Текст книги "Россия за Сталина! Вождь народа против жуликов и воров"

Я приведу это письмо, полное исправлений, по автографу, с сохранением орфографии:

«Дорогой тов. Сталин!

Ознакомившись с закрытым письмом ЦК о террористической деятельности Троцкого – Зиновьева и Ко считаю невозможным пройти мимо упоминания моего имени в каком бы то ни было контексте с этой контр-революционной фашистской сволочью.

Я понимаю, что сам факт что эти гады упоминают мое имя как своего возможного союзника не случаен, он вытекает из моей величайшей ошибки, борьбы против ЦК и его правильной линии, резких и грубых нападок на руководство и тебя как олицетворение этой линии и партийной воли. Политика имеет свою очень суровую логику и ясно, что все враги партии, все твои враги, по-своему расценивали смысл и результаты этой борьбы в поисках возможных своих союзников.

Так стало быть нужно. Я ухожу. Желаю партии и всем вам новых великих побед!

22/VIII 1936

Болшево

М. Томский

P.S. Вспомни наш разговор в 1928 ночью. Не принимай в серьез того, что я тогда сболтнул – я глубо(ко) в этом раскаивался всегда. Но переубедить тебя не мог, ибо ведь ты бы мне не поверил. Если ты захочешь знать, кто те люди, которые толкали меня на путь правой оппозиции в Мае 1928 г., – спроси мою жену лично, только тебе она их назовет.

М. Томский».

Такой вот документ эпохи…

Одно это письмо показывает и доказывает широкий руководящий заговор против не просто Сталина, а против линии Сталина!

Правильной линии – что Томский понял слишком поздно, не тогда, когда шел бой за правильную линию…

Напомню, что Михаил Томский (1880–1936), член РСДРП (б) с 1904 года, с 1922 по 1930 год член Политбюро ЦК, выступал против сворачивания НЭПа и ускоренной индустриализации и коллективизации, С мая 1932 года заведовал Объединенным государственным издательством (ОГИЗ), в 1934 году был переведен из членов в кандидаты в члены ЦК, а в августе 1936 года застрелился.

Томский написал все, что он написал, перед смертью, когда если и лгут, то – не так и не в том, И он в ясном уме оценивал Троцкого, Зиновьева и их подельников как гадов и контрреволюционную фашистскую сволочь!

Так как в свете этой оценки выглядят все хрущевские и последующие утверждения о якобы «невиновности» «жертв сталинского террора против старых большевиков-ленинцев»?

Но ведь это не все!

Интересно, как бы повел себя «невинный» Томский, если бы в тот период его деятельности, который он сам оценивает как борьбу против ЦК и его правильной линии, как резкие и грубые нападки на Сталина – олицетворение верной линии и партийной воли, вся эта контрреволюционная фашистская сволочь совершила переворот, убила Сталина, а потом предложила Томскому союз?

Отверг бы он такое предложение?

А?

Вот о чем всегда «забывают» те, кто обвиняет Сталина в грехах «тиранического» террора, якобы не имевшего под собой никаких реальных оснований, Но Томский, стоя одной ногой в гробу, подтверждает и прямо, и косвенно: были, были основания…

Были!

К тому же Томский не пал лишь жертвой обстоятельств и той суровой политической логики, о которой писал, Томский был прямо причастен к антипартийному заговору, но не захотел окончательно падать при жизни.

Недаром Хрущев, современник тех событий, реабилитировать Томского не рискнул, это сделали лишь горбачевцы в 1988 году.

КАК МНОГО было сказано о якобы подозрительности Сталина, а ведь надо говорить о, скорее, его доверчивости на протяжении многих лет, резервы которой постепенно, да, исчерпывались, потому что очень уж многие из старых товарищей по партии оказались недостойны доверия Сталина и страны.

Вспомним профессора Академии имени Фрунзе, бывшего царского полковника Какурина, который в 1930 году после ареста показал, что Тухачевский, тогда командовавший войсками Ленинградского военного округа, готовит военный переворот.

