Текст книги "Империя Рюриковичей (V-XVI вв.). Русская экспансия"

В 1190-х гг. в Эстонии сформировались условия для начала следующего этапа антиколониальной борьбы.

По водам Чудского озера эсты из северных провинций спустили лодочную флотилию к Пскову, намереваясь штурмовать этот город, но еще на подступах потерпели поражение и были разбиты псковичами⁶³⁶.

На следующий год, когда новгородцы были отвлечены грабительским походом на Финляндию⁶³⁷, эсты снова взялись за оружие и захватили Юрьев, справедливо считая его символом новгородского колониального господства. Насколько безрассудным с их стороны был этот героический поступок, показывают последовавшие события.

Новгородцы собрали крупное ополчение, подключили войска из Пскова, привлекли к делу других союзников. Зимой 1191 г. новгородский князь Ярослав Владимирович с союзниками подступил к Юрьеву. Эсты не имели возможности сопротивляться сильному противнику, и после недолгого штурма город был взят. Разобравшись с его защитниками, новгородцы огненным рейдом прошлись по эстонской земле, оставляя после себя дымящиеся руины и захватывая в плен всех, кто попадался им на пути⁶³⁸.

Как сообщает неутомимый В.Н. Татищев, в 1191 г. новгородцы еще раз наведывались в «Ливонию».

Их спешное возвращение было вызвано заминкой в сборе дани. Обобранные до нитки, ливонцы не спешили раскошеливаться. Казалось бы, после того выгребания карманов, которое устроили люди Ярослава истекшей зимой, ни о каких долгах не могло быть и речи. Но в Новгороде считали иначе – грабеж грабежом, а дань, как говорится, данью. Такие рассуждения плохо согласовывались со здравым смыслом, зато полностью отвечали интересам новгородского купечества.

Армия Ярослава явилась к эстам во всеоружии. Князь с дружиной расположился в Юрьеве, где вел себя как полновластный хозяин, собирающий мзду с нерадивых подданных.

Чтобы избежать карательных акций, эсты наспех собрали дань «от всех волостей», а «достальное», что не успели вовремя подвезти, обещали прислать позже. Ярослав получил контрибуцию и, «не учиняя им (эстам. – С.М.) никакого вреда» (ведь он недавно полностью разорил их страну), отвез добытое имущество в Новгород⁶³⁹.

После ухода Ярослава эсты, видимо, так и не выплатили Новгороду недостающий остаток долга. (Наивные, кого они хотели перехитрить!) Новгород ответил на их забывчивость в излюбленной манере.

В 1192 г., направляясь воевать в Семигалию (Земгалу), новгородцы и псковичи проходили мимо Юрьева. Ярослав воспользовался случаем и отправил часть подразделений в сторону от основного маршрута. На Петров день, когда у христиан принято молиться за святых мучеников, карательные отряды Ярослава сожгли эстонскую Отепя (Медвежью Голову)⁶⁴⁰.

Столица эстов сгорела, потому что Новгород не терпел, когда с ним играли в «кошки-мышки». Колонии завоевывались не для того, чтобы оказывать им филантропическую помощь. Когда балты начинали мешкать с уплатой дани, на берегах Волхова включалась тревожная кнопка и заводилась карательная машина. Как минимум дважды уничтожая Отепя за последние семьдесят шесть лет, новгородцы демонстрировали, кто в прибалтийском доме хозяин.

Похоже, что 1192 г. стал завершающей датой в затянувшейся антиколониальной войне конца XII века. Новгородцы сначала победили повстанцев, а затем расквитались с теми, кто посмел их поддержать. Новгородская дань была восстановлена, а Юго-Восточная Эстония усмирена.

К концу XII в. народы ерева, очела, торма, город Юрьев, провинции Уганди с городом Отепя, Вайга и Вирумаа, – словом, все эсты, проживавшие между Чудским озером и Балтикой, – надолго превратились в новгородских данников и поставляли ресурсы для великой новгородской торговли⁶⁴¹.

В Новгороде были довольны успехом; купцы спокойно собирали с туземцев дань и через незамерзающие эстонские порты везли ее в Северную Европу.

С 1192 до 1212 гг. войны с Эстонией временно затихают. В это двадцатилетие русские хроники пестрят другими событиями, но о столкновениях Новгородской республики с чудью не сообщают.

