Текст книги "Россия за Сталина! Вождь народа против жуликов и воров"

Учителя, воспитатели юношества!

А Жид и Роллан помалкивали и не возвысили проклинающий этих лжепастырей голос в защиту борьбы…

Борьбы французов за Францию!

Такими уж эти мастера культуры были «политиками».

То есть – никакими!

Если бы Роллану, обращающемуся к Даладье, кто-то сказал, что главным творцом той «гитлеровской тирании», против которой ныне «борется» западная «демократия», является эта самая «демократия», великий гуманист ему не поверил бы.

А ведь это было истинной правдой!

Так мог ли Сталин всерьез рассчитывать на то, что великие, могучие мастера слова, но политические импотенты всерьез помогут ему в его борьбе за СССР?

Ведь не заняв страстную позицию отвержения Капитала, частной собственности, они и против фашизма боролись лишь до прихода «милиционера», а точнее – вермахта, на просторы их солнечной Франции.

Глядя на них, Сталин мог сказать: «Избави меня, боже, от таких друзей, а от врагов я как-нибудь сам избавлюсь!»

В предгрозовую пору они, по сути, предали даже Францию.

Так могли бы они защитить Россию?

Тем более – Советскую…

Да и Эренбург, который в 1934 году писал Сталину: «Я долго колебался, должен ли я написать Вам это письмо. Ваше время дорого не только Вам, но и всем нам…», и Эренбург ведь Сталина тоже предал – со своей антисталинской повестью «Оттепель».

Лучшей защитой СССР было бы установление социализма в той же Франции, что, к слову, могло бы положительно сказаться и на судьбе Бухарина, потому что социализм во Франции сразу же создавал бы совершенно иную мировую ситуацию и сразу же резко снижал бы ее остроту.

Но разве об этом говорил Роллан, разве к этому призывал соотечественников, разве вступил он в Компартию Франции?

Роллан сочувствовал идее Ганди о возможности борьбы ненасильственными действиями, но реально это была гнилая идея.

В мире есть лишь одна правда – Правда Труда.

И одна Кривда – Капитала.

Сталин понимал это, хотя объяснял сыну Василию и приемному сыну Артему, что «красные» и «белые» – это крайности, а между ними – широкая масса, которая «часто путается и идет не туда, куда нужно», и «только руководители, наиболее грамотные, сознательные люди» видят верный путь.

Но ведь массы идут «не туда» потому, что их не туда кто-то ведет. Роллан и ролланы не хотели вести к капитализму, но и к социализму они не призывали людей так, как обязаны были в силу данного им дара великого слова, Они не желали превратить Слово в Дело.

А у Сталина его Слова всегда были прологом к Делам.

Увы, этот исторический сюжет все еще не в прошлом, он стал, увы, сейчас еще актуальнее, Мы ведь и сегодня в мире и в России сплошь и рядом среди образованных и «культурных» слоев имеем современных ролланов…

Вот только – без таланта конкретно Роллана…

Лишь Лион Фейхтвангер оказался зрячим и прозорливым, В начале 1937 года он приехал в Москву, в конце января наблюдал открытый процесс по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра», а до этого – 8 января 1937 года – встречался со Сталиным.

Беседа длилась три с половиной часа – с 15.30 до 19 часов, при этом в кабинете Сталина кроме немца находились лишь завотделом печати НКИД Миронов и главный редактор «Известий» Таль (в 1938 году расстрелянный).

Три с половиной часа – это много!

Для сверхзанятого Сталина даже очень много, Значит, Фейхтвангер оказался ему интересен, Между прочим, до Фейхтвангера Сталин не принял в тот день никого.

После беседы – тоже.

Вернувшись в Европу, Фейхтвангер опубликовал книгу «Москва. 1937», которую глупцы считают «загадочной», а подлецы – «результатом обмана писателя сталинской пропагандой».

Прочтя книгу, еще один «друг СССР», Томас Манн, записал в дневнике: «Странно все-таки читать»…

Ну еще бы!