Как поступил тогда Сталин?

Он, будучи на «отдыхе» на юге, внимательно изучил показания Какурина и второго арестованного профессора Академии им, Фрунзе – Троицкого, Затем 24 сентября 1930 года обратился к Орджоникидзе.

Думаю, наиболее верным будет просто привести соответствующую часть письма Сталина Орджоникидзе:

«Прочти-ка поскорее показания Какурина – Троицкого и подумай о мерах ликвидации этого неприятного дела. Материал этот, как видишь, сугубо секретный: о нем знает Молотов, я, а теперь будешь знать и ты. Не знаю, известно ли Климу (Ворошилову. – СХ) об этом. Стало быть, Тухачевский оказался в плену у антисоветских элементов и был сугубо обработан тоже антисоветскими элементами из рядов правых. Так выходит по материалам. Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено…»

Как видим, Сталин осторожен. Он пока не утверждает, а предполагает. И далее рассуждает:

«Видимо, правые готовы идти даже на военную диктатуру, лишь бы избавиться от ЦК, от колхозов и совхозов, от большевистских темпов развития индустрии. Как видишь, показания Орлова (командующий Морскими силами Черного моря, с июля 1931 года – начальник Морских сил РККА, с 1937 года замнаркома обороны, репрессирован. – С.К.) и Смирнова (крупный флотский и армейский политработник, в 1937 году начальник ПУ РККА и замнаркома обороны, репрессирован. – С.К.) (об аресте Политбюро) и показания Какурина и Троицкого (о планах и «концепциях» Тухачевского) имеют своим источником одну и ту же питательную среду – лагерь правых. Эти господа хотели, очевидно, поставить военных людей Кондратьевым-Громанам-Сухановым. Кондратьевско-сухановско-бухаринская партия – таков баланс. Ну и дела…»

Будущие события показали, что Сталин ошибался в одном – «военные люди» вроде Тухачевского были не прочь от того, чтобы играть в стране роль не «штыка» правых, а роль «первых скрипок» (недаром Тухачевский любил их делать).

Заканчивал Сталин письмо так:

«Покончить с этим делом обычным порядком (немедленный арест и пр.) нельзя. Нужно хорошенько обдумать это дело, Лучше бы отложить решение вопроса, поставленного в записке Менжинского (председатель ОГПУ. – С.К.), до середины октября, когда мы все будем в сборе.

Поговори об этом с Молотовым, когда будешь в Москве».

В октябре Сталин вернулся в Москву и вместе с Орджоникидзе и Ворошиловым провел очную ставку с Какуриным и Троицким, где те подтвердили свои показания.

Затем Сталиным были опрошены Гамарник – тогдашний начальник Политуправления РККА, командующий войсками Украинского военного округа Якир и заместитель командующего войсками Украинского военного округа Дубовой (все – будущие участники заговора Тухачевского). Их спросили – надо ли арестовать Тухачевского как врага? Все трое, естественно, заявили в один голос, что это, мол, какое-то недоразумение…

И 23 октября 1930 года Сталин сообщает уехавшему в «отпуск» Молотову:

«Вячеслав!

1) Посылаю тебе два сообщения Резникова (в 1930 г. слушатель Ин-та красной профессуры. – С.К.) об антипартийной (по сути дела, правоуклонистской) фракционной группировке Сырцова – Ломинадзе. Невообразимая гнусность. Все данные говорят о том, что сообщения Резникова соответствуют действительности. Играли в переворот, играли в Политбюро и дошли до полного падения.

3) Что касается дела Тухачевского, то последний оказался чистым на все 100 %. Это очень хорошо.

3) Дела у нас идут более или менее неплохо… Как твои дела? Жму руку.

Сталин».

Сергей Сырцов (1893–1937), член партии с 1913 года, был тогда председателем Совнаркома РСФСР и кандидатом в члены Политбюро, Ломинадзе (1897–1935), член партии с 1917 года – первым секретарем Закавказского крайкома.

