изгнанию польских агрессоров из пределов Отечества успешно выполняются, и теперь самое время поднажать и решить самую острую военно-политическую задачу страны – обеспечить окончательный разгром белых сил и освобождение Крыма.

Можно лишь удивляться тому, что записные историки так и не оценили эти действия Сталина по достоинству, то есть как исторически и системно выдающиеся! Даже Ленин был охвачен одно время иллюзиями относительно возможности «советской Польши», а Сталин сразу понимал, что надо ограничиться возможным.

Он уже 25 и 26 мая, сразу после агрессии Польши, опубликовал в «Правде» блестящую аналитическую статью «Новый поход Антанты на Россию», где заранее верно оценил все возможные повороты ситуации. Ведь по Кавказу Сталин хорошо знал, что это такое – умно организованная национальная рознь и умно культивируемая национальная спесь.

Да и Первая мировая война показала, что народные массы оглуплены буржуазным национализмом намного больше, чем просвещены марксизмом.

Тем более трезво оценивал Сталин обстановку после того, как на польском фронте обозначился явный и прочный наш успех. 24 июня 1920 года в интервью сотруднику УкрРОСТА он сказал, как в воду глядел:

«…Было бы ошибкой думать, что с поляками на нашем фронте уже покончено.

Ведь мы воюем не только с поляками, но со всей Антантой, мобилизовавшей все черные силы Германии (для подавления красной Прибалтики. – С.К.). Австрии, Венгрии, Румынии, снабжающей поляков всеми видами довольствия. Кроме того, не надо забывать, что у поляков имеются резервы, которые уже подтянуты к Новоград-Волынску и действия которых несомненно скажутся на днях. Нет сомнения, что впереди еще будут бои, и бои жестокие…»

Это – уже на удивление зрелый оперативный анализ! Хотя, впрочем, чему особенно удивляться – за спиной у Сталина был к тому времени более чем двухлетний фронтовой опыт.

А далее он высказал мысли, поразительно глубокие и мудрые:

«Я считаю неуместным то бахвальство и вредное для дела самодовольство, которое оказалось у некоторых товарищей: одни из них не довольствуются успехами на фронте и кричат о «марше на Варшаву», другие, не довольствуясь обороной нашей Республики от вражеского нападения (выделение жирным курсивом мое. – С.К.), горделиво заявляют, что они могут помириться лишь на «красной советской Варшаве»…»

Это было сказано еще до начала «мальбруковского» похода Тухачевского «на Варшаву»!

Да одной этой сталинской июньской статьи с точным стратегическим прогнозом достаточно для того, чтобы отмести раз и навсегда всю антиисторическую болтовню о том, что якобы лишь «тупость» «военного невежды» Сталина, якобы завидующего успехам «умницы» Тухачевского и не давшего этому «умнице» Конармию Буденного, не дала возможности Тухачевскому одержать в Польше сокрушительную победу!

Такого – сокрушительной нашей победы – не могло быть тогда в принципе. И Сталин за два месяца до польского «чуда на Висле» об этом предупредил всех публично!

Западный фронт перешел в наступление лишь 4 июля.

11 июля был освобожден Минск, 14 июля – Вильно, 20 июля части Тухачевского пересекли Неман.

Реакция польских панов оказалась ожидаемой – они окончательно впали в панику.

6 июля 1920 года Совет обороны в Варшаве решил слезно просить Верховный совет Антанты стать посредником в мирных переговорах с Советской Россией.

10 июля британский премьер Ллойд Джордж потребовал от польского премьера Грабского отступления поляков на линию Керзона, то есть на ту этнически обоснованную границу, по которой после Второй мировой войны прошла государственная граница между СССР и Польшей и по которой сегодня проходит граница между Польшей, Украиной и Белоруссией.

Буденный рвался к Львову, который, хотя и именовался давно Лембергом, был городом с преобладанием украинского населения – не говоря уже о сельской округе и т. д.

Части же Тухачевского 1 августа 1920 года перешли Буг и двигались в общем направлении на Варшаву.

Сталин же, как уже было сказано, 24 июня приездом в Синельникове на Крымский участок фронта, начал подготовку к назревшей Крымской операции.