Положение резко меняется в 1212 г., когда иллюзорный мир разрывается вспышками новой войны. Новгородская летопись, как основной источник сведений о колониальной политике Новгорода, утверждает, что никаких внешних причин для ее начала не было. Балты вели себя осмотрительно и старались не дразнить новгородцев, то есть не поднимали восстаний и покорно выплачивали дань.

Недовольство было спровоцировано самим Новгородом, где местная чернь и знать договорились напасть на собственные колонии. Князем в Новгороде в то время был Мстислав Мстиславич Удатный. Как известно, это был великий воин, победивший сильнейших Владимиро-Суздальских князей. С его участием дело казалось выигранным, да и сам он не отказывался от похода. Словом, новгородцы решили ограбить и разорить своих данников, полагая, видимо, что за двадцать мирных лет балты существенно поправили материальное положение.

Первым делом решено было идти на эстонскую «торму», жившую к северо-западу от Юрьева, а потом наведаться в многострадальный город Отепя.

Согласно Новгородскому летописанию, события разворачивались следующим образом. Армия Мстислава Удатного и его брата Владимира без видимого сопротивления опустошила владения тормы. Тысячи аборигенов попали в плен и были обращены в рабство. Продуктивный скот эстов был полностью конфискован («скота бещисла приведе»)⁶⁴².

Удачно завершив этот грабительский поход, той же зимой Мстислав повел своих людей на недавно восстановленный балтами Отепя. Если верить летописи, город принял решение сдаться на милость победителя. Не желая штурма и всерьез опасаясь поголовного истребления, горожане выслали парламентариев и заплатили Мстиславу выкуп. В Новгородской первой летописи говорится, что князь взял с них дань и дело закончилось миром. Однако та же летопись сообщает, что в ходе переговоров почему-то сильно пострадали пригороды («села») Отепя, большинство из которых новгородцы буквально стерли с лица земли⁶⁴³.

С.М. Соловьев, опираясь на осведомленный немецкий источник, вносит в этот подозрительный сюжет необходимые объяснения. Оказывается, эстонская крепость сдалась Мстиславу не сразу. Балты затворились в своем городе, и князю понадобилось восемь дней осады и сражений с эстами, чтобы принудить их к сдаче. Главной причиной капитуляции явилась угроза голода, начавшегося среди защитников Отепя. Новгородцы, которые на сей раз грабили, а не наказывали бунтовщиков, сняли осаду, как только увидели на ее башнях белый флаг. Они дали эстам мир и ушли, взяв с них «400 марок ногат» выкупа.

Немецкая хроника пишет также, что русские крестили некоторых эстов в свою веру и обещали прислать священников для дальнейшей христианизации края, чего, однако, не сделали. С.М. Соловьев справедливо заключает, что Новгород не проявлял «надлежащего внимания к делам эстонским»⁶⁴⁴. Распространение русской культуры и религии среди колониальных народов не входило в круг его первейших намерений. Для Новгорода важнее было, чтобы старейшины эстонских племен поклонились князю и покорились республике⁶⁴⁵.

Взыскав по «долгам» с тормы и ограбив защитников Отепя, новгородцы отправили князя Мстислава к берегам Балтийского моря, в эстонскую провинцию Харьюмаа, туда, где уже давно волновалась непокорная и непокоренная еще «ерева».

Поход на Балтику состоялся в 1214 году. В.Н. Татищев, подчеркивая дерзость замысла и масштаб исполнения, называл эту вылазку новгородцев не иначе как «Ливонской войной»⁶⁴⁶. Опираясь на его мнение, я поступлю также. Вместе с Мстиславом на ереву, что «дани платить не хотели», подвизались идти псковский князь Всеволод и торопецкий князь Давыд, каждый со своими отрядами⁶⁴⁷. Мстислав собрал достаточно сил, чтобы начать большую завоевательную кампанию.

Вторжение в Северную Эстонию задумывалось с далеко идущими целями. Новгород торопился завершить покорение отдаленных балтских земель, пока этого не сделал Ливонский орден, обосновавшийся в Прибалтике в начале XIII века. Мощь объединенных северо-русских дружин должна была сокрушить сопротивление еревы, после чего Новгород смог бы присоединить их край к своим балтским колониям.