Сырцов в конце 1930 года был снят, работал на среднеруководящих должностях в промышленности, но в 1937 году репрессирован.

Увы, не напрасно.

Ломинадзе был переведен первым секретарем горкома в Магнитогорск и в 1935 году покончил самоубийством (натура это была неврастеничная, с большими амбициями).

А Тухачевский?

Как выяснилось в 1937 году, зря радовался Сталин тому, что тот «чист на все 100 %».

Зря поверил он Гамарнику, Якиру и Дубовому…

Да много еще кому верил он зря…

И, с учетом всех больших и малых предательств и отступничеств, перерождений и шкурничеств, с которыми Сталину пришлось столкнуться в 30-е годы, можно лишь удивляться тому, как он сумел перебороть растерянность от мысли – кому же доверять – и сохранил веру в то, что большинство людей, работающих рядом с ним, работают во имя тех же грандиозных общественных целей, что и он сам.

В ГЛУБИНАХ чьих-то личных амбиций, претензий, самомнений постепенно вызревали гнойники нескольких антигосударственных заговоров, которые, к счастью, прорвались не реальными выступлениями, а рядом открытых – для политиканов – и закрытых – для военных – процессов.

Однако нервом эпохи были не эти процессы, а первые сталинские пятилетки, которые в считаные годы преображали не только страну, но и людей, ее преображающих…

В свое время я приведу любопытную оценку начала 30-х годов «невозвращенцем» Сергеем Дмитриевским, а сейчас познакомлю читателя со взглядом на Сталина, высказанным другим русским националистом-антибольшевиком, эмигрантом с 1925 года Георгием Федотовым (1886–1951).

В 1936 году в № 60 парижского журнала «Современные записки» он опубликовал статью «Сталинократия», извлечения из которой я чуть ниже приведу…

Федотов отнюдь не восхищался Сталиным – он написал о лично Сталине неумно, неверно и глупо, не скупясь на выражения типа: «русский диктатор», «в порядке теории любой профессор Коммунистической Академии забьет Сталина», «…как бы низко ни оценивать культурный уровень Сталина… одного из самых серых и ординарных людей, выдвинутых ленинской партией…», «…поразительно низкий уровень культуры… делает этого дикаря совершенно беззащитным перед винными парами своего всемогущества…» и т, д, и т,п.

Даже в 1936 году, когда успехам СССР удивлялись уже многие, Федотов видел в новом строе лишь «ужас коммунистического рабства», уверял, что «сталинский режим… неотличим от фашизма», а «жесты» Сталина «кажутся прямо скопированными с Николая I»…

Федотов с 1942 года осел в США, остался убежденным антисоветчиком даже после войны, и многое из того, что он писал, позднее стало на Западе клише для оценок СССР.

Сейчас его и им подобные оценки нередко используются уже «россиянской» антисоветской пропагандой, и в «Сталинократии» 1936 года можно найти знакомые в XXI веке мотивы, например: «Сталин… есть «красный царь», каким не был Ленин, Его режим вполне заслуживает названия монархии» и др.

И все же очень любопытно то, что Федотов написал об СССР Сталина, а точнее – о тех, кто его создает.

Федотов писал (в целях экономии места я произвожу в его тексте значительные купюры, но суть, конечно, сохраняю):

«На кого же, в социальном смысле, опирается власть?.,

…Подлинная опора Сталина – это… чекисты, командиры Красной Армии, лучшие инженеры, техники, ученые и художники страны. Стахановское движение ставит своею целью вовлечь в эту новую аристократию верхи рабочей и крестьянской массы… Сталин ощупью, инстинктивно (ну-ну. – С.К.) повторяет ставку Столыпина на сильных… Извлекая непрерывно все активные и даровитые элементы народа для создания новой аристократии, режим обеспечивает себе добровольную и сильную основу… В этой новой аристократии есть один элемент, заслуживающий нашего пристального внимания. Это верхи интеллигенции, старой и новой… Не одни «технократы», организаторы производства введены в состав знати. Сюда относятся и лояльные власти ученые, и верные власти писатели. Литература и искусство в России признаны за политическую силу первой величины. Они проводят непосредственные директивы Сталина не только в хозяйственных и политических вопросах, но и в создании «нового» сталинского человека…»

Федотов вряд ли понял – по неизбывной «расейской» полуинтеллигентской ограниченности, – что он написал!