Фейхтвангер в небольшой книге сумел дать абсолютно точный политический, исторический и психологический анализ того, что происходило в СССР, И в то время как на языке у всей «просвещенной» Европы было одно – «московские процессы», он не просто встал на защиту СССР и Сталина, но защитил их аргументированно!

Доказательно!

Томас Манн тоже ведь был, как и Роллан, честным и непродажным мастером слова, но, как и Роллан, он был буржуазным гуманистом, Потому и недоумевал: как же это вдруг! Фейхтвангер – и стоит, твердо, безоговорочно, на стороне «диктатора» Сталина, а не «интеллектуалов» Троцкого, Бухарина, Каменева?..

Это уже после войны Манн запишет: «Антикоммунизм – величайшая глупость XX века»…

Так-то оно так…

Однако буржуазный, либеральный «гуманизм» тоже не очень-то умен! Уж кто-кто, а Сталин это понимал досконально.

Тот, кто хочет разобраться в тогдашних днях, обязан книгу Фейхтвангера прочесть, особенно – разделы «Демократия и диктатура» и «Сталин и Троцкий».

Я же приведу здесь ее конец – полностью последнюю главку «Вавилонская башня».

Библейская притча гласит, что в Вавилоне начали строить башню до неба, и Бог, дабы сорвать этот план, смешал языки строителей, и они перестали понимать друг друга.

Фейхтвангер же, написав в предыдущей главке «Нездоровый воздух западной цивилизации», что «воздух, которым дышат на Западе, – это нездоровый, отработанный воздух» и что «у западной цивилизации не осталось больше ни ясности, ни решительности», закончил книгу словами:

«Когда из этой гнетущей атмосферы изолгавшейся демократии и лицемерной гуманности попадаешь в чистый воздух Советского Союза, дышать становится легко. Здесь не прячутся за мистически пышными фразами, здесь господствует разумная этика, действительно «more geometrico constructa» («геометрически точная». – С.К.), и только этим этическим разумом определяется план, по которому строится Союз. Таким образом, и метод, по которому они там строят, и материал, который они для этой стройки употребляют, абсолютно новы, Но время экспериментирования осталось у них уже позади, Еще кругом рассыпан мусор и грязные балки, но над ними уже отчетливо и ясно высятся контуры могучего здания. Это настоящая вавилонская башня, но башня, приближающая не людей к небу, а небо к людям. И счастье благоприятствует их работе: люди, строящие ее, не смешали своих языков, они хорошо понимают друг друга.

Да, да, да!

Как приятно после несовершенства Запада увидеть такое произведение, которому от всей души можно сказать: да, да, да! И так как я считал непорядочным прятать это «да» в своей груди, я и написал эту книгу».

Сталин, напомню, тоже знал Запад. Не так чтобы очень хорошо, но все же и не как турист. Он ведь не раз жил за границей, будучи делегатом партийных съездов, приезжая к Ленину и по другим партийным делам. А для острого глаза Сталина не было нужды всматриваться во что-то годами, чтобы понять его суть.

Так что Сталин Запад и его нездоровую – для духовно здоровых людей – атмосферу знал.

А Ромен Роллан?

Ну, Ромен Роллан в марте 1937 года написал Сталину письмо…

Вот такое (даю с несущественными купюрами):

«Дорогой товарищ Сталин!

….Накануне процесса против Бухарина и никоим образом не оспаривая собранные против него улики, я обращаюсь к Вашему высокому духу гуманности и понимания высших интересов СССР.

Ум порядка бухаринского ума является некоторым богатством для его страны… Если он смог, на основе вреднейших идеологий, преступным образом проступиться, следует казнить эти идеологии, но пощадить человека научной ценности, ими сбитого с дороги…

В течение полутора веков, с тех пор как Революционный Трибунал Парижа приговорил к смерти гениального химика Лавуазье, мы, самые пламенные революционеры (Вот как! – С.К.), самые верные памяти Робеспьера и Великого Комитета Общественного Спасения, всегда горько сожалели об этой казни и угрызались ею».