Ливонская война 1214 г. началась с планомерного разорения русскими районов Центральной Эстонии. Крепости («осеки»), в которых спешно прятались эсты, русские брали с боем и предавали огню; города и села повсеместно разорялись. С неутомимостью, достойной лучшего применения, русская армия проследовала до конечной цели своего похода и окружила столицу Харьюмаа, город Варболу (Герсике, Воробьин). Через своих старейшин эсты передали Мстиславу просьбу о пощаде и изъявили князю свою покорность. Взяв с еревы клятву («роту») о верности Новгороду, Мстислав победоносно возвратился в новгородскую ставку⁶⁴⁸.

Мстислав Удатный чувствовал себя триумфатором – благодаря его военному таланту богатая провинция Харьюмаа пополнила список новгородских земельных достояний. Трофеи, доставшиеся победителям, с трудом умещались на подводах. Деньги, изъятые у эстов в виде контрибуции, были распределены между участниками похода «по справедливости». Две части добычи получили новгородцы, третья пошла в пользу Мстислава и его «дворян». Такова была обычная схема дележа. Все, что помимо этого самостоятельно награбили псковичи и торопчане, новгородский князь милостиво даровал им без раздела с другими полками.

Уходя из Эстонии русские, по обычаю, взяли большое число пленных и толпами вели их за собой⁶⁴⁹. После этой войны многие домовладельцы в Новгороде и соседних землях обновили состав рабов в своих хозяйствах.

С XIII в., вследствие широкого распространения новгородской дани, колониальные войны республики становится невозможно описывать, выделяя по отдельности эстонское, латвийское или литовское направление. Сами новгородцы этого никогда не делали и видели в Балтии единый плацдарм для развертывания своих захватнических операций. Поэтому и нам теперь придется описывать войны Новгорода на всем прибалтийском театре действий, двигаясь вслед за его колониальными аппетитами.

Южная часть Латвии впервые попала в подчинение к Новгороду через Псков не позднее середины XI века. В своей «Хронике» Генрих Латвийский частенько упоминает о псковских сборщиках дани, действовавших в районе Толовы⁶⁵⁰. Сюда же, в случае надобности, захаживали на подмогу псковичам отряды из новгородских Великих Лук⁶⁵¹. Более западные племена «ливов», «зелов» и «летов» первоначально имели дело с полоцкими князьями⁶⁵², и это обстоятельство затрудняло проникновение в Западную Латвию новгородского колониализма. Полоцкие князья владели землями по Двине почти до Балтийского моря и полностью контролировали дань с этих мест⁶⁵³.

В начале XIII в. в католической церкви созрела идея христианизации Прибалтики. Для ее исполнения в 1201 г. епископ Альберт из знатного рода Буксгевденов прибыл в устье Западной Двины со скромным отрядом тевтонских пилигримов. Несмотря на свою малочисленность, тевтоны сломили сопротивление ливов, на чью землю они ступили, и основали город Ригу – будущий центр немецкой Ливонии. Отсюда новоявленный «тевтонский остров» стал широко распространяться по землям Балтии, поглощая окрестные латышские племена.

У братьев-пилигримов были грандиозные цели, ибо они пришли в Балтию, чтобы крестить язычников и навсегда приобщить их к европейским ценностям. Крестоносцы встретили в Ливонии острейшее сопротивление – балты вооружались против католического креста и отказывались расставаться с языческими богами. Казалось бы, новгородские «акции» должны были вырасти в цене. Но колониальная политика Новгорода никогда не импонировала балтам.

В итоге, при всех минусах католической христианизации «огнем и мечом», немцы предлагали Балтии более широкие исторические перспективы, чем Новгород, который фискальные цели ставил выше задач культуртрегерства. Для рыцарей Тевтонского ордена (в религиозном и культурологическом плане) важно было сделать балтов такими же, как они, европейцами. Для Новгорода важнейшей задачей было покорение во имя «золотого тельца». Как только балты хоть на йоту осознавали себя католиками, они тут же отворачивались от Новгорода с его неконкурентной колониальной доктриной и чуждой им православной культурой.

Первый «межкультурный» контакт русских и немцев на эстонской территории, которую одни хотели удерживать в данницах, а другие включить в свое религиозное пространство, состоялся в 1206 году. Как и следовало ожидать, встреча произошла не за дружеским столом, а на кровавом поле боя. В этом году полоцкий князь («король») Владимир собрал большие силы, чтобы выбить немцев из Риги и Гольма.