О какой эпохе прошлой русской истории можно было сказать то, что Федотов сказал об эпохе Сталина?

Ну, Петр действительно создавал новую – служилую – аристократию, недаром его кое-кто назвал «первым большевиком на троне». Однако Петр опирался на аристократию эксплуататоров, на аристократию имущих, да и создавал-то ее в интересах имущих!

А «аристократ»-токарь или «аристократ»-свинарь?

Ну ладно бы, если бы речь шла о «советском графе» Алексее Толстом, писателе… Но волжский парень Валериан Чкалов, машинист Кривонос, шахтер

Никита Изотов или пограничник Никита Карацупа на ролях «сталинских маркизов» или «виконтов»?

Это, простите, даже не бред сивой кобылы!

И уж просто идиотской (впрочем, «клиника» всегда была для «расейского» «интеллигента» нормой) выглядит следующая «мысль» Федотова:

«Конечно, Сталин напоминает скорее правителей эпохи бироновщины – палачей из тайной канцелярии, живущих традицией Великого Петра… Но он уже чувствует потребность расцветить эту палаческую государственную работу блеском елизаветинского или екатерининского двора»…»

Однако одно Федотов ухватил верно: эпоха Сталина опиралась на все то творческое, деятельное и социально активное, что уже было в России, и, в еще большей мере, на все то творческое, что она, эта эпоха, непрерывно и во все больших размерах порождала!

И порождала не как раньше – в интересах имущего меньшинства, а в интересах трудящегося большинства.

Впервые за всю историю России!

СТАЛИН к тому времени, о котором писал Федотов, давно был для мира не столько человеком, сколько символом, понятием.

Но он ведь был и человеком…

У него было детство, была личная биография… 22 марта 1938 года на совещании командного и начальствующего состава ВВС РККА с членами правительства Сталин сказал очень интересные вещи о себе…

Начал он с общего рассуждения: «Человек может быть сыном непролетарской семьи, а работать честно, и наоборот, может быть сыном пролетарских родителей, а быть мерзавцем». А потом, приведя пару примеров, неожиданно продолжил:

«Нельзя брать для определения работы человека этот момент за основу. Я, например, сын не рабочего и не работницы, мой отец рабочим не рождался, у него была мастерская, были подмастерья, был эксплуататором. Жили мы неплохо. Мне было 10 лет, когда он разорился в пух и пошел в пролетарии, Я бы не сказал, что он с радостью ушел в пролетарии. Он все время ругался, не повезло, пошел в пролетарии.

То, что ему не повезло, что он разорился, мне ставится в заслугу. Уверяю вас, это смешное дело. (Смех.) Я помню, мне было 10 лет, я был недоволен, что отец разорился и что придут плюсы для меня через 40 лет, я этого не знал…»

Как видим, вполне житейский, достаточно обычный сюжет достаточно обычной семьи…

Но это было давно, в детстве…

Сталин был, конечно, способным ребенком, но он был тогда лишь будущим гением, поскольку гениальность социального реформатора – результат большой осмысленной работы его ума и души. Аналогия с гениальными детьми Бахом, Моцартом и т. д, здесь неправомерна.

Социальный гений, в отличие от гения художественного, возникает не «от природы», а постепенно, взаимодействуя с той народной массой, на которую он потом воздействует и которой служит.

А была ли обычная личная жизнь у уже гениального Сталина, у Сталина-вождя?