Если бы не серьезность темы, то причисление Ролланом себя к «самым пламенным революционерам» могло бы позабавить. Но вот уж воистину не смешно, а грустно то, что Роллан (сам о том, конечно, не подозревая по причине полной – до самонадеянности – политической наивности и безграмотности) весьма верно провел параллель между Лавуазье и Бухариным…

Дело в том, что Конвент в 1794 году гильотинировал не гениального химика Лавуазье, а генерального откупщика Лавуазье – в числе других откупщиков.

Система откупов, то есть покупки частным лицом у государства права на сбор налогов, возникла еще в Античности и закончилась в Европе в период Великой французской буржуазной революции 1789–1894 годов.

И не зря именно тогда и именно во Франции – потому что именно там откуп был особенно развит и особенно ненавистен. Никаких сеньоров во Франции не ненавидели так, как ненавидели откупщиков, особенно за габель – соляной налог. И ненависть была вполне заслуженной: откупив налоги у короля, откупщики были в сборе налога – теперь уже в свою пользу – беспощадными и жестокими.

К слову, откупщиков не терпели и лояльные к национальным интересам имущие слои, поскольку система откупов лишала государство значительной части его доходов, зато бешено обогащала откупщиков.

Революция уничтожила откуп. В 1793 году тридцать бывших крупнейших откупщиков были преданы суду и в 1794 году казнены.

Среди них – Антуан Лоран Лавуазье (1743—8 мая 1794)…

Лавуазье был талантлив и для науки сделал много. В 1772 году, в 29 лет, он стал действительным членом Парижской академии наук, а с 1785 года был ее директором. В 1774 году Лавуазье подошел к пониманию закона сохранения вещества, к 1777 году выяснил роль кислорода в процессах окисления и дыхания, в 1785 году синтезировал воду из кислорода и водорода и нанес решающий удар теории флогистона, обосновав кислородную теорию горения. Позднее Маркс сказал о нем: «Лавуазье… впервые поставил на ноги химию, которая в своей флогистической форме стояла на голове…»

В 1783 году Лавуазье опубликовал «Мемуар о теплоте», став одним из основателей термохимии, но…

Но последние его крупные заслуги перед наукой датируются как раз первым годом французской революции, то есть – 1789 годом. В этом году он основал совместно с Монжем, Бертолле и другими журнал «Анналы химии» и опубликовал «Начальный учебник химии».

При этом с 1768 года Лавуазье был откупщиком и составил себе огромное состояние, часть которого пошла, правда, на научные исследования, но…

Но во Франции начались процессы, которые грозили состоянию Лавуазье, и ученый все больше стал уступать собственнику.

С позиций сегодняшнего дня, дней Роллана, и даже с позиций тех дней, когда Лавуазье казнили, его можно и нужно было пощадить – как совершенно уникальный случай. Но Лавуазье казнили, отклонив ходатайства за него высокомерным: «Республика не нуждается в ученых»… Во французском «великом терроре» было действительно немало черт отвратительных, хотя корни этого были вообще в национальном характере, не очень-то добродушном…

К тому же не забудем, что именно француз сказал: «Чувствительные люди, проливающие потоки слез над ужасами революции, пролейте хотя бы несколько слезинок над ужасами, их породившими».

Лавуазье казнили не за его гениальные химические теории, не за то, что он превращал кислород и водород в воду, а за то, что он почти четверть века путем отвратительной практики превращал пот и кровь французов в золото.

Превращал не как химик, а как откупщик, как кровосос…

Я готов пролить над судьбой Лавуазье потоки слез, если мои возможные критики прольют хотя бы несколько слезинок над его преступлениями против простого народа.

Они-то ведь – не выдумка ОГПУ или НКВД…

А что там у нас с Николаем Ивановичем Бухариным, за которого Ромен Роллан просил Сталина, сравнивая Бухарина с Лавуазье?

Николай Иванович тоже ведь числился одно время в блестящих теоретиках и действительно был очень, очень образован, даже латынь знал. И начинал он не как Лавуазье, который раньше, чем в Парижскую академию, был принят в возрасте двадцати пяти лет – в 1768 году – в «Компанию откупов». Бухарин же в двадцать пять лет, в 1913 году, был уже сотрудником Ленина.