По сведениям Генриха Латвийского, кроме полочан в военной кампании принимали участие отряды «соседних королей», союзников Владимира⁶⁵⁴. Скорее всего, это были дружины и люди из Новгорода и Пскова. Жители Торейды в этот раз поддержали русских⁶⁵⁵, видимо напуганные миссионерским пылом рижского епископа и сверхнабожных католических рыцарей. Поход на Ригу не принес удачи полоцкому королю, и после одиннадцати дней осады русские ушли с побережья Балтики, понеся большие потери⁶⁵⁶.

Католики-тевтоны и православные русские были историческими противниками в Прибалтийском крае. Однако в начальный период присутствия немцев в Балтии случались весьма удивительные вещи. Иногда непримиримые соперники, позабыв о конфессиональных нестыковках, собирались вместе и начинали карательные войны против балто-языческих племен.

Один из таких случаев, произошедший в 1210 г., подробно описан хронистом Генрихом Латвийским. Первыми идею совместного военного похода язычников высказали рижские немцы. Это было время, когда эсты еще конфликтовали с ними на почве культурной идентичности. С приближением Рождества, когда морозы сковали ливонские болота, из Риги был брошен клич по всей Ливонии и Лэттии собираться на месть «эстонским племенам». Призыв рижских «старейшин» докатился до Пскова. Город на тот момент находился в мире с Орденом, и псковское вече сочло возможным принять сомнительное предложение. В Ригу был выслан «очень большой отряд русских» на помощь католической армии⁶⁵⁷.

Большое православно-католическое воинство, подкрепленное толпами ливов и лэттов, двигаясь днем и ночью по берегу моря, вышло к границам эстонской области Зонтаган. Сторожа, караулившие подступы к дорогам, бросились врассыпную. Сообщить о смертельной опасности было некому.

Союзники незаметно подступили к деревням эстов. Воспользовавшись фактором неожиданности, немецко-русское войско «разделилось <…> по всем дорогам и деревням», чтобы начать массовое истребление жителей. Как писал Генрих Латвийский, нападавшие «перебили <…> повсюду много народа». Эстов преследовали «по соседним областям», захватывая женщин и детей в плен и убивая мужчин. В течение трех дней солдаты обходили окрестности и «разоряли и сжигали» все, на что падал их безжалостный взгляд. Только крупного рогатого скота было угнано 4 тысячи голов, «не считая коней, прочего скота и пленных, которым числа не было».

Эсты пытались спастись бегством, устремляясь в леса или на морской лед, и погибали там от холода.

На четвертый день рижане и псковичи взяли и сожгли три эстонских замка и отступили из Зонтагана, отяжеленные непомерной добычей. Разорение приморской провинции закончилось. Победители «поровну разделили захваченное» добро и, обменявшись рукопожатиями, пошли молиться каждый своим богам⁶⁵⁸.

Что касается ливов и лэттов, то их участие в нападении на Зонтаган было актом возмездия за пролитую кровь: их братья приняли христианство и мученически умерли за новую веру от рук эстов-язычников. Схожие резоны (помимо банального грабежа) имелись и у рыцарей Ордена, ведь они дали обет крестить Балтию любым способом. И только псковские «богатыри» громили балтские волости без идеологического подтекста. Как истинные «художники» меча и топора, они пустили в дело свое оружие исключительно в меркантильных интересах.

После разорения Зонтагана Ливонию охватила культуртрегерская лихорадка. В 1210–1230-х гг. магистр братьев «Христова рыцарства» Фольквин покорил многих эстов и эзельцев, наложил на них дань и заставил принять католичество. В битве при Вильянди 21 сентября 1217 г. он отвоевал у южных эстов – а значит, и у Новгорода – провинцию Сакала, укрепил замки Феллин и Ревель, построил в них каменные башни и окружил глубокими рвами. Стараниями Фольквина были возведены укрепления около Юрьева-Дерпта и Оденпе⁶⁵⁹.

Два этих города были новгородскими центрами в землях эстов, и их захват Фольквином прозвучал как громкая пощечина республике, терявшей «исконные» балтские колонии. От Новгорода также ускользала Сакала, которую новгородцы облюбовали в начале XIII в., вплотную подойдя к восточным границам этой земли. Расположенная в непосредственной близости от Юрьева, Сакала была обречена стать очередным новгородским приобретением. И вот все планы рушились из-за магистра Фольквина.