Ну, он не был лишен ее полностью – так, в его молодой жизни была Екатерина Сванидзе, несомненная большая любовь Сталина…

Затем была Надежда Аллилуева… В 1918 году ей было семнадцать, Сталину – без года сорок. Конечно же, он ее любил, да и было за что – при всех изломах ее женской натуры…

После смерти второй жены в 1932 году у Сталина не было уже никого – даже глухих сплетен мы не находим на сей счет даже у самых злобных его хулителей.

А Сталин был достаточно молод.

Но, похоже, он понимал, что обычная семья – с женой, с вполне еще возможным новым ребенком – уже не для него.

Как он мог – намеренно употреблю затертое слово – создать ее?

Сватовство?

Какое?

Где?

К кому?

Как?

Сталин ведь не устраивал светских приемов, не посещал модных курортов, не совершал морских круизов, если не считать двух походов по Черному морю – довоенного на крейсере «Червона Украина» и послевоенного на крейсере «Молотов»…

Но в такие «круизы» дам не приглашают.

Работала вроде бы на ближней даче в обслуге простая женщина из народа, которая дарила Сталина женским теплом, Ну, если это не слух, то в подобной житейской детали Сталин дополнительно раскрывается как человек редкостного душевного такта. Ведь такой вариант в его положении был не только самым простым и приемлемым, но и самым человечным вариантом.

Если она и была, эта женщина, которую Сталин дарил (тоже ведь дарил) высшим мужским доверием, то ведь ей и не надо было ничего сверх того, что было. Официальные «отношения» лишь поставили бы все с ног на голову.

Так или иначе, семьей Сталина стали его дети, приемный сын Артем, родственники обеих жен, давно знакомые земляки… Но дети взрослели, родственники были, что уж скрывать, не калибра Сталина…

А как же Сталин тогда отдыхал – не в отпуску, где его «отпускные» дни все равно были полны текущих дел, а повседневно?

Не круглые же сутки он работал!

Никаких вселенских пьянок, о которых подло лжет Хрущев и совсем уж отвратительно, гнусно лгут нынешние постановщики «художественных» телевизионных пасквилей на Сталина, конечно, не было, хотя свой близкий деловой круг Сталин за столом на даче, бывало, собирал.

Но это было нередко продолжением тех же заседаний, лишь в более свободной атмосфере. А вот смотреть кинофильмы Сталин любил и, например, «Чапаева» смотрел десятки раз!

В 30-е годы любил городки, уже после войны любил поболеть за играющих в волейбол ребят из охраны дачи.

Любил погулять по даче, покормить ручных белочек, которых там было много.

Наконец, любил посидеть на воздухе с книгой – ведь Сталин с юности был просто-таки книгочеем, В 1897 году помощник инспектора Тифлисской семинарии сообщал в отчете, что неоднократно заставал Джугашвили за чтением запрещенной литературы, например – «Литературной эволюции наций» Летурно, «Тружеников моря» и «Девяносто третьего года» Гюго.

Сталина-вождя ограничивали в его круге и объеме чтения лишь государственные обязанности, но читал он много, имел огромную библиотеку, от которой хрущевцы не оставили хотя бы каталога.

Хотя почему – «хотя бы»?

Один такой каталог, не говоря уже о самих книгах со сталинскими пометками, был бы способен обрушить много лжи о Сталине…

Литературу – и русскую, и классическую мировую – Сталин знал прекрасно, понимал театр.

Хорошо понимал проблемы самого важного для воспитания масс искусства – кино.

Живопись, да и музыку он знал, как я понимаю, скупо, Но где бы он осваивал все это?

В Туруханске?

Или под Царицыном?

И когда?

Хотя оперу и балет он позднее ценить научился и в этом разбирался.

СТАЛИН также постоянно самообразовывался и ставил значение науки высоко не только как компетентный государственный деятель, но и потому, что имел научный склад ума, и наука была ему явно интересна, Здесь Сталин оказался фигурой в русской, да и в мировой истории почти уникальной.

В мировой истории друзьями науки были Фридрих Великий, Наполеон… И это, пожалуй, все! Разве что можно вспомнить еще кайзера Вильгельма, понимавшего, что наука становится производительной силой, и ученых поддерживавшего.