И эта оперативная задача тоже была из рода тех, которые для Сталина, как «кризисного менеджера», были уже привычными. На юге Врангель начал наступление, и в интервью УкрРОСТА от 24 июня Сталин говорил: «Не подлежит никакому сомнению, что наступление Врангеля продиктовано Антантой в целях облегчения тяжелого положения поляков».

Было разумным мощно ударить по вытянувшемуся из Крыма Врангелю и на плечах его отступающих войск ворваться в Крым, Вот почему Сталин перенес центр своего внимания на Крымский участок ЮЗФ.

После совещаний в Москве в начале июля относительно переброски подкреплений на юг Сталин 12 июля возвращается в Харьков и через день выезжает в Волноваху.

16 июля он был уже в Мариуполе, знакомясь с состоянием Азовского флота.

19 июля он в Лозовой, а 20 июля возвращается в Харьков.

После напряженной работы в штабе ЮЗФ (кроме того, хватало забот и по общим украинским делам) Сталин опять выезжает в Лозовую, а 2 августа 1920 года Политбюро ЦК выделяет врангелевский фронт в самостоятельный и поручает Сталину сформировать Реввоенсовет фронта, сосредоточив все внимание на новом фронте.

Там, где Сталин, – там победа! Так выходило прежде всего потому, что Сталин всегда глубоко и на месте – в отличие от, например, Тухачевского – предварительно изучал обстановку, причем делал это хотя и основательно, но быстро.

Затем он нацеливал командные кадры войск и сами войска на «конечный результат» и после подготовки наступления – наступал.

И всегда – эффективно.

Так было и на этот раз – 7 августа 1920 года Сталин сообщает в Москву о форсировании нашими частями Днепра и занятии на левом берегу Алешек, Каховки и других населенных пунктов.

Сталин выезжает на фронт, под Александровск (Запорожье), а 17 августа отбывает в Москву.

Так шли дела на юге – у Сталина.

А как же развивался «успех» Тухачевского на западе?

Как раз в разгар этих успехов, когда о них можно было говорить еще не в кавычках, как раз в день занятия войсками Тухачевского Минска, Сталин дал в Москве интервью сотруднику «Правды», где, наряду с обзором уже произошедших событий на польском фронте, сделал и актуальное предупреждение.

Увы, даже Ленин, дезинформированный Троцким, Каменевым и Тухачевским, к словам Сталина не прислушался.

А зря!

Вот что публично сказал тогда Сталин:

«Наши успехи на антипольских фронтах несомненны. Несомненно и то, что успехи эти будут развиваться. Но было бы недостойным бахвальством думать, что с поляками в основе уже покончено, что нам остается лишь проделать «марш на Варшаву».

Это бахвальство, подрывающее энергию наших работников и развивающее вредное для дела самодовольство, неуместно… Очевидно, врангелевский фронт является продолжением польского фронта, с той, однако, разницей, что Врангель действует в тылу наших войск, ведущих борьбу с поляками, то есть в самом опасном для нас пункте.

Смешно поэтому говорить о «марше на Варшаву» и вообще о прочности наших успехов…»

Итак, якобы «тупица» Сталин предостерегал, а якобы «умница» Тухачевский, находясь за сотни километров от фронта, форсированно гнал свои войска «маршем на Варшаву».

13 августа 1920 года начался штурм польской столицы, 14 августа части Красной Армии прорвали последнюю линию обороны перед городской заставой – позиции 11-й польской дивизии…

А 16 августа поляки начали контрнаступление, В газете «Речь Посполита» появилась статья «О чуде над Вислой», название которой быстро стало крылатым, И фронт, ушедший далеко на запад, покатился вспять – на восток…

Собственно, произошло то, о чем и говорил Сталин.

Утрата управления командованием Западного фронта и авантюризм Тухачевского… Растянутые донельзя коммуникации и измотанные войска… Почти поголовная враждебность польского населения, националистические чувства которого умело подогревали… Снабжение Антантой и прямое руководство иностранных генералов и инструкторов…

Все это, вместе взятое, и обеспечило то «чудо над Вислой», об опасности которого предупреждал Сталин.