Реальная угроза потерять все свои западные колонии принудила Новгород, а вместе с ним и Псков, разработать программу ответных действий. Новгородцы объявили Ордену негласную войну и вели ее многие годы, несмотря на монгольское нашествие и другие перемены в жизни республики.

Первый раз сразиться с немцами за единоличное обладание Балтией новгородцы собрались еще в конце 1212 года. Эта попытка увенчалась успехом, хотя Новгород не получил того результата, на который мог бы рассчитывать. Князь Мстислав Удатный мобилизовал для похода на Орден 15 тысяч ратников и двинулся с ними в Эстонию, желая изгнать оттуда «захватчиков». Мстислав осадил противника в замке Варбола в эстонской области Гервен (Гариэн), бился с ним несколько дней и вынудил немцев капитулировать.

Логично предположить, что новгородский князь должен был потребовать от них навсегда очистить Гервен от своего присутствия. Но события пошли по другому сценарию. Прежде чем сдаться, немецкие рыцари предложили Мстиславу 700 «марок ногат» за окончание войны и возвращение в Новгород⁶⁶⁰. Стоило этому произойти, как воинственность Мстислава куда-то улетучилась, он тут же прекратил осаду, принял от тевтонов указанную сумму и… отступил. Новгород не возроптал на своего князя, а, напротив, разделил с ним 700 полновесных марок по традиции и по справедливости.

Пятью годами позже Новгородская республика была уже не так податлива на денежные посулы рыцарей. После потери южной Эстонии в 1217 г. новгородцы старались восстановить заметно пошатнувшееся влияние в Балтии. С этой целью в Ливонию вторглись новгородские отряды князя Владимира Мстиславича. Они внезапно появились под стенами Оденпе. Жители города и округи не успели толком подготовиться к защите. Тем не менее они затворились в крепости и приняли осаду.

Новгородцы проявили завидную смекалку, вынуждая угандийцев к сдаче. Они, например, забросали воду у подножия горы, на которой стоял Оденпе, разлагающимися трупами убитых эстов, так что из реки невозможно было пить. Пока шла осада, новгородцы «причиняли вред, какой могли, разоряя и выжигая всю область кругом»⁶⁶¹.

Эсты разыграли перед русским князем сцену покорности. Для отвода глаз они начали собирать для него новгородский выход, но тайно «послали к Немцам» за помощью.

Рыцари не заставили себя долго ждать. Они подошли к Оденпе и готовились к совместному с эстонцами нападению на Владимира Мстиславича. В.Н. Татищев сообщает, что новгородцы успели напасть первыми и разгромили стан своих врагов. Новгород одержал важную победу над силами Ордена. Жители Уганди, чьей столицей был город Оденпе, лишились немецкой поддержки и подверглись репрессиям со стороны новгородцев. Владимир Мстиславич приказал арестовать всех, кто был замешан в организации сопротивления, а также их близких и дальних родственников. Судя по всему, таковых среди эстов оказалось немало. Генрих Латвийский, а вслед за ним и В.Н. Татищев, сообщают, что новгородцы взяли в плен «множество чуди» и разграбили «все их богатство»⁶⁶².

Владимир Мстиславич принудил южных эстов к заключению мирного договора. Согласно его статьям, Оденпе и вся страна Уганди брали на себя торжественные обязательства никогда не предаваться немцам⁶⁶³. Новгороду удалось вернуть себе старую колонию и восстановить приток эстонской дани.

Оставалось урегулировать отношения с тевтонами и рижским архиепископом Альбертом.

В следующем 1218 г. новгородцы вступили с Ригой в мирные сношения по поводу Уганди и Сакалы. Однако они вели двойную игру. Одновременно они «сговаривались с эстами, обдумывая способы, как бы раздавить тевтонов и уничтожить ливонскую церковь»⁶⁶⁴.

Судя по дальнейшим событиям, переговоры новгородцев и эстонских язычников завершились успехом, и в 1219 г. новгородцы перешли в наступление. Желая единовластно управлять Ливонией, они напали на немцев, разбили их передовой отряд и даже осадили замок Венден, где базировалась резиденция магистра.

Однако после двух недель топтания под стенами замка, напрасно потратив время и силы, новгородцы сняли осаду и свернули неудачную кампанию⁶⁶⁵. Республике не хватило сил, чтобы одним ударом расправиться с немецкими миссионерами. Но этим дело не кончилось.