В России же из высших вождей и «вождей» всех времен науку ценили, кроме Сталина, два человека – Петр Великий и Владимир Ульянов (Ленин).

Хрущев науку лишь терпел, Брежнев был к ней достаточно равнодушен, Горбачев же и его «сменщики» оказались с наукой несовместными и антиинтеллектуальностью, пожалуй, даже бравировали и бравируют.

Царизму до науки дела не было, Первый и последний император, который науку развивал и лично поощрял, скончался в 1725 году – это был, повторяю, царь Петр. Любимый же либералами Николай Второй смотрел на русскую науку взглядом козы, глядящей в афишу…

А Сталин…

Сталин был действительно корифеем советской науки…

Невежды подсмеиваются над таким определением Сталина, а ведь оно абсолютно верно! Корифеем называют выдающегося деятеля на каком-либо поприще, и уже под это определение Сталин подходит, если иметь в виду его отношения с наукой, потому что факт всестороннего развития научного знания в СССР Сталина при решающей государственной поддержке вряд ли кто-либо возьмется оспаривать.

Но корифеем (от греч, koryphaios – вождь, предводитель) в древнегреческом театре назывался также предводитель «хора», вступающий в непосредственный контакт с актерами.

Сталин нечасто общался с учеными непосредственно – на общие разговоры у него не было времени, а обсуждать с корифеями науки чисто специальные научные проблемы он не мог и знал это… В отличие от того же Хрущева, Сталин вполне сознавал границы своей компетентности и не пытался «учить» ученых.

Но вопросы развития науки всегда шли через него, и недаром академик Капица не затруднялся выходить с просьбами прямо на Сталина и Молотова…

Обладал Сталин и даром научного предвидения, и не только в сфере социального анализа. Так, 9 января 1947 года он встречался с советскими физиками-атомщиками и тогда спросил профессора Харитона (будущего академика и трижды Героя Социалистического Труда) – нельзя ли из наличного количества плутония сделать не одну Бомбу, а несколько, пусть и поменьше?

Харитон ответил отрицательно, сославшись на объективные законы науки, однозначно, мол, определяющие критическую массу плутония, необходимую для взрывной цепной реакции.

Сталин же заметил, что законы природы тоже носят не абсолютный характер, поскольку развитие науки может их уточнять и расширять.

И оказался-то прав Сталин! Для современной Бомбы требуется лишь часть того плутония, который был заложен в первые физические схемы…

До последних своих дней Сталин чутко и оперативно реагировал на все, как сейчас говорят, «вызовы времени». Он ориентировал на это и научно-инженерные силы Советского Союза.

Наша наука и инженерия после войны использовали немало достижений внешнего мира, особенно – немецких. Но база для всего этого была создана своя – сталинская.

А возьмем ту же Америку… Вот что писал в своей книге «Я – математик» «отец кибернетики» Норбер Винер:

«Любопытно отметить, что ученые-беженцы, оставшиеся в Соединенных Штатах, внесли огромный вклад в развитие американской науки… Более половины ведущих американских ученых-атомников – беженцы из стран Оси…»

России же приходилось все (даже если что-то и заимствовалось) делать самой! А было делать кому потому, что научное знание в СССР Сталина было поднято на высокий уровень – впервые в истории России.

В результате первая, например, в Европе электронно-вычислительная машина (ЭВМ), то, что

сейчас называют «компьютер», была создана и запущена в СССР.

В СССР Сталина!

Еще до войны начинала приобретать черты ведущей в мире советская математическая школа, а ведь именно математику больше всего не любят тираны – логика математики враждебна всему строю тираний.

Однако в СССР Сталина математика, как и вообще наука, обретала высочайший авторитет, В России – впервые за всю ее историю – создавался подлинный культ знаний!