Потом Тухачевский и «пиарщики» Тухачевского много рассуждали о том, что если бы, мол, Сталин, да не саботировал своевременную переброску Конной армии Буденного из-подо Львова к Варшаве, то тогда бы красные-де конники «на концах своих сабель принесли бы свободу пролетарским массам Европы», и т. д.

Ну, давно сказано: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним – ходить…»

В той реальной исторической, политической и военной ситуации, которая тогда сложилась, поражение советских войск на чисто польской территории было таким же неизбежным и объективно обусловленным, как неизбежными были успехи советских войск на чисто украинской и белорусской территории.

Даже если бы Буденный сразу после житомирского и киевского успеха был переброшен с Юго-

Западного на Западный фронт, общий итог не изменился бы, разве что масштабы катастрофы были бы меньшими, да и то – как сказать! Тухачевский войсками распоряжался бездарно – как в солдатики играл, и Буденного он тоже гнал бы в авантюры, а поляки могли бы ударить на юге нашего фронта, ослабленного снятием с львовского направления Конармии.

Мне пришлось так подробно остановиться и на советско-польской войне потому, что по сей день не осознано как историками, так и обществом в целом, что из всех руководителей Советской России только Сталин имел верный, в реальном масштабе времени, взгляд на то, как надо было воевать с польскими агрессорами…

Если бы все боевые действия в советско-польской войне велись советской стороной по планам именно и только Сталина, то эта война оказалась бы для нас полностью успешной и победоносной!

А почему бы и нет?

До начала августа 1920 года ситуация на польско-советском фронте развивалась исключительно выгодно для нас, и ошалевшие от страха пилсудчики были готовы согласиться на границу по линии, предлагавшейся министром иностранных дел Англии Керзоном, то есть по линии «Гродно – Яловка – Немиров – Брест – Литовск – Дорогуск – Устилуг, восточнее Грубешува через Крылов, далее западнее Равы-Русской, восточнее Перемышля до Карпат».

Примерно так, повторяю, и прошла граница между Польшей и СССР в 1945 году.

Эту линию лорд Керзон предложил в ноте правительству РСФСР от 11 июля 1920 года. В тот день мы освободили Минск и успешно очищали от поляков всю Украину и Белоруссию.

Выйдя на этнически справедливую границу и не углубляясь в Польшу ради «марша на Варшаву», согласившись тогда, в начале августа, на мирные переговоры, мы полностью обеспечили бы свои государственные и национальные интересы путем выгодного нам мирного договора…

Конармия, оставшись подо Львовом, дополнительно стабилизировала бы ситуацию, а это укрепляло бы наши переговорные позиции.

В итоге Красная Армия окончательно укрепила бы свою репутацию грозной и динамичной боевой силы, а освободившись на западе, можно было бы быстро, к осени 1920 года, разбить Врангеля и в основном закончить Гражданскую войну, переходя к тем задачам, ради которых и совершалась Октябрьская революция, то есть к социалистическому преобразованию России в экономически развитое народное государство.

Вышло иначе – с точностью «до наоборот»…

Красная Армия понесла огромные потери, подорвала свою репутацию, отступила далеко на восток, и в результате по Рижскому мирному договору от 18 марта 1921 года граница прошла значительно восточнее линии Керзона.

К Польше отошли Западная Украина и Западная Белоруссия – то, что в пилсудской Польше назвали «восточными кресами».

Не лучшим образом получилось и с Врангелем…

Сталин исходил из возможности его разгрома уже к началу осени 1920 года. В интервью «Правде» от 11 июля 1920 года он прямо сказал, что «партия должна начертать на своем знамени новый очередной лозунг: «Помните о Врангеле»», «Смерть Врангелю!», и выражал тревогу по поводу того, что Врангель усиливается, а между тем «не видно, чтобы мы предпринимали что-либо особенное и серьезное против растущей опасности с юга».

Усилия Сталина привели, правда, к выделению из Юго-Западного фронта отдельного Южного фронта, но польская катастрофа оттянула конец Врангеля, Лишь в октябре Красная Армия предприняла наступление в Северной Таврии – по непролазной южной грязи, а 7 ноября 1920 года началась Чонгарско-Перекопская операция, которая завершилась 17 ноября полным освобождением Крыма.