В восемнадцать лет Бухарин вступил в РСДРП, вел партийную и профсоюзную работу, редактировал журнал «Голос жизни»…

В эмиграции – с двадцати трех лет, много писал на политэкономические и теоретические темы. Вот, правда, когда надо было практически наметить верную экономическую линию Советской России, ударился в «правый» уклон, но в теории был очень, очень силен… Его статьи даже в Америке в 30-е годы печатали – в журнале Госдепа «Foreign Affairs». И он даже бывал в Париже, и даже сам Ромен Роллан с ним беседовал – хотя и не в Париже, а в Москве… И был умом Бухарина очарован.

А вот Сталин Бухарина не пощадил, несмотря на заступничество Роллана. Хотя Сталин, в отличие от прокурора Конвента, со всех трибун говорил о том, что ученые Республике нужны, да еще и как нужны!

В чем дело?

Да вот как раз в том, что ко второй половине 30-х годов Бухарин из ученого и пусть и весьма «кабинетного», но революционера превратился в опасного, изворотливого заговорщика, и интеллект в нем все более уступал амбициям.

Еще более кабинетный интеллект, чем Бухарин, Ромен Роллан призывал Сталина «казнить идеологии, но пощадить человека, ими сбитого с дороги»…

Роллан, считавший себя «самым пламенным революционером», а на самом деле бывший либеральным гуманистом с виллы «Ольга» в Во, не был, во-первых, в состоянии понять, что реальные политические действия совершают не идеологии, а конкретные реальные люди.

Во-вторых, не имея ни малейшего понятия о реальной новейшей политической истории России, Роллан не мог знать, что Бухарин был не жертвой «вреднейших идеологий», а их автором.

А это, простите, все-таки не одно и то же…

Лавуазье изначально принадлежал к элите (он родился в семье прокурора Парижского парламента), и когда народ восстал против элиты, он не присоединился к народу, а пошел против народа, Жаль, конечно, но это уж, как говорят в «свободном мире», был его выбор.

Бухарин родился в не очень богатой, но и не в бедной семье – отец его был податным инспектором. И ушел Бухарин в политику с позиций народных – он стал не кадетом, не октябристом, а большевиком, однако прочного идейного стержня он не имел и до революции не приобрел.

А в той новой России, где Бухарин сразу был выдвинут на очень высокие посты и стал видным человеком, идейная и моральная прочность его натуры стала еще более слабой.

Зато претензии на руководство все более усиливались – без всяких к тому оснований.

Представим – в начале 1918 года во главе России вдруг оказался не пошедший на Брестский, пусть «похабный», но мир большевик Ленин, а «левый коммунист» Бухарин с его лозунгом «революционной войны»…

Ведь рухнула бы Россия – даже не советская, а как таковая, Долго бы пришлось потом «кашу» расхлебывать.

А если бы в 1928–1929 годах вместо большевика

Сталина с его лозунгом форсирования экономики во главе СССР оказался бы «правый уклонист» Бухарин с его «теорией» «врастания кулака в социализм»?

Схрумкал бы Россию с лошадками, зато без танков, внешний мир, и не подавился бы!

Бухарин шел по пути от дельного революционера к бездельному перманентному оппозиционеру.

И кончил Бухарин тем, что, не раз выступая в прошлом против Сталина открыто, а потом открыто же каясь, он пошел против Сталина тайно.

Он думал, что идет лишь против Сталина, а шел уже против народа, чьими интересами жил Сталин.

В итоге конец Бухарина повторил конец Лавуазье.

Закономерно?

Пожалуй, да.

Тем более что уже русским было давно сказано: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан».

МОЯ КНИГА о Сталине закончена, и даже послесловие к ней заканчивается.

Но жизнь-то продолжается.

И лишь от нас самих зависит – расскажут ли потомки о нас сказки, споют ли песни и сложат ли высокие и славные легенды.