В эпоху Сталина, в СССР Сталина уже в 30-е годы был создан основной массив академических институтов Академии наук СССР…

При этом за счет импульса, данного эпохой Сталина, в СССР и после смерти Сталина наука до определенного момента эффективно развивалась, Было время, у нас успешно, не отставая, развивалась даже отечественная электронная вычислительная техника! Даже – отечественная элементная ее база, то, что сейчас называют «чипами».

Создание советского аналога американской «Силиконовой долины» в Зеленограде – это эффект последействия еще сталинско-бериевской научно-технической политики!

Ко второй половине 60-х годов в СССР начинали вольготно чувствовать себя разного рода агенты влияния… Наиболее сильны в то время они были, конечно, в якобы идеологической сфере – достаточно напомнить, что с 1965 года первым заместителем заведующего Отделом пропаганды ЦК КПСС стал системный (а возможно, и номерной) агент США Александр Яковлев, будущий прораб «катастройки».

В системном смысле такая стратегия была верной – чтобы разложить все сферы жизни СССР, начинать надо было с обеспечения идейного разложения. Но уже к началу 70-х годов и в научно-технической сфере западные «кроты» подрывали наши успехи все более активно

Так, в декабре 1969 года брежневская Военно-промышленная комиссия при Совмине СССР приняла решение о переориентации отечественных ЭВМ на архитектуру американской IBM/360. Расчет был якобы на импорт или техническую разведку, но реально это решение запрограммировало все возрастающее отставание СССР по комплексу наиболее потенциально важных технологий – информационных.

Глупость?

Недальновидность?

Ну, как сказать!

Один из законов почти шутливой науки мэрфологии – «Бритва Хенлона» – гласит: «Не усматривайте злого умысла там, где все можно объяснить глупостью». Однако нередко злому умыслу достаточно породить глупость, чтобы потом она действовала эффективнее, чем любой злой умысел.

Достаточно было убить Сталина, а затем – Берию, чтобы уже в 1954 году глупость Хрущева обеспечила успех первой крупной подрывной акции по уничтожению социализма – авантюру «освоения целины» в ущерб полноценному восстановлению и развитию сельского хозяйства европейской части СССР, подорванного войной.

Научный и инженерный задел эпохи Сталина в постсталинском Советском Союзе руководящие «кроты» ликвидировали менее быстро, но, как это сейчас видно, не менее безжалостно, чем вообще всю ту эпоху.

ДВЕ ПЕРВЫЕ сталинские пятилетки были выполнены – с большим или меньшим соответствием намеченному, и 28 апреля 1937 года Совет народных комиссаров СССР принял Постановление о 3-м пятилетнем плане на 1938–1942 годы.

Третья пятилетка оказалась невыполненной, а точнее – она была сорвана войной.

Но что мы объективно имели к ее началу – в итоге двух первых пятилеток?

Я мог бы привести те или иные цифры и факты, но представляется более интересным хотя бы кратко познакомить читателя с путевыми заметками, принадлежащими перу германского военного апаше в Москве генерала Эрнста Кестринга (1876–1953).

Кестринг – фигура любопытная! Родился в принадлежавшем его отцу тульском имении Серебряные Пруды, окончил московскую гимназию, учился в Михайловском артиллерийском училище, в 19 лет поступил волонтером в 4-й уланский полк германской армии, в 1898 году получил чин лейтенанта, служил и в русской армии, а перед Первой мировой войной убыл в Германию, где стал одним из руководителей разведки против России…

С 1931 года Кестринг – неофициальный военный атташе Германии в СССР, а с 1935 года по 22 июня 1941 года он был уже официальным военным представителем рейха в Москве.

Летом 1937 года на специализированном грузопассажирском автомобиле Кестринг с 7 мая по 20 июня совершил испытательно-разведывательную поездку по СССР по маршруту: Москва – Гомель – Чернигов – Киев – Винница – Одесса и после перехода в Новороссийск, далее по маршруту: Туапсе – Сочи – Сухуми – Тифлис – Орджоникидзе – Пятигорск – Армавир – Ростов-на-Дону – Донбасс – Харьков – Курск – Орел – Москва.

Впечатляющая, но вполне легальная, разрешенная поездка, в которой за авто Кестринга следовали сопровождающие из НКВД. Занятно, что в своем разведывательном отчете профессиональный разведчик Кестринг именует их почему-то «агентами ГПУ», хотя в 1934 году ОГПУ было преобразовано в НКВД.

Однако нам важно то, что писал генерал в своем отчете по существу… А писал он вот что (привожу, естественно, лишь малую часть):

«Несмотря на всеобщую пропаганду в области развертывания индустрии… при личном ознакомлении становится очевидным, до какой степени Россия все еще остается преимущественно аграрным государством… Заводы, снабженные новейшими заграничными машинами, построены. Они в отдельности, быть может, функционируют, «поскрипывая». Будут ли они функционировать без трений в дальнейшем, в особенности в ближайшее время, после бесконечного смещения и арестов их руководителей, покажет будущее. Несомненным является, однако, уже теперь, что для деревни потребуются десятки лет, чтобы достигнуть подъема и отдохнуть от поспешно проведенной коллективизации…»

Кестринг, конечно, попал пальцем в небо даже в отношении деревни – уже через три года колхозные рынки юга России ломились от продуктов.

Я не сторонник ссылок на те или иные «личные воспоминания», но сошлюсь все же на свидетельство доктора философских наук Ричарда Ивановича Косолапова, сына казака, ставшего советским работником, Отправляясь в 1940 году в служебную поездку по Кубани на автомобиле, отец прихватил с собой 10-летнего Ричарда, и он до сих пор вспоминает то отнюдь не показное изобилие, которое постепенно становилось в СССР бытом.

Да и от простых людей в разные годы приходилось слышать сказанное со вздохом: «Да-а, перед войной мы уже начали жить…»

Я уже об этом писал.

Не очень угадал немец и с влиянием на работу советской экономики «бесконечного смещения и арестов руководителей». Как учит нас почти шутливая наука мэрфология: «Удачный бомбовый удар противника по высшим штабам резко повышает боеспособность вашей армии».

А вот как написал Кестринг и о людях:

«Я не хотел бы обойти молчанием то впечатление, которое получилось у меня от населения вообще… Повсюду, как в городе, так и в деревне, можно было наблюдать распущенность молодежи, неуважение к каким бы то ни было авторитетам, «хулиганство», как это называют здесь. Я не зайду слишком далеко, если охарактеризую теперешнее поколение грубыми словами как «погрязшее в свинстве» в результате революции, подрыва всех идеалов и всякого авторитета…»

У бывшего тульско-германского помещика и советской молодежи идеалы и авторитеты неизбежно разнились, и даже – весьма… Но идеалы у нашей молодежи были – это показала война!

Тем не менее для нас, на мой взгляд, интересно и ценно то, что даже в 1937 году Кестринг после такой информативной вроде бы поездки оценивал достижения СССР Сталина без особых восторгов и даже вполне скептически.

Были ли у него для этого основания? Увидел ли он действительность или смотрел, но не увидел?

Ну, как сказать…

Конечно, Кестринг многого не понял – очень уж он при всем прекрасном знании русского языка ненавидел ту красную Россию, которая лишила его тульского имения и доходов с него.

Но в его отчете есть деталь, самим автором отчета (как, скорее всего, и его начальством) по достоинству не оцененная. Почти на всех остановках, даже в глухих местах, вокруг его автомобиля собиралась восторженная толпа. Еще бы – восьмицилиндровый двигатель мощностью 75 лошадиных сил и спецзаказ!

Но что кричали люди?

А вот что: «Наш новый ЗИС!»

Да, когда они узнавали, что это автомобиль германской марки, то огорчались… Но можно ли было представить подобную сценку в старой России? Если бы кто-то проезжал бы по тем же местам всего двадцать лет назад на классном по тем временам автомобиле, то никто в собравшейся толпе не сомневался бы, что это – «ихнее», а мы, мол, только и умеем, что лаптем щи хлебать…